Комендант

- Ублюдки! У вас есть двадцать минут, чтобы закончить всё на этом участке!

   Около двадцати, как на подбор мускулистых, но потных и в грязи, под палящим солнцем мужчин, копали траншеи. Для чего, для кого и зачем - никому не было известно. Ни нам, ни тем, кто следит за нами. Порой я задумывался о том, что мы копаем землю для того, чтобы копать. Это как ад, такой же бессмысленный и беспощадный. Дни длились неделями под сжирающим кожу солнцем, а недели оставляли на нашей отшелушивающей коже морщины.
Я поднял голову и смахнул пот со лба. Она, стройная, обтянутая в кожаные штаны и в корсете, стояла над нами напротив солнца и орала. Наш Комендант.

   Да, так проходят наши будни. Порой, когда мы были особо непослушны или она была не в духе, она брала хлыст и била нас по спинам. Свист и щелчок, она умела обращаться с хлыстом и это нас возбуждало. Обычно это стабильно было раз в месяц, где-то в 20ых числах, наверное, чисто по женской физиологической причине. Но даже тогда я замечал, что получали все, кроме меня.

   На самом деле «комендантом» её никто не называл. Все остальные звали её сукой, стервой, кобылой, тварью...я же всегда молчал в такие моменты, потому как не было ничего прекрасней для меня, чем она. Она, стоящая передо мной и орущая на них, вдохновляла меня. Когда я копал, я всегда посматривал на неё, я думаю, она тоже смотрела на меня, но каждый раз, когда мы встречались глазами, она переводила взгляд на других и повышала голос. Всегда.
Иногда мне казалось, что она боится меня. И это не удивительно, из всего этого зверья я был самым главным чудовищем, самым свирепым и безжалостным. Если бы я в первые дни её не принял, пожалуй, она бы здесь не протянула и двух часов заката.

   Она, столь сильная духом, по глупости уверовала в свои силы, даже в свою смену убирала надзирателей с вышек. Этим, конечно, уважение получила. Всяко лучше, чем оптика в спины, от которой волосы дыбом.
Она не боялась оставаться с нами наедине, хотя мы - отребье, могли сделать с ней всё, что угодно, при том, что в нас давно бурлила чисто мужская страсть, которую невозможно было снять никаким душевым уединением с порно-журнальчиками. Эта страсть была настолько крепка, что мы привыкли жить только с этой мыслью. Постоянно, изо дня в день с одним лишь голодом. Просыпались с ним, засыпали, и даже во сне он преследовал нас. Но никто, при всей своей ненависти даже не думал что-либо сделать с комендантом. Она была под моей защитой, занята мной. Я же только об этом и думал. Я представлял эту сцену много-много раз. Ведь она была очень, ну прямо очень аппетитной в свете этих раскалённых будней.

   Её лицо...совсем не грозное, а наоборот игривое, глаза, которые блестели кошачьими искрами, длинные волосы, а улыбка... Я лишь однажды увидел её улыбку, на доли секунды, когда случайно столкнулся с ней. Пожалуй, другой бы за такое хамство в карцере сидел, а я был вознаграждён улыбкой, которая перешла в крик, но с такой наигранностью в голосе, что мне даже смешно стало.

Я часто представлял как аккуратно, будто боясь сломать фарфоровую вазу, придерживал её за подбородок, пока целовал. Другой Я любил представлять как хватаю её за волосы, сжимая её шею и опускает вниз, продолжая душить её. Мне было странно присутствие того, кто нежно её любил, но его образы мне нравились больше, я даже не сразу заметил, что со временем Дикий Я мелькал всё реже в фантазиях.
Тело...мясо. Для нас, голодных и диких, если ты не думал о теле как о мясе - значит ты слабел. Мои фантазии становились всё более невиннее, всё более нежны и человечны.

   Время шло и как известно, если дрессировщик запускает животных, показывает свою слабину, то звери перестают слушаться. Это было постепенно. Звери вокруг меня начали огрызаться в мелочах, замечать, что комендант расслабился, в ней не было былой твёрдости, уверенности в себе. Как, впрочем, и я, их лидер. Я знал причину, я знал, что её страх ко мне пропал, а моё недоверие к ней стёрлось и последняя преграда была снесена под корень. Разумно ли было засыпать рвы вокруг замка и открывать ворота, когда в ночи скрывались варвары?

   Она всё чаще давала бригадам, в которых находился я, поблажки. Всё чаще касалась меня, не как раньше, перед работой механически обыскивая нас для проверки инородных предметов, а более легкомысленно. Остальных еле касалась, а меня напротив, слишком долго и тщательно. Это сильно ослабило её и меня. Запах влюблённости почуяли твари, стервятники чужого счастья. Она не могла бы стать зверем, поэтому я начинал становится человеком. Меня стали посещать человеческие мысли, чувства, я даже стал мечтать.
Человек не может быть частью стаи и остальные это понимали. Многие раньше меня почуяли запах человеченки в своих рядах. Любовь в подобных заведениях приводила только к смерти. И это привело к судному дню.

Я, как ни странно, был не в курсе того, что назревает. Я даже не чувствовал предстоящую угрозу, все мои инстинкты притупились, я был увлечён только мыслями о ней и это вышло боком...Наверное зверьё почувствовало во мне предателя, слабака, и хоть это никак не сказывалось на нашем обычном общении, но как оказалось план, который готовился месяцами был у всех в зубах, миновав мои, притуплённые клыки.

   Это началось неожиданно. Как всегда бывает. В миг. В один из особо жарких дней один парень перестал копать. Я знал его, он был один из самых молодых и мускулистых, вылитый я лет двадцать назад, прирождённый лидер. Комендант начала яростно кричать и бить парня хлыстом. Парень же кинул лопату, он будто не замечав ударов хлыста повернулся к ней и посмотрел ей в глаза. И это был знак. Щёлк! Как карточный домик всё посыпалось, один кидал следом за другим лопаты. И вот остался я. Последний. Последний, кто держал лопату, держал жизнь Коменданта. Выбор был за мной. В момент я понял, что все ждут моего заключительного действия. Молчание разрывало пересохшие перепонки. Казалось, песок полностью подчинил и поглотил воздух, засоряя мои лёгкие своими острыми, сухими песчинками. Я всегда знал, что я был лидером в этом зверье. И даже тогда, когда стал предателем, я оставался ещё лидером. Звери не могли сделать что-то без моего согласия. Пока был главный зверь, все ждали его подтверждения. Что ни говори, но эти сволочи были преданнее и вернее людей, они держались до конца. До последнего давали шанс.

Звери оскалились в мою сторону, Комендант посмотрела на меня. В этот момент я посмотрел на зверей. В их маленьких зрачках было пусто, ничего, кроме злобы, которая копилась годами и тупой преданности смешанной с жаждой крови и плоти. Странная, тягучая и вяжущая рот, смесь. Капли преданности по'том сдерживали их обожжённые тела как клей. Они, как псы, которые ждали команды "фас" от своего хозяина. Собаки, которые давно не ели, готовые растерзать хозяина, если тот их не накормит. После я посмотрел на коменданта.
Это был единственный раз, когда она не сводила глаз с меня. В её глазах застыла мокрая мольба и солёная любовь. Она понимала, что не успеет даже крикнуть, позвать на помощь, поэтому замереть — было лучшим решением. На солнце я заметил, как блестят от назревающих слёз её расширенные зрачки, обведённые серо-зелённым облаком. Её глаза…с ними определённо было что-то не так, даже сейчас в них не было страха. Я бы повторил весь свой кровавый путь своей и чужой боли, лишь бы увидеть эту пару звёзд.
 
Я должен, обязан был сделать выбор. Да или нет. Предать дружбу или любовь. Но я не знал в каком из вариантов я предам себя, казалось, что себя я предам при любом раскладе.

Сейчас мир разделится на две половины, но это не будет значить, что я сделал тот или иной выбор, просто в каждом из миров я сделал один из этих выборов и не более. И каждый мир имеет право на существование. Как песню можно сравнить с фильмом? В каком из них жить тебе?

   В первом осколке мира я остался стоять с лопатой. У меня запотели руки, я сам вспотел как боров после грохота ружья. До костей, не иначе. Впервые за многие годы я испытал страх — а значит поражение. Я знал, чем это закончится, хоть мои инстинкты и притупились, но даже эти слабые отголоски былого могущества орали, вопили о том, что будет. Я, что есть силы, сжал в мокрых руках лопату, да так, что деревянная рукоятка, которая так и норовила предательски выскользнуть, треснула, и продолжил копать. Грубое дерево, пропитанное потом узников, вонзилось в мою ладонь, разорвав её до крови. С первыми каплями крови, я почувствовал, как в этот момент теряю стаю, каплей за каплей теряю самых близких, кто был у меня все эти долгие, бесконечно невыносимые годы. В воздухе, которым я дышал, пропало что-то цельное, единое. В один миг я стал чужим. Но зверьё, тяжело дыша и рыча, взялось за лопаты и продолжило копать со мной в унисон. Капли моей крови стекались по древку лопаты и слезами опадали на горячий песок, в надежде остудить его. Это был последний день, когда я чувствовал, что мы команда, когда каждый мой удар об землю сопровождался эхом ударов других - последняя прощальная песня. Панихида из тяжёлых вдохов и боя металла с землёй в мою честь.

После работ обычный обход коменданта и традиционное пожатие рук рабочим. Дойдя до меня она остановилась, протянув руку замешкалась и обняла меня, а после недолгой паузы, поцеловала в сухие, потрескавшиеся губы. Она понимала, что это последний день, когда видит меня живым, мне нечего было терять. Но ничего не могла сделать. Карцер лишь отстрочит неизбежное. Только так, только так она могла меня отблагодарить, вознаградить за то, что я пошёл на смерть ради неё. И ради этого поцелуя я стал предателем, о чём ни на миг не пожалел после. Ведь в этом поцелуе был смысл, была вся гамма чувств, которую не способно прочувствовать животное. Именно в этот момент я окончательно стал человеком, убив в себе всё, что могло напоминать моим товарищам о себе и вернув в себе всё, что мы с ними так яро ненавидели и презирали все эти годы. Мы просто не понимали этого счастья! В тот же вечер я был разорван своими друзьями, голыми, волосатыми, испещрёнными шрамами и ожогами, руками. В клочья. Я даже не сопротивлялся, ведь это было бессмысленно, я потерял былую звериную силу, когда стал человеком. Так всегда бывает с лидерами, которые пошли против своих фанатичных последователей. Так случается с теми, кто предаёт братьев по инстинктам. Разве им можно было объяснить, что это нечто большее, чем инстинкт? Они видели в этом только слабость, а не отвагу. Только глупость, а не любовь. Только предательство…

   Во втором осколке мира в моих глазах сверкнули слёзы, впервые за долгие годы, но я с силой кинул лопату, которая воткнулась в землю у ног коменданта как флаг. Это был конец. Боевой клич. Моя стая вырвалась на волю, я снял её с поводка. Голодные псы набросились на хрупкую девушку и всеми своими мозолистыми руками душили её, разрывали в клочья одежду с мясом. Я стоял в стороне и наблюдал, внутри себя я выл от боли, руки тряслись, но я ни шага не сделал в сторону, ни на миг не отвернулся. Я чувствовал, что обретал пустоту внутри себя, убивал последнее человеческое зерно, которое так усердно старалось возродится во мне и обрёл полноценную звериную сущность. Я чувствовал, как мои мускулы наполняются силой, как мои инстинкты возрождаются, как жестокость покоряет разум. Я поднял голову вверх, выпячивая грудную клетку солнцу. Теперь я снова полноправный, непоколебимый лидер! Да! Я! И только я! Как никогда силён! Рррррааа!
 
   В конце стая расступилась оставив мне всё ещё тёплое, ободранное тело. Теперь я царь зверей и я должен принять этот дар стаи. Это последний шаг к абсолютному братству. Я овладеваю над еле живым Комендантом, но ничего не чувствую. Ничего из той гаммы чувств, что испытывал прежде даже при взгляде на неё. Я лишь зверь, который ублажает свой инстинкт над жалким телом. Просто удовлетворяюсь мясом. Я смотрю в её лицо, по которому текут слёзы. Она вся в песке и слёзы оставляют очищенные дорожки от песка на лице. В конце я вонзаю руку в её грудную клетку и вырываю ещё колыхающееся сердце. Я его поедаю на глазах стаи и слышу вой, рычание, аплодисменты. Мне это нравится, это их дар уважения. Теперь я их господин, теперь они сделают всё, что я прикажу. У меня есть армия самых верных и самых беспощадных зеков на всём свете. После, когда внутренние органы были розданы сильнейшим, мы закапываем труп в яме, которую копали последние месяцы под руководством коменданта. Последний раз её затуманенные глаза видят ярко светлое небо, а после погружаются в песок. Странно, почему закапывать намного легче, чем раскапывать?

   Выбор сделан. И не важно какой вам больше по душе. Даже не важно какой-бы выбор сделали вы. Знайте, что ваш выбор всегда будет сделан в обе стороны. И если в этом мире вы поступили так, будьте уверены, что в ином мире вы поступили совсем иначе. Каждый наш выбор создаёт множество миров, от нас лишь зависит в каком из миров готовы жить мы. Поэтому подкидывая монетку - загадывайте ребро. Не прогадаете.