Запах полыни. Гл XVII. Охотник и шпион

На следующий день нас пригласили в гости к родственникам, живущим на другом конце деревни. Это была суббота. …Нет, кажется, воскресенье. Как сейчас помню бодрые звуки радиопередачи, настраивавшие страну на отдых:
«С добрым утром, с добрым утром,
И с воскресным днём!»
Дух праздника витал в воздухе. По радио пели что-то весёлое, смеялись над Райкиным. Солнце заливало деревню июльским светом. Дядя Володя с утра ушёл к родне помогать резать барана; мы пойдём туда позже, к обеду.

Пока его не было, Вовка и Валерка стали показывать мне ружья; их было четыре: новая двустволка дяди, два стареньких одноствольных ружья и ещё мелкокалиберная винтовка - «мелкашка». Все имели грозный обстрелянный  вид. Мне объяснили, куда вставляется патрон, как надо метиться в дичь; даже пообещали взять на охоту, если разрешит моя мама. Оказывается, братья давно охотятся самостоятельно – две одностволки - их ружья; они стреляли диких уток летом, а зимой охотились на косачей - так называют у нас тетеревов.
Я загорелся охотой: тут же побежал к маме, которая с тётей чистила картошку на веранде. Отпустит?..
- Знаешь что, Лен? – сказала тётя Нюра маме. – Там ведь они без лодки ходят по пояс в воде. А где они ходят, бывают глубокие места. Утонуть не утонет, но вымокнет по уши, а там, не дай бог, простынет?.. Эти-то, черти мои, закалённые… Им и по росту легче в воде лазить…
- Нет-нет! – я его не отпущу. И мама не пустила меня. – Хватит с тебя рыбалки…
Я расстроился. Братья успокаивали меня: обещали дать пострелять из ружья в лесу по воронам, как только у них будут лишние патроны.
- А пока на вот рогатку! Пристреливайся. Только, чур, по гусям и курам не стрелять.
- А куда можно? В свиней?..
- Нет, зачем? Какой интерес по свиньям-то?.. Стреляй по жидам!
- А кто это – жиды?
- Воробьи! Мы жидами их кличем…
Вова показал сидящего на штакетнике воробья метров в десяти от нас. Он взял рогатку, поднял камешек, растянул тугую резинку, вырезанную из автомобильной камеры, и… камень просвистел в нескольких сантиметрах от воробья, причём птичка даже не пошевелилась; воробей ничего не заметил и не думал улетать.
- Вот это да! Хороший выстрел, - сказал я.
- Ерунда. Валерка в прошлом году влёт воробья сбил. И не одного. Из рогатки он лучше стреляет.
- Ну, на! Пробуй! Иди, камешков на дороге насобирай.
Я схватил рогатку, побежал на дорогу. Воробьи стайками перелетали с забора на забор, с куста на куст. Стрелял и влёт, и по сидящим воробьям –  куда там: попасть не мог даже в место рядом. Увидел ласточек на проводах; чуть-чуть не попал – камешек просвистел мимо, в сантиметре от тельца. Сосед сказал мне из-за забора:
- Ласточка – хорошая птица. Стреляй по жидам, воронам или сорокам!..
Опять жиды! …И чем воробей хуже ласточки? Но я и сам любил  стрёкот и свист ласточек, их стройные тела, их лепные гнёзда под крышей высокого сеновала. Красивая птица. И, правда, зачем в неё стрелять?..

- Ну что, подстрелил? – спросил Валерка, спрыгивая с велосипеда «Урал». Он привёз из магазина штук шесть хлебных булок в сетке-авоське. Хлебом подкармливали домашнюю птицу.
- Не-а. Пока не подстрелил.
-Дай-ка я, - Валера взял у меня рогатку, – сразу так не получится. Нужна пристрелка.
В тот день Валерка тоже мазал. Камешки из рогатки со свистом рассекали воздух, но стаи воробьёв перелетали с куста на куст без ущерба для себя.
Один раз он всё-таки кинулся к пыльному кусту сирени рядом с домом напротив. Я  не увидел в кого он попал. Удачливый охотник, он принёс воробья с пробитой камешком грудью. Немигающие глаза ещё живой птички ничего не выражали; пушистая грудка с тёмным пятном крови, как мне показалось, тяжело вздымалась в последнем предсмертном дыхании. Жуть. Страшнее и обречённее картины я ещё не видел…
Нет, не нужна мне рогатка. …И охотником я не буду – стрелять из ружья мне тоже расхотелось. Не моё это.

- Мальчишки, быстро в дом переодеваться! Сейчас в гости пойдём, - крикнула с крыльца тётя.
- А тебе ещё и шею помыть, – сказала мне мама.
- Я же утром умывался.
Взрослые засмеялись.

Мы шли вдоль главной улицы в сторону центра. Оказалось, что дом дяди Володи был на самой окраине, а идти нам надо было в центр деревни  километра два. Чем ближе к центру, тем больше старых солидных домов и магазинов, меньше луж и скота на улице. Дощатые деревянные тротуары приятно пружинили, подбодряя уставшие от ходьбы ноги. Мы увидели двухэтажный дом быта, клуб, хозяйственный и книжный магазины. Зайти в «книжный» заманчиво, но он закрыт по случаю воскресенья. Люба сказала мне, что мы заглянем туда завтра, потому что там бывают книги, которых в городе ни за что не купить, даже "Волшебник Изумрудного города" или "Приключения Незнайки". А она-то знает толк в книгах.
В этой части села уютнее: больше зелени, деревьев, кустов. Палисадники соревновались друг с другом обилием цветов, своими рябинками и цветущей калиной.

В большом одноэтажном доме, куда мы пришли, слышны весёлые голоса и смех. В чисто выметенном дворе нас встретили родные: многочисленные мои двоюродные дяди и тёти, их дети. После бесконечных приветствий, объятий, поцелуев нас позвали к столу. Стол для детей был накрыт отдельно на открытой веранде. Баранина и картошка, грибы и огурцы, отварные вяленые караси и копчёное сало, вяленая лосятина и жареные окуньки – обычная еда праздничного стола. Позже ещё подали свежие горячие пирожки с луком и яйцом, со щавелем, капустой, и сладкие - с лесной клубникой.
Время летело незаметно. Уже слышались из дома песни: «Вот кто-то с горочки спустился…»; мы с ребятами обследовали дом, чердак, сеновал и сарай для мотоцикла. В огороде я увидел убедительно жуткое пугало со старым противогазом вместо головы, правда, птицы пугала не боялись.

Уже пересмотрены семейные фотоальбомы, все книжки с картинками, журналы «Мурзилка». Мальчишки увлеклись игрой на детском бильярде: вместо костяных шаров там надо загонять в лузы металлические шарики-подшипники. Не люблю я эту игру, как и все игры, в которые плохо играю. Стало тоскливо. Захотелось домой в город. Ничего не радовало – даже обилие газировки «Буратино», которую удалось достать взрослым в сельпо. От него приятно било в нос газом, но радости, когда его много, это не доставляет.

Мужчины выходили покурить на крыльцо: говорили о тракторах и космосе, о Китае и США, о рыбалке и охоте. Женщины пели песни и смеялись. Я потихоньку, будто играя в разведку (любил так делать дома), пробрался в комнату, где сидели бабушки: моя баба Люба, её родная сестра – баба Нюра, и ещё две незнакомые пожилые женщины; спрятался в нише за занавеской, и прислушался к разговором взрослых, иногда, между прочим, очень интересных…

- Умер наш дед Федя… Схоронили две недели назад, - сказала одна женщина.
- Да что ты?.. Отмучился… Царство ему небесное! – откликнулась моя бабушка.
- И сколько лет без ног почти, - заговорила баба Нюра. Он ведь пять лет только от кресла, до кровати перебирался. На ходунках всё, на ходунках…
- А как же в туалет?..  Кто убирал за ним? Петя?..
- Петя, сынок – кто же ещё. Дочка-то далеко, в Свердловске живёт. Забрать его не могла – сама в общежитии. 
- Днём, когда на работе, мы заглядывали к нему. Кормили, помогали с туалетом. Он даже плакал иногда: чужие, говорит, люди за мной сраньё убирают…
- Вечером, когда Петя приходил, он всегда его обихаживал; злился, правда, ведь надо же что-то делать по дому, и отдохнуть хочется.
- И мы сидели с дедом у телевизора: разговаривали, когда время было. В основном-то он один сидел. Внук принёс ему рыбацкий колокольчик, чтобы звонил, когда надо: плохо ли станет, или в туалет захочет. Когда тепло - окно открыто в комнату; Петя дрова рубит, а сам прислушивается. Дед понял колокольчик быстро – стал звонить надо, не надо - видно звук ему понравился, вот и забавлялся. Однажды Петя зашёл к нему в комнату, да как рявкнет: «Что звонишь, старый хрыч!..» Дед с испугу колокольчик так и выронил; закатился тот куда-то под кровать – не нашли. Может в подпол провалился?..
- У него всегда на столике бокал стоял и ложка чайная в нём. Петя, потом когда они помирились, сказал деду: «Ты возьми ложечку и аккуратно, чтобы не разбить, по бокалу побрякай вот так: динь-динь-динь. Если, конечно, что нужно». Но дед всё, кажется, скучал по колокольчику. Один раз говорит мне: «Да я-то, когда слышу его - как на речке себя вижу в детстве. Будто солнышко, тепло, мухи жужжат, стрекозы; я будто задремал у закидушки, а  колокольчик: динь-динь, динь-динь…»
Голос женщины дрогнул…
- А без этого, «что нужно», не уж то не заходили к нему?..
- Да я же говорю: заходили, но редко. Ему бы поговорить с кем – скучно ведь. Только мы и старались как-то развлечь, да радио и телевизер вечером. Внук Серёжа заходил – газету «Известия» ему читал. Читать-то дед уже не мог – глаза болели, слезились.

Кто-то позвал женщин из другой комнаты; они пошли в огород – смотреть посадки.
Незамеченным я вылез из ниши, остался в комнате один. Образ старого больного деда произвёл впечатление. Стало ещё грустнее. Как это должно быть ужасно сидеть целыми днями в маленькой комнатке: ни побегать тебе, ни в лес сходить, ни на речку. …Может в этом кресле он сидел? В задумчивости я взял чайную чашку со стола, взял и ложечку и стал зачем-то громко, настойчиво стучать  о край чашки, представляя, как это делал дед…
Кто-то вскрикнул в соседней комнате и, опрокидывая стулья, в комнату вбежали баба Нюра, мама и другие женщины, только вошедшие в дом.
- Что ты делаешь!?.. Как ты нас напугал! – неодобрительно воскликнула незнакомая мне тётенька.
Интересно, что они подумали?..