Пролог к первой части

Пролог


                Июнь 1997 года
                Туркестанский хребет. Таджикистан.



    Переменчивый ветерок нес с собой целый букет разнообразных ароматов горных, целебных трав. На этом фоне, запах диких цветов и хвои усиливался или слабел в зависимости от холодных или теплых, слабеньких порывов разреженного воздуха.
 Несколько качающихся травинок постоянно щекотали его нос. Если бы не это, то он уснул бы прямо так, с открытыми глазами.  Так ему казалось, лежа на этом крутом взгорке, густо поросшем кустарником барбариса и низкорослым, кривым арчовником.
 Всё время он, неотрываясь, смотрел на крохотный кишлак, компактно раскинувшийся в лощине прямо под ним. Всего четырнадцать глинобитных, разных размеров и планировки домов. Глиняные, неравно высокие дувалы, ограждали несуразные, ломаной формы, дворики.
 Ложная сонливость, от неподвижности картинки, усиливалась солнцем, которое уже начало припекать. Восход забрезжил всего около часа назад и, с небольшой низины в тени гор, где располагался кишлак, только-только начала подниматься вверх лёгкая позёмка тумана, до того лежавшего  рванными, неровными клочьями в пыльных дворах и, единственной, кривой улочке.
  Несколько хриплых, как-будто с бодуна, петухов давно возвестили о начале нового дня.  Чувствовалось, что в домах уже проснулись, но во дворах ещё никто не появлялся, будто затаившись, чтобы не нарушить волшебной прелести утра.
 Хорошо слышно,  в низине за крайними домами,  мягко рокотал быстрый сай с ледяной водой, текущей с гор.
 Звонко пела какая-то птица прямо над ним, в колючем кусте барбариса. С ней перекликались, со всего лесистого взгорья, сотни её певчих, беззаботных собратьев, сливаясь в сплошной утренний фон.

 Кишлак был, с двух сторон, почти вплотную, окружен горами, поросшими густым арчовым лесом. При внимательном рассмотрении, становилось очевидным, что он был лишён даже такого элементарного  достижения цивилизации, как электричество. Старые, деревянные столбы электропередачи, тянущиеся откуда-то из-за сая, со стороны каменистой грунтовой дороги, были начисто лишены проводов и, судя по всему, уже давным-давно. Некоторые из них были повалены и сложены вдоль тропы ведущей к кишлаку со стороны дороги. Жители заготовили их, скорее всего, на дрова. По их мнению, сжечь их зимой или холодной ночью, было гораздо выгоднее, чем ждать электричество, отключенное давно, почти сразу после развала Союза.  А ночами здесь,  в памирских горах, холодно даже летом, несмотря на дневную жару.
               
  Холод горной ночи он прочувствовал сегодня на себе сполна. Лежал, почти не двигаясь,  на холодной земле  лесистого взгорка над кишлаком, с трёх часов ночи до рассвета. Если бы не специальное снаряжение германского производства, в котором он был, то нормальное функционирование его организма к утру было бы практически невозможно.
 Быстро взглянув на часы, на внутренней стороне левого запястья, он отметил, что прошло уже два часа и сорок минут с тех пор, как он занял свою позицию.
 С рассветом, над этим, забытым Богом, кишлаком открылся неописуемо-прекрасный, превознесенный над всякой суетой, величественный вид. И если бы не глубокое нервное напряжение, которое он испытывал сейчас, то можно было бы забыть обо всем на свете.  Просто, бесконечно любоваться золотым сиянием заснеженных верхушек Памира, отражающих первые лучи солнца. Гиганты словно парили над голубым и синим маревом, в которое превращались, чем дальше к горизонту, темно-зеленые вершины предгорий.
 Но, натренированный мозг не хотел и не мог расслабляться.  А с тех пор, как стало жарко, уже  с полчаса, его нервировали потеющие кончики пальцев. Он, то и дело, проводил ими по плотному, но мягкому материалу своей  с чёрными и коричневыми пятнами комуфляжке, делавшей его практически невидимым в этих заповедных, лесистых, таджикских горах. Это помогало совсем не на долго. Всякий раз, как только он касался пальцами правой руки холодных, металлических частей своего ВАЛа, они снова становились мокрыми, предательски и противно скользя.
 Ещё раз, внимательно оглядев невооружёным глазом весь кишлак, и так и не заметив никакого движения, он повернулся на левый бок и аккуратно завел автомат за спину. Стянув с обеих рук чёрные, кожаные перчатки без пальцев, стал быстро тереть ладони друг об друга. Растерев их до красноты, он снова натянул перчатки и щёлкнул включателем портативной рации, японской уоки-токи, со скромной надписью :   «Motorolla». Та была надёжно закреплена в одном из плечевых карманов его облегчённой "разгрузки". Закатав повыше камуфлированную скатку маски на бритой, загорелой голове и, потерев трёхдневную, по-юношески редкую щетину, замазаную маскировочным карандашом, он вернулся в исходную позицию на животе.
   Продолжив смотреть на кишлак, он заметил оживление в дальних от него трёх дворах.  За дувалами, где он не мог видеть, было хорошо слышно бренчание вёдер и женские голоса. Из этого он заключил, что утро для жителей кишлака началось, и женщины пошли за водой.
 Спокойно прижав к груди трубчатый складной приклад своего автомата, который он с улыбкой называл ВАЛына, и направив его на кривую улочку, прильнул к окуляру оптического прицела, желая более подробно рассмотреть пробудившийся, наконец, ото сна кишлачок. Быстро, но подробно, осмотрев ближайшие к нему дома, он перевёл взгляд на тропу, ведущую к саю.  На неё  уже вышла женщина в овчиной безрукавке, одетой поверх национальной одежды, и с повязанными цветным платком волосами. Рядом с ней шли две молоденькие совсем девочки, лет десяти и четырнадцати. Обе были  одеты точно так же, как и их мать. Женщина несла в руках два больших ведра, а каждая из девчонок, по пятилитровой, пластиковой  канистре. Они что-то негромко напевали звонкими, детскими голосами, хорошо слышными на всю округу.
  Через минуту он отвёл взгляд от направлявшихся к саю, для того, чтобы посмотреть в окна единственного в кишлаке, двухэтажного дома, из двора которого они вышли. В этот самый момент, в левом ухе, куда был вставлен резиновый конус наушника на  алюминиевой  дужке, раздался чёткий ясный голос:

- Четвёртый первому. Внимание! Женщина с детьми движется к воде.

Он даже не шелохнулся на внезапный звук. Прижав слегка плечом липучку микрофона на шее, под своей чёрной, шерстяной, замотаной вокруг горла куфией, сказал в полголоса и совершено спокойно:

- Видел уже. Коментатор, бляха-муха! А где Рэмбо наши? Але!? Приём. Два. Три. Где вы? Шесть ноль ноль. Сеанс связи! Приём!?

Ответ не заставил себя ждать.  Тут же он услышал,-

-Второй всем. Со стороны дороги вообще тишина. Нашёл позицию в зоне видимости. Когда завтрак?

Не успел он договорить, в эфир вмешался ещё один участник,-

-Третий всем. У меня всё чисто. Пацанята баранов пасут за двумя горбами на юг. Остальное при встрече. В натуре, жрать охота.

-Первый, второму и третьему. Сникерс с собой иметь надо.

- Стоп. Четвёртый всем. Не засорять эфир. В шесть тридцать стягиваемся у большого камня. Четвёртый первому. Сейчас иду к тебе. Всё отбой. Отключайте аппаратуру, батареи не резиновые.

Всё время, пока шёл сеанс связи, он, отведя прицел от кишлака, внимательно осматривал соседний склон вдоль селения, пытаясь обнаружить позицию того, кто откликался на "четвёртого". А сейчас, услышав, что тот направляется к нему, стал ещё более внимательно вглядываться через оптический прицел ВАЛа в сплошной арчовый лес покрывавший склоны вокруг кишлака. Но, как он уже не раз убеждался, заметить старшего их группы было практически невозможно. Зато его можно было почувствовать, когда он был уже рядом. Может быть именно поэтому к нему прилепилось прозвище «Шамол», что по-узбекски означает – Ветер или Ураган. И действительно,«четвёртый» появился совершенно неожидано, откуда-то из-за спины, и прежде чем увидеть его, он его почувствовал, как лёгкое дуновение ветра - так стремительно тот всегда двигался или, казалось, такая энергия исходит от этого человека.
  «Четвёртый», по дружески хлопнул его по плечу и выключил, по-ходу, его рацию.  Устраиваясь рядом, он смеющимся взглядом заглянул ему в глаза и сказал в полголоса,-

- Амет, братишка! Как ты? Не замёрз тут?

Тоже не скрывая улыбки, несмотря на общее напряжение, ответил так же негромко,-

- Нормально. Дышу пока.

- Типун тебе на язык, балбес. Дышит он пока. Не дышать - вредно! Что по делу? - как всегда с ним, толи шутя, толи серьёзно, сказал человек-ветер.

Ответ Амета был скорее примирительным, чем шутливым, но было заметно, что между этими двумя существует обоюдная симпатия, основанная на взаимном уважении и крепкой дружбе,-

- Да ладно, Слава, не заводись. Короче здесь по-ходу ближние к нам шесть домов пустуют. Но на вид кажутся ухоженными. Хотя, хрен их знает, может они их под общественные нужды используют, типа складов каких или что. Дальше по улице, я думаю, старики живут, потому что не шевелился ещё никто, а та баба с девчонками только что первую партию воды в тот двор занесла.  И девчонки вон, во дворе вениками шуруют, пыль подняли. Хоть полили бы что ли!?

 - Вода в горах такая же ценность, что и в пустыне. Запаришься таскать её с сая, чтобы поливать. Значит, что у нас тут выходит? - осматривая кишлак, двор за двором через оптику такого же бесшумного автомата ВАЛ, говорил, как-будто сам с собой, этот крепкий, широкоплечий мужчина. У него было жесткое, словно высеченное из камня, сильно загорелое лицо славянского типа и грубыми чертами. На вид ему было чуть меньше тридцати.

-Выходит, что работать нам придётся в двухэтажном доме на том конце кишлака. Хотя это не факт, - совершено серьёзно и даже как-то задумчиво отвечал Амет, рассматривая через оптику один из приземистых домов, граничивший дувалом с единственым двухэтажным домом в ауле, который в данный момент наблюдал Слава.
 
 Старший группы, на мнгновенье оторвавшись от окуляра прицела и взглянув на Амета, понимающе улыбнулся и продолжил,-

-Ну-ну, излагай, братишка!

Амет, тоже коротко взглянув на старшего и, убедившись что  тот понимает о чём он говорит, ответил,-

 -Если бы я выбирал где засесть, то выбрал бы этот приземистый дом в центре аула. Мне он кажется наиболее пригодным для этой цели. Высокий фундамент, окон почти нет, и со всех, что есть, вся территория внутри дувала просматриваться должна, как на ладони. И двор по здешним понятиям огромный, метров по семь минимум от каждого окна до забора. Никаких пристроек во дворе, и сам дом довольно вместительный. По крайней мере снаружи. Но самое главное это то, что этот дом единственный здесь с необычной для этих мест крышей. Что для нас, например, делает скрытое проникновение сверху практически невозможным.

Дом действительно, в отличии от всех с плоскими глиняными крышами, был покрыт блестящей, оцинкованой, рифлённой жестью. Он сверкал и отсвечивал ею на всю округу.

- Молодец, - ответил, наконец, старший и добавил с сарказмом в голосе - А ещё этот «домик в деревне» снаружи только глиной обмазан. А так, из камня построен, как крепость. Такие вот пироги.

Оторвавшись от окуляра, Амет с сомнением посмотрел на старшего и спросил,-

- С чего ты взял? – и снова, внимательно уставился на дом в центре кишлака, стараясь не пропустить ни одной детали из того, что можно было увидеть с того места где они лежали.

Слава не стал томить его , а спокойно ответил, объясняя,-

- С твоей позиции этого  не увидишь, но сзади там, над окном, почти у самой крыши осыпался кусок. Каменную кладку под камышовой  плетёнкой видно.  А так, с виду,  вроде такой же дом из глиняного кирпича, как и все здесь.

Наступила короткая пауза, и Амет подумал, что довольно таки странно замазывать каменный дом глиной. Пытаться скрыть его или сделать незаметным и невыделяющимся из общей картины кишлачных домов, построенных из глиняных кирпичей и грубо замазанных глиной вместо штукатурки. И, в то же время, будто напоказ, выставить, сияющую новизной, крышу.

  Тем временем кишлак уже полностью ожил и даже зашумел жизнью, если можно так выразить смех и игры нескольких, совсем юных мальчишек на поляне возле сая. Уже с утра они резво гоняли какой-то старый-престарый,  полуспущенный, резиновый мяч. Во дворах были слышны разговоры женщин и бренчание их вёдер, которые они, то и дело, носили с сая, снабжая все селение, на целый день, свежей, горной водой. Кишлачную идилию довершало брехание двух или трёх старых псов, просящих утренней пайки,  и натужное кудахтанье кур, в спешке исторгающих из нутра завтрак для хозяев.
   Где-то, в дальнем, маленьком дворике, невидная, но хорошо слышная старуха ругала за что-то, жалобно блеющую козу,  наверняка не выполнившую норму по надою молока. Вскоре за этим, из двора вышел старик с длиной, седой бородой,  ведя на верёвке двух тощих коз. Он направлялся к пологому склону вдоль кишлака, заросшему сочной травой и усеянному  какими-то маленькими, голубыми цветочками.
 Из двора, того самого, каменного дома поднимался еле заметный пар, скорее всего от, хорошо исполнившего своё предназначение,  тандыра, потому что запах свежего хлеба почти ощущялся в воздухе наравне с многообразной гармонией ароматов горных лечебных трав и хвои. И действительно, буквально через несколько минут, оттуда вышла молодая, лет двадцати, стройная девушка, с длиной, огненно-рыжей косой. На голове она несла большой плетенный короб наполненый свежайшими, горячими лепёшками, которые несла разносить по дворам, начиная с того дома откуда вышел старик с козами.

 - Нам бы тоже сейчас пара горячих лепёшек не помешала, - мечтательно произнёс старший группы, не отрываясь рассматривая через оптику весь кишлак снова двор за двором, и добавил, - Приказываю не расценивать это, как приказ или указания к действию!

Амет, до того так же внимательно сосредоточенный на осмотре домов и людей, оторвался от окуляра прицела и бросил взгляд на старшего. Тот тоже смотрел на него с улыбкой  и, видя невинный взгляд Амета, сказал, -

-  Что, забыл уже что ли свои художества в прошлый раз? Ниндзя, твою мать!

Амет ответил, наглядно-смущенной, улыбкой и ничего не сказал, хотя был и не против замечания Славы о том, что горячий хлеб был бы сейчас не лишним. А тот, тем временем, перекатившись на бок за куст барбариса, встал на колено и, прильнув вновь к окуляру прицела, сказал, -

- Снимаемся. Давай к большому камню. – и тут же исчез за кустами вверх по склону.

Амет , осмотрев ещё раз внимательно весь кишлак, так же бесшумно двинулся вслед.
 


 Большим камнем они называли огромный, округлой формы, плоский кусок скальной породы, торчавший из земли  с другой стороны холма, в самом начале небольшой ложбины, густо заросшей кустарником и низкорослым, кривым  арчовником. Казалось, что какой-то великан зашвырнул сюда огромный каменный диск, воткнувшийся ребром в землю.
 Там за камнем, в непроходимом кустарнике, они основали себе сборный пункт и схрон для своего снаряжения и припасов.
 Прямо у камня, естественным путём, образовалась небольшая проплешина, не заросшая барбарисом и арчой. Попасть сюда можно было только, если проползти  между густо переплетенных растений, по некоему подобию узкого коридора, оставленному, наверняка, семейством диких свиней, если судить по глубоко взрыхленной, мягкой земле. Таким образом образовывался естественный, сформированный природой шалаш с крышей и с одной глухой, каменной стеной и несколькими коридорами-входами. Правда, внутри можно было только сидеть или лежать, так как густые ветви низкорослого арчовника примерно в метре от земли, не давали выпрямиться во весь рост. Зато места было достаточно для них четверых. А густые заросли скрывали их непроницаемой для взгляда стеной метров по пять толщиной с каждой стороны.
  Ровно в шесть двадцать семь они вдвоём уже были внутри их убежища. Пробравшись к самому камню они сели оба, привалившись спинами к замшелой скале, и вытянули ноги.
 Сразу же с другой стороны послышался слабый, но хорошо слышный повторяющийся щелчок, словно какая-то птица издавала свой странный, характерный звук. Звук этот, впрочем, не насторожил парней и даже наоборот; Амет потянулся к большому камуфлированному рюкзаку, подвешенному на одном из кривых стволов, а старший группы сказал, откладывая автомат в сторону и доставая флягу с водой, -

- О, а вот и Рэмбо наши пожаловали. К завтраку без опозданий.

Тут же, практически бесшумно, с разных сторон в убежище вползли двое крепких парней в таком же камуфляже без каких-либо опознавательных знаков и таким же оружием и, улыбаясь во всё лицо, почти в один голос, с приглушенной радостью сказали, -

- Салам, пацаны!

Амет только улыбнулся в ответ, подняв сжатую в кулак руку вверх, а Славик ответил им в тон, -

- Салам, бродяги! – и тут же добавил , - Пауза два часа потом выдвигаемся парами в вахты по три часа. Первыми иду я и ты, Дима. – закончил он обращением к одному из парней, как раз снявшему с бритой головы скатку камуфлированной маски и, отчищавшему её от каких-то мелких колючих растений.
 Его лицо и весь внешний вид навевали мысль об эпохе династии Тимуридов и, в частности, о родоначальнике этой династии - Тамерлане. Тонкие, но чёткие и где-то даже жёсткие, черты его азиатского лица подчеркивались и отлично гармонировали с небольшой бородкой. Хотя сейчас, заросшие трёхдневной щетиной, скулы немного скрадывали впечатление от, явно холёной, мужской красоты. В Ташкенте парней такого типа называли узбекским термином Ок Суяк – Белая кость, так как в его внешности и типе лица было больше от персидских предков чем от монгольских. И вообще Амету часто думалось глядя на памятник Амиру Тимуру в Ташкенте в одноименном сквере, что его лепили с Дильмурода или Димы, как они часто по-простецки его называли. Наверное так выглядел  Тимур в свои молодые годы. Он даже иногда говорил ему это, на что Дима скромно потупив взор рдел, как красна девица и бормотал что-то о том, что он де прямой потомок великого завоевателя.
А сейчас Дильмурод только поднял руку и ответил,-

 - Я готов, Шамол ! Но первым делом посрать, пожрать, поспать, и именно в таком порядке.

Все невольно улыбнулись, но тему развивать не стали, так как знали, что старший группы не любит никаких вольностей и неуместных шуток на работе. Вот и сейчас он только зыркнул на Диму и продолжил,-

- Следующими пойдут соответственно Шахоб и Амет. Все позиции укажу отдельно по плану после завтрака, а сейчас, Шахоб, ну-ка покажи мне что за позицию ты отыскал на подходах. А ты, Дима, покажешь,  как далеко пастушки баранов пасут.

Шахоб, крепкий широкоплечий парень с тёмной по природе кожей и широким орлиным носом на скуластом , квадратном лице, раздвинул губы в улыбке казавшейся какой-то не родной из-за чрезмерно белых, крупных зубов и быстро заговорил по-таджикски, доставая карту из набедренного кармана и придвигаясь ближе к старшему. Знаток среднеазиатских национальностей сразу же определил бы в нём чистокровного таджика, хотя родом он был из Коканда, почти «исторически узбекского» города. Старший группы, не смотря на свою чисто славянскую внешность, абсолютно никак не отреагировал на переход на другой язык и углубился в негромкую беседу на чистейшем фарси, помечая на карте какие-то пункты китайским маркером.

Минут через пять-десять все четверо сидели и полулежали у скалы и лениво ковыряясь в своих мешках выбирали что поесть из, впрочем, довольно-таки разнообразного для таких обстоятельств сухого пайка немецкого производства. Здесь были и галеты и говяжая тушёнка и другие консервы типа  рисовой каши с фаршем и повидло и кофе и чай в пакетиках и даже шоколад и сгущённое молоко. В штабе, перед выходом, им выдали по три плоские коробки этого немецкого добра, но они ,как и всегда, перепаковали припасы для максимальной экономии веса и места своего «багажа». А у старшего группы, как всегда была   eщё и целая большая упаковка американского TWIX где две палочки хрустящего печенья, карамель и толстый-толстый слой шоколада. Но ничто из этого не радовало и не возбуждало аппетит хотя чувство голода давало о себе знать. И не удивительно, так как все два дня пути проводник Абдугани с которым они расстались вчера вечером баловал их разной дичью пойманной во время перехода по этому заповедному ущелью. И сейчас вспарывая ножами мягкие жестянки с немецкой тушёнкой они со смаком обсуждали и вспоминали нежных кекликов так искусно подбитых Абдугани из обыкновенной рогатки и приготовленных на огне на шампурах из барбарисовых прутьев.

-- Ладно, пацаны. Надеюсь не долго придётся нам здесь выжидать наших пациентов, - сказал Славик, - Отработаем по плану и выходим на точку, а там «транспорт» на Ура-Тюбе и потом мы в Таше, все чайханы Эски Шахар к нашим услугам.

- Нее, - протянул в ответ Дильмурад, похрустывая галетой, - Я на Бектемир поеду, к корейцам. Холодное Кук-су хочу и рисовые пигодя, и всё это чтоб острое было до испарины на заднице.

За едой и разговорами о еде отведенные на это полчаса прошли очень быстро и парни, раскатав пенно-резиновые маты, улеглись по разным сторонам своего убежища. Дильмурод, отцепив с пояса сапёрную лопатку, уполз через один из проходов, оставив их минут на двадцать.
  Амет расстегнул свой облегчённый разгрузочный жилет и куртку под ним и присев, быстро расшнуровал свои высокие ботинки, и с облегчением скинул их с ног, давая ступням насладиться приятной свежестью ветерка и свободой движений. Вскоре поменяв носки на чистые, он снова натянул ботинки и тщательно завязал их. Во время таких выездов, когда по несколько дней не было возможности возвращаться домой, и каждый день принимать душ, для них было прямо-таки роскошью снять ботинки и дать подышать усталым ногам. Даже во время сна они не могли стянуть обувь, так как всегда была боевая готовность номер один. Амету даже представить было страшно, вспоминая все предыдущие выходы и особенно те моменты, в которые ему особенно хотелось снять обувь, что было бы пойди он на поводу у своего естественного, впрочем, желания. Какие порой закручивались дела и зарубки и, будь он босым в тот момент, не лежал бы сейчас на резиновом мате и не созерцал бы в метре над собой паучка плетущего свою паутину в коричневых с низу ветвях до одури пахнущего хвоей арчовника.
   Как всегда в моменты относительного покоя, он невольно погружался в воспоминания далёкого или недавнего прошлого и разбор своих поступков и решений, так как уже на протяжении последних трёх лет его не покидало ощущение, что он что-то делает не так, как-то неправильно. Иногда ему даже казалось, что происходящее нереально, происходит не с ним, и он лишь наблюдает всё со стороны, но каждый раз ему приходилось признавать, что просто пробудиться ото сна не получиться и это его жизнь и надо жить дальше.
Его погружение в самого себя прервал старший группы, сразу же по возвращении Дильмурада, коротким кивком собравший всех в центре для крайнего инструктажа. Достав из набедренного кармана маленькую кожаную папку-планшет он достал оттуда три черно-белых фото и положив их прямо на землю сказал, --

-- Значит так, пацаны. В принципе вы все знаете план нашего мероприятия и все рекомендации и напутствия директора слышали лично. Я хочу лишь ещё раз убедиться, что всё хорошо закреплено, чтоб не было никаких косяков. Вы знаете, что в этот раз у нас три объекта, - тут он указал на фото, лежащие на земле, с изображениями мужчин примерно одинакового возраста за сорок,  --  Двое из них – «цели». И лишь один наш «пассажир». Сейчас я хочу, чтобы вы хорошенько всмотрелись в пассажира, чтоб он ненароком в расход не попал. Имейте в виду, что все фото, включая те, что вы видели в штабе примерно двух трёхлетней давности с первой ихней «гражданской», так что могут и отличаться от оригиналов, но я думаю незначительно. Может бороды длиннее стали или короче, а так, в принципе, чистые уроды.

Славик сделал паузу во время которой каждый из них поочерёдно брал в руки одно фото где был изображён на вид самый младший из трёх мужчина в парадной  форме офицера советской армии. Его глаза даже на чёрно-белом фото казались необычно светлыми и Амет помнил очень чётко, что глаза у того серые, так как при раскладе в штабе все они видели и другие, цветные фото «пассажира». В памяти всплыли слова директора : «Имейте в виду, этот майор опаснейший человек и так же безжалостен, как и его бесцветные глаза. За своего командира он пойдёт на что угодно вплоть до самопожертвования, но вы должны в любом случае доставить этого мерзавца живым и невредимым в Истаравшан и передать на руки встречающих из нашего СНБ. Встречающих будет трое и именно вот эти люди, - директор отдельно указал на фото трёх мужчин неопределённой, заурядной внешности в гражданской одежде,- Запомните хорошенько. Майора передать только им. Всех остальных кто будет проявлять хоть малейший интерес, нейтрализовать и изолировать до выяснения. Процедуру передачи вы знаете, благо не в первый раз замужем, к азам никого отсылать не надо. И вообще, я уверен в вас! Знаю, что не подведёте.» – Амет буквально видел сейчас перед собой такую мягкую, почти отеческую полуулыбку директора.
  Улыбающееся лицо директора развеялось как дымка, когда снова раздался жёсткий голос старшего группы,-

- Эти двое – «цели». Их по любому в ноль и с подтверждением. Вы знаете, что они не менее опасны, чем наш «пассажир». А вот этот «святоша», как вы слышали, ещё и спец по гипнозу и воздействию на сознание. Так что я бы не советовал при встрече устраивать сеанс парапсихологии и экспериментов с собственным эго.

   Парни невольно улыбнулись, а Амету снова вспомнился инструктаж в штабе. Директор положил руку на несколько фотографий, где был запечатлён, в разных местах и обстоятельствах, мужчина в белой одежде мусульманского священнослужителя с хитро усмехающимися, близко посажеными глазами и с редкой, рыжей бородой на бледном одутловатом лице. Вся его фигура казалась несколько одутловатой, даже не толстой а именно какой-то противно одутловатой. Может быть такое впечатление производила белая одежда, как-то уж слишком прилегающе сидевшая на нём.
      « На этого обратите особое внимание. Не обманитесь его благодушным видом. В прошлом, ещё при Союзе, он преподавал в одной из закрытых, специальных «конторских» школ. Его предмет – психология. В совершенстве владеет гипнозом. Как специалист часто привлекался для разработок специальных методов дознания с воздействием на психику человека. После заделался эдаким духовным лидером. Занимается, так сказать, идеологической обработкой человеческих ресурсов. Эдакий местный доктор Геббельс, пропагандист при своём Фюрере. Но, в принципе, делает тоже, что и прежде – зомбирует, но теперь под религиозным соусом. Его необходимо ликвидировать и ликвидацию подтвердить. И это, можно сказать, приоритет номер один в этой операции, имейте в виду!»

Голос Славика снова вернул его обратно в одно из ущелий туркестанского хребта, где они сидели над фотографиями троих «пациентов», как выразился о них старший группы.
- Вот этот их «центровой». Вся свита вокруг него. Так что работать надо без шума и пыли. Его тоже надо подтвердить после нулевой отработки. Кстати, сопровождение может быть довольно-таки значительным, и дехкан с кетменями среди них нет. Вы слышали, что говорил директор о наёмниках и всяких вольных птицах среди охраны подполковника.

И снова, параллельно словам Славы в памяти Амета звучали напутствия директора.
«А вот и наш отставник- подполковник. Серый кардинал, стратег и просто интеллектуал. Да видно заигрался уж совсем. Спустили нам указания о его нулевой зачистке. На нём многое завязано и после, я думаю, будет возня за его «наследство», но для нас это не тема для обсуждений. Кстати, имейте в виду, может быть до двух десятков сопровождения. Все в основном из «бывших», но есть, по нашим сведениям, и залётные солдаты удачи и «чехи» и сирийцы. Так что, сами знаете, никакого балета и оперы, если нет других вариантов, то сразу в утиль и конец фильма. А если серьёзно, ребята, не расслабляйтесь. О сопровождении конкретных указаний нет, но вы знаете, как в таких случаях: всё, что мешает отработать цель, подлежит нейтрализации или уничтожению».

От мыслей Амета отвлёк лёгкий толчок в бок, это Шахоб передавал ему фотографию с изображением крупного бородатого мужчины с тяжёлым взглядом из под густых, насупленных бровей. А тем временем старший их группы продолжал свой инструктаж,-

-- О возможном наличии специальных грузов типа оружия и наркотиков. По возможности всё подлежит уничтожению, но если всё будет глухо, то понапрасну на рожон не лезть. Главное - это наш «пассажир» и обе «цели». Всё остальное – дело десятое. – Слава обвёл всех внимательным, пронизывающим взглядом и добавил,- Всё ясно? Вопросы?

Не дождавшись ответа, он молча сложил фотографии и засунув их обратно в набедренный карман так же молча быстро переместился на свой резиновый коврик и уже оттуда сказал с какой-то страной полуулыбкой на лице,-

-- Ну и всё тогда! Пользуйтесь запланированной паузой. – и тут же затих, закрыв глаза, как-будто мгновенно погрузившись в восстанавливающий сон.

Трое остальных последовали его примеру и занялись своим нехитрым бытом какой был вообще доступен в таких походных условиях. А у Амета всё ещё звучали в памяти слова директора: « Это мероприятие должно стать показательным. Они должны вполне осознавать, что их пришли ликвидировать, а вся эта их внутренняя политэлита должна содрогнуться от мысли, что, то же самое может в любой момент произойти с каждым из них. Поэтому сработать вы должны жёстко, без всяких скрытых фокусов, типа передозировки наркотиков или неожиданных инфарктов. Эта должна быть чёткая, аккуратная боевая операция, чтоб комар носа не подточил. Впрочем, не мне вас учить, не впервой, знаете что к чему. Все инструкции на случай особенных ситуаций вы знаете».


Пронизывающий взгляд директора так и стоял перед глазами Амета когда он уже лежал вытянувшись на своей скатке. Но умиротворяющий запах хвои и утренее пение птиц вскоре сделали своё дело и       вытеснили из его мыслей все посторонние звуки и образы. Взгляд Амета снова сфокусировался на паучке затаившемся в центре своей паутины над его головой. Паучок сидел совершенно неподвижно,  и Амету удалось даже разглядеть крошечные бусинки глаз, как вдруг, прожужжавшая где-то над ухом, большая жирная муха, как снаряд из одноимённого гранатомёта, влетела в самый край искусно сплетённой паутины.
  Запутавшаяся жертва, ещё не успев осознать своё безнадёжное положение, натужно зажужжала. Как - будто возмущённая неожиданно возникшим препятствием, она закопошилась, надеясь стряхнуть с себя тонкие, липкие нити. Но не тут-то было. Паучок, раза в три, уступавший размерами нарушительнице своего спокойствия, не дремал, а скорее даже выжидал момент когда жертва начнёт свои потуги к освобождению. В следующее мгновение маленький хищник быстрым точным движением набросился на глупое насекомое и в считанные секунды плотно опутал её своими прочнейшими нитями, окончательно лишив надежды и превратив в кокон,  заготовленный на будущую трапезу.
Аккуратно расправив и отремонтировав повреждённую паутину, паучок ещё раз коснулся кокона со своим ужином, как - будто хотел удостовериться, что всё надёжно закреплено, и быстрым скачком вернулся в центр своей ловушки, замерев в неподвижности, будто ничего и не произошло.
    Эта сцена, обычно совершенно не заметная для глаз людей, почему – то затронула и даже взволновала Амета. Причём чувства были совершенно противоречивыми. С одной стороны он был восхищён быстрой точной работой паучка и даже может горд за него. С другой, было какое-то неуместное сочувствие к жирной мухе, так трагично закончившей свой будничный полёт.
 В первое мнгновение Амета удивили его эмоции такого рода, так как являлись совершенно нетипичными для него, всегда воспитывавшего в себе хладнокровие и абсолютную ментальную неуязвимость. Но в следующую секунду он осознал, что невольно ассоциировал себя одновременно и с хищным паучком и с его жертвой. Эта мысль настолько поразила и взбудоражила его, что он почти сразу же ощутил непередаваемую усталость и внутренюю опустошоность. С каким-то отчаянием и немым вопросом он впился взглядом в паутину и её хозяина, как- будто пытаясь получить ответ на свои вопросы о своей судьбе, которыми он задавался ежеминутно последние несколько лет. Пытаясь осознать предельно ясно лично для себя такие, казалось бы, простые вопросы: Что такое - хорошо и что такое - плохо? Амет так пристально вглядывался в маленькое членистоногое, думая,что вот сейчас получит озарение и всё для себя наконец-то решит и поймёт кто же он есть такой? И не заметил, как улетел в свои мысли куда-то назад , как это настораживающе часто случалось в последнее время...



Продолжение следует... :     http://www.proza.ru/2013/12/27/268