Реванш

Время событий – конец шестидесятых годов прошлого века. Наш якобы скорый поезд тащится из Питера (тогда Ленинграда) в Калининград (бывший Кёнигсберг). Ехать предстоит около полутора суток. В купе давно не ремонтированного полупустого вагона двое – я и негаданный товарищ по несчастью, командированный в какое-то учреждение военного строительного ведомства. По коридору волнами прокатывается вода, вытекшая из проржавевшего бака. С гигиеной дело обстоит скверно. Умыться нечем. Пронзительно воняет туалет. Дверь нашего купе не закрывается. Она вырвана из нижнего паза и то глухо, то гулко хлопает в такт движению поезда. Но бригадир отказался перевести нас в другие вагоны: там всё занято. В довершение бед в составе нет вагона-ресторана, да и уйти, бросив без присмотра вещи в незапирающемся купе, было бы стопроцентно наказуемым недомыслием.
В общем, мы здорово влипли. Вагонные колёса монотонно выстукивают синкопирующие звуки, вызывающие какие-то смутные чувства невесёлого свойства. Но жить надо, и мы выкладываем на стол припасы: завёрнутую в кальку жареную курицу, банки рыбных консервов, бутерброды с копчёной колбасой и сыром и пару бутылок трёхзвёздочного армянского коньяка, вызвавших у нас понимающие ухмылки. У меня (как-никак, врач) нашёлся бинт, а у него лосьон для бритья. Тщательно обработав руки, обстоятельно приступили к еде. Спешить было некуда.
Несколько слов о попутчике. Его звали Аркадий. Средних лет и среднего роста, русоволосый крепыш, с интеллигентным русским лицом и задумчивым взглядом серых глаз. Правильная речь и подкупающая корректная манера разговаривать. Одет по дорожному, скромно, но вполне комфортно. В общем, я как-то сразу испытал к нему чувство приязни. Да и не стал бы я выпивать в поезде с человеком, не вызывающим доверия.
После того, как мы приговорили „трёхзвёздочных“ Аркадий достал припасённую для представительства в калининградских инстанциях бутыль армянского „Арарата“, а я, тоже представительскую, большую коробку конфет „Грильяж“. Ах, уж эти мужские разговоры за бутылкой при наличии уймы свободного времени! Как они развязывают языки, когда нет сдерживающего момента, связанного с непременным общением с попутчиком в дальнейшем, и вы чураетесь дорожной игры в карты. Тогда, если вы умеете внимательно слушать и не скрываете искреннего сочувствия рассказчику, вам предстоит узнать много интересного для пишущего человека.
В той поездке мне повезло с собеседником. Были ли мы пьяны? Решительно утверждаю – нет! Мы были молоды, обладали крепким здоровьем, умели пить. Коньяк не пьянил, а лишь позволял забыть о мерзости, царящей за постоянно хлопающей дверью купе. Зачем я так детально описываю эту поездку? И сам не знаю. Может быть, потому, что малопривлекательная обстановка резко контрастировала с повествованием моего попутчика.
Смакуя духовитый коньяк и хрустя пришедшимися к случаю конфетами, мой собеседник, смущаясь и как бы удивляясь случившемуся, поведал о произошедшей в его студенческие годы встрече с необыкновенной девушкой. Зачастую подобного толка рассказы грешат мужской бравадой и банальны, но этот, лишённый фривольного ухарства и дешёвого самолюбования, показался мне достойным внимания. Запомнилось и имя героини этой истории, которое теперь, спустя полувека, нет нужды изменять.
Всё началось с того, что после весенних экзаменов Аркадий с сокурсниками был направлен на стройку в совхоз, расположенный сравнительно недалеко от Ленинграда, где-то в Южной Карелии. Чистый воздух, интенсивная физическая работа, скромная, но калорийная и биологически чистая пища, ежедневные купания в реке, спартанские бытовые условия и сон на совхозном сеновале позволили юношам за полтора месяца накачать мускулы и приобрести истинно мужской вид. По окончании работ им выдали летнюю стипендию и заработанные на стройке деньги, сумму небольшую, но позволяющую остаток лета отдохнуть „дикарём“ на Черноморском побережье. В идущей в Ленинград электричке он с миловидной однокурсницей вышел покурить в тамбур, а вернувшись, обнаружил, что лежавший в рюкзаке кошелёк с деньгами исчез.
Дома в ответ на заслуженные упрёки родителей в ротозействе раздосадованный Аркадий заявил, что за оставшийся до учёбы месяц он с лихвой восполнит утраченное, и начал поиски хорошо оплачиваемого рабочего места. Не тут-то было. Обегав ближайшие магазины и склады, где согласно объявлениям требовались рабочие руки, Аркадий убедился, что заработать нужную сумму ему не удастся. Зарплата чернорабочего была всюду ниже того, на что он рассчитывал. Наконец, в поисках достойно оплачиваемой работы он набрёл на Второй ленинградский винный завод.  О нём, явно ностальгируя, Аркадий рассказал подробно.
Если идти по Среднему проспекту Васильевского острова от Съездовской линии к Неве по чётной стороне, и, не доходя набережной, свернуть в малоприметный проулок и направиться к Академии тыла и транспорта (или к университету, или к Институту акушерства и гинекологии им. Отто, или к старому ГОМЗ’у), то попадаешь в лабиринт мелких переулков и тупичков. Там, в одном из кое-как вымощенных булыжником переулков за фасадом невзрачного трёхэтажного дома находился винзавод. Об этом свидетельствовала скромная вывеска, прибитая к стене дома между воротами и облупившимися дверями проходной. Сомневающихся окончательно убеждал густой запах дешёвого вина, исходивший из-за наглухо закрытых ворот. Вот туда-то и направился Аркадий в поисках заработка.
За дверью Аркадия встретила два осовелых охранника и, в конце концов уразумев цель его прихода, направили в отдел кадров. Сотрудница отдела кадров тоже не могла взять в толк, что понадобилось интеллигентного вида юноше на винзаводе. Пришлось в подробностях рассказать историю об утраченной стипендии. Рассказ видимо убедил её, и после некоторого размышления Аркадия направили в цех экспедиции завода, предупредив, что работа там очень тяжёлая и чревата производственными травмами. Однако зарплата была обещана именно такой, какую он хотел получать.
Немного о винзаводе. Сам завод состоял из нескольких дряхлого вида двухэтажных корпусов, расположенных по периметру двух следующих друг за другом дворов. Корпуса заднего двора стояли спина к спине с массивным зданием, принадлежавшим ГОМЗ’у. Таким образом, с территории завода можно было выйти только через ворота или через проходную трёхэтажного здания, обращённого фасадом к переулку. Экспедиция находилась в корпусе, расположенном по правой стороне первого двора. Из трёх проёмов в её стене транспортёры подавали ящики с вином в кузова грузовиков, где шофёр с грузчиком расставляли груз в нужном порядке. Просто и удобно.
Экспедиция представляла собой высокий обширный зал, рассечённый посредине длинным транспортёром, по которому из соседнего разливочного цеха ползли ящики с винными бутылками. Работникам цеха экспедиции надлежало плотно обложить бутылки в ящиках стружкой для защиты посуды от боя, составить их в штабеля, а по прибытии грузовиков переложить ящики на транспортёры-эвакуаторы. Работой экспедиции руководил мастер, умело организующий приём и выдачу продукции. К немалому смущению Аркадия коллектив работников состоял из десятка могучего телосложения женщин средних лет, работавших попарно и встретивших новичка с нескрываемым интересом. Первые дни Аркадию предстояло работать в паре с самой старшей из работниц, напарница которой болела. Это избавило Аркадия от шуток и подначивания, обычно выпадающих на долю новичка мужского пола в женском коллективе.
По выздоровлении напарницы Аркадий уже через неделю стал работать в одиночку. Ему приходилось складировать ящики весом от 18 до 32 килограммов в шестиэтажные штабеля (которые были выше его роста) и 64-килограммовые ящики в четырёхэтажные штабеля или выкладывать эти ящики на транспортёры-эвакуаторы. Работа была достаточно интенсивной и тяжёлой. Впрочем, иногда поток машин прерывался и можно было передохнуть. Тогда все валились на кучи стружек. Немного отдохнув, женщины затягивали песню или с хохотом начинали возню и скачки верхом друг у друга на плечах. Но Аркадия, находившегося под защитой старшей из работниц, по молчаливому уговору не трогали.
Время от времени одна из бутылок в ящике, ползущем по центральному конвейеру, лопалась. То ли был скрытый дефект стекла бутылки, претерпевшей мойку и пропаривание, выявившийся после передвижения по вибрирующему конвейеру, то ли автомат разливочной резко опустил бутылку в ящик, то ли, как говорил мастер, пришло её время. Опытные работницы успевали на слух определить лопнувшую посуду и выхватить её из ящика прежде, чем из неё вытечет содержимое. Бой предъявляли мастеру, фиксировавшему недостачу бутылки в конкретном ящике, а остаток содержимого через марлю бережно сцеживался в загодя приготовленные банки и, став  собственностью обнаружившего дефект, выпивался им вместо воды. За рабочий день таких случаев было сравнительно немного, 1-2, редко более. Заметив мой понимающий взгляд, Аркадий категорически отверг умысел: мастер был опытен и мгновенно выявлял злонамеренную попытку, тотчас увольняя вора. К тому же сами работницы слишком дорожили хорошо оплачиваемой работой, чтобы рисковать. Да и смысла не было, так как через полтора часа после начала работы мастер останавливал конвейер, созывал всех работников в свою каморку и наливал каждому по половине алюминиевой кружки (примерно 250 мл) самого лучшего из вин, бутилированных накануне. Подобная процедура повторялась в обеденный перерыв и по окончании рабочего дня. Аркадий уверял, то опьянения не наступало: в процессе интенсивной физической работы алкоголь полностью перегорал в организме и только способствовал повышению работоспособности.
По прошествии полутора недель Аркадий освоился с работой и был признан в коллективе своим. Он никогда не отлынивал от работы, а наоборот, если появлялась свободная минута, искренне старался помочь женщинам. Это женщины сразу подметили и оценили, но, видя, что парню все-таки такая работа непривычна, старались не прибегать к его помощи без нужды. В общем, покатились и стали обыденными рабочие будни, сулившие в конце месяца полную, и даже с избытком, компенсацию утраченной стипендии и заработка на стройке. И тут произошло событие, изумившее и Аркадия, и опытных работниц экспедиции.
Одним солнечным утром (именно так это утро запомнилось Аркадию) мастер представил коллективу новенькую – тоненькую, темноволосую, очень смущавшуюся девчоночку, на вид семнадцати-восемнадцати лет, сказав, что она будет работать на конвейере в паре с Аркадием. Девчушку звали Раиса. Старшая пыталась возразить, что такая работа не для молодой несозревшей девчушки. „Да она потом рожать не сможет!“ – без обиняков заявила опытная женщина, но мастер резко пресёк прения. Так у Аркадия появилась напарница, и он, испытывая ужас от реплики бывалой старшей, стал всеми возможными способами оберегать новенькую от непосильных нагрузок.
Женская разведка быстро выяснила причины такого опрометчивого поступка Раисы. Девчонка была из очень бедной семьи, где больная мать-одиночка в качестве дворника зарабатывала крохи на семью из трёх человек (сама мать, дочь Раиса и шестилетний братишка). Раиса поступила на бухгалтерское отделение Торгового техникума, но купить сколько-нибудь приличную одежду было не на что. Вот она и уговорила сотрудницу отдела кадров принять ее на две недели уборщицей в цех экспедиции. Но мастер, приписывающий себе уборку цеха в качестве работы по совместительству, не захотел терять в зарплате и поставил девчонку перед выбором: или работать грузчицей, или катиться на все четыре стороны. По-видимому,  женщины, обсудив между собой ситуацию, тоже решили спасать юную дурёху, вляпавшуюся в непосильное для неё дело. Отозвав Аркадия в сторону, старшая сказала, что с этого дня их паре поручается складирование и выдача ящиков весом только до 32-х килограммов, то есть таких, с которыми он легко мог справиться и в одиночку. Разумеется, последнего сказано не было, но Аркадию уточнения не требовались. Однако девчонка оказалась совестливой и строптивой и, не желая принимать подачки, постоянно пыталась снимать ящики с конвейера. Поэтому Аркадий, поработав с Раисой в паре полчаса, посылал её принести стружку, сбегать в ближайший магазин за хлебом и колбасой для предстоящего коллективного обеда или отнести мастеру битую бутылку, то есть всячески старался исключить непосильные для девчушки физические нагрузки. Женщины, видя ухищрения Аркадия, тоже находили для Райки (так все её стали называть) какую-нибудь посильную работу, чтобы она не чувствовала себя нахлебницей и была полностью занята нужным делом. И, действительно, весь рабочий день она крутилась как белка в колесе.
Как девушка, Райка поначалу совершенно не заинтересовала Аркадия. Это было столь явно, что работницы экспедиции, начавшие было по-женски зорко присматриваться к молодой парочке, вскоре утратили к этой, как представлялось им поначалу, пикантной ситуации всяческий интерес. Немного ниже его ростом, худенькая, явно ещё не созревшая девчушка-подросток, с простоватым, как ему показалось, лицом, на котором, разве что, выделялись большой рот да весело и иронично поблескивающие светло-карие глаза. Гладко зачёсанные назад тёмно-каштановые волосы. Одета более чем скромно, скорее, бедно.
Аркадий не мог вспомнить, каким образом получилось так, что он стал вместе с Райкой уходить с работы, как бы провожая её. Скорее всего, она сама постаралась оказаться в его компании. Выяснилось, что им было по  пути: жили они сравнительно недалеко от завода и друг от друга. Чтобы не молчать, Аркадий по дороге рассказывал Райке о прочитанных книгах и интересных статьях в газетах, об институте и о прочих совершенно невинных вещах. Подкупало, что Райка оказалась внимательным и благодарным слушателем. Но отношения гуру и ученицы у них не сложились. Стоило только Аркадию сбиться на педагогический тон, как Райка тотчас осаживала его сентенцией, убедительно показывающей, что девчонка отлично владеет иронией и предельно адресно её применяет. Началось с того, что, видя, как Аркадий яростно чешет голову (пыль и мелкая стружка вызывали сильный зуд, а мыться приходилось дома: в цеху не было душа), Райка, насмешливо сверкнув глазом, с комической серьёзностью аттестовала общую проблему: надо мыться, а не чесаться. Оба расхохотались, и тогда он впервые назвал её Райкин, как бы в честь известного актёра-сатирика и одновременно отметив её склонность к юмору. В его устах это прозвучало дружески ласково и очень понравилось Райке. Они были очень молоды, ценили юмор и часто находили повод для смеха. А порой, разозлившись на её строптивость, он называл ее Ведьмёнком. В отместку она говорила, что он старается её заарканить, как строптивого мустанга. Так у Аркадия появилось прозвище Аркан.
Спустя некоторое время Аркадий заметил, что его тянет к этой девчонке и предложил встречаться после работы. Купив ей и себе эскимо, которое, как оказалось, оба самозабвенно любили, Аркадий водил Райку по улицам Ленинграда, показывая архитектурные шедевры прошлых веков, рассказывая о великих зодчих, об особенностях строительной техники и о скульптурах, украшавших фасады. Он, сын и внук архитекторов, искренне любил свою профессию и много знал. Эти походы всё удлинялись и постепенно становились романтичными. Однажды, проводив Райку до её подъезда, Аркадий неожиданно для самого себя крепко обнял её худенькое тело, а она вместо демонстративного сопротивления запрокинула голову, подставляя для поцелуя губы, вдруг показавшиеся Аркадию необыкновенно красивыми и желанными. Впрочем, дальше поцелуев дело не шло: оба были слишком молоды и неопытны. И, добавлю от себя, до сексуальной революции девяностых годов было ещё очень далеко.
Как-то в конце августа, незадолго до увольнения с завода в связи с предстоящим началом учебного года, они забрели на пляж перед Петропавловской крепостью. Вечерело. Обычно это место в будни было малолюдным, к тому же немногочисленные гуляющие вскоре удалились. Устроившись на скамейке под раскидистой ивой, они отчаянно целовались. Сидя на коленях Аркадия, Райка обвила его шею руками и позволила гладить её небольшую, но крепкую грудь, спину и бёдра. При этом не замедлила норовисто сказать: „Оглаживаешь, как молодую кобылку“. Но видно было, что ласки ей очень приятны. Оба так увлеклись, что не заметили наступивших сумерек.
В самый разгар ласк Райка с каким-то сдавленным птичьим писком соскочила с колен Аркадия и сломя голову бросилась бежать. Аркадий увидел, как выбежавший из-за дерева рослый парень погнался за убегающей Райкой. В тот же миг чья-то сильная рука сзади схватила его за подбородок, запрокинув ему голову и крепко прижав к спинке скамейки. Броситься Райке на помощь Аркадий не смог – его крепко удерживали сзади. После секундной растерянности Аркадий закинул руки назад, обхватил удерживающего его человека за шею и резким рывком перебросил через себя. Нападавший оказался парнем довольно крепкого телосложения, примерно сходного с Аркадием возраста и роста. Он мгновенно вскочил на ноги и ударил Аркадия, разбив ему губу. Отработанными в боксёрской секции свингами Аркадий сломал нападавшему нос и затем нокаутировал. Освободившись от противника, Аркадий в наступившей темноте бросился искать девушку. Он обшарил все кусты и укромные уголки этого, сравнительно небольшого участка у стен Петропавловки, громко призывая Райку откликнуться. Ответом была тишина. Рисуя в воображении картины насилия над беззащитной девчонкой и терзая себя за то, что не смог её защитить, Аркадий по деревянному Кронверкскому мостику перебежал через проток, отделяющий Петропавловскую крепость от Петроградской стороны, рассчитывая найти милиционеров. Как нередко бывает в подобных случаях, никаких милиционеров найти не удалось. Ближайшие улицы Петроградской стороны вообще были пусты – ни одного прохожего. Надеясь только на чудо, Аркадий помчался через мост Строителей и далее переулками на Малый проспект к дому, где жила Райка и в полном отчаянии выкрикнул её имя. Из полуоткрытого окна на мгновение выглянула явно готовящаяся ко сну полуодетая Райка, махнула ему рукой, приказывая поскорее уходить, и захлопнула окно.
Утром следующего дня Райка поджидала Аркадия у проходной. Вид его с раздувшейся и нагноившейся губой, не спавшего не минуты из-за тревожных раздумий о Райке, был довольно неважный. Райка же явно выспавшаяся и вполне благополучно выглядевшая, сказала, что работать на заводе не будет и берёт расчет. На вопрос Аркадия, что с ней произошло, она беззаботно ответила, что преследовавший её незнакомец вскоре догнал её, и когда она с испуга заорала, парень поспешил её заверить, что не причинит ей никакого вреда и только проводит до дому. На этом, дескать, все её приключения и закончились. Не знавший, что и думать, Аркадий с трудом проработал весь день. Гноилась губа, его знобило. А после работы его у проходной встретила Райка в новых туфельках и в недорогом, но со вкусом выбранном, только что купленном платьице, сделавшем её необыкновенно посвежевшей и привлекательной. В руках у нее была банка с ещё теплым отваром ромашки, шалфея и подорожника, которым Аркадию надлежало немедленно начать полоскать рот для излечения нагноившейся губы. Действительно, гнойник вскоре вскрылся, и рана быстро зажила, образовав на внутренней стороне губы большой рубец.
Всё это было очень мило, но у Аркадия осталось ощущение чего-то недоговоренного, мешавшего продолжению их взаимоотношений. Впрочем, через несколько дней уволился и Аркадий. У обоих начался напряжённый учебный год и встречались они теперь от случая к случаю, предпочитая прогулкам под осенними дождями походы в кино. Через некоторое время Аркадий понял, что Райка перестала его интересовать. На его курсе училось много симпатичных и  респектабельных девиц, положивших глаз на Аркадия, и он вскоре увлёкся одной из них. Его новая подруга разыгрывала из себя опытную сердцеедку и он, ревнуя, частенько ссорился с ней. Но к концу учебного года Аркадий попал в ситуацию, обязывающую его просить руку надменной красавицы. Однако, гордая девица заявила о необходимости хорошенько обдумать его предложение, для чего им надлежало на время прервать отношения. Аркадий был вне себя.
К тому времени он около семи месяцев не виделся с Райкой. Каким-то наитием почувствовав, что Аркадий попал в сложное положение, Райка сама позвонила ему и напросилась в гости. Это было неожиданно и странно: Райка приходила к нему в дом всего один раз и явно не понравилась его родителям. На этот раз родители были в отъезде. Райка принесла вина, именно такого, какое они паковали на винзаводе. Предаваясь ностальгическим воспоминаниям, распили бутылку. Находившийся в растерзанных чувствах Аркадий незаметно для себя рассказал благожелательно слушавшей Райке свои любовные злоключения. На Райкин вопрос, любит ли он ту девицу, Аркадий честно ответил, что влюблён по уши и сильно ревнует. Вопрос об отношениях с Райкой отпадал сам собой. Прерывая наступившую паузу, Райка решительно раскрыла кровать Аркадия и быстро разделась. Дальнейшие события Аркадий детализировать не стал, заметив только, что в отличие от его искушённой однокурсницы Райка была девственна и совершенно неопытна в делах любви. В общем, Аркадий не получил ни желаемого удовлетворения, ни облегчения, Возможно, он не сумел этого скрыть. Во всяком случае, Райка всё поняла и без аффектации сказала, что в дальнейшем им встречаться не стоит. И ещё сказала она, что тогда, у Петропавловки, их выследили её давний ухажёр со своим товарищем. Впрочем, это уже не имело значения. „Аркан разорван!“ – заявила она, улыбнувшись своей ироничной Райкинской улыбкой, и добавила, что провожать её не надо. Аркадий не возражал.
В вагоне светало. Надо было хотя бы немного поспать. Последняя бутылка была пуста, коробка конфет – тоже. На предстоящие полдня пути у нас оставались две банки шпротов, немного хлеба и пара яблок. Я подумал, что подобный десерт вряд ли будет способствовать завершению исповеди моего попутчика. А рассказ меня не на шутку заинтересовал, сначала описанием винного завода – совершенно неизвестной мне сферы производственной деятельности, а потом и бесхитростной историей несостоявшейся любви. И хотя мой спутник откровенно клевал носом, я не удержался и стал настойчиво расспрашивать, встречался ли он потом с Райкой–Райкиным. „Представь себе, один раз встретились“ – ответил он, и, видимо, воспоминание о той  последней встрече было таким ярким, что сон с него сразу слетел.
А дело было так. В конце концов, он уломал свою гордую красавицу и женился на ней. Ребенок тогда у них не получился: то ли это была ложная тревога, то ли продуманный ход прелестницы. Семейная жизнь тоже не складывалась. Промаявшись с ней десять лет, Аркадий заявил, что подаёт на развод. Но супруга была женщиной тщеславной и расчетливой. Она не могла ему позволить уйти просто так. Когда Аркадий окончательно созрел для заявления о разводе, супруга оказалась беременной и вскоре родила девочку. Однако Аркадий понимал, что ребёнок не изменит характер его супруги, и, оставив ей (точнее, ребёнку) всё своё имущество, включая многие личные вещи, всё-таки добился развода. Через полгода она вышла замуж за его друга детства и потребовала прекратить свидания с дочерью. Она всячески препятствовала встречам с ребёнком, а все его попытки жёстко пресекались её многочисленной вездесущей роднёй. В конце концов, понимая, как дорого обходятся ребёнку скандалы, он вынужден был отступить. 
Самыми сложными для Аркадия оказались проблемы с приобретением нового жилья, но благодаря помощи родителей и друзей он смог после долгих мытарств купить крошечную кооперативную квартиру на окраине города. Как-то вечером зазвонил недавно установленный телефон. В трубке раздался знакомый ироничный голос: „ Узнаёшь старых друзей? Один? Хочу навестить тебя“. „Райкин? Конечно, приходи!“ – только и мог выдохнуть Аркадий. Она повесила трубку прежде, чем Аркадий сообразил, что надо было сообщить ей свой новый адрес. Да и как она узнала номер его телефона? В мучительных сомнениях он минут десять метался по комнате и, наконец, не выдержав, начал было одеваться, чтобы куда-то бежать на её розыски. В дверь позвонили. На пороге стояла очаровательная. элегантная, со вкусом одетая женщина. Каштановые волосы были великолепно причёсаны. Умело наложенный макияж делал её лицо загадочным и неузнаваемым. И только большой чувственный рот и искрящиеся юмором светло-карие глаза напоминали Райку почти пятнадцатилетней давности. В руке она держала бутылку такого вина, какое некогда выпускал их (их!) винзавод.
Избегая подробностей, Аркадий рассказал, что была безумная ночь, такая, какой у него никогда не было раньше и, по-видимому, никогда не будет в будущем. Райка была ненасытна и изощрённо побуждала Аркадия на любовные подвиги, буквально воспламеняя его. Они яростно занимались любовью, словно мстили друг другу за потерянные годы. Ночные часы летели один за другим, а они не могли разорвать объятия, каким-то чудом находя вдохновение для очередного витка чувственных наслаждений. Всё происходило в полном молчании, время от времени прерываемом Райкой тихим стоном удовлетворения, но спустя минуту они вновь сливались в неукротимом желании. Аркадий до сих пор удивляется, откуда у него взялись такие способности.
Но всё когда-нибудь кончается. Прошла и эта ночь. Обоим надо было идти на работу. Райка быстро привела себя в порядок. Они вышли на улицу и Аркадий заметил, что ей больно шагать. Поймав его взгляд, она беззаботно рассмеялась. В её смехе ему почудились облегчение и благодарность. Но Райка была Райкой. Целуя его на прощание, она, иронично сверкнув вдруг потемневшими глазами, сказала единственное слово: „Реванш!“
Открывая дверь станции метро, Аркадий обернулся и увидел, что Райка садится в сверкавшую на утреннем солнце чёрную „Волгу“, по всей видимости, её ожидавшую. Больше они никогда не встречались.
Не обращая внимания на мерно хлопающую дверь, мы оба как-то сразу провались в сон. Помнится, во сне меня изводило нарастающее ощущение невосполнимой потери. На пике этого ощущения приснилась очаровательная красавица, которая что-то настойчиво требовала, куда-то звала. Нас будила проводница. Было далеко за полдень. Проводница уже успела привести коридор вагона в относительный порядок. Кое-как функционировал и туалет. Мы быстро умылись, побрились, позавтракали. Поезд подходил к Калининграду.
Его встречали. Простившись со спутником, я смотрел ему вслед  и думал, что за всё надо платить: за ошибки и недомыслие, за причиненную обиду и за душевную скаредность. Всё-таки есть справедливость, и время расставляет всё по своим местам.