Интеграция

-Нет, не пойду. Не пойду я больше. Нет и ещё раз нет! - истерически кричал мальчуган у одного из общежитий для переселенцев и тем самым привлек не только моё внимание.

Упрямство, которое демонстрировалось пожилому человеку, было чистой воды дурным поведением. Седовласый мужчина уговаривал дружеским тоном, но мальчишка махал руками, упирался в землю ногами, как молодой бычок, отталкивал руки дедушки, пытаясь ускользнуть от него и продолжал кричать: - «Нет, я не хочу. Не надо сказки рассказывать. Я уже сказал своё последнее слово...».

"Что за невоспитанная дерзость", - подумал я, наблюдая за поведением сорванца.

Дедушка крепко прижал к себе внука, силой усадил на колени и, когда мальчуган немного успокоился, предложил послушать историю, после которой они сообща должны были принять окончательное решение.

-То, что ты сейчас переживаешь, называется – интеграцией....

-Что....о?...

Мальчишку словно кипятком ошпарили. Он смотрел вопросительно на дедушку, не совсем понимания значения этого слова. Да и откуда ему, этому шестилетнему сорванцу, было понять значение слова с латинскими корнями. Крепкие руки дедушки прижали любимого внука к своему сердцу и он согласился выслушать старшего.

-Видишь ли, тебе предоставлен выбор: можешь в школу ходить, а можешь дома сидеть или на диване лежать. А когда я в твоём возрасте был, не было у меня такой возможности. Ой, как я в школу хотел! Словами не передать. Да не мог её посещать. Сразу после моего дня рождения, мне тогда шесть исполнилось, как тебе сейчас, нас прогнали с Родины. Потому, что война была. А когда мы приехали в Казахстан, у меня не оказалось соответствующей одежды для тех холодных мест.

На улицу я ходил со своими братьями и сёстрами лишь тогда, когда у родителей был обеденный перерыв. В этот короткий промежуток времени мы одевали их тёплую одежду, бегали, прыгали, да собственно дурачились во дворе на белом, искрящемся снегу. Пятеро других с завистью наблюдали за счастливчиком через окно. И так по очереди большущие валенки, шапку–ушанку и шубу одевал следующий и торопился на улицу, чтобы и другим осталось время порезвиться на свежем воздухе. Это были маленькие отдушины, когда мы, дети, наслаждались природой. Потому что у меня не было теплой одежды, не смог я вместе со своими сверстниками в первый год нашей высылки пойти в школу.

Затем наступило ещё более трудное время: Старших братьев и сестёр, а также отца забрали в трудармию.

-В какую, такую Армию?

-Понимаешь, в годы войны депортированных, высланных немцев призывного возраста, а затем девочек и женщин отправляли на принудительные работы. Немцы должны были выполнять свою трудовую повинность в лагерных пунктах...

-В тюрьме, что ли?

-Нет, это была не тюрьма, но и свободой назвать было трудно. Немцы работали на закрытых специальных объектах наркомата внутренних дел, на добыче угля и нефти, на строительстве и многих других важных пунктах. И мы, дети-малолетки, должны были тоже искать себе посильную работу, чтобы не умереть от голода. Так прошло ещё три года и я вместо букв и цифр освоил в совершенстве верховую езду, научился работать кнутом. Меня с братом приняли в совхоз пастухами.

Когда мне "стукнуло" десять и нашей семье разрешили переселиться к отцу, работавшего к тому времени в одной из угольных шахт Казахстана, я смог впервые посетить школу. Школьной одежды у меня тоже не было и тогда мама перешила солдатскую шинель, подаренную нам соседями. Из нее получилось добротное, зимнее пальто. А друзья передали мне в безвозмездное пользование "Будёновку"...

-Дедушка, что такое "Будёновка"? Ты говоришь на каком-то иностранном языке?

-"Будёновка", мой маленький, - это был такой военный головной убор времён Гражданской войны 1917 года и последующих лет. У кого-то он хранился как реликвия, но с депортацией люди избавлялись от таких ценностей. И вот этот старомодный, военный головной убор украсил мою голову. Братья притащили резиновые сапоги, которые одевали шахтёры в забое. Из мешковины я сшил себе чудесную сумку для школьных вещей.

Учителей в то трудное, военное время было мало, а детей–переселенцев - очень много. Поэтому ученики первого и второго классов были в одном помещение. И вот среди такого смешанного класса малышей появился я переросток: я выделялся и возрастом и ростом. Поэтому меня посадили на самую последнюю парту, но и это обстоятельство меня не смущало. Я хотел, чтобы меня научили читать, писать и решать.

Не бахвальства ради скажу: учёба давалась мне легко. Дважды книг я не открывал и уже скоро мог выполнять отдельные задания даже второго класса по арифметике. Зато с русским языком у меня были огромные проблемы. В Казахстан из западных регионов Советского Союза выселялись русские, украинцы, белорусы, латыши, литовцы и эстонцы, чеченцы, грузины и татары. В этом обществе жили также чехи, болгары, корейцы, китайцы и казахи. От каждого языка заучивал отдельные формулы и выражения, а дома говорили мы только по немецки, потому что мама другого языка не понимала. Можешь себе представить такой винегрет из различных языков? Со временем я конечно научился по русски так говорить, как повар с картофелем обходится. Но в начале моего школьного и жизненного пути не сложились «доверительные» отношения с этим языком.
Запомнился из того лихого времени и ещё один, довольно казусный случай, после которого, как и тебе, пришлось принимать серьёзное решение...

Осенью, в распутицу, ученикам ставилось в правило, приносить из дома сменную обувь, чтобы не пачкать грязью здание школы и классы. Сменкой могли быть домашние тапочки, сандалии или летние туфли. У меня такой шикарной обувки не было, а только соломенные лапти. За это меня высмеивали, потому что в этом современном, индустриальном городе ни один человек не носил такой старомодной обуви; а многие просто не могли знать, что лапти на селе самая удобная обувка. Я тяготел школой, знаниями, другой обуви, кроме лаптей у меня не было, потому насмешки пропускал попросту мимо ушей. Мог ли я, десятилетний мальчишка, противостоять царящей нищете? Конечно, нет! Спасало покорное смирение.

Однажды, во время одной из перемен я стоял у окна, любовался природой и кушал мой кусок хлеба. Неожиданно ко мне подскочил мальчишка и вырвал из моих рук мой завтрак. Сначала мне показалось - он шутит. Но когда увидел, что он откусил от моего хлеба и стал его жадно жевать, понял: если не отберу своё кровное – лишусь дневной порции еды. Я побежал за ним и уже на пороге входной двери настиг обидчика. Я вцепился в его рубаху. В тот момент его голод был сильнее всех сил вселенной. Он подался вперед, в его руках остался мой хлеб и он вылетел на улицу; я поскользнулся, упал на пол в здании школы и в моих руках оказался лоскут рубахи моего противника.
 
Мой голодный желудок не мог смирится с нанесенной обидой. Я снял лапти, собрался с силой и побежал так быстро, как только мог. Догнав обидчика, стал колотить его лаптями по спине. От ударов он приземлился в одной из лужиц, выронив корку хлеба в грязь. И я тоже, споткнувшись, оказался в чёрном месиве, а недалеко от меня, в грязи, лежал остаток моего завтрака. Подняв хлеб, я вытер его, как мог, и сунул в рот.

Пока я жевал горбушку с песком вперемежку, обидчик с ненавистью сверлил меня своим голодным взглядом, стряхивал с одежды грязь и рыдал горючими слезами по разорванной рубахе. Что его ожидало вечером, я мог себе только представить. Порка. Но в этом, он был виноват сам. Когда же остаток завтрака провалился в мой желудок, мы продолжили соревнование в беге и влетели молнией в класс. Катаясь по полу, мы теперь демонстрировали урок борьбы перед столом учительницы. А она, молоденькая дама в кристально белой блузе, строгой юбке и туфельках на высоком каблуке, размахивала своими белесыми ручонками, словно дирижёр, боясь прикоснуться к нам и выпачкать свою одежду о наши нищенские, грязные лохмотья.

Борьба наша продолжалась не долго. Вошедший в класс директор школы растащил нас, словно двух сцепившихся щенят. Затем мы проследовали в его кабинет, где пришлось по его приказу мириться – мы пожали друг другу руки, он вытер наши расцарапанные и грязные лица, но главное – добрый мужчина пожертвовал свой завтрак и разделил его между нами. А когда голодная страсть улеглась и мы успокоились, директор вручил каждому по игле с ниткой и велел чинить порванную одежду: дабы избежать родительской порки.

И забылась бы эта история, как забываются кошмары (у мальчишек случается всякое), если бы учительница в тот же вечер не переступила порог нашего дома и не стала  жаловаться моей маме. А ей в тот момент было не меня, а тем более - до учительницы: в шахте погиб отец, наш кормилец. Классный руководитель говорила, что я организовал драку, что я плохой ученик и с трудом постигаю грамматику русского, что я разговариваю непонятным языком и мне место не в нормальной, а в специальной школе и ещё много другой пакости. Мама смотрела отрешенно в одну точку, слушала молча и не перечила ей ни единым словом. Когда же учительница покинула порог нашего дома, я обязан был честно перевести эту жалобу на немецкий язык, а затем моя "обратная сторона" познакомилась в очередной раз с кожаным ремнём.

Было до глубины души обидно, что взрослый человек, но осмелюсь сказать –очень слабый педагог и воспитатель, предала меня, нажаловалась маме и так не справедливо оклеветала. Во время порки, когда ремень плясал по моему заду и спине, сгоряча решил в школу больше не ходить. Всю ночь провел без сна. Думал о школе, мучило не справедливое поведение учительницы, хотел забыть побои мамы, от которых горела спина. На следующий день я вновь пошёл в школу, потому что хотел непременно научиться писать, читать и решать. Вот такое решение мне пришлось тогда принять.

Я думаю, твои проблемы не так трагичны, несмотря на то, что переезд из Казахстана в Германию причинил тебе, да и всем детишкам, определенные трудности и проблемы. Взрослые и учёные называют такой период интеграционной фазой. Я пережил эту интеграцию и, как  видишь, ещё жив. Что будем делать с твоей школой?

-Дедушка, я буду ходить в школу и, как ты, научусь писать, читать и решать.

-Прекрасно! Вот это настоящее мужское слово! — сказал дедушка, похвально похлопал малыша по спине и направился вместе с внуком в общежитие.


Мне стали понятны мотивы строптивого поведения ребёнка и я боготворил дедушку, который ласковым словом и хорошим примером сумел преподнести внуку урок прекрасных манер, рассказать об интеграции, сидя на скамейке в тени зелёных деревьев у одного из общежитий для переселенцев. Мальчишка, я в этом уверен, одолеет, как и его дед, эту неизвестную ему до селе – фазу интеграции.