Лебединая песня. Люди и события

   Они родились и выросли на одной улице – Роговской. Павел был на три года старше Кузьмы, но это не мешало, когда они стали подростками, их дружбе и постоянному общению. Павел всегда защищал маленького Кузьку от обидчиков, которых на их улице и соседних улицах было достаточно. Кузька, чувствуя в Павле своего покровителя и защитника, всегда держался при нём и был готов немедленно выполнить любое поручение своего старшего товарища. Семья, в которой рос и воспитывался Павел, была большой и трудолюбивой. Кроме Павла, у отца с матерью было ещё четыре сына – Пётр, Степан, Михаил и Василий – и одна дочь – Наталья. Павел был старшим сыном, и на его долю выпало с раннего детства быть первым помощником отца, как в доме, так и в поле. Отец Малафей Филатов был участником Русско-Японской войны, Георгиевским кавалером. Вернулся он с войны инвалидом, и сильно хромал на правую ногу. Павел застал те времена, когда его отец ещё имел собственный надел земли в поле, и ему приходилось вместе с отцом и пахать, и сеять, и выращивать, и убирать урожай на своей земле в поте лица и в постоянных заботах. С раннего возраста познал он все трудности и тяготы крестьянской жизни. Кузьма, наоборот, жил в малодетной семье, и его отец Сергей Безмельницин был ведерником, большее время проводившим в разъездах по городам и посёлкам Донбасса, починяя старые и изготовляя новые вёдра, корыта и другую жестяную утварь для проживающих там шахтёров. Возвращался он домой всегда с большими деньгами и дорогими подарками для жены и двоих своих детей. Любил Сергей шикануть перед своими соседями по улице, устраивая по приезде шумные пирушки и гульбища, угощал всех – и стариков, и своих сверстников, и молодёжь.
   Когда Павел и Кузьма стали парнями, они ещё больше сдружились. Вместе ходили на девичьи сходки -  сначала на своей улице, потом на соседние улицы, а после и на дальние улицы села. Кузьме отец привёз из города в подарок гармошку, которую он быстро освоил, и заправски играл на ней деревенские страдания, барыню и другие игровые и плясовые песни и пляски. У Павла и Кузьмы были хорошие голоса, и они вдвоём, часто возвращаясь с вечеринок вместе, прекрасно исполняли под гармошку старинные песни. В тихую летнюю ночь их спевшиеся голоса, исполняющие какую-нибудь старинную раздольную песню, в унисон с гармошкой, плыли над притихшим селом громко и вольготно и замирали где-то далеко за Доном. Рассказывали, что некоторые старики, любители старинных народных песен, в такие ночи не могли уснуть, пока не пройдут с вечеринки Павел с Кузьмой. На всех празднествах, торжествах и гуляньях Павел с Кузьмой были душой компании. А если в компании находились другие такие же певцы и певуньи, как они, образовывался прекрасный хор. И тогда песни до поздней ночи разносились над большим селом, а люди собирались вокруг большими толпами, заворожено и с упоением слушали исполняемые с большим мастерством песни. В те далёкие времена пили спиртное не больше положенного, а больше веселились, пели и плясали. Ну, а если в хоре случалось быть двум братьям Варениковым, проживающим на той же улице Роговской, то подобного хора больше не было во всём селе.
   Женился Павел по тем временам поздно – в двадцать пять лет, взяв себе в жёны красивую и бойкую девушку Ирину с дальней улицы Чупаховки. Через год женился и Кузьма на сестре Павла Наталье. Теперь они стали не только друзьями, но и родственниками.
   Вскоре в стране и в селе настали тяжёлые времена. Земельные наделы у крестьян отобрали, началась коллективизация. Родители Павла и Кузьмы в колхоз не вступили и остались единоличниками. Отец Кузьмы Сергей Безмельницин организовал группу ведерников, в которую вошли и Павел с Кузьмой. Все они на долгое время уезжали из села работать в Донбасс. Песни над селом теперь звучали всё реже и реже, а гулянья вовсе прекратились. У Павла и Кузьмы появились дети. Они забрали из села своих жён и детей, и стали постоянно жить в одном из городов Донбасса, приезжая лишь изредка в отпуск в родное село Гороховку, чтобы повидаться с родителями и немного отдохнуть. В такие приезды на Роговской улице снова собирались весёлые компании, на которых пелись старинные русские песни. Из Украины привозили они мелодичные украинские песни, и теперь их пели на диво и радость сельчан. Запевал всегда Павел, а Кузьма и братья Варениковы потом подхватывали песню, поднимали её в высь и доводили до завершающего конца
             
                Распрягайте, хлопцы, коней
                Тай лягайте почивать…
   Начинал своим ровным, бархатистым голосом Павел
                А я пиду в сад зеленый,
                В сад криниченьку копать…
   Подхватывали Кузьма и два брата Варениковых, доводя песню до совершенства, при котором она вольно и широко разносилась над селом, висела долго где-то в поднебесье, и потом затихала далеко за Доном в глубоких ярах и густых яругах. Это братья Варениковы придумали к этой украинской песне припев из известной русской песни.
                Эх, раз, два, три калина!
                Чернявая девчина
                В саду ягоды рвала…
   Так в одной объединённой песне сливались в единое целое слова и мелодии песен двух братских народов, с древних времён живших вместе в дружной единой семье, и всегда деливших и радости, и горести пополам. Теперь слушателей было гораздо меньше, но всё равно люди собирались возле песенников, и слушали их песни со слезами на глазах. Ведерники уезжали, и в селе опять всё утихало до следующего лета.
   Потом пришла большая война. Павла, Кузьму, братьев Варениковых и многих других сельчан мобилизовали на фронт. В селе совсем стало тихо и только, сначала временами, а потом ежедневно, на улицах раздавались вопли и рыдания женщин, получавших извещения с многочисленных фронтов о смерти своих отцов, мужей, братьев и сынов. Голосили старухи по вечерам в осиротевших хатах, вытирали украдкой слёзы на глазах старики, да смотрели на взрослых непонимающими глазами малые дети. Не до песен теперь было.
   Первым с войны вернулся Павел, весь израненный, на костылях. Его боевой военный путь закончился на берегу Волги в разрушенных цехах Сталинградского тракторного завода. Уже после войны вернулся Кузьма. Ему больше всех повезло, он закончил войну в далёкой Праге, и прошёл свой боевой путь без единого ранения. Братья Варениковы с войны не вернулись, погибли оба в Восточной Пруссии. Погибли на этой кровопролитной войне и многие другие сельчане. Вернулись с войны живыми и ранеными единицы. Некогда было петь песни. Пришлось в поте лица работать в колхозе, восстанавливать разрушенное хозяйство, растить и учить детей, которых у Павла было двое, а у Кузьмы одна дочь. Павел работал в колхозе ездовым на лошадях, а Кузьма кузнецом в колхозной кузнице. Иногда они собирались на семейные торжества, пели старинные и современные песни, но это всё было не то, что было в прежние годы.
   И только один раз души Павла и Кузьмы оттаяли. За долгие годы их не распускавшиеся бутоны, раскрылись и зацвели, благоухая, задорными и весёлыми песнями, как это было в далёкой неповторимой молодости. А было это в начале семидесятых годов в Троицын день, когда обновлённая природа вокруг так и брызжет избытком жизненных сил, так и просит попеть, поплясать и повеселиться.
   Павел и Кузьма в центре села у сельмага встретили молодого, в сравнении с ними, мужчину Василия Касьянова, славившегося в селе своим неповторимым мелодичным голосом. Василий был лет на двадцать пять моложе, и принадлежал уже к советскому поколению, но умел петь и старинные песни. В хоре он всегда был, как говорили в селе, подголоском. Он подхватывал начатую ведущим певцом песню, поднимал её почти на небесную высоту, парил с ней там где-то в поднебесье раздольно и долго, а затем легко отпускал в глубь бесконечную.
Мужчины слегка захмелели, и кто-то предложил:
  -А не спеть бы нам, ребята, какую-нибудь песню, нашу – старинную, как это делали мы раньше?
  -А что? Это можно! Вот только гармошки нет, - сказал Кузьма.
  -Споём и без гармошки, - предложил Павел.
   Собравшиеся вокруг мужчины тоже такое предложение одобрили. И они запели. Сначала у них не всё ладилось, голоса были неслаженные, звучали не в полную силу, и песня не пелась по-настоящему, а как-то разрывалась на части. Но потом, когда они поняли и почувствовали друг друга, голоса их слились в единую гармонию, а песня зазвучала легко и привольно, устремляясь в заоблачную высь, поплыла над селом.
                Ой, мороз, мороз, не морозь меня!
                Не морозь меня, моего коня…
   Песню они не только пели, но вкладывали в неё свои души - буйные от отцов и дедов, ласковые и нежные от матерей и бабушек, широкие и раздольные от всей русской земли и её народа. На окрестных улицах собирались в толпы люди и заворожено слушали чудесную песню, исполняемую от души русским человеком. А песня всё крепла и покоряла людей.
   Кто-то предложил всей компании пойти на луг за озеро, ближе к зелённой травке и распустившимся деревьям. Это предложение все дружно поддержали.     Прихватив выпивку и закуски, они ушли на луг.
   На лугу они долго веселились и пели, а их песни, как белокрылые вольные птицы, летели в село и парили над ним. Потом компания стала разбредаться по лугу и по роще. Павел, Кузьма и Василий подошли к Дону. Глядя на его тихую зеркальную гладь, они не могли не запеть:
                По Дону гуляет, по Дону гуляет
                Казак молодой…
   И песня понеслась широко и вольно над русской рекой, перелетела через Дон и повисла над хутором Донским. Из прибрежного ивняка вышел и направился к песенникам высокий и стройный мужчина, почти одного с ними возраста. Это был Василий Ильинов, житель хутора Донского и родственник Павла. Он проверял вентери в донской заводи, и уже давно слушал, доносившиеся из-за рощи до него песни. Когда он увидел подошедших к берегу реки песенников, бросил рыбалить, подогнал свою лодку к левому берегу и пошёл к ним. Они все знали друг друга. Песенники прекратили петь, стали с Василием здороваться, обниматься, а так как были пьяны, расчувствовались.
  -Ну, и поёте вы, черти! Давно такого пения не слышал, - сказал Василий.
  -Поём, как даём! – пошутил Кузьма.
   Они присели на пологий песчаный берег у роскошной ивы и закурили. Поделились новостями, и спросили у Василия, как идёт рыбалка:
  -Не так, чтобы хорошо, но на уху наловил, - ответил он, и тут же добавил:  – Поплыли ко мне на хутор – уха будет, и всё остальное тоже.
   Когда русская душа на распашку, веселится, поёт, поёт и гуляет, остановить её трудно, даже невозможно, пока она сама не нагуляется, не насытиться и не успокоится. Наши песенники ещё далеки были от такого состояния. Они приняли предложение Василия, переплыли с ним на его добротной лодке через Дон, и по отлогому меловому берегу пошли через сад к его хате.
По случаю большого праздника Троицына дня, в хуторе все были в приподнятом настроении Хуторяне – народ дружный и весёлый, любящий и выпить, и повеселиться. Во многих дворах собрались компании родственников, друзей и просто соседей. Во дворе Василия за большим дубовым столом на широких длинных скамейках сидели приехавшие в гости дети, старший брат Николай с женой и другие хуторяне. Красивая и стройная, очень молодо выглядевшая, жена Василия Мария, встретила мужа словами:
  -Ну вот, мы его отправили за рыбой, а он не только рыбы наловил, но и хороших гостей привёл. Проходите дорогие гости, и садитесь за стол!
   Хуторские мужчины вышли из-за стола, и стали приветствовать прибывших гостей. Женщины пошли чистить рыбу и варить уху
   Пока мужчины делились новостями, сообщали о друзьях и знакомых, рассказывали забавные истории и смешные анекдоты, женщины приготовили уху и другие закуски. Люди на хуторе жили зажиточно и никогда ни в чём не скупились. Все сели за стол, выпили самогона-первача и дружно принялись за уху. Уха была отменной, наваристой и вкусной, пахла донскими глубинами, укропом и другими, известными только хуторским женщинам, приправами. Видно не плохой улов был в сетях и вентерях Василия.
   После самогона-первача и наваристой ухи, всем захотелось повеселиться. Откуда-то появилась гармошка. Её бережно передали по поднятым рукам Кузьме. Он принял её осторожно, как дорогую вещь, накинул ремень на плечо, растянул слегка меха и осторожно прошёлся сверху вниз по её блестящим пуговицам своими загрубелыми в кузнице пальцами, проверяя настрой и мелодичность. Гармошка его явно удовлетворила. Потом он размашисто растянул её меха и заиграл страдания.
                Троица, Троица!
                Лес травой покроется.
                Ко мне милая придёт -
                Сердце успокоится.
   Взвился над столом громкий голос Павла, и, не задерживаясь, полетел над хутором.
 
                На Дону, на Дону,
                На Дону-Доночке
                Я милёнку подморгнула -
                Приходи на ночку!
   Ответил ему красивый женский голос, и тоже не задерживаясь, полетел вдогонку первому.
                Хорошо по Дону слышно.
                Я всё звал, а ты не вышла!
   Пропел Павел, и ему опять ответил тот же голос:
                Хорошо у Дона жить,
                Хорошо купаться!
                Когда милый мой придёт,
                Трудно расставаться!
   Задорные и весёлые частушки сменяли одна другую, и каждая была своеобразной с неожиданной, иногда «солоноватой», концовкой. Гармошка, страдая, надрывалась над столом, а в частушечные соревнования вступали всё новые и новые мужские и женские голоса. На хуторе Донском, как и в селе Гороховке, любили попеть.
   Потом начались пляски. В круг вошёл захмелевший хуторской мужичок, выставив вперёд левую ногу на каблуке и подбоченясь, запел:
                Одна нога сатана,
                А другая ведьма.
                Одна хочет танцевать,
                А другая медлит!
   И пошёл по кругу, выделывая мыслимые и немыслимые коленца, прихлопывая руками и притопывая ногами в такт музыке. К нему в круг впорхнула дородная красивая хуторянка и, поймав ритм музыки, пропела:
                Ой, топну ногой
                И притопну другой!
                Не ругай меня за это,
                Мой милёнок дорогой!
   Потом плясали все, плясали всё, что только было можно под разливающиеся по двору переливы гармошки, из которой Кузьма, как волшебник, выдавливал пальцами и выдыхал мехами неслыханные мелодии и переливистые звуки. Гармошка пела, рыдала, смеялась и захлёбывалась музыкой в его руках.
   Казалось, на этом можно было бы, и закончить веселье. Но не тут-то было! После хорошей выпивки и шумного веселья, что русскому человеку надо? Несведущий человек задумается, а сведущий сразу ответит – приключений! Правильно! Без приключений русский человек жить не может. Павел, Кузьма, и Василий, в окружении хуторских мужиков и женщин, двинулись по хутору Донскому, по его центральной улице, ныряющей в балки и прыгающей на меловые пригорки. Гармошка в руках Кузьмы по-прежнему хохотала и рыдала, а песни были ещё задорнее и громче.
                Там в саду при долине
                Громко пел соловей,
                А я мальчик на чужбине
                Позабыл всех друзей…
   Запел Павел, и вся двигающаяся по хутору захмелевшая компания неслаженно, но дружно, подхватила песню, и из всей этой разноголосицы выделялся голос Василия Касьянова, то взвивавшийся жаворонком в высь, то паривший коршуном над степью, то ныряющий, как птица-рыбалка, в донскую гладь за мелкой рыбёшкой.
   Почти у всех ворот стояли хуторяне, приветствовали весёлую компанию, приглашали зайти в гости и выпить за здоровье хозяев. Но душа уже больше пить не хотела, а вот спеть – пожалуйста! И они пели. Пели по заказу стариков, ветеранов войны, молодых мужчин и женщин. Звучали над хутором и старинные русские песни, и украинские песни, и казачьи песни, и песни Великой отечественной войны, и песни современные.
   Компания прошла весь хутор и вдоль, и поперек. К счастью, всё обошлось без особых приключений. Наконец, их души разрядились, выплеснув из своих затаённых глубин накопившиеся там за долгие годы горечь и боль, тревоги и обиды, неудачи и разочарования, несбывшиеся мечты и неоправданные потери. Наступил долгожданный покой и удовлетворение. Компания хуторян разошлась по своим дворам, а песенников Василий Ильинов на той же лодке, на которой их привёз, переправил на левый берег Дона. Там они, усталые, но довольные полученной разрядкой, разошлись по своим дворам. Это была их лебединая песня. Больше им в своей жизни не пришлось ещё так спеть и отвести душу. Для хутора Донского это тоже было последнее столь радостное и общехуторское веселье.
   Первым через несколько лет после этого случая умер Кузьма, хотя и был самым здоровым и крепким среди всех. Понадеялся он на своё могучее здоровье, и не согласился на операцию очень распространённой среди мужчин болезни – аденомы. Павел прожил долгую жизнеь и умер в возрасте девяноста лет, не дожив одного года до двухтысячелетия. Василий Касьянов умер вслед за Павлом от сердечного приступа, по сравнению с ними совсем молодым. Павел Филатов и Кузьма Безмельницин похоронены на одном кладбище в западной части села, и их могилы почти рядом. Могила Василия Касьянова на другом кладбище, в центре села. Кто знает, встретятся ли они на том Свете, и споют ли ещё свои песни? Но на этом Свете они пели хорошо! Дай, Бог, чтобы ещё кто-нибудь, когда-нибудь в нашем селе так спел любимые народные песни, как пели они!