Программа катастроф на завтра

 Программа катастроф на завтра               

               

Телемастер Виктор, мой закадычный друг, до последнего момента ремонтировал старый «Небосвод», но его старания не могли вечно спасать двадцатилетнюю технику: запчасти к телевизору давно стали редкостью. И когда «Небосвод» сломался в последний раз, диагноза мастера оказался кратким и суровым.
- Покупай новый, или слушай радио.
 
Телевизор «Гранд» оказался не только большим, но и тяжелым не в пример мелким телевизорам. Настройки на русском – удобно, хотя знакомый программист уважает только английский, и кричит, что русификация для ламеров.
Я уселся на диван, вытряхнул пульт из прозрачного пакетика и надавил на кнопку «Вкл». Автонастройка прошлась по частотам и выловила штук тридцать каналов, большую часть из которых можно было пропустить без особого ущерба.
Минут пять я смотрел то ли фильм, то ли рекламу – иногда с первого раза не отличишь, а потом решил пройтись по каналам и увлекся процессом переключения настолько, что остановился, лишь сообразив, что пошел на четвертый круг.
На злобное ток-шоу я наткнулся случайно и почти переключил канал, но внезапно заметил то, от чего не смог оторвать взгляд. Пока ведущий распинался о достоинствах и недостатках гостя студии, на дальнем фоне начиналось действие, не предусмотренное сценарием программы. От декорации в левом углу пошел дымок, и в считанные секунды она оказалась полностью объята пламенем. Ведущий с небольшим запозданием отреагировал на испуганные возгласы телезрителей,  убрал микрофон ото рта и обернулся.
Огонь перекидывался на соседние предметы с ошеломляющей скоростью, и студия быстро очутилась в дыму. Телезрители бросились прочь, открывая двери и устраивая сквозняк. Хлынувший в студию поток свежего воздуха оказался весьма кстати для гаснущего пламени, и огонь полыхнул с утроенной силой.
- Есть! – мстительно воскликнул я. – Есть Бог на свете!
Люди убежали, а вот студию не жаль совершенно. Но странно, что ее до сих пор показывают, не прерывая на рекламу. Сквозь черно-серую дымовую завесу с трудом различались силуэты людей: рабочий персонал старался потушить огонь подручными средствами, а камеры показывали то пустые кресла, то объятую пламенем сцену.
Включилась запоздалая реклама.
Я задумался: не иначе, работавшая над ток-шоу группа решила избавиться от программы раз и навсегда самым радикальным способом. Опять-таки, скандал, внимание телезрителей, завершение программы на пике популярности. Виктор будет сказочно рад увидеть такое, жаль, что он сейчас на работе. Хотя, почему жаль? Он же в телемастерской работает!
Набрав его номер на сотовом, я прослушал два длинных гудка, после чего раздался голос Виктора.
- Как оно? – не здороваясь, спросил он, - Выбрал?
- А как же! – воскликнул я. – Слушай, у вас в мастерской никто не смотрел ток-шоу по каналу «Круглосуточный Разврат»?
В трубке раздался булькающий звук.
- Зверски ты его обозвал! – ухмыльнулся телемастер. - Ну, да, наша молодежь тоже обожает его смотреть! Только что на рекламу прервали, там…
- …был пожар, да? Ты видел, наконец-то сожгли эту студию!
Ответ Виктора меня огорошил.
- Какой пожар?! – изумился он. – Нового гостя прочехвостили в хвост и гриву, да рекламу включили, пока новые ругательства всей студией будут ведущему подбирать.
- Рассказывай мне! – заупрямился я. – Студия  полыхнула, как рождественская свечка! Сам видел!
- Не может быть! У них из горючих материалов сто лет ничего не делают – пожарная безопасность! Реклама закончится, сам увидишь!
- Кто пожар теперь покажет? На треть России панику поднять?
- Скоро увидим! – голос телемастера стал мягче. Кажется, он решил, что со мной лучше не спорить, а постараться мирно уговорить отойти ко сну. - Ждем, телевизор нас рассудит!
- Ждем!
Рекламный ролик привычно закончился на оптимистичной ноте, прошла заставка и…
Пожар продолжался, и камеры бесстрастно снимали, как огонь расползается по креслам. Телевизионщики с ума сошли, показывать такое в разгар рабочего дня!
- Ну, я тебе говорил: никакого пожара! – донесся голос Виктора. – Вон он, ведущий, стоит и вещает! Иди проспись, а вечером я зайду, обмоем твой новый телевизор! До вечера!
- Послушай это! – я поднес телефон к динамику телевизора, откуда доносились звуки пожара, но мастер уже бросил трубку. Я закрыл глаза, глубоко вздохнул и вдохнул. Открыл глаза: пожар продолжался.
Если Виктор прав, и никакого пожара там нет…
Похоже, на этот раз сломался я сам. Надо же, и не заметил, когда съехал с катушек.
Я выключил телевизор, лег на диван и закрыл глаза.
Сон наступил незаметно.

Нет ничего приятного в том, что тебя будят в момент просмотра крайне интересной части сна. Я с трудом открыл глаза и уставился на часы: половина седьмого. Дверной звонок надрывался. Пришлось встать, чтобы узнать: кто там?
- Ну, ты и профессионал поспать! – восхищенно заметил телемастер, когда я впустил его в квартиру. – Пожары над страной больше не мерещатся? Хвастайся приобретением!
- Проходи!
Через двадцать минут мы с раскрытыми ртами смотрели, как в банальном и дешевом отечественном сериале показывают дорогущие голливудские спецэффекты. Главный герой выписывал фантастические по сложности виражи на «БМВ», а за ним мчалась целая орда внедорожников. Преследователи палили вслед ему из гранатометов, асфальт нещадно разносило в клочья. Непричастные к битве машины едва ли не десятками улетали с дороги, переворачивались, сталкивались друг с другом и взрывались на всем пути погони.
Метко выпущенный снаряд пролетел под днищем "БМВ" и взорвался. Машину высоко подбросило в окружении огненного облака и кусочков асфальта, перевернуло и с силой швырнуло о дорогу. Деформированный "БМВ" стремительно закувыркался, нещадно сминаясь и окропляя дорогу ручьями крови и бензина. Преследователи остановились, когда "БМВ" в последний раз упал на примятую крышу.
 Крупным планом показали главного героя. Меня пробрала крупная дрожь: то, что от него осталось, больше подошло бы к показу в высокобюджетном фильме ужасов. Виктор сглотнул.
Один из преследователей достал из кармана бензиновую зажигалку и прикурил сигарету. Вытекающие из пробитого бензобака горящие струйки топлива растекались по салону, поджигая его. Молчаливые преследователи вернулись к своим машинам, объехали превращенный в груду металла "БМВ" и уехали.
Раздался гулкий хлопок – взорвался полупустой бензобак, и облако огня увеличилось. Машину качнуло. Общий план показал дорогу, полную перевернутых, врезавшихся и слетевших с нее машин. И далеко-далеко виднелись синие огни милицейских мигалок.
- А что это за красное пятнышко? – спросил Виктор, указывая на телевизор. Я пригляделся. И, правда, в правом верхнем углу виднелось едва различимое пятнышко.
- Дефект камеры, – предположил я. Переключил канал, и пятнышко исчезло. – Видишь.
Виктор кивнул.
- Ладно, пойду я, пожалуй! – сказал он, вставая. – Мощный у тебя телевизор, мне нельзя на такие долго смотреть.
- Почему?
- Жаба замучает! – коротко и емко пояснил он. – Мой экран после твоего покажется крохотулей.
Проводив мастера, я вернулся в комнату. Показывали очередную катастрофу, и я переключил канал. Пришла запоздалая мысль о том, что в углу кинескопа снова появилось крохотное красное пятнышко. Я незамедлительно переключил на прежний канал, но о катастрофе больше не говорили. Ведущий новостей с профессиональным равнодушием рассказывал о выставке скульптур. Пятнышка не было. Покачав головой, я выключил телевизор.
А поздно ночью я услышал по радио, что сегодня вечером в автокатастрофе погиб известный актер Максим Михайлов, снимавшийся в том самом сериале с погоней по кольцевой. Именно он был за рулем взорванного "БМВ".

С момента покупки телевизора прошло три дня. Теперь я понимаю, что происходит. До сих пор я надеялся, что трагедии в реальной жизни и показываемые по телевизору страсти не связаны между собой, но вчера убедился в обратном: красное пятнышко появляется не просто так. Это не обман зрения и не дефект кинескопа.
Каждый раз, когда оно плавно выходит из ниоткуда и занимает привычное место в правом верхнем углу, по телевизору показывают катастрофы. Пожары, взрывы, наводнения, убийства. Я знаю, что во всех остальных телевизорах показывается совершенно другое – сегодня с утра специально попросил у соседей их кухонный телевизор на полчаса. Показываемое под одному каналу настолько отличалось, что я почувствовал, как из-под ног уходит земля.
По вечерам я со страхом вслушиваюсь в последние новости: дикторы с прорывающимся страхом в голосе сообщают, что сегодня погибли или умерли известные ведущие, чьи программы я смотрел несколько часов назад, или актеры, фильмы которых я видел. В мире начиналась тихая паника, и в желтой прессе уже появились первые статьи о жестоком роке, который преследует теле- и кинобомонд.
  Не знаю, по какой причине, но Безносая решила, что отныне я стану ее помощником. Выбор жертв зависит от того, что я смотрю. И только появится красное пятнышко, как герои попадают в жуткие переделки, а через несколько часов я узнаю, что и в реальной жизни они погибли при аналогичных обстоятельствах.
Я почти что отвез телевизор обратно, уже набрал номер магазина, но внезапно понял, что меня назовут сумасшедшим, если я скажу, что он убивает людей. И тогда я окажусь на длительном лечении в психбольнице, а телевизор получат в свое распоряжение родственники, которым глубоко до лампочки, что показывает телевизор – главное, зрелищно.
Я думал, что сумею обмануть Смерть, и выключал телевизор, едва появлялось знакомое пятнышко, а когда включал, то мог спокойно смотреть передачи почти целый час. Но радость продолжалась недолго: вскоре красное пятнышко появлялось через минуту после того, как я включал телевизор.
И я не знал, что теперь с ним делать.
С одной стороны, я могу стать самым лучшим редактором в мире: какой человек не придется по нраву, отправлю его на растерзание телевизору, и мир никогда больше не услышит, к примеру, тех же безголосых исполнителей, от воплей которых уши сворачиваются, или зажравшихся политиканов… Хотя нет, я так не могу. Я не хладнокровный убийца, пусть и руководствуюсь благими намерениями
С другой стороны, телевизор можно использовать в качестве еще одной тумбочки. Дорогой тумбочки, за тридцать восемь тысяч рублей, за которую еще платить и платить!!!
Звонок сотового заставил меня вздрогнуть.
- Не спишь? – прозвучал бодрый голос телемастера.
- Не сплю! – подтвердил я. Видения мирового кладбища медленно растаяли. – Иначе ты долго ждал бы моего ответа!
- Помнишь, я говорил тебе, что нас снимало наше телевидение?! Так вот, – гордо воскликнул Виктор, - нас показывают по телевизору! Немедленно включай и смотри, как твой верный слуга дает интервью!
- Непременно посмотрю! – жизнерадостно ответил я, даже не думая ничего включать. Если моя догадка не является плодом больного воображения, то смотреть телевизор опасно для его жизни. Его надо уничтожить.
- Поторопись, еще минута, и я исчезну! – приказал Виктор, - Я не звезда первой величины, чтобы красоваться с экрана сутками напролет.
- Уже иду! – ответил я, вынимая из пульта батарейки и отшвыривая их в сторону кухни. Сам пульт полетел в раскрытое окно. Кстати, а чего это я мелочусь? Выбросил пульт, хотя могу выбросить телевизор целиком. Так и сделаю. – Чтобы я пропустил твое интервью? Да ни в жизнь!
Но телевизор включился сам.
На нужном канале.
Он показывал телемастера.
И в правом верхнем углу ярко светилось красное пятнышко.

Я вскочил с кресла, уронив сотовый на пол, и бросился к розетке. Виктор говорил о своей тяжелой, но интересной работе, а на заднем плане уже начинали искрить и дымиться ремонтируемые телевизоры.
Я почувствовал, что к спине приложили огромную ледяную глыбу. Вилка определенно не поддавалась обычным усилиям, пришлось напрячься, но в итоге я выдернул ее вместе с розеткой.
Экран заполнялся черным дымом. Интервью уже никто не брал: мастера вместе с журналистами пытались выбраться из мастерской, столпившись у выхода и силясь открыть заклинившую дверь. Кто-то разбил стекла и ковырялся плоскогубцами у решетки, вытаскивая толстые гвозди, которыми решетки были прибиты к оконной раме.
Не раздумывая, я дернул за розетку и вырывал провода. Телевизор погас. Два медных проводка из стены слабо покачались и застыли. Я вырвал вилку из розетки и бросил их на пол.
В следующий миг раздалось сердитое гудение, шнур с вилкой зашевелился и потянулся в сторону проводки. Сверкнули синие искры, когда вилка соединилась с проводом, и телевизор включился.
У меня отвисла челюсть.
Вновь мастерская.
Я выбежал из квартиры. Открыл дверцу энергощитка и торопливо перещелкнул пробку-автомат на «выкл».
Щелк – рычажок крайне самостоятельно вернулся в прежнее положение.
Я выключил пробку еще раз, но она снова включилась. За этим последовало торопливое троекратное «щелк» с моей и ее стороны, после чего я понял, что сейчас убью себя за тугодумие: пробку легче выкрутить, чем воевать с ней.
Но она словно приварилась к патрону и не сдвинулась ни на миллиметр.
Я бросился за топором.
Влетел в комнату и перерубил шнур у самой крышки телевизора, в том месте, где шнур соприкасался с краем подставки. В следующую секунду меня тряхнуло током, мышцы свело, топор улетел куда-то в сторону и что-то разбил, а я сам очнулся лежащим на полу в двух метрах от телевизора.
Я открыл глаза. Вроде жив.
Телевизор?
Я поднял голову и увидел, что отрубленный шнур поднимается с пола и тянется к обрубку.
Меня качнуло, закружилась голова, но я все же вскочил и рванул шнур на себя. Смотал его на ладонь и швырнул в раскрытое окно.
Сердитое гудение усилилось. Обрубок шнура зашевелился и потянулся в сторону проводки. Ощутимо хлопнуло, появились синие искры, и между проводом и шнуром протянулись две светленькие электродуги. Телевизор включился, с маниакальной настойчивостью показывая телемастерскую, и красное пятнышко светило как никогда ядовито.
Топор, который я метнул в кинескоп, отлетел, не оставив на стекле даже крохотной царапины.
Мастера и журналисты корчились на полу от недостатка воздуха и отравления газом, кто-то безжизненно лежал у дверей. Оборудование горело, выпуская черный ядовитый дым.
Вода. Последний шанс.
Не давая нахлынувшим сомнениям взять верх над здравым смыслом, я схватил чайник с кухонного стола, метнулся к телевизору и вылил воду на заднюю крышку, где были отверстия.
Вода полностью стекла на пол.
- Черт бы тебя побрал!!! – я в бессильном гневе ударил по телевизору пустым чайником. Тот загудел, телевизор удар отчаяния проигнорировал.
Почти.
Он шарахнул меня искрой, и мышцы на миг скрутило судорогой.
Люди уже не шевелились. А когда дым заполнил мастерскую, изображение пропало. Красное пятнышко исчезло, чернота сменилась обычными передачами.
Я без сил опустился в кресло и набрал номер сотового Виктора.
Бесконечные длинные гудки были мне ответом.
А красное пятнышко появилось вновь.

День за днем я выношу из квартиры вещи и мебель. Выбрасываю старье и раздаю то, что поприличнее, практически даром. Я отвез в комиссионный магазин все, что там приняли на продажу. И все это время телевизор час за часом убивает людей. После нашей дуэли он совсем не отключается, и красное пятнышко больше не пропадает.
Я знаю, что делаю: успел внимательно изучить показываемые телевизором способы убийства телегероев, и не хочу, чтобы в доме было хоть что-то, могущее причинить вред.
Выбросить телевизор я не могу – он начинает бить меня током, едва я пытаюсь передвинуть его в сторону окна или выхода из квартиры.
Иногда я изучаю программу катастроф на завтра и думаю о том, какие передачи выберет телевизор на этот раз. Иногда я угадываю, иногда нет.
В квартире мертвая тишина: я убавил громкость телевизора на ноль. Это единственное, что он позволил сделать. Убивать он может и в полной тишине. Я неделю не включал радио, потому что единственными новостями являются сообщения о гибели мелькающих по телеканалам людей. Телевизор не мелочится и переключается на программы, где участвует большое число людей: ток-шоу, концерты, пресс-конференции. Он транслирует весь мир, даже программы сверхдальнего зарубежья. Понятия не имею, как ему это удается.
За две недели я полностью избавился от всех вещей в доме. Голые бетонные полы – я умудрился продать даже паркет. Остались металлическая подставка под телевизор, сам телевизор, и больше ничего. Ни вешалок, ни люстр, ни лампочек, ни кровати, ничего.
На полу лежат выдернутые провода: я исхитрился выдернуть всю проводку в комнате, даже от люстры. Две светло-синие электродуги по плавной траектории проходят из соседней комнаты к обрезку шнура, и телевизор вещает, как ни в чем не бывало. С ума сойти, на что способны современные телевизоры-убийцы. Катастрофы идут одна за другой, без перерыва, люди гибнут десятками, сотнями, а я ничем не могу ему помешать, ничем.
До сегодняшнего дня.

- Ну что, мой злобный друг, счет пошел на миллионы? – миролюбиво спросил я, передвигая телевизор в центр комнаты, кинескопом к окну. На подоконник поставил видеокамеру – она обошлась еще в восемь тысяч рублей. Включил ее на запись и подсоединил к телевизору через самолично спаянный провод. Переключил канал на видеовход и увидел в кинескопе себя, стоящего рядом с телевизором, в котором виднелся еще один я около крохотного телевизорика. Эффект матрешки. В другой момент это показалось бы забавным. Неожиданно вспомнились отражавшие друг друга зеркала в примерочной кабинке. В детстве я любил смотреть на свои отражения, едва видные из-за плеч первого отраженного меня. Мне казалось, что из зеркальной мглы обязательно кто-то выскочит или вытянет руку, чтобы я его увидел.
Красное пятнышко по прежнему сияло в правом верхнем углу, и это значит, что телеигра в убийство продолжается.
Сердитое гудение усилилось.
- Да, да, - соглашаясь с гулом, ответил я, - Теперь и мы с тобой в прямом эфире. Пятнышко на месте, значит, ты жаждешь убийств. Жаль, конечно, что ты не можешь убить сам себя, ведь ты, в  широком смысле - мебель, специализирующаяся на убийствах людей. А человеком из нас двоих являюсь я.
Не скажу, что не использовал такую возможность: я проверял. Телевизор транслировал сам себя три часа, и хоть бы что. Он не убивает себя, не убивает тараканов и комаров. Не убивает птиц и зверей. Единственные существа, которых он ненавидит и всячески уничтожает – это люди. Почему именно так – не знаю. Убивай он тех же тараканов – и благодарное человечество поставило бы ему памятник, но он решил иначе.
- Твоего любимого всепожирающего пламени не будет – как видишь, я все вынес, а обоями большой пожар не устроить. Тебе придется хорошенько подумать над планом моего убийства, потому что из всего имеющегося в квартире только ты можешь причинить мне вред!
Сердце стучало, как бешеное, но голос был ровным, и я совершенно не чувствовал волнения. За меня боялось подсознание. Телевизор прошелся искорками.
- Доведешь ли ты убийства до логического завершения, или струсишь?! – спрашивал я. Телевизор не отвечал, но меня это мало заботило. - Знаешь, убийцы панически боятся момента, когда начнут убивать их самих. Ты составишь им компанию, телевизор-самоубийца?! Давай, действуй!!! Я упрощу тебе задачу, смотри!
Я отошел к окну и поглядел на улицу. С высоты седьмого этажа двор казался таким уютным и маленьким.
Часть меня было видно в левом углу экрана, основное пространство занимал сам телевизор. Видеокамера бесстрастно записывала происходящее. Если кто-то увидит эту запись, он очень удивится происходящему.
Сердитое гудение еще более усилилось.
- Ты уже не в силах остановиться! – сказал я. – Ты должен это сделать! Не тяни, ты меня разочаровываешь.
Гудение превратилось в рычание перегруженного трансформатора. Телевизор задымился, его края оплавились, изображение пошло рябью, с помехами, рычание переросло в разрывающий барабанные перепонки рев. Я закрыл уши и почувствовал, как по ладоням потекли тонкие струйки крови.
Кинескоп полностью засиял пронзительно-красным цветом, телевизор задрожал. А в следующий миг кинескоп выплюнуло из корпуса. Плоский экран полетел в мою сторону, оставляя позади себя клубы плотного черного дыма.
Я успел увидеть, как пластмассовый корпус новенького телевизора разорвало в клочья мощным взрывом, горящая пластмасса приклеилась к бумажным обоям и подожгла их, а секундой позже ударом кинескопа меня вышвырнуло в окно вместе с обломками рамы.
«Победа!!! – подумал я, и на душе впервые за много дней стало легко и спокойно. – Смотри-ка, какое чистое небо сего…»