Мерзость запустения

Сон о посещении ада.

Несколько раз мне посылались сны в период исправления греховной жизни. Сны очень реалистичного восприятия, страшные по впечатлению, хотя со временем можно сказать, что ничего в них страшного и не было, но впечатление осталось и поныне страшным.
Например, сон после смерти моего друга, православного христианина, он пел на клиросе, занимался резьбой по дереву; бывший наркоман и жулик со стажем. Как он сам рассказывал мне, именно церковь направила его в русло исправления своей жизни, искоренения страстей и понимания, что он ничтожен и немощен, и без Бога – ничто.
Однажды он уколол себе большую дозу и то ли умер, то ли впал в безсознание, только подельники, считая его умершим, взяли его за руки и ноги, да и вынесли из квартиры, а потом на тачке, стоявшей во дворе отвезли в церковь. Все это они проделали, чтобы не «светить» квартиру. Оставили в церкви на лавке, а сами тихо ушли. В то время прихожан было мало, две-три бабушки и не удивительно, что до конца вечерней службы на него не обратили внимания. Почему именно в церковь? Вряд ли кто-нибудь мог бы внятно ответить на этот вопрос.
«Когда я очнулся, то первое, что увидели глаза – святые. Где я? в раю, что ли? И так хорошо поют, свечи горят, точно в раю!  В церкви я никогда не был и не сразу сообразил о реальности происходящего. На следующий день пришел к настоятелю и попросился помогать по строительству колокольни. И от наркотиков отошел, где ты такое видел, чтобы наркоман со стажем добровольно от наркотиков отошел? Они обычно подыхают рано или сами себя чикают или в петлю лезут.
Когда колокольню достроили, я остался при церкви сторожем. Понемногу подпевать на службах стал, а потом настоятель благословил петь на клиросе. Вот так то».
Когда он умер, меня очень волновал вопрос, куда же попал мой друг в рай или ад? При жизни он не раз говорил: «Мне бы, хотя дворником в рай, я большего по лукавству своему и грехам не заслуживаю. Все грехи мои грехи…  Но в рай очень хочется! В аду я уже был, как вспомню свою жизнь!..».
Сон, запомнившийся мне, последовательный; будто я еду автобусом до конечной остановки на окраину города, причем во сне понимаю – город не какой-то конкретный, но город вообще. Иду немного пешком, будто бы под уклон, на дороге шлагбаум. Забора нет – шлагбаум стоит сам по себе, преграждая дорогу, его можно обойти или поднырнуть под него. Все вокруг, по чувству,  совершенно реальное. Справа высокие раскидистые тополя, чирикают воробьи, жухлая от солнца трава, слева какие-то то ли жилые, то ли нет, полуразвалившиеся дома и чувство, что за закрытым шлагбаумом ждет меня нечто иное, неизвестное и не радостное. Но цель моя найти нынешнее место обитания моего друга и решимость внутри какая-то сверхъестественная. Я подныриваю под шлагбаум… и сразу оказываюсь в сумеречном помещении. Это полуразрушенный дом, в нем нет дверей и окон, нет никакого строительного мусора или остатков хлама, только стены, причем я понимаю, что дому нет конца и края, ни в длину, ни в ширину, но я попал именно туда, куда мне нужно. Потолков нет, проглядывает только начало сводов, которые далее уходят во мрак, и мрак этот не звездное небо, это – тьма кромешная. Сумерки возникают от какого-то непонятного источника света; в свете том  нет ни холода, ни тепла. Теней ни от фигур людей, ни от колонн и стен нет – все равномерно в сумерках, но когда хочешь что-либо рассмотреть, рассматриваешь с ясностью, без напряжения зрения.
Воздух затхлый, как в брошенных домах и никаких посторонних звуков, кроме приглушенных голосов сидящих на голой земле людей. Они сидят повсюду, опершись спинами о стены и колонны. Здесь и мужчины, и женщины, некоторые с младенцами на руках, но какие же у всех уродливые лица! И на всем этом уродстве отпечаток явного лукавства, и его даже не пытаются скрыть. Их уродство не было страшным или отвратительным, это была «мерзость запустения». Лица настолько явно выражали эту мерзость, что моя душа покрывалась холодным потом, глядя на урода, и я стыдливо опускал глаза. Стыд прожигал все мое существо; стыд за людей – как? Как возможно дойти до такой мерзости запустения?
Я вдруг понял, в лицах отсутствовало самое важное в человеке – ОБРАЗ. Его не было…
Завидев меня, некоторые поднимаются, проявляя ко мне некий интерес, и я вижу, что не только их лица уродливы, но и тела тоже с явными изъянами: горбатые, хромые, увечные.  Они подходят, каждый со своим смешком и с лукавым взглядом. О чем-то спрашивают, не дожидаясь ответа, и только один карлик, которого я теперь четче рассматриваю, лицо его очень уродливо, спрашивает с неподдельным интересом:
-Ты ищешь своего друга?
-Да, где мне найти его, не знаешь?
-Он был здесь, но ушел.
-Куда?
-Не знаю, и у других не спрашивай – они не знают.
-Как же мне его найти?
-Ты отсюда выходи,- я начал замечать, что не так уж он и уродлив,- Помнишь шлагбаум?
-Да.
-Ну вот, тебе за него нужно, а здесь его нет.
Чувствуя к нему доверие, я поблагодарил его. Он, в самом деле, казался мне уже не таким уродливым, каким был вначале, и лукавства в лице его не было.
Мне захотелось поскорее добраться до шлагбаума, и я неожиданно  оказался за ним. Под большим впечатлением от увиденного, постоял в растерянности на жухлой траве, переминаясь с ноги на ногу и приходя в себя, и медленно пошел на подъем, к автобусной остановке. Подъехал автобус, двери с характерным лязгом открылись, и я тут же проснулся.
Чувствовал, что разум мой еще во сне, а уста произносят, помимо воли и сознания слова:
«Боже мой, я же в аду был…»
Так до сих пор сознание и держит, что я реально во сне в аду побывал. Зато после этого сна на душе стало спокойно; почему-то пришла уверенность – мой друг не в мерзости запустения находится…

Декабрь 2013 год.