Арест

 

  Возвращаясь к событиям детских лет,  память воспроизводит эпизод, совершенно не под силу для понимания моему тогда, еще не сформировавшемуся разуму.  Попытаюсь  восстановить и оценить их с высоты моих, уже умудренных жизнью, лет.
Итак: послевоенный, где-то, 1947г, мне 7-9 лет. И, по правде говоря, я и до сих пор не знаю какого я года рождения. Такое было время: пропадали люди, что там уж день рождения!

Так вот: горячая пора уборки зерновых. Палящее солнце, поле, на котором женщины серпами жали рожь; следом подростки вязали ее в снопы, а затем складывали в небольшие копна.  Здесь я была, вероятно, самой младшей и, потому, мне поручили подносить воду для питья работающим людям. При въезде в поле, у дороги, стояла повозка с бочкой воды. Вот отсюда я и подносила людям воду ведром с черпаком.

Всем этим людом руководил мужчина, инвалид. Это был бригадир. Мужчин, после войны, было очень мало по известным причинам и, как правило, инвалиды. Вот и этот  инвалид руководил женским составом уборки урожая. Он подгонял женщин, покрикивая и передвигаясь на одной ноге, колено другой было вставлено в деревянный протез. Иногда, распаляясь,
говорил: вас бы туда, в пекло, где был я, кровь проливал, а вы тут раскачиваетесь! И женщины, вытирая пот с лица, полуголодные и озабоченные голодными детьми, оставшимися дома без присмотра, с еще большим усердием принимались за работу.

И вот, когда, в очередной раз, я вернулась к повозке за водой, увидела следующее: за копной снопов, привалившись к ней, сидел,  вытянув обе ноги и без протеза, бригадир. Прикрыв глаза, он дремал. Вероятно, под моим удивленным взглядом, он проснулся, и смущенно посмотрел на меня. Но, очевидно, решив, что я ничего не понимаю, успокоился и снова закрыл их.

Набрав воды, я понесла ее работающим. Подошла к бабушке, которая заменила мне погибших родителей, и взволнованно стала ей объяснять, увиденное мною у повозки с водой. Она удивилась, но сказала, что мне показалось, и что я еще мала, рассуждать и осуждать, приказав молчать и никому, ни слова!
Показалось так показалось, и я уже и забыла тот инцидент.

Прошло какое-то время и, однажды, вечером, когда мы сидели у дома с соседями, наслаждаясь прохладой, по улице, а она была центральной, под конвоем, провели того бригадира. Он шел на «своих двоих», как говорят, а под мышкой нес свой протез.
 Выдал ли кто его или за ним давно уже «велась охота», не знаю
Только больше мы его не видели. А бабушка говорила: пути господни неисповедимы и крестилась – спаси и сохрани! Надо же! Дезертиром оказался!
Кто такой дезертир я не знала, но поняла, что это наказуемо.