***

Глава 5
 1
Что такое тридцать шесть лет для профессионального спортсмена из велокросса, академической гребли или биатлона? Да фигня, а не возраст. Можно сказать – вторая молодость. Клим Безменов, в отличие от спортсменов вышеперечисленных квалификаций, которые тренируются себе и тренируются, в перерывах между тренировками полируя детскую кашу «Геркулес» жидкими витаминами, в свои тридцать шесть физическую форму слегка-таки растерял. И бег по тайге давался ему с трудом. Сначала он сильно вспотел. Затем почувствовал сухое жжение в лёгких. Потом он стал замерзать, и лишь через пятнадцать минут бега ему удалось, наконец, привести в порядок дыхание, а вместе с ним восстановить нормальное кровообращение. Он перестал мёрзнуть и занялся делом. Для этого Клим побежал по участку тайги с подлеском, сшибая кочки и оставляя дополнительные следы в виде сломанных веток на кустарнике, пока не обнаружил подходящую полянку. Она была хороша тем, что в нескольких местах на её границе с тайгой подлесок отсутствовал, но обнаруживались до трёх маршрутов дальнейшего чистого движения по широким проходам между вековыми деревьями. Не оставляя – при желании – никаких следов.
- Нормально, - пробормотал Клим, потоптался по полянке и побежал обратно, ориентируясь на оставленные следы, пока не прибежал туда, где начинал свою антиследопытскую деятельность. Прибыв на место, Клим минуту отдыхал, нормализуя дыхание, а затем рванул перпендикулярно «заказанному» маршруту. Он очень надеялся, что в столь короткий срок даже Биг Смол не сможет достать служебную собаку, способную работать по мокрому следу, и путал следы для нормального человека.
- Негде ему взять такую собаку, - пробормотал бывший десантник, добежал до нового скопления кустарника, «пометил» его в одном месте, и побежал наискосок от линии последнего движения к первоначальному маршруту. Проделал примерно четверть пути, оставил след на прошлогоднем мху, и вернулся на последнюю исходную позицию. Потом плотно запахнул одежду, принюхался, не тянет ли из-под неё предательским запахом пота, и побежал обратно, к тому месту, откуда он начинал все свои обманные движения. Недалеко от этого места стояла заранее облюбованная им разлапистая ель, метрах в тридцати от условной точки раздвоения следов. Вот под ней Клим и собирался схорониться, чтобы затем (если всё пойдёт правильно) попытаться взять языка.
2
До границы с Ираном Клим шёл пять суток. Питаться пришлось змеями. Ловить их в это «сонное» время года не составляло труда, труднее было есть их сырьём. Костра, в общем, Клим разводить не рискнул. Первая змея встала комом, Клим долго корчился от желудочных спазм, но потом привык. Так не подыхать же с голоду?
В общем, переходя афгано-иранскую границу, бывший замкомвзвода чувствовал себя довольно бодро. Одно его сильно печалило: ведь он, как простой войсковой разведчик, совсем не знал языков. Несколько расхожих фраз на дари, пушту и таджикском не в счёт. И уж тем более не в счёт те знания английского, которые ему, балбесу, пытались дать в средней школе.
«Вот был бы я офицером-контрразведчиком, тогда – да, - фантазировал от нечего делать Клим, пробираясь уже в глубь Ирана, - тогда меня голыми руками тут ни одна собака бы не взяла, потому что тогда знал бы я и арабский, и фарси, и – кто его знает – может, и персидский. А так – почти дохлые мои перспективы в качестве нелегала в этой почти такой же дохлой зарубежной дыре как сраный Афганистан…»
Если быть точным: помимо вышеуказанного скудного багажа знаний иностранных языков бывший старший сержант бывшей разведроты ВДВ имел навыки в глухонемой «речи». Дело в том, что его дед с бабкой по матери были глухонемыми. Клим с детства частенько гостил у них на таёжной заимке, и с детства же выучил язык мимики и жестов. Однако не спешил применять известных навыков на территории Ирана. Во всяком случае, до тех пор, пока достаточно не удалится от Афганистана, кишащего подозрительными фанатиками.
«Ничего себе задача – удалиться, - не очень радостно прикидывал бывший уже десантник, двигаясь прежним манером – максимально скрытно и с предварительной визуальной разведкой местности, когда он с подходящей высоты выбирал очередной отрезок маршрута вдали от всяких населённых пунктов. – Как бы мне скоро копыта на бок совсем не отбросить, от таких-то харчей? Вернее, от их полного отсутствия…»
3
Да, в Иране с подножным кормом оказалось трудней. Кругом простирались те же почти голые каменистые горы красно-бурого цвета. Кое-где встречалась пожухлая растительность. В небольших горных долинах Клим обнаруживал возобновившие свою жизнедеятельность после летней суши небольшие ручьи. Только вот змеи куда-то подевались. Может, их загнало глубже в норы предчувствие близких ночных заморозков, а может, в Иране они не водились в таком количестве как в Афганистане. В общем, гулять приходилось натощак. До тех пор, пока Клим не обнаружил ореховую рощу километрах в двадцати от афгано-иранской границы. Он наелся диких орехов, набил ими карманы, а заодно «покрасил» соком кожуры лицо и кисти рук. За семь дней пути (ещё два дня уже по территории Ирана) на его лице отросла приличная рыжая щетина, и он вполне мог сойти за блондинистого глухонемого курда. Но по-прежнему продолжал остерегаться. Потому что он хоть и слышал, что язык глухонемых суть международный, но кто его знает? Вот и приходилось голодать, и двигать дальше на последнем дыхании и почти на зубах. Когда голод одолевал окончательно, Клим невероятным усилием воли заставлял себя забыть о возможности воспользоваться всесильной американской зеленью, изъятой у убитых чебуреков.
«Ничего-ничего, - подбадривал он себя, - человек может обходиться без жратвы сорок суток. Была бы вода…»
Вода, не часто, но случалась.
«…А сунься я сейчас с этими сраными долларами к какому-нибудь аборигену, ещё неизвестно что выйдет: то ли захочет меня наколоть сам абориген, то ли сдаст полицейским… Ведь иранцы очень не любят американцев... Об этом нам рассказывали на политзанятиях... А в полиции ну как меня разденут? И увидят, что тёмный я только с лица и рук… И что тогда? Да говно вместо шоколада… И, главное дело, нельзя даже пытаться чего-нибудь где-нибудь спереть… Потому что ворюг здесь не любят ещё больше, чем американцев…»
Думая так и двигаясь дальше в полубессознательном состоянии, Клим, наконец, достиг узкоколейки, которую приметил с поросшей кустарником горы ещё вчера. И достиг в таком месте, где даже близко не наблюдалось жилья, а узкоколейка делала довольно крутой поворот, огибая каменистую возвышенность с очень крутыми склонами.
Бросив кости в удобном месте (таком, чтобы его не видел машинист мотовоза или ещё чего-то там), Клим доел аварийный остаток орехов и стал ждать. И ему снова повезло: первый состав появился в тёмное время суток, аккурат через полчаса после заката.
«Ну, не подведи!» - мысленно попросил себя бывший десантник и, стараясь не потерять сумку и карабин, зацепился за поручни тормозной площадки допотопного товарного выгона, второго по счёту и одного из четырёх. Кряхтя и проклиная человеческую потребность каждый божий день питать тело, чтобы оно нормально функционировало, Клим вскарабкался на крышу вагона и покатил дальше уже цивилизованным туристом. Он заставил себя не спать, а ранним утром, за три часа до рассвета, Клим увидел маленький городок, отсвечивающий скудными огнями уже в равнинной части Ирана. Собрав волю в кулак, а обессиленные члены в дееспособную кучу, бывший десантный замкомвзвода соскочил с транспорта и довольно благополучно приземлился на твёрдую, больно бьющую по конечностям, негостеприимную землю.
- Вот теперь можно косить, - пробубнил он себе под нос и, спотыкаясь, побрёл к городку. В принципе, он мог бы доехать до данного и совершенно неизвестного ему городка на поезде, но так ведь он же от голода ослаб только физически, но не на голову.
Не доходя городка километра полтора, Клим спрятал карабин в надёжном месте, ещё минут десять спотыкался по крупной щебёнке вперемешку с мусором и, наконец, вошёл в первую улицу. И тотчас очутился в окружении непременных собак, больших и маленьких, лохматых и гладкошёрстых, но одинаково норовящих тяпнуть незваного «туриста» за что ни попадя.
- Вот, блин, - пробурчал он, пинками и увесистой сумкой отбиваясь от местных шавок, - хотя бы одна сволочь на лай вылезла…
Сейчас Клим согласился бы и на встречу и с полицейским. Чтобы «спросить» у него дорогу к ближайшему оружейнику. Правда, полицейскому пришлось бы отстегнуть от реализации оружия, но бывший десантник наверняка знал, что ни один полицейский-мусульманин не станет обижать убогого глухонемого, невесть каким образом раздобывшегося двумя советскими калашами. А потому не станет, что какое его дело? Ведь, во-первых, убогий, коего не велел обижать сам пророк Магомет, а во-вторых, занимающийся коммерцией. А ведь тот же пророк, пока таковым не стал, тоже чем-то приторговывал. После чего – став-таки пророком – заказал своим последователям почитать всякую коммерцию богоугодным делом.
- Вот именно, - буркнул Клим и поддал ногой особенно задиристой собачонке. Та истошно завизжала, свора собак подняла невероятный шум, однако полицейские так и не появлялись. Зато калитка в одном дувале пронзительно скрипнула, и на улицу с проклятиями вывалился какой-то нервный обыватель. В руке он держал допотопный керосиновый фонарь типа «летучая мышь», поэтому бывший десантник хорошо видел обывателя, а тот десантника – нет. Зато собаки, почувствовав поддержку, хотели возобновить свои притязания на мягкие части незнакомца, однако тот пинками разогнал шавок и приблизился к нервному горожанину и стал изображать глухонемого.
- Ва ал-ла! – недовольно воскликнул обыватель. Если бы не проклятые бабы, три жены и две тёщи, он ни за что бы не вышел из дома. И правильно бы сделал. А теперь вот стой, любуйся на этого глухонемого бродягу и жди, когда он начнёт клянчить милостыню. Или, чего доброго, станет проситься в дом. Чтобы омыть прах с ног, осчастливить очаг своим присутствием и так далее. Однако глухонемой, здоровенный детина в довольно приличной европейской одежде, не стал просить ни того, ни этого. Но очень чего-то хотел узнать у мужа трёх жён и зятя двух (да продлит Аллах их паскудные жизни!) тёщ. И отчаянно при этом семафорил своими длинными руками. И так до тех пор, пока обывателя не осенило: бродяге нужен оружейник.
- Ва ал-ла! – снова воскликнул мусульманин, но уже без признаков неудовольствия в голосе. Если он отведёт этого бродягу к оружейнику, то какой-никакой бакшиш ему гарантирован. А во время утреннего намаза можно будет отчитаться ещё за одно доброе дело.
4
Первый иранский населённый пункт, небольшой городок с неизвестным не только бывшему советскому десантнику количеством населения, отстоял от афганской границы всего в ста с небольшим километрах. И за время противостояния ограниченного контингента советских войск в Афганистан против сребролюбивых моджахедов и остальным «цивилизованным» миром уже достаточно привык к странствующим торговцам оружием. Это были, как правило, краткосрочные наёмники. Если они выживали во время «командировки» в сопредельный Афганистан, то шли оттуда с трофейным оружием в Иран или Пакистан, где выгодно его продавали.
Клим тогда расторговался не очень прибыльно. Впрочем, АКСУ никогда не пользовались повышенным спросом, в отличие от АК-75 или АКМС-ов. К тому же у него на хвосте сидели нервный обыватель, показавший дорогу к оружейнику, и переводчик с глухонемого. Им, в общем, Клим отстегнул на глаз одну треть вороха непонятных потрёпанных бумаг, затем, воспользовавшись гостеприимством оружейника, поел у него, напился чаю с айраном и даже набил сумку хлебом, хорошо просоленной брынзой и сигаретами. Затем прикинул хрен к носу и, пока переводчик не отканал вслед за нервным, раскололся о карабине.
На карабин оружейник клюнул железно. Он стал предлагать Климу сумму, равную стоимости трёх АКСУ. Но Клим выдвинул условия товарного обмена. Во-первых, он ни бельмеса не петрил в иранской валюте и её номинальности. Поэтому опасался, что его элементарно уже кинули и ещё кинут. Во-вторых, вместо длинноствольных лупар ему могла понадобиться компактная волына. И, желательно, один хороший нож вместо двух автоматных штыков. На том и порешили. Клим выбрал из коллекции оружейника четырнадцатизарядный «парабеллум» с полной обоймой и коробкой патронов (50 штук) в придачу, а также прекрасно отцентрованный, удобный для прицельного метания, нож.
Получив согласие оружейника на обмен, Клим сгонял за карабином, сдал его специализированному коммерсанту, тепло с ним распрощался и – до рассвета оставалось совсем чуть – отправился восвояси. Вернее, в Тегеран. И уже в пути, оплачивая проезд в казённом транспорте, бывший замкомвзвода понял, что оружейник его не надул. Или почти не надул. Во всяком, местной капусты ему на всю его иранскую эпопею.
5
Представление о Тегеране, в смутном виде составленном Клином Безменовым после просмотра знаменитой советской кинокартины «Тегеран-43»(49) , побледнело и провалилось в небытие сразу, когда новоиспечённый дезертир посетил этот город лично.
В столицу Ирана он прибыл ночью, на автобусе, но уже на подъезде к городу оценил по времени движения в центр величину его окраины. В свете фар автобуса предместье Тегерана выглядела довольно уныло. Да и сам Тегеран – кроме своей величины – Климу не показался. Днём впечатление, если можно так сказать, усилилось. И даже дворцы с минаретами мечетей, сильно разнообразящие однотипную восточную застройку, не больно радовали глаз. Впрочем, Климу было не до радостей и созерцательного времяпрепровождения. Проблемы, начавшиеся с момента его отправления в вольное плавание, после прибытия в столицу государства с жёсткой военно-полицейской системой, где к нищим и увечным относились с большей долей скептицизма, нежели в провинции, значительно обострились. Тем не менее, Клим не мог не приехать сюда. В большом городе легче было скрывать свои нетипичный вид и характерный диалект, присущий всем языкам, и языку глухонемых в том числе. Но большой город требовал больших денег. А их оставалось дня на три скудного пропитания и ночного пребывания в самом дешёвом караван-сарае.
«Продешевил я, однако, с оружием, - мысленно сокрушался бывший десантник, шатаясь по городу и стараясь не попадаться на глаза полицейским, - теперь надо прикидывать, как американские доллары обменять…»
Если бы он не боялся общаться с местными глухонемыми, он давно нашёл бы надёжного менялу, не связанного ни с полицией, ни с шариатской безопасностью. Но, будучи бит своими, он втройне опасался чужих. И экономил на всяком пустяке.
Засунувшись в уголок убогой харчевни, с кружкой айрана (50) и чашкой сладкого плова, он в который раз с вожделением и раздражением одновременно пересчитывал американские доллары (всего одна тысяча семьсот двадцать) и перебирая кредитные карточки. Он сразу – когда шмонал убитых чебуреков – понял, что это такое. Не стал их выбрасывать, хотя не имел ни малейшего представления, что он с ними будет делать, и какое количество денег может содержаться на этих симпатичных пластиковых прямоугольниках.
«Может быть, я с собой тыщ сто таскаю, - уныло думал бывший разведчик ВДВ, ковыряясь в рисе с надеждой найти там хоть один кусочек баранины, вброшенный рассеянным поваром вместо чернослива. – И фигли я в Тегеран припёрся? А куда надо было? К морю? Только где оно, это море, а Тегеран – всё-таки столица, окно, можно сказать, в большой мир…»
Додумавшись до этого места, ассоциирующегося с международными аэропортами, он вспомнил о билетах, найденных среди бумаг убитых чебуреков. Затем мельком огляделся, незаметно достал бумажник и стал разглядывать билеты, разноцветные бумажки с обозначением маршрута следования «Тегеран – Марсель», указанием фамилий покойных «кинодеятелей», точного времени и даты отправления.
«Третье декабря! – мысленно ахнул Кли и опасливо покосился по сторонам: не брякнул ли он чего вслух и не засветил ли содержимое бумажника. – Это же завтра!»
Он украдкой глянул на часы, которые продал бы только в случае крайней нужды, убедился в том, что третье декабря – завтра, затем снова посмотрел на время отправления – 7.45., сложил бумажник, спрятал его поглубже, подхватил похудевшую сумку и покинул харчевню.
«Уж больно я осторожничаю, - с неудовольствием подумал он, хотя понимал, что только благодаря своей осторожности он всё ещё жив и на свободе, - эдак немудрено заделаться всамделишным дервишем и научиться жить на милостыню. А мне это надо?»
Он пересёк узкую уличку, затем попетлял по нескольким проулкам и вышел на некое подобие проспекта, по которому довольно бойко сновали автомобили. Клим какое-то время выждал, увидел пустое такси и махнул рукой. Таксист лихо подрулил к бордюру, Клим плюхнулся на сиденье рядом с водителем, достал все оставшиеся иранские деньги и сунул их таксисту. Тот удивлённо вскинул брови и, жестикулируя, что-то спросил. Клим знаками изобразил, что он глухонемой и, плюнув на осторожность, показал таксисту билет, дополнительно ткнув пальцем на название пункта отправления. Водила покивал головой и, продолжая жестикулировать одной рукой, дал понять, что это место (пункт отправления, где помимо названия «Тегеран» присутствовало ещё какое-то слово собственное) ему прекрасно известно. И он с радостью доставит в это место дорогого клиента. Тем более дорогого, что он платит за проезд деньги, а не пытается апеллировать к своему убожеству и прокатиться Аллаха ради.
«Если это большой международный аэропорт, то делать мне там почти нечего, - угрюмо размышлял бывший десантник. – Что ж, если обломаюсь – попытаюсь поменять доллары. А затем стану пробираться к ближайшему морскому порту. Морем, как утверждает теория глубинной разведки, смываться легче».
Теорию глубинной разведки, всего двенадцать часов из общего курса по диверсионно-подрывному делу, он в своё время старательно проспал. Также, как обзорный курс «прикладной» географии. Но железно запомнил утверждение инструктора, отставного подполковника военной контрразведки, что морем (или с помощью больших морских транспортов) линять из любой зарубежной страны с враждебно настроенным к тебе правительству и населением из-за твоей диверсионно-подрывной деятельности в ней (наверняка проваленной, потому что на хрена тогда линять?) легче всего. Если бы помимо данного утверждения Клим ещё и помнил бы географию в той её части, где она повествует о морях и океанах, омывающих Иран, он точно рванул бы к побережью, минуя Тегеран. И не маялся бы сейчас, прикидывая, насколько крупный аэропорт в месте, название коего значилось в билете, и куда его вёз темпераментный таксист.
6
Но, как оказалось, не всякое незнание есть зло. Иначе бродил бы Клим сейчас по берегу Индийского океана, заключённого в границы Ирана и протяжённостью в тысячу вёрст с большим гаком в поисках одного из двух морских портов (52) . А тут ему крупно повезло. В общем, аэропорт оказался и далеко за городом, и небольшим. Это был, скорее всего, какой-то частный аэродром, обслуживающий частные «маломерные» чартеры. Клим тепло распрощался с таксистом, вылез возле аэровокзала, одноэтажного здания с башенкой посередине и с интересом огляделся. Ограды, как таковой, не существовало, и к недлинной – всего метров семьсот – взлётно-посадочной полосе можно было бы запросто пройти, если бы не некоторые противопоказания в виде двух сторожевых вышек в начале и конце поля и одного открытого армейского «джипа». «Джип» стоял у торца здания, носом к полю, задом к автостоянке. В нём сидело пятеро, не считая водителя, вооружённых до зубов крепких туземцев. Судя по их спокойному безмятежному виду, нарушителей порядка они ловили не часто.
«Н-да, - мысленно забуксовал бывший десантник, - с боем, однако, не прорвёшься. На вышках по два человека. Один с винтом, второй на пулемёте. Наверно, охрана здесь стоит дешевле, чем хороший забор. А самолётики сюда падают, надо полагать, маленькие». Словно в подтверждение его мыслей из сумрачной дали декабрьского неба вынырнул двухмоторный самолётик, плюхнулся на полосу, сделал внушительного козла и остановился за аэровокзалом. При этом «бойцы», сидящие в «джипе», никак не отреагировали. А Клим, пользуясь свободой восточных нравов по части поведенческого этикета, спокойно уселся на бордюр автостоянки и приготовился ждать. И спустя сорок минут увидел, как из здания аэровокзала выкатилась характерная восточная чета: один важный господин в феске, европейском костюме и чётках в руке и трёх закутанных в чадри дам. Сзади следовал гружёный как верблюд носильщик. Он покидал вещи в багажник поджидавшей пассажиров машину, и та резво отвалила по единственной дороге, связывающей игрушечный аэропорт с Тегераном.
«Всё очень просто, - мысленно констатировал бывший замкомвзвода, - прилетаешь, проходишь таможенный досмотр, досмотр багажа и едешь себе, куда душа пожелает. Или наоборот: приезжаешь, регистрируешься, проходишь паспортный контроль с таможенным досмотром и летишь хоть в Париж, хоть в Марсель. Туда, кстати, я могу лететь завтра аж по двум билетам. Где бы, блин, хоть один паспорт раздобыть?»
Он кинул взгляд на запад, на краснеющее над горизонтом вечернее солнце, достал из сумки молитвенный коврик, приобретённый в Тегеране, и принялся показательно отбивать поклоны последнего за день намаза. Затем встал, убрал коврик и пошёл вдоль поля, не пересекая невидимой границы. Вскоре он услышал голоса бездельников, отдыхающих в «джипе», и по интонациям понял, что обращаются к нему. Но Клим никак не отреагировал, желая побыстрее проявиться в качестве глухонемого. Он шёл и внимательно разглядывал аэродром с единственной короткой полосой и двумя рулёжками.
«На моём рейсе должен работать реактивный с длиной разбега не менее пятисот метров, - прикидывал он, краем глаза замечая приближающегося к нему сзади и чуть сбоку одного из охранников, - в общем, маленький спортивный самолёт типа нашего «стрижа». Но таких тут нет. Есть, не считая прибывшего, две одномоторные фанеры, один заправщик и три бродячие собаки. Значит, мой должен прибыть или ночью или рано утром…»
Называя в мыслях самолёт, предполагающийся рейсом Тегеран – Марсель отправлением в семь сорок пять по местному времени «мой», Клим даже близко не представлял, как он сумеет им завладеть. Тем временем охранник сократил расстояние со странным рыжебородым верзилой до трёх метров и властно на него прикрикнул. Клим даже ухом не повёл, но продолжил своё неторопливое дефиле. Тогда охранник подошёл к верзиле вплотную и, всё больше и больше раздражаясь, хлопнул его по плечу одной рукой, другой цепко взявшись за сумку полупустую сумку рыжебородого нахала. Клим неторопливо обернулся, дружелюбно глянул на охранника своими честными глазами и жестами объяснил ему причину, по которой он его – охранника – не услышал и почему он с ним – охранником же – говорить не может.
Охранник смущённо заулыбался, виновато замахал руками и, громко объясняя своим товарищам странность поведения рыжебородого верзилы, уплёлся назад к своему «джипу».
«Ну, вот, и никаких дополнительных расспросов, - удовлетворённо подумал Клим. – Теперь можно будет без проблем заночевать в здании аэровокзала, а заодно последить за появлением нужного мне самолёта с экипажем. И ни одна собака меня не тронет, потому что Восток – дело тонкое».
Вспомнив кстати знаменитую кинофразу, Клим с уважением почтил основы Исламы в той его части, где он рекомендует всем правоверным быть терпимым по отношению ко всем убогим, каковая терпимость, как это ни странно, не является поводом для размножения фальшивых калек. Русские дезертиры и цыгане всех мастей, попрошайничающие от Тибета до Суэца, не в счёт.
7
Нужный самолёт появился в 4.15.
Клим устроился в здании аэровокзала так, чтобы видеть ту часть поля перед зданием, куда подруливали все прибывающие рейсы. Их за прошедшее время случилось четыре. Клим, отдыхая на широкой лавке, чутко дремал, но, заслышав стрекот или гул приближающегося к аэродрому самолёта, поворачивался на удобный бок и наблюдал прибытие и отправление восточного вида пассажиров. Редко – пассажирок.
Рейс, прибывший в 4.15., доставил троих сухопарых европейцев. Они, оживлённо жестикулируя и разговаривая на каком-то быстром языке, сошли с маленького реактивного самолёта, вещи несли сами, быстро прошли полагающиеся на въезде в чужое государство процедуры, прошли, не переставая жестикулировать и гомонить, мимо отдыхающего Клима и скрылись в темноте ночи, скудно разжижаемой светом экономичных фонарей на автостоянке.
«Кажется, итальянцы, - предположил Клим и повернулся на другой бок, - хотя Марсель, сколько я помню, находится во Франции…»
В ответ на его мысли послышалась английская речь. Этот язык Клим изучал в школе, и за последние семь дней успел раз сто мысленно надрать себе уши за то, что не учился в своё время хотя бы на твёрдую тройку.
Он снова повернулся на удобный бок, затем, намаявшись тереться о скамью одеревеневшим туловищем, встал и подошёл к окну. Здание аэровокзала не отличалось особенной капитальностью, поэтому Клим не только мог видеть всё происходящее за окном, но и всё слышать. Видел он маленький изящный самолёт неизвестной Климу модели, крепкого малого лет за тридцать неместной внешности возле него и местного служащего из технических. А слышал английскую речь, на коей изъяснялись малый и технический служащий. Малый что-то властно гавкал, а служащий с готовностью что-то отвечал. Затем служащий убежал командовать заправщиком, а к малому вышел дежурный и трёп на английском языке продолжился. Разговаривая, дежурный и малый (очевидно, пилот изящного собственного самолёта и единственный член его экипажа) часто повторяли известное (одно из немногих) английское слово «о’кей».
«Чего-то у них, значит, хорошо», - с удовлетворением удачного исследователя констатировал Клим, достал сигареты, зажигалку и закурил. Бывший десантник раза три нервно затянулся и увидел, как пилот, чему-то рассмеявшись, направился к входному тамбуру. Его фигура, сначала отчётливая в свете бокового прожектора, по мере приближения к зданию аэровокзала становилась всё более расплывчатой, пока окончательно не растворилась в искусственной тени фасада.
«Ну, входит. Что дальше? - промелькнуло в голове бывшего разведчика. Он хмуро уставился на дверь, откуда появлялись пассажиры, и вскоре имел возможность лицезреть летуна реактивной игрушки почти что в упор. Тот зашёл в буфет, спустя пять минут оттуда вышел и направился в туалет. Клим, оставив сумку на лавке, машинально пошёл следом за ним. Пилот, входя в сортир, равнодушно глянул на рыжебородого бродягу, подвалил к писсуару, достал свой главный половой признак и сказал по-русски:
- Давай, землячок, не упрямься… пис-пис-пис!
Клим так и обмер, и правильно сделал. Потому что в противном случае мог не просто громко крякнуть от удивления, но выдать какое-нибудь сопутствующее выражение на самом правильном языке мира. И его вполне могли услышать служащие аэропорта, поскольку сортир находился на одном с ним уровне. И чем бы это кончилось, хрен его знает. Однако Клим не стал ни крякать, ни материться, лишь тихо спросил:
- Что, землячок, какие-то проблемы с почками?
 





(49) Тегеранские эпизоды картины снимались в Баку





 (50) Восточный безалкогольный напиток





 (51) Очевидно, двойное название одного из пригородов Тегерана, где есть несколько частных аэропортов





 (52) Бушир и Бендер-Аббас