Принцип Монте-Кристо, часть вторая

               


               

                Глава первая.


                Приглашение на бал.


      Впервые меня пригласили на элитный междусобойчик. Лепилов вдруг возжелал, чтобы я появилась в так называемом высшем свете. Ну и для чего мне все это надо? Давно ушли в прошлое те времена, когда я строила карьеру, создавала семью, имела какие-то цели. Теперь все позади. Жизнь моя хоть и сложная и неоднозначная, в которой были и утраты, и лишения, и горе, и радость, на мой взгляд, все же удалась. У меня есть дети, а это самое прекрасное в жизни. Есть друг детства, который компенсирует многие сердечные потери молодости и не дает заскучать. Так что модные тусовки в элитном обществе мне не столь уж и необходимы. Но… Алексей считает иначе.

      Я  это лето планировала провести в Городце в обществе Зины. Вскоре туда должны приехать сын с невесткой и детьми, затем из Англии привезут Ирку, приедет из Аргентины Свиристелка с Колей и, возможно, соизволят прибыть в лоно семьи наши с Алексеем приемные дети Ника с Тиной. Так что лето на речке должно стать прекрасным семейным отдыхом. В предвкушении сбора всей семьи, я вместе с Зиной наводила в коттедже порядок. Достали из кладовки даже оставленного в прошлом году здесь нашего  робота Рэмбо. Хотя Зина на него смотрит с  явной долей неудовольствия. Но зачем машине простаивать, если требуется его помощь?

      Вот за подготовкой к приезду детей меня и застал Алексей. Он, как всегда, прибыл с целой бригадой помощников, секретарей, охранников. И естественно, на вертолете. До этого, буквально за полчаса,  убыл в столицу сосед. И я еще удивилась, что вертолет вернулся с полпути. Неужели пунктуальный желчный Виктор Владимирович что-то забыл?

     А тут, оказывается, соизволил осчастливить меня своим посещением друг детства. Пришлось прервать начатую  уборку, потому что Зина, увидев предмет своих воздыханий, забыла о намеченных планах на день и теперь кружила возле Алексея, готовая предупредить любое его желание. Мой приятель таял в таком облаке внимания и любви как кусок сахара в горячем чае и только, как сытый и ленивый кот, изредка посматривал в мою сторону.

     Наконец я не выдержала:

    -- Ну, и…

    -- Что, ну  и? – тут же вскинул брови мой приятель.

    -- Ладно, я прониклась значимостью твоего посещения. Не пойму только, к чему вся эта демонстрация.  Я сижу дома, ни во что не лезу, жду детей. Кстати, когда ты привезешь Ирку?

    -- На днях. Сей же час, как только сдаст свои очередные хвосты. Я поставил условие, чтобы все оценки у нее были отличные…

    -- Ну, тогда я не увижу ее до осени, -- тут же возмутилась я.
 
    Не люблю, когда от детей требуют невозможного. Я считаю, что в обучении главное, чтобы ребенок понял тему, мог самостоятельно ее обсудить, применить в реальной жизни, а не зазубривать бездумно куски текста, чтобы в угоду учителю отбарабанить ответ, даже не вникая в суть. Я это касаемо языков. Но Алексей непреклонен. Ребенок должен знать как минимум три языка.

    -- Отнюдь, буквально на следующей неделе она будет в твоих объятиях…

    -- Правда? – тут же обрадовалась я, но потом осторожно спросила:

    -- Но… ты же не только ради того, чтобы сообщить мне эту новость, прибыл сюда?

   Лепилов зажмурился, как кот, который только что съел миску сметаны, разве что не облизнулся от удовольствия, потом усмехнулся:

   -- Ты, как всегда, проницательна. Хотя не откажу себе в удовольствии погостить здесь, когда приедут дети. Но  сегодня у меня несколько иные планы. Видишь ли,  я приглашен на некое мероприятие, скажем так, летний бал… -- он остановился на мгновение, ожидая моей реакции.
 
   Но на что мне реагировать? Я не любительница подобных светских тусовок, где собирается так называемое элитное общество, где все друг друга высокомерно осматривают, оценивают по количеству и величине драгоценностей, навешанных на дамах, по умению пользоваться столовыми приборами. При этом многие не знают элементарных правил приличия. С кем нет никаких общих тем для разговора,  а уж касаемо литературы,  и подавно.

    Вот о живописи любят поговорить, но… так сказать, в чисто утилитарных, потребительских целях: похвалиться, кто что и за сколько приобрел на очередном международном аукционе. Порой доходит до смешного. Одно и то же полотно оказывается в собственности сразу нескольких толстосумов. У меня создается впечатление, что все они хотят перещеголять друг друга в приобретении подделок. Им до искусства и дела нет, главное, имидж, возможность покрасоваться… Ну, и эпатажность, чтобы о них все говорили, писали в газетах…

    Все это я и высказала приятелю. Тот с сомнением посмотрел на меня.

    -- Ты где это такого опыта набралась? Я вроде бы тебя с собой не беру…

    -- Где-где? Из телевизора…

    -- А-а-а, ну, тогда ладно. Впрочем, уверяю, предстоящая встреча тебя удивит и, думаю, заинтересует. Словом, я сейчас на объекты, а ты с Милочкой Сергеевной дуй в столицу. И чтобы к балу была наряжена и накрашена… Все, пока…

    Лепилов, только что вальяжно располагавшийся в своем любимом кресле, мгновенно сорвался с места и стремительно удалился из гостиной. Вскоре в распахнутые балконные двери ворвался стрекот вертолета.

    Милочка Сергеевна, как ее назвал Алексей, стройная брюнетка с пышной грудью и скульптурными ногами, между тем внимательно меня осмотрела, потом поинтересовалась, сколько мне времени надо на сборы. Я уж хотела ответить что-то резкое, но потом осадила себя. Она-то причем?  Если уж кому-то высказывать неудовольствие, то, понятное дело, не ей.

    Через час мы уже ехали в столицу в сопровождении  машин охраны, словно я была то ли бандиткой, то ли олигархом, то ли высокопоставленным чиновником.



    Екатерина Ивановна в нетерпении ходила по своему роскошному будуару, куда никто без приглашения не смел войти. Внешняя спокойность черт лица и прямизна осанки ничем не выдавали той бури чувств, что кипели в груди. Лишь изредка подрагивание тщательно ухоженных подагрических пальцев выдавало ее состояние.

    Хозяйка будуара ждала известий от дочери. Совсем недавно размеренное течение их благополучной и устроенной жизни было неожиданно  вновь нарушено. Вначале случился накат на модельный бизнес. Он, конечно, не приносил тех ощутимых прибылей, на которые в свое время так надеялись, но и убытков не было. А Екатерина Ивановна придерживалась принципа, что курочка по зернышку клюет, а к вечеру всегда сыта. Потому от модельного бизнеса не отказывались. Но вот примерно с полгода назад в хорошо отлаженном деле все стало рушиться. Вначале неприметно для постороннего взгляда, а потом пошел просто обвал. В районе появилась очередная, на этот раз этническая «крыша». Молодцы рьяные, ушлые и беспредельные. Потом объявился новый владелец здания, где располагались мастерские, и потребовал освободить помещения. В довершение ко всему произошел рейдерский захват офиса головной фирмы модельного агентства.
 
   Екатерина Ивановна, может быть, и махнула бы рукой на все это. Но параллельно начались неприятности и в рекламном агентстве, принадлежащем зятю. Пошли  какие-то судебные иски, претензии от постоянных рекламодателей с одной стороны и прикормленных средств массовой информации -- с другой. Агентство то обвиняли в плагиате, то в использовании уже запатентованных  способов подачи информации, то еще в каких-то грехах, о которых буквально год назад никто и не подозревал.
 
    Дочь предполагала, что на рекламный бизнес идет накат со стороны нового, пока неизвестного конкурента, таким способом желающего выбить их с удобных позиций. И самое обидное, что все их благополучие, с таким трудом добытое, охраняемое высоким положением родителей зятя и их приближенных, которым Елена и Екатерина Ивановна с помощью агентства  оказывали ощутимые услуги в ходе предвыборных кампаний, висело на волоске из-за того, что в последнее время все эти люди отошли от дел. Тылы агентства остались без прикрытия.

    Конечно, родители Михаила могли бы порадеть за внука, которого многие годы просто боготворили. Остались у них связи и в новом руководстве страны. Но… И это больше всего жгло сердце Екатерины  Ивановны и вселяло беспричинное беспокойство в душу… В последнее время сваты совсем перестали интересоваться судьбой Кирюши. Насколько раньше они дня не могли прожить без своего внука, настолько теперь окружили себя непробиваемой стеной молчания. И это в то время, когда мальчику просто необходима была помощь.

   Екатерина Ивановна была в курсе всех проблем внука. В отличие от Елены, которая сына разве что терпела, бабушка внука обожала и давно закрывала глаза на некоторые шалости Кирилла, относя их на счет роста. Когда тот занялся распространением наркотиков среди сокурсников, посчитала это за творческую инициативу в поиске новых видов бизнеса. Главное, чтобы сам Кирилл  не употреблял эту гадость. Остальные, те, кому он продавал наркотики, ее не интересовали. Считала, что чем меньше конкурентов будет у внука к выпускному курсу, тем больше шансов окажется на получение удобного и теплого места где-нибудь в Европе или Америке. Тем более, что у сватов в основном бизнес был сосредоточен именно за океаном. А кому он еще достанется, как не обожаемому Кирюше? Но в последнее время все мечты бабушки о благополучной и устроенной жизни за счет наследства внука стали рассыпаться как песчаный замок под летним сухим ветром.

    Неожиданно мысли Екатерины Ивановны были прерваны стуком в дверь. В будуар  вошла Елена. Дочь в последние годы похорошела. Благодаря нескольким удачным пластическим операциям ее довольно-таки заурядная внешность, о чем в душе всегда горевала Екатерина Ивановна, приобрела определенный лоск и утонченность.

    Но сегодня дочь была явно не в настроении.

    -- Что случилось? – Обеспокоено осведомилась мать. --  Не томи, рассказывай, что еще на наши головы?

    Елена села в кресло, протянула руку к столику, где стояла бутылка элитного коньяка. Мать в сложные жизненные моменты позволяла себе глоток для снятия напряжения. Вот и дочь плеснула в стакан янтарного напитка, махом проглотила его, передернула плечами, прежде чем начала говорить:

    -- Они все про Кирилла знают…

    У Екатерины Ивановны сразу отлегло от души. Значит, это не очередные проблемы с бизнесом.

    -- О чем ты говоришь, кто и что знает?

    -- Родители Михаила. Они знают, что Кирилл не сын Михаила.

    -- Откуда? Впрочем, что за инсинуации с их стороны? Всю жизнь любили мальчика как своего внука и вдруг…

    -- Не знаю, мама. Но сути это не меняет. Я разговаривала с Елизаветой Петровной. Она известила меня, что Михаил заказал генетическую экспертизу. И данные четко доказывают, что отцом Кирилла он быть не может…

    -- Мало ли что доказывают, он же признал его своим сыном…

    -- Мама, когда? Он сразу сказал, что Кирилл не его ребенок. Это Елизавета Петровна с Николаем Фёдоровичем были уверены, что Кирилл их внук… А теперь они… они лишили Кирилла наследства. Они забирают ресторанный бизнес… Елизавета Петровна   наговорила мне столько гадостей… Она требует сообщить, куда дели мы Наташкиного выродка, мол, это их единственный наследник…

    -- Ну, этого они никогда не узнают. Я его тогда сдала в спецдетдом, а потом его переправили за границу. Бизнес тогда большой был на поставке детей… А там… думаю, давно разобрали на органы…

    -- Мама, что ты такое говоришь?

    -- Ну, не притворяйся, что не знала. Нужно было его убрать, вот и убрали… А с Кирюшей… будем настаивать, что он сын Михаила, что экспертиза неточная…

    -- Глупости, мама. Все точно. Помощи нам от родителей Михаила ждать не приходится. Да и денег от ресторанного бизнеса теперь не видать… А тут еще с модельным проблема…

    -- Не пори горячки, Елена. Стой на своем, мол, Кирилл сын Михаила…

    -- Ах, мама, как я устала от всего этого. Мне хочется спокойной жизни, чтобы рядом был заботливый муж, чтобы он решал все эти денежные вопросы, а я занималась только собой. И больше мне ничего не нужно. И дети эти. Сколько я сил потратила на Кирилла, а он взял от своего отца только самые дурные наклонности… Вот пусть теперь сам и расхлебывает… А с меня хватит.
    
   -- Елена, мы должны бороться за свое благосостояние. Нельзя распускаться. Так можно все потерять.

   -- Я и борюсь. Только в последнее время на меня валится одна беда за другой. То Кирилл, то проблемы с бизнесом, то теперь родители Михаила…

   -- Может быть, мне стоит с ними поговорить?

   -- Не стоит. Сейчас не стоит. Они забрали Михаила к себе и увезли в Штаты  лечиться.

   -- И не околел же он раньше времени. Тогда бы и проблем с наследством не было. Заварил, негодяй, историю. Нужно ему  было генетическую экспертизу проводить, -- в сердцах бросила Екатерина Ивановна. Она была в курсе всех проблем с бизнесом, так как рассчитывала с помощью будущего наследства Кирилла  обустроить свое жилье в Швейцарии и вскоре перебраться туда совсем.
 
   -- Впрочем, я привезла и приятные новости, -- Елена сделала над собой усилие и улыбнулась, -- нас приглашают на какой-то летний бал. Дает его некий новичок в российском бизнесе. Сам он из Израиля, здесь открывает сеть новых магазинов. Говорят, у него за границей хорошо отлаженный бизнес. Странно, что его сюда потянуло. Все нормальные предприниматели рвутся за границу, а этот  сюда… Не знаю, принимать приглашение или нет…

   -- А что тут знать? Езжай, развлечешься… Мало ли, вдруг какие новые связи наладишь…

   -- Ты как всегда права, мама…




    Марина Станиславовна оторвалась от детектива и вопросительно посмотрела на вошедшего в кабинет мужа. Тот проворно подошел к ней и привычно чмокнул в висок, окружив жену ароматами виски, табака, мужской косметики и еле уловимого запаха женских духов.
 
   «Как всегда, неисправим», усмехнулась Марина Станиславовна. Аромат этих духов был ей хорошо знаком, впрочем, как и их владелица. Вадим с давних пор слыл ловеласом. И годы его не изменили. Сейчас он ухлестывал за одной миленькой провинциалкой, довольно удачно попавшей в расставленные Мариной Станиславовной сети. Мужа Марина Станиславовна не любила, но ценила. Потому прощала все его шалости на стороне, главное, чтобы не особенно увлекался. Если подобное за ним замечала, сразу же принимала меры.

    -- В чем дело, Вадик? -- Поинтересовалась, впрочем, без особого любопытства. Вадим любил посидеть в ее кабинете, перекинуться несколькими фразами, а иногда и просто молча полистать книги. Потом в одно мгновение сорваться с места и уйти. Марина Станиславовна  никогда его не спрашивала о причинах. Знала за ним эту привычку с самого начала их знакомства. Но на этот раз Вадим изменил своей манере.

   -- Неспокойно мне что-то, -- признался как-то неуверенно, словно в раздумье. Потом посмотрел на свою красавицу-жену. С тех пор, как впервые встретился с ней, она похорошела несравненно больше. Стала изящнее, артистичнее, роскошные волосы цвета красного золота пронизали нити серебра, но они выгодно оттеняли алебастр ее лица, точеные черты носа, скул, тонкий рисунок ноздрей. Спустя годы, Марина стала аристократичнее и мудрее. Теперь она не выставляла свою природную красоту напоказ, но для себя самой, для души холила и лелеяла.

   -- Что тебя гнетет, Вадим? – Марина Станиславовна встревожено взглянула на супруга. В чем, в чем, а в интуиции ему не откажешь. Бывало, еще все спокойно, еще все трубят о победах, в бизнесе все благополучно, а Вадим вдруг загрустит, запереживает. Глядишь, хоп – и дефолт. Или того хуже, накатила братва. А с казино? Ведь как раскрутились тогда? Блеск. И на тебе, пошел накат государства. Хорошо, спрыгнули с рулетки вовремя. Ушли в подполье. И все благодаря интуиции. А остальные-то, конкуренты-то, как попали. А ведь так уповали на силовые структуры. Мол, куплены они с потрохами, все в деле завязаны, не сдадут. И где сейчас эти крышеватели? Там же, где и владельцы казино…

    Сейчас Марина Станиславовна открыто занималась в основном только салонами вип-сопровождения. Было у нее еще и несколько полулегальных клубов для очень близкого круга знакомых. Официально она считалась владелицей нескольких модных бутиков, своего рода салонов для законодательниц столичной моды. Туда съезжались в определенные дни жены крутых бизнесменов, отягощенные деньгами, но не знающие, что делать от одуряющей их скуки. Здесь же подвизались журналисты модных глянцев, надеющиеся урвать свой клочок скандальной истории или сплетни, способной всколыхнуть интерес к изданию, а значит, и получить ощутимый гонорар.

    Бизнес у нее был не столь заметный, несколько специфический и не особо привлекающий внимание госструктур. И все же она забеспокоилась. Если Вадим чувствует опасность, надо предпринять какие-то превентивные шаги.

    -- Что тебя беспокоит? – вновь задала вопрос, уже с беспокойством.
Вадим пожал плечами.

    -- Не знаю. Но что-то накатывает, какая-то тревога. На днях узнал, что Михаила, оказывается, родители увезли в Америку, надеются там вылечить от алкоголизма…

    -- На то они и родители, -- философски заметила Марина Станиславовна. Сама она так и не решилась обзавестись потомством. Вначале считала, что еще рано, что беременность повредит фигуре, коже,  ударит по карьере. А потом уже ничего не получалось. Врачи откровенно предупредили, что очередной аборт поставит крест на материнстве, но она сознательно пошла на этот шаг. Жалела ли теперь об упущенной возможности? Глубоко в душе сожалела о свершившемся, но открыто всегда говорила, что не готова к воспитанию детей. А если уж нужда заставит, то в детдомах полно брошенных, какого-нибудь да выберет. Но потом…

    -- Мариш, ты помнишь Наташку? – вдруг спросил Вадим.

    -- Наташку? – Марина Станиславовна удивленно посмотрела на мужа. – Что это ты о ней вспомнил? Сколько лет прошло…

    -- Не знаю. Вдруг вспомнилось. Ведь мы тогда с ней неправильно поступили…

    -- Оставь эти глупости. Время было такое. Каждый создавал свое счастье на костях других. Алена хотела заполучить Мишкино богатство, вернее, его родителей, вот и пошла во все тяжкие…

    -- Не заполучит теперь… -- помолчав, как-то нехотя бросил Вадим.

    -- Почему? Елизавета Петровна делилась со мной как-то своими намерениями. Говорила, что вся их недвижимость и бизнес отойдут Кириллу, как только он закончит учебу.

   -- Мало ли что говорила. Михаил учудил здесь в одно из своих просветлений, заказал генетическую экспертизу. А она показала, что Кирилл не его сын…

   -- Удивил, -- возмущенно фыркнула Марина Станиславовна. – Да об этом только дурак не знал. Я удивляюсь, что родители Михаила только сейчас ему поверили. Он же им постоянно твердил об этом. Помню, Аленка второй раз забеременела, так он такой хай поднял по этому поводу. Орал, что никаких подзаборников признавать не будет, сколько бы не расплодила. Тогда она убедила всех, что плохо переносит беременность, и сделала аборт. Надо же было перед родителями Михаила оправдаться.

   -- Меня другое волнует. Почему через столько лет опять эта тема всколыхнулась. Ведь десятка два уже прошло.

   -- Что теперь об этом вспоминать? Что было, быльем поросло. Время такое было. Забудь.

   -- Не забывается. И чем старше становлюсь, тем гаже на душе. И ведь знал, что так будет, а поддался тогда на уговоры, на шантаж. Ну, ладно, ты. Я понимаю, отомстить хотела Мишке за обиду, а я? Предал близкого друга. Я ведь знал, что он Наташку до безумия любит…

    -- Да брось ты, кого там было любить? Ни кожи, ни рожи… -- Марина Станиславовна опять фыркнула, теперь пренебрежительно.

    -- Не скажи. Было в Наташке что-то такое, чего не было ни  в одной знакомой мне девчонке. Мишка это сразу почувствовал… Что-то такое, что выше и значимее смазливой мордашки и складной фигурки…

    -- Это что? У меня была смазливая мордашка? – Марина Станиславовна впервые гневно взглянула на супруга. – Ты на мне женился из-за смазливой мордашки?

    -- Ах, Мариш, я ведь не о тебе. В тебя я влюбился, потому что ты это ты, другой такой в мире нет. Для меня ты в любом виде красавица. Только ты об этом и думать не хотела никогда. Я ведь знаю, внутренне чувствую, что не любила ты меня, согласилась выйти замуж только для того, чтобы отомстить Мишке…

    -- Глупости говоришь, Вадик. Михаила я не любила никогда. Не скрою, строила планы в его отношении, хотела замуж выскочить за него. Когда Наташка отбила его у меня, решила её наказать. Это правда. И тебя выбрала, потому что дружил с Михаилом. Проще было к Наташке подкатиться…

    -- Вот видишь, я был орудием мщения…

   -- Да брось ты эти сантименты: любила – не любила. Выбрала-то тебя. И за все эти годы тебе не изменяла, в отличие от тебя…

   -- Но ребенка не родила, хотя возможностей было достаточно, -- как-то обреченно вздохнул Вадим. Потом поднялся с дивана и молча пошел к выходу.
Марина Станиславовна удивленно и встревожено смотрела ему вслед. В голове крутились только что сказанные им фразы. Неужели Вадим действительно любит её? Эти его слова о ребенке. Она вспомнила, что он не раз в прежние годы заводил об этом разговор, но она всегда давала понять, что эта тема  её не интересует. Вот бизнес – это да. А все другие вопросы могут повременить. Видимо, всё-таки плохо она знала своего мужа, считала его удачным партнером по бизнесу, рисковым, азартным другом, вполне приемлемым любовником. Звезд с неба не хватающим, но умеющим дать ей почувствовать  себя желанной женщиной… И вдруг этот разговор… С чего бы? И воспоминания о том, о чем она всегда старалась забыть.

    Марина Станиславовна давно и напрочь приказала себе не вспоминать о событиях тех лет. В душе она понимала, что поступила подло, согласившись участвовать в плане Алены. Правда, тогда не знала, насколько трагичным будет результат.

    Алена уверяла, что Наташку просто заберут на время в плен нанятые ею рыбаки. Потом они её отпустят, но только когда Михаил женится на Алене. Как довод, приводила беременность и свое нежелание быть матерью-одиночкой.
Впрочем, Марина Станиславовна глубоко в душе сама себе признавалась в том, что с самого начала знала, что приятельница не оставит в живых Наташку. Не того поля ягода была. И ребенка Наташкиного не оставит… Знала, но прикидываться ничего не ведающей было проще и спокойнее. И сколько лет было спокойно. Так нет же, пришел Вадим, разворошил улей воспоминаний…

    Марина Станиславовна была готова уже обвинить мужа в нагнетании истерии на пустом месте, как вдруг подумала: а почему он вспомнил о событиях тех дней? Что натолкнуло его на эти воспоминания? То, что Михаила увезли на лечение? Алена ведь долгие годы устраивала так, чтобы он был всегда при ней, не отпускала от себя, хотя как муж он был никакой. Это Марина Станиславовна знала от самой Алены. Та часто жаловалась, что Михаил холоден с ней, не видит в ней женщину. Потом он охладел и к бизнесу. А без его энергии, без его новаторских задумок, без азарта и выдумки рекламная компания стала хиреть. Конечно, Алена наняла специалистов, но своё индивидуальное лицо компания утратила, а вместе с ним и большинство крупных заказчиков.

   Нет, не просто так пришёл сегодня Вадим к ней. Что-то он хотел сказать, а она не поняла. Что-то его действительно гнетёт. Вот только что?

 


    Вечеринка, или как охарактеризовал ее Алексей, летний бал, предполагалась в одной из деревень, расположенных на стыке Московской и соседней с ней областей.

    Такой дыры в самом сердце страны, всего-то в каких-то ста пятидесяти километрах от столицы, я не предполагала, хотя сама живу, честно признаюсь, в тех местах, где уровень жизни в деревне  все еще находится где-то в конце позапрошлого века. Но такого… просто не ожидала. Полное отсутствие дорог. Вместо них какие-то колеи в месиве глинистой земли. Покосившиеся дома с просевшими крышами. Кое-где над трубами поднимается дымок, и это в летнее время. Значит, у владельцев дома нет даже баллонного газа, вот и готовят обед в русской печи. Везде запустение. Заросшие бурьяном и березняком поля, пустые остовы ферм и птичников. Такое впечатление, что с тех пор, как здесь пронеслась Великая отечественная,  ничего не  восстановлено.

   Алексей мрачно взирал из окна «хаммера» на эту разруху и молча скрипел зубами. Валерий Яковлевич периодически вздыхал, когда машина начинала буксовать в особо болотистой низине.

   -- Говорил же, что лучше по воздуху, -- страдальчески морщился водитель Славик.

   -- Ну, уж нет, -- Алексей откинулся на спинку сиденья, -- смотрите, что мы в своем либерализме сотворили. Это только наших рук дело. Развал страны, низведение ее народа до скотского состояния…

   -- К вам это не может относиться, -- спокойно и рассудительно заметил Славик. Обычно он помалкивал в ходе таких поездок, знал за своим хозяином эту черту. Тот любое негативное впечатление от проносящихся за окнами развалившихся хозяйств, предприятий, домов воспринимал как собственную недоработку.

   -- Да, я и не отношу. Но ведь что-то надо делать. Возрождать же надо страну, иначе народ погибнет, исчезнет то исконное, что и скрепляет устои государства…

    -- Бросьте вы, Алексей Александрович, заниматься самоедством. А то не знаете извечную песенку тех, кто у кормушки сидит, – махнул рукой Ясонов. – Чуть что, сразу заводят свою песенку, что свято место пусто не бывает. Что местные бездельники  хотят только деньги получать, а работать не хотят, что мигранты за копейки сделают больше, чем местное население за тысячи, что слишком много дармоедов развелось, и их надо сокращать, ну, и так далее… Меня больше интересует, что же это за такие богачи, которые в такую непролазную глушь забрались?

    -- А вот и поглядим, -- усмехнулся Лепилов. – Они-то честно признались, что дорога тяжелая, а потому предложили свои услуги по доставке приглашенных. Но, -- тут он назидательно поднял палец, -- не пристало гостям зависеть во всем от желаний хозяев. Вдруг нам не понравится, и мы решим пораньше удалиться…

    В этот момент машину основательно швырнуло, я клацнула зубами и вцепилась в подлокотник. Все соображения, которые хотела донести до своего приятеля, мигом вылетели из головы. Так и ехали дальше молча. Дорога показалась бесконечной. Но однажды и ей  пришел конец.

    Размочаленная глинистая лента меж заросших сорной травой и борщевиком обочин уперлась в шлагбаум с будкой сторожа. Тот молча прошествовал к окну водителя, уточнил, кто прибыл и зачем, потом вернулся к своей будке и включил моторчик. Перегораживающий проезд шлагбаум плавно поднялся вверх, открывая ровную асфальтовую дорогу. «Хаммер» в сопровождении трех внедорожников охраны неторопливо покатил к едва различимым вдали строениям. Вдоль дороги были высажены молодые деревца, которые в будущем должны будут превратиться в уютную тенистую аллею.

   Различие в пейзаже было разительным. Только что двигались по неухоженной, да что там, по заброшенной земле, унылой, неприглядной и пустой. Даже немногочисленные деревеньки не скрашивали впечатления.

   А тут, за обычным брусом, перекрывающим дорогу, открылся совсем другой вид. Окошенные обочины, вспаханные и засеянные поля, пасущееся на лугу стадо коров, чуть дальше овцы и козы. Вдалеке проглядывали разноцветные крыши домов. Вскоре машины двигались по улице деревни. У каждого дома красовался яркими цветами палисадник, лужайки были выскоблены и пострижены, за строениями виднелись ровные грядки картофельных посадок. Там негромко тарахтел трактор: кто-то из жителей окучивал картошку. И нигде не видно грязи!

    -- И как тебе!? – Лепилов повернулся к Ясонову.

    -- Впечатляет!

    -- То-то и оно! – Лепилов опять повернулся к окну. – Как они нас-то, а? По носу щелчком. Знай, мол, наших. Там ваша сермяжная Русь, а тут матушка Европа. И ведь правы, подлецы. Не о том, чтобы карманы набивать, надо думать, а о наведении  порядка, элементарного. А у нас все еще чиновники думают больше о том, чтобы как можно больше бабла срубить, а потом на Канары свалить и пузо греть, да от властей прятаться…

    Деревня кончилась, дорога втянулась под сень перелеска, а потом игриво выскочила вновь на простор. Взорам предстала поистине волшебная картина. Посреди необъятного поля, каковые в средней полосе  страны встретишь очень редко, высился дворец, настоящий, каменный, больше похожий на те, что предпочитают приобретать на ворованные в стране деньги некоторые российские беглецы в туманном Альбионе. Вокруг дворца были какие-то строения, цветники, сады…

    Кортеж машин подъехал к новому шлагбауму с добротной каменной будкой. Из нее высунулся караульный, взглянул на номера и поднял заграждение. Дальше были сады. Пока еще совсем молодые. Чуть левее виднелись длинные ряды теплиц, за ними поблескивал каскад прудов…

    Дорога дальше стелилась меж цветников,  полей для игры в гольф, пересекла по мосту неглубокую речку и,  наконец, завершилась у каменных лестниц дворца.
К прибывшим тут же подбежал встречающий. Гости были высажены из машин, водителям было указано, куда поставить технику.

   На лестнице показалась женщина в роскошном наряде и шляпе с пером. Рядом с ней стал высокий, поджарый мужчина в арабском наряде и чалме.

   После взаимных приветствий и представления, женщина произнесла:

    -- Благодарю, что приняли наше приглашение. Я наслышана о вашей занятости и потому крайне ценю ваше внимание к нашему летнему празднику. Прошу вас, располагайтесь, отдыхайте. Вам покажут ваши апартаменты. Бал начнется вечером.



    Отведенные нам апартаменты находились на четвертом этаже. В моей комнате на великолепной кровати под балдахином был разложен наряд для бала. Я не успела еще осмотреться, как в дверь постучали. Оказалось, что это девушка, которая должна мне помочь одеться к балу. Она первым делом осведомилась, не желаю ли я перекусить, так как мои спутники уже приступают к трапезе. Я тут же присоединилась к ним.

   -- Слушайте, куда мы попали? – первым делом, спросила я, усаживаясь за стол в апартаментах Алексея. Он в это время намазывал маслом половинку воздушной булочки, затем сверху положил горку  икры и с  удовольствием откусил.

   Ясонов облокотился на край стола и с видимым интересом взирал на патрона. На меня он покосился с явным неудовольствием.

   -- Видишь ли, Ксения, Валерий Яковлевич категорически против того, чтобы мы потребляли здешние продукты. У него есть сомнения в благонадежности хозяев. А я вот уверен, что все здесь самое свежее и отменного качества, -- говоря это, мой приятель нацедил из самовара, пышущего жаром, кипятку в тонкую фарфоровую чашку, уже наполненную густой чайной заваркой. Моментально с паром по комнате разнесся душистый аромат настоящего чая.

    -- Я не шучу, -- мрачно ответил Ясонов.

    -- Оставь. Никто на нас не покушается. Думаю, им даже не известен доподлинно наш статус. Мы, я предполагаю, лишь элементы обстановки для грядущей драмы, в которой на роли главных героев назначены совсем другие актеры. Так что ешьте спокойно. Никто нас травить не собирается.
 
   После чаепития нас известили, что бал начнется с первой звездой.

    -- Звезду Александру Васильевичу, -- тут же съерничал Алексей. – Ладно, все равно сутки потеряны. Будем считать, что это внеплановый отдых. Предлагаю совместить приятное с полезным. Давайте осмотрим окрестности.

    -- Алексей Александрович, а не хотите ли заодно и могилку себе вырыть, -- гневно возразил Ясонов. – Что вы все в какие-то истории влезаете. Посмотрите на местность. Здесь запросто можно исчезнуть, и никто вас не найдет. Как мне вас защищать?

    -- Я уже сказал, что в этот раз мы является только статистами, на главные роли приглашены совсем другие лица. И мне очень интересно узнать, кто они… Поэтому я вполне спокойно, но в разумных пределах, -- тут же добавил он, предваряя возражения Ясонова, -- предлагаю прогуляться по окрестностям.

    Я подошла к огромному полукруглому окну с выходом на балкон. С высоты четвертого этажа открывался изумительный вид. Далеко на горизонте виднелась темная полоса леса. Она словно бы очерчивала, ограничивала этот островок благополучия от остального мира. Небольшая речушка змейкой извивалась по долине среди зарослей садов и полей.

   -- Алеш, посмотри, как похоже на наш трек, -- невольно вырвалось у меня, когда я присмотрелась к пейзажу за окном. В одном месте речка делала почти смыкающуюся петлю, в центре которой виднелось колесо обозрения, карусели, беговые дорожки, даже здание телецентра, вернее, походившее на него…

    Алексей молча достал из своего багажа бинокль и навел на указанный мной объект. Долго рассматривал, потом передал Ясонову. Тот, тоже молча, изучил окрестности и вернул бинокль патрону.

    -- Впечатляет. Вы правы, тут что-то другое, -- согласился он с Лепиловым в чем-то, оставшемся за пределами моих умозаключений.

    Так как до начала бала было еще достаточно много времени, мы спустились по боковой лестнице к выходу в парк и отправились на прогулку. Из цокольного этажа тут же вышли четверо охранников, которые нас окружили. Лепилов поморщился, а Ясонов махнул рукой:

    -- Отдыхайте ребята. Но будьте настороже…

    Мы не пошли к центральному входу, где в этот момент садился вертолет с прибывшими гостями, а углубились в лабиринты английского парка, выстриженного и вылизанного так, что ни одной лишней травинки нигде не было видно.



                Глава вторая.

                Трек.          


     Трек. Слово знакомо мне почти с самого рождения. Но значение его в моем сознании причудливо интерпретировано. Я очень долгое время  считала, что так обозначается место, где люди гуляют в свой выходной день, катаются на каруселях, покупают мороженое и газировку. Слово трек для меня было синонимом слова праздник. Потому что родители очень редко выбирали время для походов в это волшебное место.

    Трек был огорожен от остального мира водной преградой, и попасть туда можно было только по железному мосту через Сунжу.

     В пору моего раннего детства середину моста перегораживала металлическая стена с дверью и окошком для кассира. И пройти в этот детский рай можно было, только заплатив деньги. Потом стену убрали, проход стал бесплатным. Но мост в моем  сознании так и остался таинственным переходом совсем в другое измерение времени и пространства.

     Потом я узнала, что в этот таинственный и притягательный трек есть и другой проход, посуху. А сам этот вожделенный мир называется проще – городской парк культуры и отдыха имени Кирова. Кто такой этот Киров, я долгое время не знала, да и не интересовало это меня. Хотя скульптуру перед входом в парк видела, и родители мне что-то рассказывали. Но в парке было много и других скульптур, которые в один момент вдруг исчезли, а в памяти остались перешептывания взрослых о каком-то культе личности, о врагах государства… Но все это было вроде как вторым слоем воспоминаний, таинственной подкладкой волшебства.

     Много позже, учась в школе, конечно, узнала и о том, кто такой Киров, и о многом другом. Но вот, почему парк все упорно именовали треком, так за все прожитые годы и не удосужилась выяснить.
 
     Располагался трек на природно-изолированном полуострове, образованном почти полностью захлестнувшейся петлей извивающейся Сунжы. Лишь обычный проезд между жилыми домами и какими-то производственными зданиями приводил к центральному входу в парк. Но я все детство считала, что железный мост и есть основной проход в этот волшебный мир. Для меня он был таинственным и магическим путем, связывающим фантазию и реальность. Может быть, потому что в раннем детстве я бывала там крайне редко?

     Общаясь с соседками-казачками, которые были жительницами города в невесть каком поколении и часто вспоминали о далеких и недоступных моему пониманию годах предреволюционных и страшных двадцатых, а потом и военных сороковых, я не раз размышляла о том, что этот пятачок земли видел, скорее всего, самые первые саманные мазанки казаков, начавших строить очередную пограничную  крепость на открытой ими реке, призванную ограждать гарнизон и мирное население от набегов горцев. И эта водная петля была своего рода естественным укреплением от набегов неприятеля. Хотя, по словам историков, крепость находилась в центре города. И даже за территорией республиканского дворца пионеров была оставлена часть стены и дверь, над которой высился бюст генерала Ермолова, якобы оставшиеся  с тех первых лет. Но, думаю, историки лукавили. Впрочем, все, кто хоть сколько-нибудь увлекался военным делом, мои сомнения поддерживали. Жаль, что в те благословенные годы эти вопросы меня не особо интересовали.

     Вспомнились и рассказы соседок о военном лихолетье. Для меня оно было вроде былинных воспоминаний, хотя нас отделяло всего-то два десятка лет, и были живы все свидетели той поры. Так вот, соседки помнили те времена, когда городской водопровод не действовал, был разбомблен, и воду ходили брать из Сунжи. Я при этих словах всегда морщилась, вспоминая густую суглинистую взвесь, расцвеченную радужными разводами нефтепродуктов, и море мусора, плывущего в бурлящей воде. Но старожилки говорили, что река в те годы была намного чище. В том плане, что мусор и отходы в реку не бросали, не было их, отходов этих. Все шло в дело. А что вода была глинистая, так ее отстаивали, процеживали и пили. Что поделаешь, если путь реки пролегает через глинистые слои. Не всегда горные реки бывают кристально-чистыми. Разве что  там, где только зарождаются из горных ледников.

     Впрочем, к моему повествованию это отношения не имеет. Так вот, трек для меня, да, думаю, и для всей детворы тех лет, был чем-то вроде сказки. Через металлические врата мы попадали в совсем другой мир, отличный от повседневно окружавшего нас.

     В этом, ограниченном водной преградой волшебном мире все было удивительно и празднично. Ровные дорожки, укрывшиеся среди вековых деревьев, фонари с отражающими тарелками, подвешенные в центре перекинутых через дорожки арок, покрашенных в голубой цвет, многочисленные удобные лавки и… на перекрестках дорожек передвижные тележки продавцов газировки и мороженого. Это было то чудо, ради которого хотелось бесконечно оставаться в этом волшебном месте.

     Над городом зной, нестерпимая жара, все стремятся укрыться в любой тенистый уголок, а в треке дорожки укрыты раскидистыми кронами акаций, кленов, белолисток, тополей, еще каких-то деревьев. От Сунжи веет прохладой.
И тут же рядом, совсем близко, стоят и торгуют газировкой женщины с кружевными ободками на головах, которые взрослые почему-то называют наколками, наверное, потому, что их прикалывали шпильками или невидимками, чтобы они держались на прическах. И к этим тележкам тянется нескончаемая очередь желающих утолить жажду. Правда, у лоточниц в ассортименте было не более двух видов сиропа, но какое это имело значение? У них всегда была холодная шипучая вода, потому что рядом с тележкой высились обычно два голубых баллона с газом. А в памяти у меня сохранились полустертые детские воспоминания и о том времени, когда эти баллоны были укрыты  белыми тканевыми чехлами.

     Весело струилась вода из врезанных в тележку моек для стаканов. Стеклянные, граненные, с верхним ободком, они по десятку стояли на эмалированном подносе кверху дном, ожидая очереди, когда в них с шипением ударит газировка, взбивая над граненым краем пузырящуюся пену. А тетка в таком же, отделанном кружевом фартуке, как и наколка на голове, споро перемывала использованные стаканы и вновь ставила на поднос. И вода от мойки стекала на дорожку, нескончаемым ручейком бежала куда-то в неведомую вдаль, но так и не успевала добраться, съедаемая ярким и жарким солнцем.

   А рядом, меж двух аллей, располагались аттракционы. Мне больше всего нравилась карусель. Детей усаживали в двойные металлические корзинки, это позже они стали одинарными. Потом карусель начинала двигаться, набирала скорость. Под действием ускорения корзинки разлетались в стороны. И вот уже под ногами сидящего на карусели пролетают стоящие в очереди люди и облокотившиеся о решетку родители, ждущие катающихся на карусели детей. И это так здорово! Я зажмуривала глаза и плыла в своем  воображении куда-то в сказочные дали…

    Помню, однажды в жаркое воскресенье нас с братом родители повели в трек. Было душно. Ни ветерка. Но под сенью деревьев все же было не так томительно. Родители понимали, что детям нужна разрядка, нужно что-то радостное, потому терпели неудобства погоды. Это было то время, когда нас еще одних не сажали на карусель. Мы только начали кружиться, корзинки разлетелись в стороны, словно юбка солнце-клеш у танцующей девочки, как вдруг раздался сильный громовой раскат. И вслед за этим хлынул проливной дождь, словно кто-то сверху, с небес, опрокинул бочку с водой. Карусель тут же отключили, а все сидевшие в корзинках, ринулись под деревянный  настил, спасаясь от хлещущих струй воды. Но все равно, все оказались вымокшими до нитки…

    Рядом с каруселью располагались воздушные лодки. Но я никогда на них не каталась. Когда было желание – не хватало сил раскачать лодку. Когда появились силы – пропал интерес.

    Я могу бесконечно перечислять аттракционы. Каждый год появлялось что-то новенькое. Наверное, потому, что я взрослела, и в круг моих интересов вовлекались все новые впечатления.

    Особые слова о зеленом театре. Это чудо поразило мое воображение едва ли не больше, чем просмотр в драмтеатре имени Лермонтова спектакля по сказке Пушкина «О мертвой царевне и семи богатырях». Оба они оставили в моем сердце неизгладимые зарубки.

    Так вот, о зеленом театре. Располагался он в южной части парка под открытым небом. Его сцена сверху была увита дикорастущим плющом, который заполонил и стены, огораживающие  места для зрителей, амфитеатром спускающиеся вниз. Там проходили концерты, и работал он в основном вечером для взрослых.

     Но меня поразил даже не сам этот театр, а то, как он был оформлен. Запомнилось, что в его пределах бродили невиданные птицы, почему-то неожиданно распахивающие свои длинные хвосты, и они превращались в огромные китайские веера. Потом, уже позже узнала, что это павлины.

     Вечерами в треке играла музыка на танцплощадке. Музыканты сидели под полукруглой крышей, которую все называли ракушкой, а на площадке перед ней танцевали пары. И эта музыка была слышна за три квартала, даже возле нашего дома. А соседки после трудового дня на своих огородах выходили со скамеечками и усаживались в кружок возле какого-нибудь дома, и начинались разговоры и воспоминания о том, как было здесь до войны… И эти воспоминания уводили меня куда-то в необозримое далеко. И хотелось побывать там и посмотреть, как же жили раньше, и чем та жизнь отличалась от нынешней…


    В потайную комнату стремительно ворвалась тонкая фигура то ли женщины, то ли подростка в спортивном костюме и модных кроссовках и бейсболке с козырьком, почти полностью закрывающим лицо.

    -- Как гости? Все приглашенные прибыли? – прозвучал нетерпеливый вопрос.
Высокий, статный мужчина в восточном наряде и чалме почтительно встал и, приложив руки к груди, склонился в приветствии.
 
    -- Все на месте. Наиля развлекает их. Скоро начало бала.

    -- Чтож, прекрасно. Как наши особые гости?

    -- Восхищены и озадачены.

    -- Ну, пусть и дальше остаются в неведении…

    -- Кое-кто жаждет общения по вопросам бизнеса. Думаю, пора ими заняться…

    -- Ты прав, Саид. А как себя чувствует наш основной гость?

    -- Он еще не прибыл… А вот наш партнер со своими друзьями начинает проявлять любопытство. Пошел бродить по окрестностям. Как бы  раньше времени не сорвал представление…

    -- Думаю, его надо отвлечь встречей с соратниками по бизнесу… А статистов займите пока танцами и угощением…



     Мы шли вдоль берега реки, довольно широкой, и, судя по всему, глубокой. На той стороне виднелись заросли деревьев и кустарников, кое-где стволы накренились к воде, открывая вид на дорожку, тянущуюся вдоль берега. Дальше сквозь деревья проглядывало крашеное голубой краской деревянное здание то ли веранды, то ли садового домика с полукруглыми арочными окнами.

     Алексей вдруг фыркнул.

    -- Великолепная имитация. Помнится, в годы младые, я в таком же павильоне в треке играть в шахматы ходил, потом с ребятами на берегу Сунжи на таких же склонившихся стволах сидели… Что это? Намек на что-то?

    Ясонов мгновенно набычился, стрельнул глазами в стороны, сделал знак рукой. И тут же появились из ниоткуда двое накачанных охранников.

    -- Я же предупреждал, что приглашение странное, а потому опасное…

    -- Не опаснее, чем все другие… Вот только почему на глаза попадаются знаки, которые напоминают о прошлом? С чем из былого они связаны?

    Тут к нам по хорошо утрамбованной тропе на вычищенной до блеска лошади подскакал хозяин этого роскошного имения все в том же восточном костюме. Не обращая внимания на выступивших вперед охранников, он почтительно поклонился, отчего у меня возникло ощущение театральности и иронической напыщенности.  Как от второсортного костюмированного фильма прошлых лет, повествующего о событиях двухсотлетней давности из жизни высшего света.

   Лепилов молча кивнул головой, ожидая продолжения.

    -- Алексей Александрович, я рад, что вы нашли время для осмотра наших владений, но… --  хозяин имения на мгновение запнулся, потом  бесстрастным голосом с неживыми металлическими  нотками продолжил, -- мы предполагали до начала бала провести небольшое совещание, как и договаривались.

    Тут он взглянул на меня и добавил:

    -- Думаю, вашей спутнице там будет неинтересно. Почему бы ей не вернуться в дом и приступить к одеванию?

    Алексей тоже повернулся ко мне, в сомнении оглядел с ног до головы и проронил:

    -- Действительно, Ксения, иди-ка ты в дом. Мы  с тобой потом погуляем в том парке…

    -- Уверен, вам там понравится. Но всему свое время…-- подтвердил и хозяин поместья.

    Лепилов кивком остановил Ясонова, указав на меня взглядом. Я поняла, что в мои обещания он не верит и потому оставляет охрану при мне.

    Хозяин спешился, бросил поводья появившемуся из-за деревьев работнику, жестом пригласил Лепилова следовать за ним, и они скрылись за поворотом тропы.

     -- Идемте, Ксения Андреевна, не стоит расстраивать Алексея Александровича, -- произнес Ясонов, все еще глядя вслед ушедшим. Казалось, он готов был броситься за патроном, но сдержал себя. Более того, жестом остановил обоих охранников и приказал возвращаться в дом.



    В своей комнате я с помощью девушки облачилась в платье с кринолином и очень глубоким декольте, которое можно было задекорировать воздушным шарфом. Потом девушка долго колдовала над моей прической, взбивая локоны, подкалывая шиньон, сбрызгивая лаком. Потом была заключительная процедура – макияж. Сама я стараюсь косметикой не пользоваться. Много лет назад использование некачественной туши для ресниц наградило меня аллергией. Потому, закрыв глаза и отдавшись во власть  умелых рук, просто понадеялась, что эта косметика мне не навредит.

    Девушка оказалась хорошим специалистом. Это подтвердило мне и отражение в зеркале. Из рамы на меня взирала незнакомка в костюме  высшего света восемнадцатого века, каким его представляют себе создатели костюмированных фильмов. Мне визажист явно польстила, сократив возраст лет этак на …дцать.
Но вот проведены последние манипуляции, приколот последний цветок, как заключительный штрих в наряде. Девушка оценивающе осмотрела меня и предложила проводить вниз.

    В большом зале, предназначенном для танцев, уже собралось довольно большое общество дам в старинных платьях и мужчин в смокингах и галстуках бабочках. Отважившихся нарядиться в одежды, соответствующие эпохе дамских нарядов, было немного.

    Церемониймейстер на входе во всеуслышание объявил мои данные прежде, чем я прошествовала в зал. Несколько человек повернулись в мою сторону, но чисто из любопытства, так как моё имя никому ничего не говорило.

    Случайно я обратила внимание на сидящую в кресле даму под вуалью. Что-то в её подагрических пальцах, тщательно скрываемых под длинными бальными перчатками, проглядывало смутно знакомое. Дама взмахнула веером и под его прикрытием что-то быстро сказала склонившейся к ней молодой женщине. Та с любопытством и некоторым пренебрежением оглядела меня и отвернулась.

   Между тем ко мне подошел юноша в наряде морского разбойника прошлых веков. Предложил свою руку и в манере тех лет картинно сопроводил меня к свободному креслу. Я поблагодарила, юнец картинно раскланялся. И я в душе усмехнулась пародийности момента. Никогда не предполагала оказаться на костюмированном балу.

    Постепенно зал заполнялся народом. Гостей было не меньше сотни. Вот церемониймейстер известил о прибытии наиболее значимых фигур. Многих я не знала, но кое-кто из них часто кочевал по страницам светской хроники.

   Мгновенно  из задних рядов зала появились репортеры. Засверкали фотовспышки, замелькали микрофоны с знакомыми новостными логотипами. Посыпались вопросы. Словом, на какое-то время бал превратился в банальное телешоу.

   Светские тусовщицы и примелькавшиеся зрителям  завсегдатаи многочисленных телепередач тут же наперебой занялись раздачей интервью, приглашенные популярные артисты эстрады начали требовать своей доли внимания.

   Я решила, что появилась возможность тихо испариться с этого шумного праздника напыщенной тусовочной жизни. Но мои поползновения были резко пресечены. За моим ухом прозвучал шепот Алексея:

    -- Даже и не мечтай. Сиди и смотри.

    Как и когда мой приятель оказался в зале, я не заметила. По крайней мере, информации о его появлении на входе не прозвучало. Рядом с ним стоял неизменный Ясонов, со скучающим видом оглядывающий публику.

   Дальше были танцы. Старинные и современные, перемежаемые музыкальными номерами в исполнении популярных артистов. Меня раза два пригласили на вальс незнакомые  мужчины, но  большую часть времени я сидела в кресле, полускрытая толпящимися любителями поглазеть на выступления прибывших артистов.




   Екатерина Ивановна, белея от вспыхнувшей ярости, с ненавистью оглядывала входящих в зал гостей. Она уже прокляла тот час, когда согласилась поехать на этот бал. Но очень уж убедительны были доводы пригласителя. Тем более, что между строк проглядывало обещание уладить кое-какие моменты в сложившейся неприятной ситуации с бизнесом и делами семейными. Был даже намек на возможность решить вопрос с освобождением мальчика.

   Обсудив все обстоятельства данного приглашения с дочерью, Екатерина Ивановна дала согласие. Тем более, что попасть на костюмированный бал в наше время почти нереально. Слишком прагматичными стали те, кто имеет  возможность организовать подобные шоу.

   Елена с некоторым скепсисом отнеслась к рассуждениям матери. Ей хотелось развлечься, на какое-то время отрешиться от той лавины проблем, что обрушились на нее в бизнесе. В отличие от матери, она не надеялась разрешить их с помощью каких-то мифических доброжелателей. По своей внутренней сущности понимала, что ни благородства, ни взаимопомощи в бизнесе ждать не приходится. Тут каждый, как в джунглях, стоит сам за себя. Не успеешь отреагировать, на мгновение зазеваешься, и тебя тут же проглотят. Потому лучше глотать самому, упреждая противника на шаг, на два… Так она всегда и поступала. И выигрывала. А кто проигрывал, тот был сам виноват… Сейчас она оказалась в роли жертвы, значит, где-то проглядела, расслабилась, подставилась… Но… она соберется с силами, она еще поборется…

   Екатерина Ивановна, сидя в кресле недалеко от входа в зал, с интересом разглядывала входящих гостей. Неожиданно, услышав очередное имя, невольно вздрогнула. Внимательно присмотрелась к его обладательнице.
 
   Да это же та детективша, которую ей порекомендовал выживший из ума Ткаченков. Она тогда была в некотором трансе и согласилась на встречу с этой интриганкой. Надеялась, что ее связи помогут в освобождении Кирилла. Но эта мужланка решила, что ей все дозволено. Стала влезать в дела, которые ее не касались. Хорошо, что следы тогда быстро замели. Но… неприятности все-таки принесла. И тревогу подняла… Чего стоит проверка в спецдетдоме… Сколько пришлось поволноваться, какой откат дать заведующей… А потом этот взрыв… Правда, проверенные люди, проведя негласное расследование, доложили, что ее в то время там не могло быть, потому что находилась под наблюдением в другом месте. Но кто ей помешал бы дать распоряжение через третьих лиц? Впрочем, с таким прикрытием, как ее этот олигарх, можно что угодно творить.
Наталья Ивановна с ненавистью проводила взглядом презренную мужланку.
 
   -- Ты посмотри только на эту вырядившуюся гусыню, -- скрывая лицо за веером, прошипела стоящей рядом дочери, -- ни рыла, ни повадок, а туда же, в калашный ряд… Как надоели эти подзаборницы, это быдло, так и прущееся в светское общество…

   -- Ах, оставь, мама, сейчас оно только из этого отродья и состоит. Порядочных и родовитых среди этих нуворишей не найдешь. Сплошной криминал. Чуть пообтерлись, и уже в дамках. А эти чинуши? Да по ним по всем тюрьма плачет… Одни грабят, а другие их крышуют… Так что свой свояка видит издалека. Что тебе далась эта корова?

   -- Да это же та детективша, что приезжала ко мне с Николаем Семеновичем. Думала, этот старый пень действительно кого-то умного привезет. Так нет же. Сам дурак, и такую же нашел…

   -- Брось думать о ней… А то давление подскочит…

   -- Нет, представь, эта деревенская бабища, оказывается, в приятельских отношениях  с господином Лепиловым…

   Екатерина Ивановна все никак не могла успокоиться. Она то и дело поглядывала в ту часть зала, где в кресле сидела ненавистная ей персона. Больше всего возмущало, что наряд у той был богаче и красочнее, а выглядела она моложе и стройнее. А еще больше вызывало злость и ненависть то обстоятельство, что вокруг этой дамы так и вились какие-то мужчины. То ее приглашали танцевать, хотя вот Леночку еще ни один не заметил, то подносили ей какие-то угощения…

     Потом на некоторое время ее внимание было отвлечено прибывшими знаменитостями. Екатерина Ивановна не преминула сказать несколько колкостей в адрес устроителей бала, на ее взгляд, допустивших бестактность в отношении матери и дочери, бросив их в толпе нуворишей разного толка, не оценивших их значения в высшем обществе…

   Но Елена была довольна. Она увидела кое-кого из нужных ей людей и теперь прикидывала, каким образом  с ними сблизиться.

   Между участниками бала порхали молоденькие стюарды с подносами, уставленными прохладительными напитками, вазочками с мороженым, фужерами с шампанским. Екатерина Ивановна отважилась отпробовать все угощения. И тут критиковать было нечего. Шампанское было отменное, дорогое. Это она вынуждена была с чувством знатока признать. Мороженое в хрустальных вазочках, оформленное в виде трех разноцветных шариков и щедро посыпанное тертым шоколадом, навеяло воспоминания молодости, что с ней бывало довольно редко. Постепенно настроение у нее наладилось, она отдалась чудесной музыке, с удовольствием рассматривала кружащиеся пары и уже считала, что время провела не зря, хотя и без особой пользы для дела.





    Бал набирал обороты. Гости все чаще выходили на лужайку перед дворцом, чтобы охладиться и подышать свежим воздухом.

     То и дело создавались стихийные компании по интересам. Елена Тихонова уже умудрилась примкнуть  к одной группке любителей покурить. Не зря ведь в свое время научилась так элегантно и небрежно брать сигарету, пускать кольца из дыма, не вульгарно, а очень эстетично и виртуозно. Чем вызвала шквал восторженных откликов от мужской части зрителей.

    Неожиданно она наткнулась на взгляд, полный ненависти, и чуть не подавилась дымом. Уж очень этот взгляд был чем-то знаком и даже пробуждал какие-то воспоминания. Но, неудачно затянувшись, она была вынуждена выскочить из круга зрителей и отойти в сторону, чтобы прокашляться. Такого с ней не случалось много лет. Так осрамиться.

   Она опять глянула в ту сторону, откуда поймала этот взгляд, и почувствовала неприятную испарину. Под кроной какого-то заморского дерева, вместо листвы покрытого сплошным облаком розовых цветков, стоял ее муж, Михаил Семибратов. Она уж и не ждала, что когда-нибудь увидит его. Прежнее чувство собственницы мгновенно всколыхнулось в душе. Она его ненавидела, когда он был неряшлив в своем алкогольном сумасшествии. Но сейчас это вновь был лощеный и пышущий здоровьем мужчина, притягательный для женских глаз. И у нее вновь, как и прежде, от злобы стянуло горло. Опять этот ловелас смотрит на сторону, опять не видит в ней женщину, не ценит ее успехов. Это было непереносимо. Она готова была своими руками задушить его, лишь бы не видеть этого удивленно-вопросительного взгляда, брошенного не на нее, а куда-то в сторону.

    Елена подскочила к Михаилу с требованием объясниться, каким образом он здесь, и что все это значит, но тот, лишь равнодушно скользнув по ней взглядом, отвернулся, словно не узнавая.

   Тут же, рядом с ним появилась его мать Елизавета Петровна. Она брезгливо обошла оторопевшую от такого невнимания Елену и взяла сына под руку. Что-то сказала ему, и они оба пошли в зал.

   Бал был в самом разгаре. Пары кружились в вихре вальса. И в этой круговерти трудно было отыскать кого-то из знакомых. Но это было и не нужно. Потому что тут же, у входа, Елену подхватил и утянул в танцевальный круговорот один из новых знакомых. Он представился топ-менеджером  модельного агентства. Увлек ее разговорами о тенденциях в современном модельном бизнесе. И вскоре она уже не думала о Михаиле. Действительно, что он для нее? Отработанный материал. Вряд ли после стольких лет беспробудного пьянства в его голове родятся новые современные идеи…




   Я откровенно скучала. Слишком много незнакомых. Не с кем поговорить. Алексей куда-то испарился, а с ним, естественно, и Ясонов.
Исчезнуть незаметно было невозможно. Протискиваться сквозь строй разгоряченных танцоров посчитала для себя глупым. Обязательно кто-то прицепится с какой-нибудь плоской шуткой, на которую не смогу найти достойного ответа и буду чувствовать себя все время ущемленной в чувствах. А мне этого не хотелось. Раза два подходили молодые люди с приглашениями на танец. Но разговора не получалось. Все думала, куда запропастился приятель со своим охранником. Я ведь здесь была исключительно в качестве их приставки,   не больше, не меньше. Все их разговоры меня не интересовали. Хотелось вернуться домой, забраться на диван с хорошей книгой или с ноутбуком и заняться тем, что меня интересует…

    Неожиданно к моему креслу протиснулась, я даже глазам не поверила… Наталья Ивановна, протеже Николая Семеновича. Мне показалось в начале бала, что я ее видела, но потом решила, что обозналась. И вскоре забыла…

    -- Как вам, Ксения Андреевна, этот бал? – осведомилась она, оглядываясь в поисках стула. Из толпы появился стюард и тотчас придвинул ей кресло.

    -- Я не любительница подобных мероприятий, Екатерина Ивановна.
 
    -- Каким же образом вы здесь оказались? – полюбопытствовала она, впрочем, без всякого видимого интереса.

    -- Так уж случилось, -- не стала вдаваться в подробности и я.

    -- Что-то вашего приятеля не видно.

    -- Развлекается.

    -- Что же это вы не следите? Так ведь могут и увести, -- усмехнулась она. – Впрочем, нам с вами, в нашем возрасте, уже не до похождений. То ли дело молодежь. Вот моя Леночка, к примеру.

   Я в душе аж взвилась от такого нахальства. Как это она ловко. С улыбкой и показной доброжелательностью нахамила, и ничего ответить не могу. Приравняла меня к себе по возрасту. Хотя отлично знает, что я училась с ее дочерью в параллельных классах. Умеют же некоторые вот так запросто оскорбить человека и потом с презрением выслушивать его неумелые оправдания и доказательства…
Впрочем, я заниматься такой ерундой не стала. Тем более, что мгновение спустя за спиной послышался характерный прононс приятеля:

   -- О, Ксения, у тебя и здесь появились знакомые?

   Екатерина Ивановна встрепенулась, вся подобралась, ухватив меня за руку своими упрятанными в кружевные перчатки пальцами, тут же попросила, хотя голос прозвучал как приказ:

    -- Ксения Андреевна, представьте меня молодому человеку…

    Сколь бы не было мне неприятно, а пришлось провести процедуру представления. Зачем это нужно Алексею, я не понимала. В отличие от меня он мог одной-двумя фразами осадить любого назойливого незнакомца. Взглянув на него, вдруг заметила за личиной приветливого и галантного кавалера холодный и презрительный прищур глаз. И предпочла ничего не говорить.

    А приятель вдруг рассыпался перед моей соседкой бисером комплиментов. В результате прозвучало предложение на медленный танец.

    -- Ах, что вы, Алексей Александрович. Нам ли соперничать с молодыми. Мы с Ксенией Андреевной здесь по-стариковски посидим, поговорим, а вы бы пригласили мою Леночку. У вас и темы для разговоров будут общие…

   Но Лепилов склонился в галантном поклоне и предложил Екатерине Ивановне свою руку со словами:

   -- Любезная Екатерина Ивановна, что мне молодежь. Я предпочитаю беседы со зрелыми, умудренными опытом дамами…

    Вскоре приятель уже вел в танце свою партнершу, умело обходя препятствия и соблюдая все обязательные фигуры танго. Умеет он, когда захочет, пустить пыль в глаза.

    -- Ну, что приуныли, Ксения Андреевна? – склонился над спинкой моего кресла Ясонов. – Как вас  эта старая кочерга-то? А?

    -- Некоторым очень приятно за счет других почувствовать свое превосходство…

    -- Нужно уметь давать отпор… Держите, вот, мороженое…

   Валерий Яковлевич словно из воздуха откуда-то из-за спины вытащил хрустальную вазочку с шариками лакомства. Мне действительно хотелось чего-нибудь холодненького. Я с удовольствием наслаждалась мороженым и наблюдала за приятелем.

    Екатерина Ивановна не оставила попыток свести Алексея со своей дочерью. Вскоре она довольно умело подвела его к Елене и познакомила. Судя по тому, как тот склонился к руке дочери, он и там одарил новую знакомую россыпью комплиментов.


 
    Марина Станиславовна времени даром не теряла. Бал балом, но если среди гостей появились фигуры, полезные для бизнеса, нужно действовать.

   Она никому не  говорила, но в последнее время постоянно ощущала какую-то тревогу и не могла понять, с чем она связана. Бизнес развивался нормальными темпами. Ее бутики и фитнес-клубы для пресыщенных жизнью и деньгами жен богатых бизнесменов, не знающих куда деть свободное время, были востребованы и процветали. Вип-бордели для мужчин, желающих чего-нибудь погорячее, постоянно пополнялись миленькими и наивными девочками и мальчиками из провинции. Правда, большинство из них пришлось вывести за пределы столицы, чтобы не мозолить глаза чересчур рьяным поборникам чистоты и нравственности. Но все это щедро оплачивалось из бездонных карманов чиновников всех мастей и богемной верхушки. Отдельной категорией шли туристы из-за рубежа. Но Марина Станиславовна уже предприняла некоторые действия и открыла несколько таких развлекательных предприятий и за границей. Конечно, не афишируя себя в качестве владелицы. Зачем дразнить пуританствующих жителей запада известием о принадлежности борделей к российскому бизнесу. Это все равно, что красной тряпкой махать перед мордой разъяренного быка.

    И все-таки, что-то тревожило. Какие-то звоночки предупреждали ее из недр подсознания об опасности. Потому на балу надеялась встретиться с одним высокопоставленным завсегдатаем тайного борделя. Обретался он в верхах и на престижной должности, умел расположить к себе высшее руководство, вовремя слить  нужную информацию на чересчур  праведного работника органов, случайно получившего сведения или подтверждения о похищении или продаже детей в сексуальное рабство или  узнавшего о существовании таких заведений, что в любом случае могло грозить громкими  разоблачениями. Этот завсегдатай очень часто помогал Марине выпутываться из сложных ситуаций, любым способом сохранять свой бизнес.

    Марина Станиславовна  оглянулась в поисках своего мужа. Тот, как всегда был в своем репертуаре: обретался в кругу нескольких девиц, откровенно и восторженно приветствующих нового модного певца. Она снисходительно усмехнулась и отвернулась. Незачем тревожить своими проблемами Вадима. Она привыкла сама их решать.

   Своего доброжелателя она найдет чуть позже. Но прежде надо спокойно разобраться в том, что ее так встревожило.




                Глава третья.

                Боль утраты.


     Она смотрела на последние всполохи заката. Издали, из главного дворца доносились звуки музыки: там веселились гости. Ей было не до веселья.  Голову опять стиснул обруч боли. Она знала, что после того, как он спадет, ей придет просветление. Так бывало уже не раз. Многое из того, что кажется сейчас невыполнимым, получит свое разрешение. Вот только на этот раз облегчения не будет.

   «Вот и свершилось. Я встретилась со своими врагами, с теми, кто хотел лишить меня жизни, лишить всего ради каких-то своих сиюминутных прихотей. С теми, кто лишил меня самого дорогого, что есть на свете – моего ребенка, отнял возможность иметь других детей. Пришло время расплаты», -- пронеслось в голове. Но смерть, мгновенная смерть – это слишком милосердно для тех, кто погрузил ее в ад боли, ненависти и постоянной памяти о том, что с ней произошло…

     Обруч боли стал ослабевать, но она по-прежнему стояла на чердачном балконе большой конюшни, смотрела в сумеречную даль, где исчезали последние искры заката, пока еще окрашивающие своим светом края облаков. Сейчас ей было не до красот окружающего мира. Вновь, как и сотни раз до этого, в памяти всплывали воспоминания того, как она прощается с маленьким Сережкой, а мама успокаивает, что все будет хорошо, малыш и не заметит, как пролетит время, и она вернется… Она вернулась. Но… где ты, мама, с той твоей великой уверенностью, что с  дочерью ничего не случится? Где ты, отец, так поддерживавший меня в трудные минуты? Где ты, мой Сержик?

   Сердце вновь полыхнуло болью, словно взорвавшись от переполнявших  ее чувств.

    В памяти вновь завертелся калейдоскоп воспоминаний. Они налагались одно на другое, переплетались, создавая удивительные картины.

    Вот они в клинике вместе с Саидом. Сколько мук пришлось претерпеть. Но оно того стоило. Она хотела вернуться к своему сыну и родителям здоровой и красивой. Это чувство грело ее, позволяло превозмогать страшные мучения. Сколько их было, этих операций? Она и не помнит. Рядом всегда был Саид. Она уже знала, что он тоже русский, попавший в плен во время боевых действий в Афганистане, проданный в рабство в один из элитных борделей для пресыщенных вседозволенностью богачей. Там его и нарекли Саидом. Там ему покалечили лицо, пытались низвести до положения безмолвной и безропотной скотины, выполняющей требования господина по первому щелчку. За каждое непослушание следовало жестокое наказание…

   Кто он, откуда? На все эти вопросы Саид никогда не отвечал. Сказал, что еще в застенках у моджахедов забыл все, что знал о родных. Он не вспоминал и о своем друге Сергее, ее брате.
 
   Долгие годы реабилитации. За это время она смогла продумать, а потом и осуществить основную концепцию своей грядущей империи. Это ведь совсем несложно, если есть деньги. А они приходили к ней, как только появлялась в них нужда. Она вдруг вспоминала, вернее из подсознания выплывали какие-то неведомые ей сведения, цифры и то, какие манипуляции необходимо провести для получения средств. Вначале она страшилась своих таких познаний, но потом приняла их как данность. Приняла с сознанием того, что высшие силы хотят ей помочь вернуться на родину, к своим родителям и сыну.

   Она вырвалась в Россию, как только смогла. Страна была уже совсем не та, которую она помнила и любила. Теперь она больше напоминала пародию на западные государства. Города превратились в огромные барахолки, где продавалось буквально все, от вещей до собственной жизни. Улицы заполонили бомжеватого вида люди, чумазая детвора. И все что-то выпрашивали, предлагали купить, погадать, могли мгновенно выхватить из рук вещи и тут же раствориться в толпе.

   Приехала в деревню, где жили родители, и не узнала знакомые места. Какой-то крутой делец скупил все окрестные земли и стал строить дома для богатых. Местных жителей под любыми предлогами из родного жилья выселяли, а на месте деревенских домов возводились элитные коттеджи, вычурные и безликие в своей помпезности и кричащей показушности…

   Ни родителей, ни сына она не нашла. Не у кого было спросить, куда они уехали. Тогда она сломила гордость и поехала по адресу, где обитала  в прошлой своей жизни. Надеялась, что родители с сыном перебрались в город, что те, кто ее предал и продал, что-то знают о дальнейшей судьбе ее родных.

   Но и там ее ждало разочарование. В квартире жили  незнакомые люди.  Они оказались отзывчивыми, несмотря на страшные времена, когда любая встреча или откровенность с незнакомым гостем могла стоить жизни, и сообщили ей, что квартиру приобрели через риэлтерскую контору, потому о прежних жильцах ничего не знают. Посоветовали спросить у одной из старожилок дома. Старушка должна помнить о прежних жильцах. Она в доме работает консьержкой.

   Ею оказалась довольно неприятная и желчная Лидия Петровна, в былые времена яростно завидовавшая успехам соседей и распространявшая обо всех придуманные ею же сплетни. А потом с восторгом смаковавшая все подробности, каждый раз их наполняя новыми скабрезными подробностями. Наташа не любила ее и боялась. Но все это было в той далекой, потусторонней жизни.

    -- А вам зачем? – на вопрос о прежних жильцах квартиры недовольно спросила Лидия Петровна. Она за прошедшее время почти не изменилась, разве что еще больше высохла и пожелтела. Пожевав немного губами, словно в раздумье, промолвила: -- Всякие сведения имеют свою цену…

    Гостья молча достала сумочку, покопалась в ней, выискивая деньги. Обычно она не брала наличные: там, где жила последние годы, в ходу были кредитки. Но, отправляясь на поиски, взяла с собой несколько купюр.
 
    Консьержка, увидев в сумочке знакомые зелененькие бумажки с портретами заморских правителей, тут же поджала губы, ожидая продолжения.

    Гостья выудила из небрежно свернутой пачки одну купюру. У старухи загорелись глаза:

    -- Что вы хотели узнать?

    -- В той квартире жила Наталья…

    -- Ну, жила. А вам она зачем?

    На беспардонность вопроса гостья не смогла сразу найти ответа. Как объяснить старухе, почему ее интересует судьба  близких Наталье людей. Потом вспомнила, что в тот период к ней часто приходили с заказами на пошив одежды.
-- Несколько лет назад я заказывала Наталье платье. Тогда оно произвело  фурор среди подруг. Сейчас мне просто необходимо сделать что-то необычное, вот и вспомнила о ней…

    Старуха с недоверием взглянула на незнакомку. Хотелось наговорить гадостей про ту самую портниху и ее работу. Но сдерживало сомнение, а вдруг обидится и не даст уже вытащенную купюру. Эх, несколько годков бы раньше, когда сынок еще был в силе, она бы не унижалась ответами перед этой гусыней с набитым деньгами ридикюлем. Он бы встретил ее в тихом уголке… Но сын спился, из квартиры не выходил, предпочитая донимать мать требованием принести чего-нибудь выпить. Потому она пригасила в глазах огоньки ненависти и жадности…

   -- Поздно вспомнила… Нету ее. Уж лет пять как пропала. Говорили, что поехала в круиз и там осталась. Хахаля там себе приискала… хи-хи-хи… А тут ее приятельница Алена, еще та шлындра, сразу же сожителя Наташкиного и прибрала к рукам… Да-а, а потом и квартиру продала. Говорили, что и ателье Наташкино прихватила…

   -- Скажите, а родители Наташины здесь были?

   -- А они тебе зачем?

   -- Ну, может, они знают, где она?

   -- Чего не знаю, того не знаю. И так много наговорила, не расплатишься, -- старуха откровенно указала взглядом на купюру. Незнакомка молча протянула заготовленную бумажку и вышла из подъезда.

    Зря она завела этот разговор с Лидией Петровной. Ведь знала же, что та, даже если и будет что-то знать, никогда не скажет. Вдруг вспомнилась баба Валя из соседнего подъезда. Добрая, отзывчивая женщина. Как же она забыла о ней. Вот с кем надо было поговорить.
 
     Она быстро вошла в подъезд и не увидела, как из только что покинутого ею вышел обрюзгший субъект с костылем. Он оглядел окрестности и крикнул внутрь:

     -- Ну и где она?

     Следом за ним из подъезда показалась старуха. Она зыркнула взглядом по сторонам и качнула головой:

    -- Ох, и хитра. Никак на машине приехала и сразу удрала… Хотя, что ей торопиться? Очень уж о Наташке узнать хотела… К чему бы это? Да, ладно… Думаю, еще придет… тогда уж и…

    -- Надо было в квартиру пригласить. А то, сначала отпустит, а потом локти кусает… -- зло бросил мужчина и привычно приказал: -- дай на бутылку. Неча было будить. А то теперь не усну.
 


    Баба Валя за последние годы заметно сдала. На стук в дверь открыла, даже не спрашивая, кто пришел. Считала, что поживиться у нее нечем. Это знали все окрестные бандюки и наркоманы. Квартира давно переписана на дальнюю родню. А все ценное, что было нажито в прежние годы, давно продано, когда заболел муж и были нужны деньги вначале на операцию, а потом на похороны. Пенсии хватало лишь на минимум продуктов, чтобы только не умереть с голоду. Благо троюродный внук, откровенный пройдоха, который и уговорил ее переписать на него квартиру, взял на себя оплату коммунальных услуг, а то бы померла с голоду.

    За дверью стояла стройная, ухоженная, так и искрящаяся благополучием и сытостью незнакомка. Ее изысканности не скрывала даже простенькая одежка. Чувствовалась порода.

    -- Здравствуйте Валентина Егоровна, -- произнесла незнакомка мелодичным голосом. – Извините за беспокойство, но мне просто необходимо с вами поговорить.

    -- Да какое такое беспокойство. Поговорить можно, отчего же не поговорить. Поговорить я люблю. Проходите в залу, -- предложила хозяйка, пропуская гостью в квартиру.
 
    В комнате, которую хозяйка по привычке назвала залой, стоял продавленный диван, напротив него сервант с несколькими чайными чашками за стеклом, посредине круглый стол, покрытый кружевной вязаной скатертью, кое-где порванной и аккуратно заштопанной. Вокруг стола несколько стульев, в углу старый телевизор, накрытый вязаной салфеткой, и кресло перед ним.

   Гостья с тоской осмотрела комнату. Прошло немного времени, а как все изменилось. Исчезли ковры со стены, с пола и с дивана. В серванте больше нет хрустальной посуды и сервизов – гордости хозяйки. И не потому, что мода на них прошла. В воздухе витало ощущение нищеты и безысходности. Потом она увидела в серванте портрет старика с траурной лентой и поняла, что женщина осталась одна и доживает свой век в нищете.

    -- Присаживайтесь к столу, сейчас я чаю согрею, что попусту разговаривать, -- предложила хозяйка и отправилась на кухню. Там она загремела чайником, послышался хлопок закрывшейся дверцы холодильника, что-то зашуршало. Потом она принесла и поставила на стол кое-какие припасы, достала из серванта две чашки с блюдцами.

    У гостьи захолонуло жалостью сердце. Видимо давно уже никто не посещал эту старую женщину, что она рада любому посетителю, готова угостить его своим последним куском. Вспомнилась мама. Она вот также встречала в самые голодные годы любого пришедшего в гости. Никогда не отпускала без еды забредших в деревню попрошаек. На упреки родных, что самим есть нечего, отвечала: «От сумы и от тюрьмы не зарекайся. Мы не знаем, что дальше будет, может и самим придется вот так ходить по миру. Бог милостив, и нам подадут, как мы сейчас». А про себя, Наташа всегда это знала, добавляла: и Сереже  подадут, если он жив.

    Между тем на столе появился заварочный чайник со свежей заваркой. Хозяйка разлила чай по чашкам, подвинула гостье сахарницу, предложила печенье и пряники.

    --  Угощайтесь, пейте чай. Так что вы хотели узнать?

    Гостья опять поведала о выдуманной причине поисков Наташи.

    -- Что сказать? Странная какая-то история получилась. Наташа девушка была отзывчивая, небалованная, уважительная. Часто мне помогала, да и я ей с мальцом пособляла. Муж у нее мне не нравился. Все что-то тянул с официальной регистрацией, а так он был ничего. Еще у нее две подружки были, злыдни, завистницы. Я ей говорила об этом, да она объясняла, что они одноклассницы, вроде как грех связи терять в чужом городе. Так вот, муж этот ее поехал куда-то за границу. А тут обе эти подружки пристали к ней с предложением поехать в путешествие, в Грецию, что ли. Словом, отдохнуть на море. Говорили -- всего на недельку. Она отвезла своего сына к родителям, а сама поехала отдыхать. А потом… -- хозяйка на мгновение остановилась, задумалась, вздохнула и продолжила как бы через силу, -- потом приехала эта ее одна подружка и сообщила, что Наташа за границей сбежала, сказала, что назад  не вернется. А она, эта вертихвостка теперь выйдет замуж за Михаила законно и что квартира теперь ей принадлежит. Михаил еще не вернулся из своей заграницы, а она уже квартиру продала. Потом уже слухи поползли, что Наташу в том путешествии то ли убили, то ли она утонула. Но никто точно ничего не знал.

   -- А родители Наташи и сын? Они появлялись здесь?

   -- Не знаю, были ли, не были. Я ведь с ними не была знакома. Знаю только по  разговорам, что в то лето пожары были сильные, приезжали вроде бы люди из их деревни сообщить мужу Наташиному, что сгорели они все… Но… Здесь уже были люди чужие. Не знаю, передали ли Михаилу. Простите, что тревожу такими известиями… Что вы побледнели так?

   -- Благодарю вас, Валентина Егоровна, что уделили мне время. Вспомнила сейчас былое. Жалко Наташу. И семью ее жалко…

   -- Но может, это выдумки… Может, все живы, а здесь сплетню пустили…

   -- Может быть, Валентина Егоровна. Но Наташу мне не найти, а платье шить надо. Буду другую портниху искать. Благодарю за чай, -- гостья поднялась из-за стола, попрощалась с хозяйкой и вышла в прихожую. Потом повернулась к следовавшей за ней женщине:

    -- Валентина Егоровна, не сочтите за обиду, что пробыла у вас недолго и не попила с вами чаю. Многое хотелось бы спросить о Наташе, но… услышанное разбередило душу. Я пришлю вам гостинцев с молодым человеком, так вы уж не отказывайтесь. Помяните Наташу и ее родных добрым словом…-- она обняла женщину, на мгновение прижала к себе и стремительно выскочила из подъезда.

   Через некоторое время в дверь вежливо постучали. Валентина Егоровна привычно открыла дверь. За ней стоял  молодой человек с большой корзинкой, накрытой цветастым платком. Он внес корзинку в прихожую, потом сказал:

   -- Бабуль, не открывай никому дверь так, как сегодня. Злых людей стало много. Убить могут просто из интереса.




    Известие, что родители и сын погибли, было ударом в самое сердце. Она тогда, вернувшись в гостиницу, впала в прострацию. Жить  больше не хотелось. В голове стучала лишь одна мысль: заснуть бы и не проснуться.

    Вернул ее в реальность настойчивый звонок телефона. На связи был Саид. Он всегда чувствовал, когда ей было плохо. Саид усомнился в достоверности сведений, посоветовал съездить в места проживания родителей. Может, кто из соседних деревень что знает. Этот простой совет, хотя она  и до этого уже побывала в тех местах и наводила справки, пробудил желание действовать.

   В бывшем сельсовете, который теперь напыщенно именовался сельской администрацией, сидел егозливый и нагловатый парень с замашками то ли бандита, то ли сидельца. На ее вопрос, где и когда она может встретиться с главой сельской администрации, он снисходительно известил, что она уже встретилась. Теперь может изложить свои вопросы.

    Наташа несколько смутилась. Поведение сидящего за столом молодого мужчины не соответствовало тем должностным обязанностям, которые определены для руководителей сельской власти. Вспомнилась Ольга Викторовна. Вот была председатель сельсовета – душа деревенской округи. К ней все шли за советом. Каждому стремилась помочь, подсказать, предложить. А этот… чем он может помочь? И все же… Она объяснила суть причины, приведшей ее в эти края.
Мужчина скривился, словно лимон проглотил:

   -- Что это вас они заинтересовали? Столько лет никого не интересовали, а потом вдруг вспомнили…

   -- Это родители моей подруги. Хотела через них на нее выйти…

   Мужчина стукнул кулаком в перегородку и крикнул:

   -- Эй, кто там, выйди на минутку!

   Из соседней комнаты показалась старушка, в которой Наташа  с трудом узнала Ольгу Викторовну. Старушка смиренно сложила руки на животе, ожидая приказа.

   -- Вот что. Ты, Ольга Викторовна, всех здесь знала раньше, разъясни ей, что, где и как… Да, я в район еду, сегодня совещание у главы, так что больше не появлюсь. Всем говори, что прием буду вести в пятницу.

   Глава сельской администрации взмахом руки выставил и посетительницу, и работницу из кабинета и запер дверь на ключ, а сам направился к выходу.

    -- Ох, и крут ваш глава, -- заметила посетительница. Ольга Викторовна испуганно взглянула на нее, потом втянула голову в плечи и засеменила в свой закуток.

    Наташа сжала зубы – женщина выглядела сломленной и запуганной. Разве такой она была всего несколько лет назад, когда принимала ее в первый раз в своем кабинете? Наташа тогда приехала  покупать домик для родителей.  Цветущая, жизнерадостная женщина, словоохотливая и веселая. Как она расхваливала деревенскую жизнь…

    -- Что вы хотели узнать? – прервал ее воспоминания голос хозяйки закутка.

    -- Видите ли, я ищу свою подругу. Вернулась из Франции, а по старому месту жительства ее нет. Вот и вспомнила о родителях. Приехала сюда, а деревни той нет. Люди же должны информировать, куда выбывают…

   -- Кто вас интересует?

   -- В Красном жили Кобзаревы. Они приезжие…

   Женщина как-то вздрогнула, еще больше ссутулилась.

    -- Долго же вас не было здесь. Лет уж поболее пяти назад, да  как раз, тот год, когда заваруха началась, пожар был большой. Торфяники занялись. Жара была страшенная. Огонь пошел на деревни, а пожарную охрану реформировали, колхоз развалился, тушить было некому… Ну, и полыхнули дома. Ночью это было. Люди выскакивали, в чем были. А про Кобзаревых как-то забыли. Потом, когда уже крыша обрушилась, кто-то вспомнил, что они как раз за день до пожара вернулись из столицы. Утром прибыл пожарный расчет и милиция. Стали проверять, все ли живы. Тогда и узнали, что погибли Кобзаревы и старуха Устинова. Остальные спаслись. Новый хозяин сельхозпредприятия выплатил погорельцам какие-то деньги, кое-кого перевел на центральную усадьбу. Расселили в бывшем детсаду, доме животновода, столовой… А на месте сгоревшей деревни построили дачный поселок…

    -- А… Кобзаревы? Их нашли?

    -- А как же. Милиция поработала. Нашли и захоронили, как положено. За счет сельсовета… Дочь, как сообщили, пропала… Зять, хотя, какой он им был зять, так и не появился…

    -- А мальчик? Наташин сын?

    -- А не было мальчика. Два трупа нашли, больше никого не было.

     -- Как же так?

     -- Не знаю. Ничего не могу сказать… А вам-то зачем это?

     -- Покажите, где захоронены… Кобзаревы?
 
    Ольга Викторовна накинула куртку, хотя на дворе было тепло, заперла дверь сельской администрации и повела странную посетительницу в сторону деревенского погоста. Она не сказала этой женщине, что милицию тогда очень заинтересовал этот пожар в деревне. Но время такое было, что не до расследований. Она показала спутнице один заросший холмик на краю погоста с засохшим букетиком цветов.

    -- Школьники безродные могилки обихаживают, -- пояснила Ольга Викторовна. Потом она тихо покинула это скорбное место. Посетительница еще долго стояла у одинокого холмика.

    Вот и все, что осталось от ее семьи, от той ниточки, что держала ее наплаву в этом жестоком и уродливом мире. Отныне ничто не мешает ей осуществить свою месть. И эта месть будет чудовищной и беспощадной.

   …Месяц спустя к сельскому кладбищу подъехала машина. Рабочие выгрузили памятник, расчистили площадку от зарослей и установили оградку. На памятнике было высечено три  имени…




   Ему опять снился сын. Вот Малыш протягивает вперед ручонки и что-то бормочет свое, детское, неразборчивое. В дверях появляется Алена:

    -- Ты опять с  этим дебилом возишься. На, возьми Кирилла.
 
    Она сует ему в руки упитанного младенца, с упоением сосущего свой кулак. В отличие от светловолосого и какого-то невыразительного полуторагодовалого Малыша этот младенец поражает своей яркостью. Голубые глаза, длинные черные ресницы, ниточки бровей, кудри на голове… Но нет в нем ничего такого, что хотя бы чуть-чуть указывало на их родство. Может потому, что Михаил изначально с неприязнью встретил этот новый комочек жизни. Он никогда не восторгался ни складочками, ни ямочками, ни ужимками младенца и с непониманием взирал на то, как мать и отец, приезжая в его квартиру, с восторгом ворковали над Кириллом, находили какие-то черточки, которые вроде бы напоминали им о Михаиле в младенчестве. И ни разу не подошли к Малышу. А ведь именно он так ярко и откровенно напоминал и чертами лица и повадками своего отца. Но до него никому не было никакого дела. Его никто не брал на руки, не ласкал. Если Михаила не было дома, забывали накормить. Если громко плакал, могли дать затрещину. И все, от ненавистной Михаилу Екатерины Ивановны до прислуги постоянно шпыняли Малыша и обзывали дебилом за то, что не подходил под определенные ими стандарты поведения…

    Михаил не раз проклял себя за то, что не оставил Малыша с родителями Наташи, что забрал к себе. Там он был бы любим и обласкан, здесь же ему приходилось испытывать на себе, что значит быть сиротой.

    Однажды ему пришлось уехать на неделю в командировку. Не хотел. Но Алена, которая не только хитростью забралась в его постель, но и ужом проникла в его бизнес, сделала все для того, чтобы его присутствие на очередной презентации в Германии было необходимым. А когда вернулся, узнал, что Малыш якобы напал  на спящего Кирилла и чуть его не убил погремушкой. Ребенка признали неадекватным. Психиатры посчитали, что он опасен для второго ребенка, и выписали направление в спецучреждение.

    Он устроил тогда в квартире погром, разбил новую дорогостоящую технику, пригрозил, что так же расправится и с младенцем Алены, которого откровенно называл приблудышем. И все для того, чтобы узнать адрес больницы, куда поместили сына. И старуха, и ее дочь Алена откровенно струхнули. Ведь все активы принадлежали семье Михаила, и он в любой момент мог их выгнать из дома, в чем родились. Тогда старуха пошла на хитрость: свозила Михаила в ту больницу, которая оказалась спецдетдомом. Ему даже разрешили заглянуть в окошко палаты, где лежал ребенок.

    Михаил не признал в нем сына. Это был какой-то безликий и бесчувственный скелетик, безразлично взирающий на мир. Он был чужим и не от мира сего.
И тогда он запил. Он захотел отгородиться от всего мира. Не реагировал на увещевания родителей, на заверения Алены и ее матери, что они с Малышом ничего не сделали, что он изначально родился больным, а потому однажды превратился в агрессивного монстра. Но Михаил помнил сына веселым и умным мальчиком. И с ужасом понимал, что в его отсутствие эти две мегеры что-то с ребенком сделали такое, что он превратился в растение. И от осознания непоправимости случившегося Михаил  впадал в буйство.

   После очередного приступа его отправили на лечение в психушку. В полубезумном бреду он, оказывается, там подписал доверенность на ведение всех дел своей законной жене…

   Потом были годы депрессий, периоды прояснений, сменявшиеся опять депрессиями. Он жил в своем, придуманном им мире. Где Наташа жива, а сын здоров и всегда рядом с ним. Родители стали сторониться его, редко посещать. Да и кому понравится видеть пьяного до сумасшествия сына. Так продолжалось долго. До тех пор, пока однажды в лесу на его пути не оказалась странная фигура. То ли женщина, то ли подросток.

   Она встала на его пути, когда он привычно возвращался из соседней деревни, где ему был открыт постоянный кредит на самогон. Он был в глубоком опьянении, шел почти на автомате. И фигура, появившаяся из кустов, показалась ему нереальной, потусторонней. И она очень напоминала ему его Наташу. Он даже остановился на мгновение:

    -- Наташа? Это ты? Откуда ты?

   Фигура вдруг захохотала, схватила его за грудки, затрясла:

    -- Узнал, сволочь! Погубил всех нас. Почему ты не забрал родителей и сына к себе, как обещал? Почему позволил им умереть?

    Она все кричала и трясла его, ухватившись за борта куртки, а он с трудом, сквозь страшный хмельной туман начинал сознавать, что перед ним действительно его Наташа.

   -- Наташа, ты жива?

   -- Нет, я вырвалась из преисподней, чтобы рассчитаться с тобой за все, что со всеми нами благодаря тебе произошло. За мою поруганную жизнь, которую ты не защитил, как обещал, за моего погибшего ребенка, которого не уберег, за все… Я любила тебя, а теперь ненавижу… И буду мстить. Ничто вам теперь не поможет: ни деньги, ни связи… Потому что есть кое-что посильнее всех этих пустых благ… Вы все уйдете со мной в преисподнюю, но вначале вкусите все прелести моей мести. Так что трепещи вместе со своей Аленой…

   Фигура  растворилась в кустарнике также внезапно, как и появилась…

   С Михаила слетел весь хмель. Его трясло от ужаса и восторга. Оказывается, даже там, за порогом смерти есть возможность существования. И его Наташа существует. А если она существует, то и ему не страшно идти туда, чтобы быть с ней рядом. Но сковывал ужас от понимания, что она его не простит ни за свадьбу с Аленой, и ей не объяснить, что сделал это только ради спокойствия родителей, ни за то, что не уберег Малыша.

   Тут его как острой  бритвой резануло воспоминание о словах Наташи, что Малыш погиб… Мести он не страшился. Он был согласен принять любое испытание из рук Наташи. Потому что давно уже понял, что в ней силы воли и духа было во сто крат больше, чем у него, обычного маменькиного сыночка, изнеженного и заласканного. Он и творил в полную силу только рядом с нею, она была его музой, его столпом и опорой. А без нее ему ничего не хотелось. Исчез смысл существования…

    Очнулся Михаил уже под утро. Он так и лежал под кустом, там, где встретил Наташу. Была ли она видением, или настоящая, во плоти, он уже вспомнить не мог. Помнил только, как его мотало из стороны в сторону, когда она трясла его за куртку…

    Все было неважно, главное, Наташа существует, даже если и в форме видения.

    Потом были годы ожидания. Он с восторгом принимал все кризисные явления в стране, в пьяном бреду доказывая окружающим, что это Наташа мстит за себя и ребенка. Наталья Ивановна и Алена брезгливо выслушивали эти его бредни и советовали проспаться. А он знал, что и наезды на фирмы, и разборки с конкурентами, и то, что этот сын Алены Кирилл попался-таки с  наркотиками, все дело рук Наташи.

    Однажды он, наконец, решился на открытый протест и заказал генетическую проверку на отцовство. Он больше не мог терпеть того, что родители так и не верят ему на слово. И они поверили, поверили неопровержимым доказательствам того, что их внук им неродной. Они давно об этом догадывались, но срослись, сжились с сознанием того, что этот мальчик когда-нибудь станет их продолжением, наследует их дело, раз уж сын оказался непутевым.

    И только, когда Михаил принес им документальное свидетельство, что Кирилл не его сын, когда, наконец, объяснил, что он никогда не любил и не собирался жить с ненавистной Аленой, и все было просто мастерски подстроено, и жизнь свою он сознательно загубил, потому что больше не было с ним рядом того человека, которого он любил, родители поняли всю глубину его личной трагедии.
 
    Родители увезли Михаила в Майами, где у них был гостиничный бизнес, поместили в клинику и продолжительное время лечили от алкоголизма. Дело шло на поправку, тем более, что  Михаил и сам хотел избавиться от алкогольной зависимости. Все контакты с Аленой он оборвал. Начал процесс возврата фирм, оказавшихся под управлением жены. Родители, хоть и в сравнительно пожилом возрасте, все его планы поддерживали. Наняли самых раскрученных адвокатов Москвы.

    И тут этот звонок от новых компаньонов по бизнесу. Они приглашали принять участие в летнем костюмированном празднестве по поводу покупки и открытия нового поместья в российской глубинке. Вначале Михаил не собирался никуда ехать. Он только успокоился, пришел в себя, занялся делом. Боялся, что вновь сорвется. Но родители так его уговаривали, объясняли, что с этими компаньонами надо крепить связи, потому что в нынешнее время порядочных партнеров найти сложно, что он согласился.

    Поместье его и впрямь удивило. Обширное, почти на полрайона, с десятком деревень и массой полей. К чему оно людям, которые занимаются совсем другим направлением бизнеса, он не понимал, но обустройство поместья оценил. Тем более, что хозяин поместья, Саид Меджи, внешне напоминающий чем-то знаменитого  французского актера Алена Делона в молодости, с упоением рассказывал о возможностях, которые предоставляет ему приобретение этих земель.

    Сам дом и приусадебные постройки хозяин купил у одного из олигархов, подвизавшегося то ли в нефтяном, то ли в банковском бизнесе, любителя пустить пыль в глаза своим собратьям. Но, видно, то ли сил не рассчитал, то ли зарвался без меры, то ли кому-то дорогу перебежал, но однажды пришлось ему от амбициозных планов в отношении поместья отказаться и продать его. А новые хозяева кое-что переиначили, подкупили земли, да и создали аграрное предприятие, обеспечив работой жителей всех окрестных деревень. И людям хорошо, и себе не в убыток.

    Странный он был, этот Саид. Такое впечатление, что биографию и происхождение носил с чужого плеча. Как ни старался казаться выходцем из азиатского региона и приобретателем западного воспитания, нет-нет, да проскакивало в нем то простонародное русское, что никак не получить путем подражания и даже обучения, что-то такое, что просто присуще данному этносу, как бы его представители от этого не открещивались. Вообще, был он какой-то таинственный и непонятный. Внешне красивый, обладающий изысканными манерами, он мог вдруг по-простецки в разговоре запустить матерную шутку, бросить скабрезность в адрес какого-нибудь прохожего. Казалось, что в определенный момент он не перебродил юношеским максимализмом, вседозволенностью, и это в душе угнетало его и в какие-то мгновения вырывалось наружу. Он этого стыдился и оттого становился угрюм и неразговорчив.

    Михаил однажды заметил во время поездки в Париж, где они оказались в мусульманский праздник и стали свидетелями жертвоприношения барана, как Саид страдальчески сморщился и отвернулся от кровавого зрелища. И в то же время,  в Афганистане, где были по серьезным делам, связанным с бизнесом Саида,  хладнокровно зарезал напавшего на них фанатика. При этом презрительно бросил что-то оскорбительное в адрес убегавших соратников убитого.
 
   Этот человек был противоречив и непонятен. Например, он отлично говорил по-русски, но с какими-то металлическими нотками в голосе, словно неодушевленный робот, однако по-итальянски и по-французски изъяснялся с неподражаемой изысканностью, а по-немецки и по-английски с какой-то воинственной бравурностью. Но в его глазах, зеленовато-серых, холодных и непроницаемых, томилась непонятная тоска.

   Таким был его новый компаньон. Хватило нескольких недель знакомства, чтобы понять, что у них обоих много общего. У каждого была своя тайна, своя тяжелая ноша воспоминаний, которую каждому предстояло тащить в одиночку до скончания дней…




    Празднование шло своим чередом. Михаил бродил по залу в поисках родителей, неожиданно увидел ненавистную ему Наталью Ивановну. Значит, и Алена здесь. Видеть ни ту, ни другую не хотелось. Он вышел на лужайку, превращенную в продолжение танцевального зала. Звучала музыка, пары кружились в танце, но под кронами цветущих деревьев стояли любители покурить. У накрытых закусками столиков толпились жаждущие промочить горло чем покрепче и попробовать деликатесы.
 
    Вдруг его что-то забеспокоило. Что-то такое, что выбивалось из привычного ритма его размеренной жизни. Он остановился, на мгновение задумался, вспоминая, что могло его встревожить. Какое-то мимолетное видение, что-то знакомое, давно забытое. Он всмотрелся в фигуру юноши под кроной цветущего дерева. Что-то в его профиле, во взмахе руки, откидывающем прядь волос со лба, показалось пронзительно знакомым… Наташа…

   Михаил чуть не закричал от охватившего его восторга и тоски. На мгновение зажмурился, как от боли… Когда открыл глаза, видение исчезло. Зато навстречу ему попалась Алена. Он обошел ее, как пустое место. Здесь его и нашли родители. Они предпочли покинуть бал, узнав, что здесь же находится и бывшая невестка с матерью. Боялись, что сын может сорваться…


                Глава четвертая.

                Необычный спектакль.

     Марина Станиславовна переговорила с нужным ей человеком. Очень удачно, что он оказался в числе гостей, приглашенных на этот летний бал. Не пришлось прилагать обычных усилий для организации вроде бы неожиданной встречи.
Нужный ей человек был из числа любителей взрослых шалостей с детьми. Потому периодически наведывался в один из клубов для состоятельных мужчин, созданных Мариной и Вадимом. Клуб этот был не на слуху, располагался в глубинке, в одном из северных поселков и был глубоко законспирированным. Посещали его любители ощущений погорячее. Не так давно вокруг него стало скручиваться кольцо слухов и пока мелких неприятностей. Опасности не ощущалось, но превентивные меры предпринять все же было необходимо.

    Любитель запретной клубнички обретался в высоких кабинетах на ответственных должностях, был из когорты непотопляемых и откровенно лоббировал продвигаемые в стране законы ювенальной юстиции и свободы нравов. С Мариной Станиславовной они давно нашли общие интересы и способы взаимодействия. И теперь,  ощущая какую-то неясную, почти неосязаемую тревогу, она надеялась заручиться поддержкой высокопоставленного благодетеля, с его помощью оградить свой специфический бизнес от наката то ли проверяющих из официальных структур, то ли от неизвестного мафиозного клана соперников.
 
   Сбывались предчувствия Вадима. Она это понимала каким-то шестым чувством, но мужа не расстраивала раньше времени. Ни к чему. Разовьет ненужную активность невовремя, только спугнет заказчиков наката.

   Не нравились Марине Станиславовне и нынешние устроители бала. Она предпочитала общаться с теми, у кого за плечами было хотя бы малюсенькое темное пятнышко, чтобы в случае чего можно было с помощью компромата обезопасить себя от возможного наезда.

   А хозяева бала были, по словам информаторов, кристально чисты и прозрачны. Но в жизни так не бывает! У каждого за душой что-то есть такое, чего  он стыдится, за что опасается, чем можно его в случае крайней нужды остановить и попытаться манипулировать.

   Эта иностранная пара предпринимателей появилась на столичном тусовочном небосклоне не столь уж давно. Но как-то сразу стала популярной и приглашаемой на самые закрытые междусобойчики высшей элиты. Занимались они, вроде бы, всем понемногу. Открыли несколько бутиков, очень хитро и умело увели из-под опеки закавказской диаспоры один из московских рынков. Да так, что и хозяева, и крышеватели, и верхушка диаспоры ничего понять сразу не смогли. А когда поняли, вернуть назад не получилось. Был дан такой отпор, что у некоторых головы прояснились уже за пределами страны. Кому нужно, тут же поняли, что связываться пока рано и опасно. И на время отстали.
 
   Потом оказалось, что эти иностранцы занялись и сельским хозяйством. Вот уж подобный вид  деятельности в высших кругах отнюдь не приветствовался. Зачем вкладывать деньги в заведомо убыточное производство? Все здравомыслящие собственники выводили средства в оффшоры, отмывали в зарубежных банках и приобретали собственность по всему миру, ставя жирный черный крест на вскормившей их стране.

    Зачем развивать производство, если вполне хватает сырьевой базы? Зачем производить заведомо неконкурентную продукцию, которую никогда не пропустят на западные рынки? Проще вложить деньги в западную экономику, в банковский сектор. А товары? Их в достатке завезут из других стран. Много безработных? Пусть едут в западные страны, там им найдется работа. А тут? Один очень умный олигарх даже предложил увеличить рабочий день до двенадцати часов. Мол, русские такие ленивые, ничего не хотят делать. Если им нужны средства к существованию, пусть трудятся в поте лица круглые сутки, а я буду, присвоив их труд, отдыхать на зимних горных курортах.

    Марина Станиславовна такой подход к населению страны не одобряла. Нельзя дразнить гусей. Они сначала пошипят, пугая, а потом могут и заклевать.

   Сама она свою дальнейшую жизнь со страной ее породившей не связывала. Из-за Вадима оставалась пока здесь, но уже имела твердый плацдарм в Испании. Есть там прибрежные небольшие городки, облюбованные крутыми российскими олигархами под спокойную несуетную жизнь на пенсии, когда разграбят то, что еще недограблено, и уйдут на покой.  В одном из этих городков прикупила домик рядом с такими же, как и она, российскими предпринимателями. Хотя последних было меньшинство. А основную массу составляли семьи чиновников, хорошо и мягко устроившихся в теплых и денежных креслах  федеральной и региональной властных структур и благополучно пиливших бюджетные поступления.

   Свой основной бизнес Марина Станиславовна удачно перевела в европейский сектор, нашла удобную нишу и потихоньку развивала его, попутно сворачивая оставшийся в России. Но не торопилась. Ни к чему. На западе надо еще наращивать клиентуру, а здесь все давно раскручено и отлажено. Вот только это шуршание вокруг тайных заведений для любителей чего-нибудь погорячее ее как-то забеспокоило. Но благодетель из верхов сумел ее успокоить и пообещал провести работу по обеспечению охраны любимого заведения от слишком любопытных глаз.



    Распорядитель бала, стукнув три раза своим жезлом о звонкую подставку, привлек внимание собравшихся. Гости были уже полны эмоций и планов на дальнейшее продолжение вечера. Предложение отправиться в парк и охладиться у реки, заодно и посмотреть подготовленный выписанной из столицы театральной труппой какой-то спектакль на темы греческой или римской мифологии большинство восприняло благосклонно.

   Марина Станиславовна величественно приняла руку подошедшего супруга и двинулась с ним в сторону парка. Вдоль дорожки, ведущей к нему, вспыхнули радужные огни. Они манили, призывали и указывали направление движения.

   В пути их обогнала Елена Александровна Семибратова-Тихонова под руку с седовласым обладателем черных усов в наряде какого-то разбойника с большой дороги. Чем-то он Марине Станиславовне  показался знаком. Нет, он точно был не из числа элитарных приверженцев ее бутиков и клубов. И все-таки, было в его облике что-то такое, что будоражило и тревожило душу.

   Она долго мучила свою память, прикидывая, где и когда могла его видеть, пока вдруг ее не озарило, как вспышкой молнии: да она же этого обладателя усов как-то встретила по соседству со своим домом в Испании. Понятно: типичный представитель чиновной братии. Только вот, интересно, что от него хочет хитрая и изворотливая Елена? Она ведь ничего не делает просто так. И если ухватилась за этого усача, значит, надо и Марине приглядеться к нему повнимательнее.

    -- Обрати внимание на Тихонову. Что это за хмырь с ней рядом? – прошептала она почти неслышно Вадиму. Тот отвлекся от своих дум и глянул в указанную сторону:

   -- Да это приятель хозяев. По-моему, тоже блажит от избытка денег. Насколько я знаю, где-то здесь решил ставить завод по переработке мусора из Москвы и окрестностей. Стройматериалы будет делать и дома строить. Короче, чудит мужик.

   -- Странно, странно, -- прошептала Марина Станиславовна, -- с чего это Алену заинтересовал какой-то мусорщик?

   -- Думаю, у него хобби такое. Обрати внимание, рядом с ним вышагивает под ручку с Екатериной Ивановной этакий пират в черном. Встречался я как-то с ним по одному делу. Он тогда в органах работал…

   -- Когда это ты?...

   -- Неважно. Дела, так сказать, давно забытых дней. Так вот, этот Ясонов потом перешел на работу к какому-то олигарху. Чем тот занимается, доподлинно не знаю. Но для обычной публики является владельцем строительного холдинга…

   -- Ну, тогда понятно, зачем с мусором связался…




    В конце дорожки показался мост через реку. Был он старый, металлический. Погромыхивал при каждом шаге, заглушая шум реки.

    Я шла по мосту, вслушивалась в знакомые с детства звуки и чувствовала, что чего-то не хватает. Так же, как в детстве, пели нескончаемую песню цикады, зуммерили комары… И все-таки для полноты погружения в воспоминания детства чего-то не доставало.  Двигаясь вслед за толпой других гостей, все никак не могла понять, что же здесь все-таки не так.
 
    Потом меня озарило: здесь не было привычных  с детства запахов! От реки не доносился знакомый набор отнюдь не приятных ароматов гниющих отходов, переработанной нефти, керосина… А еще не ощущалось того нагретого за долгий раскаленный день воздуха, что был в моем детстве, наполненного запахами далекой железной дороги, горячего асфальта и цветущих деревьев, навеваемыми жарким вечерним ветром …

    Центральная дорожка парка привела к заросшему плющом летнему театру. Внутри он весь светился от множества прожекторов, ламп, светодиодных гирлянд. В пору моего детства такого буйства света не было. Да и амфитеатр тогда был заставлен  деревянными лавками, а не вполне современными пластиковыми креслами,  довольно неудобными для дам в платьях с кринолинами.

   Я заметила своего приятеля, когда он усаживал сопровождаемую им даму в первом ряду рядом с Екатериной Ивановной.  Распорядители театрального зала умело размещали прибывающих зрителей по одному им известному порядку. Меня, к примеру, довольно бесцеремонно пристроили с самого краю на пятом ряду, при этом убедительно и многообещающе заметив, что с этой позиции мне будет очень хорошо все видно.
 
    Впрочем, любителей театра на природе оказалось не так и много. Кумиры публики, прибывшие на летний бал, получив свою долю оваций, уже отбыли восвояси, многочисленная братия журналистов и телевизионщиков также не заинтересовалась предстоящим действом. Остались лишь гости праздника, прибывшие поразвлечься и, судя по всему, обговорить кое-какие дела насущные. Это я сужу по своему приятелю Алексею. Просто так он ни за что не станет терять попусту время. И если остался, значит, предстоит что-то для него важное. Ну, а я, как всегда, всеми забытая и брошенная, решила понаблюдать за публикой: вдруг угляжу что-то интересное.

    Если быть честной, я не столь уж и искушенная театралка. Ну, не случилось такого в моей жизни. Хотя, по большому счету, вся жизнь моя – это сплошной театр. Где есть  место и трагедии, и драме, но больше, все-таки комедии. Сейчас, по прошествии времени от некоторых своих поступков просто ухахатываюсь, хотя в свое время принимала эти происшествия за трагедию. Но жизнь -- такая штука, она все расставляет по своим местам. Жаль только, что порой понимаешь это довольно поздно.

   Словом, я сидела в одиночестве на своем пятом ряду и от скуки рассматривала тех, кому посчастливилось устроиться  на первом.  И размышляла над тем, чем же заинтересовали моего приятеля и его телохранителя Екатерина Ивановна Тихонова и ее дочь Елена, что оба мои спутника так прилипли к этим дамам и наперебой развлекали их, судя по  довольным лицам последних.

   Но вот бравурные звуки  музыки из оркестровой ямы всколыхнули ночной воздух, разбудив павлинов, до того мирно спавших на стенах амфитеатра, да так, что те противно заголосили, как в былые времена. И я на мгновение даже забыла, что все это имитация, словно попав во временную петлю и оказавшись в своем детстве, с любопытством уставилась на сцену. Там темно-бордовый занавес с золотистым рисунком медленно пополз в стороны, открывая сцену. Началось действо.

   Сюжет не стану пересказывать. Что-то из древних времен. Артисты играли великолепно, были в одеждах то ли римских, то ли греческих. И имена у персонажей  были им под стать. К тому же, они еще и пели. И танцевали. Словом, пьеса была интересная и развлекательная.
 
    Я разглядывала собравшихся зрителей. Некоторые с увлечением смотрели на сцену, но кое-кто и  откровенно зевал. Мужчины периодически подзывали стюардов с подносами и угощались тем, что находилось в рюмках, бокалах и стаканах. Но никто не спешил покинуть свои места.

    Между тем, на сцене вместо предполагавшейся мною обычной мелодрамы начиналось что-то трагическое, судя по звукам музыкального сопровождения. Оно и заставило меня более внимательно отнестись к сюжету.

    Там в это время разыгрывался драматический момент. Плывущих в лодке людей атаковали пираты, одну из героинь они захватили в плен. Сцена медленно поплыла по кругу. И вот уже какое-то подземелье, где пленников пытают и истязают.
 
    И все время хор хорошо поставленных голосов что-то рассказывает о событиях того времени.

    Потом на сцене опять появляется мирная деревня, где у девушки, попавшей в плен, остался ребенок. Ее любимый женится на другой девице, предатель! Ребенка забирают  старики, наверное, родители девушки.  Потом, эта новая жена подсылает убийц к дому родителей первой девушки, и те поджигают его. И в огне сгорают и старики, и ребенок.

     Музыка становится все мрачнее. Опять подземелье. Там плененная девушка с каким-то пленником в маске решают бежать и просят богов помочь им в этом.
Словом, муторная история. Но великолепная игра артистов, четкое музыкальное сопровождение сюжетных линий многих зрителей заворожили. И  они смотрели, затаив дыхание.

     Естественно, встреча с божеством. Я так поняла, что это Зевс. А кого еще могут древние греки просить об отмщении? Он обещает помочь девушке. И вот она встречает на своем пути  мужа-предателя и обещает ему кары небесные. Ну и далее, все такое прочее…

    Самое интересное, что в это время сидевшая на первом ряду спутница моего приятеля вдруг вскочила, но тут же села, повинуясь властному жесту матери.
Заключительные аккорды оркестра. Занавес опускается. Раздаются вначале робкие хлопки, потом уже густой вал аплодисментов. А что? Все правильно. Пьеса, хоть и незнакомая, но сделана добротно, актерская работа выше всяческих похвал.




    Еще не стих гул аплодисментов, а Вадим встал с места и, предложив жене руку, повел к выходу.

    -- Я, кажется, перебрал со спиртным, -- пробормотал он почти невнятно, -- пойдем вон туда, к реке…

    -- Зачем? – равнодушно осведомилась Марина Станиславовна, вся погруженная в какие-то свои думы.

   -- Мариш, мне плохо, тяжело дышать. Не хочу, чтобы толпа видела и насмехалась, если я упаду, -- задыхаясь от подступившей тошноты еще тише произнес Вадим и стал опускаться на скамейку.

  Марина Станиславовна, наконец, вникла в слова мужа; они дошли до ее сознания, как сквозь войлочную глухую стену. Она увидела синюшно-бледное лицо супруга, его судорожно втягивающий воздух раскрытый рот и испугалась. Вадим был всегда таким бодрым и веселым. Никогда не позволял себе лишней капли спиртного. Нет, тут что-то не так. Быстро достала из маленькой сумочки лекарства, которые сама не принимала, но всегда возила с собой на всякий случай после того, как стала свидетельницей сердечного приступа своей давней знакомой. Отсутствие лекарства для той стало причиной внезапной  смерти. Так сказал тогда вызванный по «скорой» врач. С тех пор  Марина Станиславовна всегда держала при себе необходимый набор медикаментов. На всякий случай.
Потому, усадив Вадима поудобнее, достала из сумочки все необходимое. Через некоторое время тому действительно стало легче дышать, сошла синюшность с лица, но глаза были по-прежнему закрыты.

    -- Ты как? – осторожно спросила она, беря мужа за руку, только сейчас начиная осознавать, что его потеря для нее станет самым сильным потрясением. За годы совместной жизни, где были и печали, и радости, она так привыкла к его поддержке, его крепкому плечу, его умению утешить и защитить, когда бывало совсем тяжело, что оказалась не готова к мысли, что Вадим может уйти из жизни раньше нее и оставить на этом свете в одиночестве. Сейчас понимание того, что, не будь ее рядом, с Вадимом могло приключиться самое страшное, заставило ее непроизвольно задрожать. Это нервное дрожание рук ощутил и Вадим.

   -- Ничего, Мариш, все наладится. Не переживай так…

   -- Ты о чем? – не поняла она.

   -- О пьесе этой.
 
   -- А что пьеса? Какой-то графоман накатал лабуды. Если бы не отличная актерская работа да музыкальное сопровождение, и смотреть было не на что…

    -- Мариш, ты действительно ничего не поняла? – Вадим с усилием открыл глаза и вопросительно посмотрел на жену. Та равнодушно пожала плечами:

    -- А что я должна понимать? И не забивай мне голову дурацким спектаклем, он не стоит того. Меня сейчас больше волнует, как тебя доставить к дому, а потом и в больницу…

    -- Ах, Маришка, какая ты сейчас заботливая. Да что, у меня в первый раз такой приступ? Это я тебя не хотел волновать… Сейчас пройдет. Молодец, что не растерялась, что лекарства с собой носишь… Хотя,… -- Вадим тяжело вздохнул, -- может быть, вскоре они и не понадобятся.

    -- Ты что такое говоришь? – возмущенно и испуганно почти прошептала Марина Станиславовна.

    -- Неужели ничего из этого спектакля не поняла? Ведь там же все было ясно… Наташка жива, и она показала всем нам, что не оставит без ответа нашу подлость…

   -- Глупости. Даже если и жива, где она денег возьмет, чтобы нам мстить. Она же всегда была чистоплюйка. «Это нечестно, так нельзя», -- передразнила Марина Станиславовна, довольно удачно воспроизведя интонации бывшей одноклассницы.

    -- А ты не задумалась ни разу, почему нас пригласили на этот элитный междусобойчик? Извини за прямоту, но здесь собраны отнюдь не наши друзья и соратники, люди не нашего круга… Тебе не кажется, что некоторые  нам в другое время при встрече не то, что руки не подадут, в нашу сторону не глянут. Вон тот, что Ленку вел под ручку, я вспомнил его. Он в Испании в одном городе с нами имение имеет. Так там он  слывет владельцем огромного конгломерата мировой стройиндустрии, поговаривали, что его предприятия и фирмы разбросаны по всему миру. С чего он оказался здесь? Мы для него мошки из теневого бизнеса, мы предоставляем свои услуги и ублажаем его подчиненных среднего звена, выше этого порога нас не пропускают… И вдруг он снизошел до того, что спустился с небес на наш грешный уровень… Нет… Что-то грядет… Что-то мне тревожно… Боюсь, что и накаты на наш бизнес не просто так… И это проклятье, что в спектакле, оно ведь для нас прозвучало…

    -- Не бери в голову, Вадим. Мало ли что могло случиться… И слова эти, они ведь только слова. Не принимай близко к сердцу, береги здоровье. Как ты себя чувствуешь?

   Вадим  приподнялся на скамейке, потом опять опустился на сиденье.

   -- Вроде бы, отпускает. Знаешь, давай, пройдемся по аллее. Хочется подышать воздухом, да и не хочу лишних расспросов. Давай, пойдем в ту сторону, где людей нет, -- он махнул рукой вглубь аллеи, где сгущался предрассветный мрак, прорезаемый редкими и слабыми пятнами света.

   Марина Станиславовна взяла мужа за руку, помогла встать и подставила плечо, чтобы он мог опереться. Тот благодарно чмокнул ее куда-то за ухо, тихо пробормотал что-то интимно-успокоительное, и они двинулись в выбранном направлении.

    Аллея привела к берегу водоема. Вдоль  кромки воды между стволами старых тополей стояли лавки. Берега были выложены булыжником. В середине, на небольшом островке  также возвышались тополя. Чуть дальше должен быть лодочный причал…

    Марина Станиславовна судорожно вздохнула. Она уже стала узнавать в этом предрассветном парке давно забытый городской трек из своего детства. И этот пруд, по которому в подростковом возрасте плавала с ребятами на лодках. И то, как однажды она, обозлившись на девчонку, которая перехватила приглянувшегося ей мальчишку, чуть не утопила соперницу, специально перевернув лодку. Хорошо, что рядом оказались взрослые парни, умеющие плавать, вытащили почти захлебнувшуюся в зеленоватой, застоявшейся воде девчонку. Происшествие посчитали случайностью. И только Марина глубоко в душе запрятала мгновенный испуг, что кто-то когда-нибудь узнает, что это дело ее рук.

    Воспоминание заставило ее вздрогнуть. Давненько уже не посещали ее видения прошлых грехов. Она уж думала, что отмолила их в церкви. Ведь не даром слыла богобоязненной прихожанкой близлежащего к дому храма, не пропускала службы, ставила дорогие свечки перед ликами святых и отмаливала  у них все свои прегрешения.

    -- Ты замерзла? – заботливо осведомился Вадим. Он хотел снять свой сюртук, но она благодарным движением руки остановила его порыв.

   -- Спасибо, Вадик. Это все воспоминания. Этот парк, и этот пруд, и эта река – все это слепок с мест моего детства. Не знаю, почему владельцы решили воссоздать его почти под копирку. Наверное, есть у них свои воспоминания. А мне на память пришли свои. Ты, как? Сможешь идти?

   -- Смогу. Куда ты хочешь пойти?

   -- К берегу реки. Она, конечно, не Сунжа. Чтобы ее превратить в реку моего детства, надо не одну тонну мазута, бензина и отходов спустить по течению, чтобы все хорошо пропиталось их духом. Да и вода в здешних  речушках на удивление чистая, прозрачная. А Сунжа моего детства – это взвесь ила, глины и смрад, от которого меня просто тошнило. И все-таки я любила ее.

    Они пошли по дорожке дальше в глубь парка, и вскоре между деревьев засверкала рябь воды. Небосвод уже заметно посветлел, подул свежий ветерок, разгоняя стайки настырных комаров.

    Марина Станиславовна подошла к поваленному стволу дерева, свесившего свою крону над потоком воды. Тут она присела, похлопала ладонью по стволу рядом с собой, приглашая мужа присоединиться.

    -- Мне это место многое напоминает. Ты не представляешь, что для нас, подростков, значил этот парк. Здесь и первые свидания, и небезопасные забавы, и… впрочем, неважно…

    Она замолчала, привалившись боком к мужу и обняв его за талию. Нахлынули воспоминания…

    Где-то в классе седьмом все подружки вдруг решили заниматься физкультурой и не где-нибудь, а в треке. Надо было кому-то проявить инициативу, и ее взяла на себя Маринка Касовичева. Каждое утро к пяти часам вся ватага добросовестно собиралась на углу двух улиц у старого, искореженного долгим веком и жестокостью жителей соседних домов тутовника. Вначале ходили только девчонки, потом к ним присоединились и мальчишки. Дружной ватагой двигались по спящим улицам к берегу Сунжы, потом по мосту переходили в трек и на площадке для игры в волейбол занимались разминкой. Потом бегали кругами по дорожкам. Кто был посильнее, выбирал большой круг, кто слабее – удовлетворялся теми дорожками, что окаймляли площадку. Здесь Маринка однажды познакомилась с пареньком из центра города. Имя уже и не помнила, лишь прозвище Огородник осталось в памяти. С ним она провела много незабываемых минут. Мальчик был из семьи военных. Потом они куда-то убыли. Связи прервались, но воспоминание об этом мальчике осталось в памяти как дуновение свежего и ласкового ветерка.
Мысли  Марины Станиславовны были прерваны внезапными взрывами и всплесками огня. Она от неожиданности вся сжалась и приникла к мужу. И тут увидела над деревьями распускающиеся в светлеющем небе огненные цветы. Да это же фейерверк! А она на мгновение подумала совсем о другом…




    Елизавета Петровна с некоторой опаской посматривала на сына. Он весь как-то подобрался, замкнулся и в этот момент стал похож на своего отца. Она с горечью отметила, как  он постарел и обрюзг и выглядел уже почти ровесником своих родителей. Сердце сжало мгновенной жалостью и раскаянием. Они ведь с отцом хотели для своего сына только счастья, благополучной жизни… А повернулось все так неудачно.

   Взяв сына под руку, она шла по дорожке парка к мосту через реку и в который раз мысленно представляла, что было бы, если бы они с отцом позволили тогда Михаилу жениться на той нищенке. И в который раз понимала, что тогда бы не было у них того сверхдостатка, который приносит им бизнес. Их соратники и компаньоны просто не поняли бы их и отвернулись. Нельзя предавать интересы класса, даже во имя любви. Для этого есть любовницы на стороне. А сочетаться браком надо с представителями своего уровня. И так уже российскую элиту наводнили нувориши такого пошиба, что за границей становится стыдно за их прошлое и настоящее. Нет, даже ради счастья сына она не согласилась бы на мезальянс. А вот, живи Миша вне брака с этой деревенской девкой, она бы ничего против этого не сказала. И сына его бы благосклонно приняла и учиться  отправила в престижный западный университет. Но Миша хотел ее ввести в их круг, приравнять к семьям элиты. Этого никто бы не понял и не простил.

    Конечно, Елена сглупила тогда, надо было своего добиваться другим способом. Но, по большому счету, Елизавета Петровна ее не осуждала. Девочка была из их круга и мечтала выйти замуж за ровню. Плохо, что так получилось с Кириллом. Не сумела убедить Мишу в том, что это его сын. И еще, Елизавета Петровна была в обиде на невестку за то, что та не советовалась с ней. Зачем было избавляться от сына этой нищенки? Можно же было дать ему образование, денег на все хватало. И было бы у Миши желание жить. Глядишь, и проникся бы чувствами к жене. Так нет же, не терпелось все уничтожить, стереть  из жизни и из памяти… Елизавета Петровна осуждала невестку не за обман, а за то, что так долго скрывала плачевное состояние Михаила. Теперь, даже если и захотели бы, разбитой чашки не склеить. Да и Кирилл оказался далеко не паинькой. Связаться с наркотиками, это такой моветон. В моде  сейчас спортивный образ жизни, забота о здоровье, пропаганда  аскетизма в элитарной среде молодежи, а тут вульгарная, достойная разве что плебеев работа по распространению наркотиков. Дело, недостойное отпрысков известных фамилий. А Елизавета Петровна, как и Николай Федорович, втайне, вернее, не афишируя того, корни свои вели еще от родовитой знати царского периода. Конечно, в былые годы приходилось скрывать настоящие родовые фамилии, иначе бы не достигли таких высот в руководстве прежнего режима, но те, кому нужно, это знали и продвигали своих протеже по властной лестнице, сводили молодых людей в достойные браки, чтобы не случалось мезальянса…

    -- О чем задумался, сын? – Елизавета Петровна обеспокоено взглянула на Михаила.

    -- Не беспокойся, мама, все в порядке. Просто вспоминается сюжет той драмы, что нам показали…

    -- Вполне заурядный новодел с претензией на старину. Согласна, что актерский состав великолепен, музыка замечательная, сюжетная линия… Думаю, наши компаньоны вложили в раскрутку автора огромные деньги. Возможно, думают на нем заработать в будущем. Или чьих-то отпрысков продвигают. Видишь, какой бомонд собрали ради этого спектакля…

    -- Ты считаешь, что все это ради спектакля? – Михаил даже остановился на мгновение от неожиданности такого предположения.

    -- И думать нечего. Не ради же летнего бала, этих танцулек вперемешку с хитами  навязших в зубах нынешних раскрученных звезд шоу-бизнеса. О серьезных делах лучше говорить в тиши кабинетов и не в таком составе. Да и что можно сказать в такой суете? Ты, кстати, обратил внимание, что сюда приглашены и Елена с Екатериной Ивановной? Не кажется ли тебе, что наши компаньоны этим хотят тебе дать знак? – Елизавета Петровна искоса взглянула на сына, проверяя, как он воспримет информацию.

    -- Мама, не начинай. Ты знаешь мое отношение к этому…

    -- Извини, сын. Не хотела тебе напоминать, да вот вырвалось…

    -- Ничего, мама. Здесь все напоминает мне… Так ты не всмотрелась в спектакль? А зря… Это ведь сигнал мне… и остальным… Мол, пришло время для расплаты. Я и так думаю, что с этим делом позадержались. Давно пора предъявить счет. В том числе, и мне, что не уберег Малыша… Только почему в спектакле ребенок погибает в огне? Он же…

   -- Михаил, прекрати. Ты сводишь меня с ума. Что ты в каждом  выдуманном эпизоде видишь  своё. Ты же сам говоришь, что там все не так, как было в реальности. Не уходи  опять в мир теней…

    -- Нет, мама. Теперь не уйду. Я должен получить то, что заслужил. Не возражай. Я видел перед спектаклем Наташу. Не просто так она приходит ко мне в переломные моменты моей жизни. Я готов ко всему. Ты помнишь, как в спектакле она просила у бога покарать предателя и отступника? Это ко мне слова были. Это я предал ее и преступил клятву сберечь, что бы ни случилось, нашего сына.

    Михаил вдруг обхватил руками голову и судорожно вздохнул. Елизавета Петровна с тревогой огляделась по сторонам. Если начнется очередной приступ, ей одной с сыном не справиться. Но тот, усилием воли подавив вспыхнувшее отчаяние,  пришел в себя.

   -- Идем, мама. Нечего веселить окружающих, -- спокойно и как бы отстраненно произнес он, -- что предначертано, все равно произойдет. Тем более, что я теперь во всеоружии. И когда наступит час расплаты, не буду барахтаться в поисках оправдания…

   На лужайке перед дворцом опять были танцы. Публика развлекалась. Все ждали  обещанного сюрприза. И все же фейерверк всех застал врасплох. Неожиданно со всех концов в небо взметнулись сотни свистящих, вибрирующих световых ракет, которые высоко в небе взрывались разноцветными облаками искр, которые в свою очередь опять взрывались уже другими цветовыми гирляндами. А их догоняли новые свистящие заряды, чтобы в небе разорваться еще более впечатляющими фейерверками.

   Знатоки сразу же определяли тип ракеты, а большинство просто любовалось красочным действом. Завершение праздника было действительно великолепным.




    Но были среди гостей и те, кому это великолепие не доставляло больше никакого удовольствия.

    Екатерина Ивановна резким жестом остановила мечущуюся по дорожке парка дочь.

     -- Прекрати истерику. Держи себя в руках.

     -- Ты что, не понимаешь? Эти… -- Елена на мгновение задохнулась от гнева, -- пригласили меня сюда, чтобы принародно высмеять и унизить…

    -- Никто ничего не понял. Ты сама себя накручиваешь. Но даже если и так, зачем было вскакивать и бежать, зачем было показывать, что тебя это задело?

    -- Значит, все же эта тварь Наташка осталась жива. Все выдержала. Изворотливая, продажная тварь. Как я ее ненавижу. Она мне всю юность искалечила. Все рыпалась, хотела показать, какая она умная и изобретательная. Заставляла меня тянуться за ней, завидовать ее талантам и удачливости… Сволочь, как же я ее ненавидела, как хотела расцарапать ее пресную физиономию. Эти ее вечные предложения то помогать старикам, как тимуровцы, то сажать деревья, то ухаживать за памятниками… Я убить ее готова была, потому что она всегда придумывала такое, что  остальные беспрекословно бежали исполнять все ее прихоти… И невозможно было никого переубедить, что это она для того, чтобы перед ребятами покрасоваться, придумывает…

    Елена в неистовстве сорвала с руки бальную перчатку и в исступлении стала рвать в клочки ни в чем не повинную деталь гардероба.

    Екатерина Ивановна молча подошла к дочери и с размаху залепила ей звонкую пощечину так, что у Елены дернулась голова, а из прически посыпались шпильки.

    -- А ну, прекрати истерику. Умей держать себя в руках. Что распустилась, как деревенская баба? Приведи себя в порядок. Имей силу воли признать, что этот раунд противостояния ты проиграла. И если твоя соперница жива, надо сделать так, чтобы она умерла. Но распускать нюни, это простительно какой-нибудь простолюдинке, а не тебе.




    Я в одиночестве шла по треку, узнавая и удивляясь подобному совпадению, знакомые с детства аттракционы, павильоны, аллеи. Совсем рядом, за металлической оградой возвышалось колесо обозрения. В темноте оно почти не просматривалось, но услужливая память подсказывала, какое оно, как движутся, поскрипывая, по кругу открытые кабинки с тентами от солнца над головой. А в середине рулевое колесо, с помощью которого можно поворачивать кабинку и смотреть на расстилающийся внизу город. И я всегда смотрела в сторону своего дома, искала в зелени деревьев знакомые очертания черепичной крыши…

     Сзади кто-то неторопливо подошел. Я непроизвольно вздрогнула. Почему-то стало на мгновение жутковато. Вспомнились рассказы родителей о нападениях на девочек… Потом успокоилась. Я в гостях, здесь на каждом шагу охрана. Да и времена моего детства давно миновали.  Но ощущение мгновенно сковавшего ужаса волной пронеслось по телу.

    -- Испугалась? – насмешливо произнес подошедший сзади Алексей. – Не будешь без спросу бегать в трек ночью…

    -- Ну тебя, Алешка. Действительно, испугал. Сердце в пятки рухнуло. А здорово хозяева имитировали трек моего детства. Тоже, наверное, детство там провели…

    -- Ты еще не догадалась, кто владелец этого сказочного парка?

    -- Да, что там думать. Кто-то из хозяев именья родом из Грозного. Ностальгирует по утраченному…

    -- Ну, ностальгируем мы все. По какой бы причине не уехали из города. И воспоминания тем дороже, чем глубже ощущение утраты. Ведь нашего города больше нет. Есть другой, но совершенно чужой. Был я с Саидом там недавно.
 
   -- И какое впечатление?

   -- Великолепие и нищета. А от прежнего ничего не осталось. Все чужое, восточное…

   -- Жаль. Было в прежнем Грозном что-то от того многонационального сонма строителей, что поднимали его из руин после Великой отечественной. Я очень смутно, но помню еще глинобитные мазанки на улице Ленина…

    -- Ты еще революцию вспомни. Пойдем, а то невесть до чего договоришься.
Мы спустились к берегу реки и пошли по дорожке к выходу из парка. Сбоку промелькнул в буйстве кустов павильон, похожий на тот, из детства, где когда-то располагалась библиотека. Но этого я не помню. А мой приятель стал рассказывать, как ходил в такой павильон в треке играть в шахматы, как купался в Сунже, спускался по течению на надутой  автомобильной  камере, как дрался с местными мальчишками, которых в то время все именовали пацанами. А совсем рядом, на Московской, в еврейской слободе, где все дворы соединялись между собой, и если зайдешь в первую калитку, то, зная тайну проходов, сможешь выйти уже в самом конце улицы, впервые попробовал анашу…

    -- Алеш, что ты такое говоришь? – изумилась я таким откровениям приятеля.
    Тот хохотнул иронически и поинтересовался:

    -- Неужели никогда не пробовала?

    Тут уж я возмутилась так, что Алексей замахал руками, останавливая поток моих сумбурных доказательств.

    -- Да знаю я, что ты была как наивная клуша. Верила в победу коммунизма, старалась быть честной, хотя у тебя это иной раз не получалось, и была далека от мира криминала. Твоя наивность дала тебе возможность не разочароваться в жизни. И я рад, что, в общем-то,  ты осталась такой же идеалисткой, как и в детстве…

   Стоя на мосту, мы любовались красочным фейерверком. Внизу журчала вода. Она создавала иллюзию того, что мы плывем на корабле, совсем одни в этом незнакомом предрассветном мире…




    В мансарде над конюшнями появился Саид. Он молча подошел к стоящей у окна фигуре, положил руку ей на плечо.

    -- Ты довольна сегодняшним приемом?

    -- Какое это имеет значение. Я довольна уже тем, что те, кому я хотела напомнить о своем существовании, это поняли. И испугались. А теперь можно приводить в исполнение мой план. Все они получат по заслугам. Но не сразу. Пусть повертятся, как черви на крючках, понимающие, что конец неизбежен, и все же пытающиеся его избежать…

    -- К чему такая поэтичность? Они убийцы и заслужили смерть. А какой она будет, решать тебе…

    -- Ты как всегда прав, Саид. Думаю, пора  провожать гостей восвояси. Как там чувствуют себя твои  гости?
 
    -- Если ты о господине Лепилове и его протеже, то вполне неплохо. Они отдали дань восхищения твоему парку. Сейчас стоят на мосту и любуются фейерверком.

    -- Надеюсь, мои особые гости благополучно доберутся до дома. Не хотелось бы расстаться с ними на последнем этапе мести…

    -- В этом не сомневайся. За ними установлен постоянный контроль.

    -- Ну, тогда приступаем к завершающему пункту нашего плана.


                Глава пятая.

                Лето в деревне


     Возвращались мы домой все той же дорогой. Хотя, я заметила, что некоторые поехали в противоположную сторону. Однако, на мой вопрос, почему мы не последовали их примеру, Лепилов только фыркнул, а Ясонов пробурчал что-то типа:

      -- Неча сто верст лаптем  киселя хлебать…

     Когда проехали второй шлагбаум и начались унылые, заросшие березняком поля, я не удержалась от критики.

     -- Что ж, твои друзья, Алеш, не могут дальше дорогу проложить. На какие-то копии парков детства угробили столько средств, а простую дорогу сделать для людей им слабо?

     -- Никогда не суди о том, чего не понимаешь, -- вдруг довольно неприязненно произнес мой приятель. – Извини, но не всегда благие порывы воспринимаются засевшими у власти людьми адекватно. Очень часто некоторые чиновники считают, что если обладатель определенных средств хочет что-то сделать для простых людей, значит, он чего-то боится, что-то скрывает. Эти чиновники, дорвавшись до власти, реально считают, что все должно принадлежать только им. И требуют откаты за любое разрешение, в том числе, и за строительство дорог. Потому что, кроме умения шантажировать и вымогать деньги, они ничего не могут и не знают. Они копят деньги, приобретают роскошные виллы на западе, перевозят туда свои семьи и думают, что сравняются с тамошней местной знатью.  И глубоко заблуждаются. Ведь для западной элиты эти нувориши как были плебеями, так ими и останутся. И если понадобится, им очень просто укажут на их место у порога, отобрав нечестно нажитые богатства. Это пока запад по-старинке бодается с нашей страной, они им нужны в качестве пятой колонны. А потом… Конец неприятен. Понадобится чем-то потрафить нашей власти -- без зазрения совести выдадут с потрохами…

    -- Как-то странно ты заговорил, Алеш, -- я была несколько смущена. – Я всегда считала, что ты больше житель запада, чем востока. Неужели и тебя  там притесняют?

    -- Глупости говоришь. Доставшееся мне от матери наследство имеет глубокие западные корни…

    -- Как наследство? Ты что такое говоришь? Неужели Ляля умерла? Почему ты мне об этом не сказал? – моему возмущению не было предела.

   Но я тут же услышала саркастический смех:

    -- Ксения, Ксения, когда ты поймешь, что для меня существует  одна мать – Липа. А Ляля? Что Ляля? Так, пустое место, злобная, завистливая и порочная. Для неё главное --  удовлетворение собственных эгоистических потребностей и фантазий. Будь уверена, мне она ничего не оставит, прикажет своей своре адвокатов все богатства сжечь и по ветру развеять, если не успеет потратить на свои рецепты омоложения.

    -- Ты мне не ответил. Почему ты там живешь припеваючи, а этим, нашим, там ничего не светит?

    -- Ксения, не на все твои вопросы я сейчас готов ответить. Постарайся, как в детстве,  поверить мне на слово…

    -- Ну, хорошо. Тем более, что мне до этих нуворишей дела нет. Но почему твои друзья смогли сделать дорогу до шлагбаума, а дальше не захотели?
Мой приятель с некоторой грустью глянул на меня, потом на сидящего на первом сиденье Ясонова и молча пожал плечами. Тут в беседу включился водитель Славик:

    -- Ксения Андреевна, да что тут непонятного. Там их территория, они ту землю купили, потому могут на ней что угодно делать. До определенных условий, конечно. А эта земля муниципальная. Тут чиновники заправляют. Вот и выставляют требования несусветные. Считают, что раз есть деньги и хочешь дорогу проложить, то прежде делись с ними, плати за разрешение.

    -- Ну, ладно, это я и так понимаю. А могли бы они, эти ваши компаньоны и остальную землю купить?

    -- Купить-то они могли бы, да кто им позволит.

    Лепилов отвернулся к окну, рассматривая разваливающиеся дома с просевшими крышами:

    -- Местным чинушам наплевать на развал в стране. Им чем хуже, тем проще наживаться. А народ для них, так, лишняя головная боль. Чем его меньше, тем проще. Уйдут эти, привезут из Средней Азии других, тех, кто не выступает и готов за копейки горбатиться. Не думают, чем все кончится. Ты вот спросила, почему землю компаньонам не продали?
 
    Он опять повернулся  ко мне:

     -- Да этим, у власти, дай только волю. Они и мать родную за копейку загонят. Много уже желающих на наши земли. Только предложи. Распродадут и не оглянутся. Только и страны тогда не будет. Вот совестливые люди и возвращаются назад. Пытаются законным образом решать проблемы подъема родной страны. Да пока не у всех получается…

    -- А ты? Ты ведь большую часть капиталов за рубежом держишь. Что ж не возвращаешься?

    -- Ксюх, я где сейчас нахожусь? – раздраженно фыркнул приятель. -- В Англии? Или в Эмиратах? Где я комбинат по переработке отходов, которыми завалены все подступы к столице, ставлю? Конечно, нелегко здесь делать то, что задумал. Препон много, палки в колеса ставят. Откаты не просто ждут, а откровенно вымогают. Но, как говорится, на каждого мудреца довольно простоты. Придет время, все наладится.

    -- Да, а детей тогда почему на запад отправил?

    -- Был такой грех. Но, молодежь должна знать то, чего не поняли мы…

    -- Чего?

    -- Чего, чего? – передразнил он меня. – Что свое счастье можно построить только на своей земле и своими руками. Что за морем телушка стоит полушку, да перевоз стоит рубль. Что если хотим удобно и комфортно жить, сами должны строить свой дом, а не слушать сладкозвучные речи зарубежных зазывал, обещающих на западе кущи небесные. Вот только очень многим, в это поверившим, скоро там придется пустые щи хлебать. На всех сладких пряников не напасешься. Их же кто-то должен делать… Так ты не уразумела по поводу праздника? – перевел он разговор на другую тему.

    -- Да я как-то и не заморачивалась на этот счет.

    -- И спектакль ничего не подсказал?

    -- Ровным счетом ничего. Я больше про трек думала. Зачем его имитацию создали, для кого? Не для меня же. Хотя для меня это очень значимые воспоминания.

    -- Значит, и для кого-то еще. Думаю, что спектакль этот является еще не завершением драмы. Будет и продолжение…

    -- Какими-то загадками ты говоришь, -- прервала я Алексея.

    Действительно, что темнить. Я вот ничего особого в ходе праздника не увидела. Ну, подумаешь, решили богатенькие Буратинки отпраздновать завершение ремонта в своем имении. Имеют право. На мой взгляд, конечно, лучше бы эти деньги направить на помощь нуждающимся. Тем же больным детям, которые месяцами ждут очереди  на лечение за границей. А еще лучше, создать на эти деньги вместо увеселительных парков  медицинские центры, чтобы не собирали родители по крохам с народа, а бесплатно  лечили своих детей на месте, в своей стране.
 
   Но делиться своими соображениями с Алексеем  не стала. Нечего перед приятелем дурочкой выглядеть.



    Дети прибыли неожиданно и все сразу. Мы с Зиной с утра занялись приготовлением праздничного обеда. Знали, что в этот день должен заявиться Алексей, который обещал мне преподнести приятный сюрприз. Я рассчитывала заполучить Ирку на каникулы и уже заранее готовила все ее любимые вкусняшки.
 За окном послышался рокот садящегося вертолета. Я опрометью кинулась на балкон, вглядываясь в силуэт стрекозы. Но это оказался всего-навсего наш сосед Виктор Владимирович. Зато, на заднем дворе раздался звук отпираемых ворот. Я бросилась туда, но все равно не поспела за  Зиной.

    Во двор въехали поочередно несколько машин. Вначале та, на которой обычно передвигался Ясонов. Мне она хорошо знакома,  другие – не очень. Затем во двор втянулся «членовоз» Алексея, завершали кавалькаду  два джипа.

    Двери «членовоза» распахнулись, из них высыпали моя дочура Ирка, следом внучка, внук, сын с невесткой, затем выбрался довольный Алексей, чем меня приятно удивил. Из другой машины смущенно вынырнули две девицы, в которых я  с трудом узнала Тину и Нику, так они изменились за время после нашей последней встречи. Но и это было не все. Потому что Алексей выволок из глубины другой  машины упирающегося сорванца. Этого  я сразу признала. Коленька. А вот Свиристелку никогда бы не узнала в загорелой и стройной красавице, показавшейся в проеме двери позже всех.

   Естественно, тут же начались обнимашки, восторженные ахи и охи…

   Весь день в доме стояла необычная суета. Детвора разбежалась по комнатам, вытаскивала прошлогодние  игрушки и разбрасывала по полу. Ирка уговорила активировать своего Рэмбо, но настроить его на заботу о Коле, который ходить еще толком не умеет, а уже требует участия в общих играх.

   Коленька за год заметно подрос и стал еще больше походить на своего отца. Я имею в виду Алексея. Но и Иркино что-то проглядывало. Только уж очень замкнутый и боязливый. То и дело бросается под защиту Свиристелки, вернее, Светланы. От прежнего облика оборванки в девушке уже ничего не осталось.
Я улучила минутку, осталась с ней наедине, чтобы узнать, как она живет в своей загранице.

   -- Ничего интересного, -- Светлана пожала плечами, -- мы ведь живем в поместье, где все наши. Посторонних не видим. Я учусь. Алексей Александрович заставил. Сказал, что все жители поместья должны быть образованными людьми. Обещал после завершения учебы вернуть нас сюда. Я мечтаю воспитывать детей, оставшихся без родителей. Чтобы им не было одиноко и страшно в детдомах. Скоро Коленька уже станет самостоятельным. Я боюсь, что Алексей Александрович заберет его у меня…

    -- Глупости, ты ему любящая и заботливая мать. Я его тоже люблю, но ты ради этого крошки сделала невозможное. Никто не посмеет разлучить вас. Но, конечно, когда-то придется и расстаться на время. Тем более, что у Алексея свои представления о воспитании. Я ведь тоже с Иркой вижусь нечасто.

   Потом пришла очередь выслушать внуков. Они, конечно, теперь столичные жители, но у меня бывают частенько. А вот с Иркой оставила обстоятельный разговор на потом.

    Уже поздно вечером, когда все угомонились, разбрелись по своим комнатам, ко мне в спальню заявилась дочура с Чейзиком на поводке. Он уже взрослый и самостоятельный пес. Но, встретив хозяйку, благоразумно позволил прицепить поводок и весь день бегал среди детворы, участвуя в их играх и постоянно вспыхивающих разборках. И вечером, слегка смущаясь от собственной наглости, чуть отворачивая морду, мол, я не при делах, это все инициатива хозяйки, бочком втиснулся вслед за Иркой в дверь моей спальни.

   Я сделала вид, что не замечаю его. Хотелось поговорить с дочурой о ее жизни за прошедший год, тем более, что она за это время сильно вытянулась и заметно повзрослела.

  Но на мой вопрос, как дела в Англии, Ирка округлила глаза и возмутилась:

   -- Мамуль, какая Англия? Я как каторжница вкалываю в закрытой школе. Представляешь, там одни девчонки. Мальчишек нет совсем. Все ходим в одинаковой форме. А уроков задают – это просто мрак.

    -- Но ты же, надеюсь, сдала экзамен по английскому? – осторожно поинтересовалась я у дочуры.

    -- Попробуй, не сдай. Тогда домой не отпустят. И языки, и математику, и литературу. Знаешь, сколько задают? Из нас, честное слово, каких-то вундеркиндов хотят сделать. И еще, представляешь, не разрешают пользоваться Интернетом. Как хорошо, что я теперь дома! Хоть поиграю в инете…

    -- Думаю, тебе будет не до того. Твои друзья уже прибыли на каникулы… Расскажешь им, как в Англии…

    -- Ой, да кого это интересует? Англия – это полный отстой. Там и Макс, и Катюшка из четырнадцатого дома, и Дашка из пятого учатся. Кого этим удивишь? А вот я теперь в экспериментальной школе наукограда учусь. Вот это круто! Расскажу -- все просто обзавидуются.

   -- Интересно, где эта школа находится, в каком городе?

    -- Ой, мам, какая ты отсталая. Да под Новосибирском. Там отец свои проекты осуществляет… Я просто балдею…

    -- Ирина, что за сленг? И… кого ты отцом  зовешь? – я несколько смутилась. Мы ведь с Алексеем договорились не озвучивать версию происхождения Ирки во избежание, так сказать, ненужной огласки.

    -- Да ладно, мам. Что ты темнишь все? Я уже все понимаю. Приятель твой, Алексей Александрович. Все шушукаются, что я вылитая его копия…

    -- А он-то сам знает об этом? Как он к этому относится?

    -- А зачем ему знать? Пусть думает, что я не в курсах…

    -- Нет, так неправильно. Ты должна все ему рассказать…

    -- Ой-ой, так он же не признается. Да, мне и не хочется об этом говорить. Главное, я знаю, а остальное неважно. И ты ему не говори…

   Мы еще долго болтали в тот вечер. Ирка рассказывала, в каких она конкурсах участвует, что ее интересует и о чем мечтает. Я слушала ее рассуждения и понимала, что дочь взрослеет, у нее появляются свои интересы, свое видение мира и дальнейшей жизни. Что я сейчас отхожу на второй план, потому что в ее жизни появляется много нового и  необычного. Но пройдет какое-то время, и я вновь понадоблюсь, когда она набьет шишек в своем самостоятельном постижении мира, и понадобится родительская опора и поддержка. Но того единения, как в пору младенчества и детства, конечно, уже не будет. Дочь подрастает, готовится к  периоду юношества.
 
    Мне было грустно и радостно…



    Вернувшись с очередного заседания суда, Елена Александровна Тихонова-Семибратова молча поднялась в свою спальню. Никого не хотелось видеть и слышать. Последнее время ее постоянно преследовали неудачи. Словно злой рок захватил всю ее семью.
 
    Не дождавшись прихода дочери, к ней явилась Екатерина Ивановна. Она настойчиво стукнула в дверь и  решительно вошла в спальню.

    -- В чем дело, Алена? Почему ты заставляешь меня ждать? Ты же знаешь, как я волнуюсь по поводу известий из суда? Что Кирюша? Как там мальчик? – засыпала она дочь вопросами.

    Елена молча взглянула на мать и сцепила зубы. Она готова была наговорить ей гадостей, обвинить в том, что проблемы с сыном – это прямая вина бабушки, не сумевшей воспитать внука. Но сдержалась. Мать – это единственный человек, который поймет ее и поддержит. Не стоит с ней рвать отношения.

    -- Мама, не о чем говорить. Все то же. Свидетели в один голос говорят, что Кирилл снабжал всех наркотой. Мало того, его обвиняют в том, что он сознательно подсаживал на наркотики. Особенно, девушек…

    -- Надо что-то делать. Надо вытаскивать мальчика. Тюрьма его погубит. Да и не пристало человеку нашего круга находиться в одной среде с плебеями…

    -- Мама, о чем ты говоришь? Какой круг? Он же сам признался…

    -- Все равно, надо бороться, подключить к освобождению Кирюши Маринку с ее Вадиком. У них же связи на самом верху. Кого только у них не бывает в их борделях…

    -- Ничем они не помогут. Посочувствуют, но в душе позлорадствуют. Да и не будут они по этому поводу привлекать своих клиентов. Не то время, все сейчас опасаются быть замазанными в чем-то предосудительном.

    -- Но, что-то же надо делать, -- Екатерина Ивановна театрально заломила пальцы рук, присела на край кресла. – Почему бы тебе не обратиться за помощью к твоему новому знакомому?

    -- К кому это?

    -- Я думаю, ты не прервала контакта с этим олигархом, как его, Лепиловым?

    -- Что толку?
 
    -- Ну, как же? Человек при деньгах, вхож в высокие кабинеты. Если правильно повести себя, попросить… -- Екатерина Ивановна прищурила глаза, взглянула на дочь.

    -- Мам, ты так и не догадалась, кто он такой? Этот Лепилов -- сын той мрази, что тогда увела  у тебя моего отца. Сам посидел за решеткой не раз…

   -- Тем более… -- начала говорить Екатерина Ивановна, и тут до нее дошел смысл всей фразы.

   -- Ты хочешь сказать, что этот мешок с деньгами является сыном той… Ляли? Той потаскухи? Той бродяжки, кидающейся на каждого самца с деньгами? – Екатерину Ивановну затрясло от еле сдерживаемой ненависти.

   Прошло столько лет, а тот позор, который когда-то пережила, та измена мужа до сих пор клокотали в душе. Муж, подающий надежды майор, вдруг влюбился в официантку офицерской столовой. Дошло до того, что он бросил семью и перешел жить к этой гулящей… Муж тогда вернулся, как побитая собака. Еще бы не вернуться. Партбюро проработало его по всей строгости. Да и карьера накрылась. Так до конца жизни и сидел у нее на шее, заглаживал свою подлость.

    -- Так, значит, это сынок той Ляли… -- старуха в раздумье покрутила кольцо с крупным топазом на среднем пальце руки.

    -- Не заморачивайся, мама, на этот счет. Лепилов -- тертый калач. Его никакими угрозами или шантажом не возьмешь. Ему глубоко начихать на то, что он не принадлежит к высшему сословию… Кстати, навела справки, эта Ляля уже давно числится в баронессах. Она же сына бросила  и с кем-то умотала за рубеж, еще когда мы в школе учились. Он в те годы был тот еще хулиган… Так что, этот Лепилов явно не  кандидат на оказание помощи…

    -- А если я напомню ему о его матери?

    -- Не стоит, судя по всему, они не общаются. У него свои дела, у нее свои. Хотелось бы узнать, каким образом он создал такой капитал, но… не подступишься…

    -- Так, значит, этот Лепилов -- сын той… Ляли, -- в раздумье произнесла Екатерина Ивановна. Она решительно встала с кресла и величественно вышла из спальни дочери. Ее последняя надежда на помощь в освобождении внука быстро растаяла. Но ее место заняла ненависть к сыну той, которая разбила в свое время самые смелые мечты Екатерины Ивановны о карьере мужа и своем возвышении.

    Она шла в свой будуар, размышляя о том, чем может пригодиться ей полученная от дочери информация. Почему она не узнала об этом раньше, когда была еще в силе, когда у руля власти страны стояли те, кто помнил ее и ценил оказываемые услуги? Теперь рулят все больше пришлые, раньше не мелькавшие в элитных клубах и тесных кулуарных компаниях… И все же, всегда можно найти тех, кто ненавидит противника еще больше и готов на все, стоит только подтолкнуть…



   Ясонов прибыл в Городец к вечеру. Его «хаммер» вполз в подземный гараж и расположился на своем обычном месте. Лепиловский «Ягуар» стоял у стены. Значит, патрон отдыхает с семьей.

    В гостиной собралась вся честная компания. Патрон развалился в кресле и что-то читал, водрузив очки на нос, двум малышам, которые облепили его с двух сторон и восторженно повизгивали в наиболее интересных местах. Ксения Андреевна расположилась на диване в эркере и показывала Светлане, Тине и Нике технику вышивки крестом. Ирина и Вика валялись на ковре с неизменным Чейзиком и о чем-то увлеченно болтали. Костик с женой сидел у компьютера и просматривал очередной сезон «Формулы-1».

    Все были заняты делом, потому на приход Ясонова обратил внимание только патрон. Он взглянул на вошедшего и вопросительно  вскинул брови.

    Ясонов махнул приглашающее рукой и вышел из гостиной. Лепилов нехотя закрыл книгу, отчего двое его слушателей протестующее залопотали. Но он потрепал их по вихрастым затылкам   и пообещал продолжить  чтение вечером.

    Мужчины спустились в подземный гараж. Ясонов передал кое-что, не предназначенное для посторонних глаз.

    Дождавшись, пока патрон ознакомится с тем, что он ему принес, Ясонов осведомился:

    -- Что будем делать?

    -- Ничего. Эти персоны находятся в поле зрения наших компаньонов. Но уведомить кое о чем их стоит.



    Время тянулось медленно и нудно. Ничего не хотелось делать. Даже думать казалось тяжело и тошно. Михаил лежал на диване в гостиной, смотрел на экран телевизора, занявший почти всю стену, и скучал. Его мало интересовали мелькающие  на экране новости. Где-то опять война, кого-то расстреляли, идут какие-то демонстрации…

    Все это проходило мимо его сознания и понимания. События, происходящие на экране, казались ему посланными из параллельного мира, далекого и непонятного. А в его мире, в его обиталище души стояла тягучая тишина и… темнота. Безветрие. Ни одна мысль не шевелилась в голове, ни один нерв не откликался на призывы разума. Не хотелось  жить, но не было сил и умереть. Потому что тогда он не узнает, что же задумала Наташа в своем желании мести. Это его интересовало когда-то, это поддерживало желание существования на этом свете. Но сознание того, что он сам своими руками сломал свое хрупкое счастье тогда, в том далеком прошлом, держало в этом бренном мире. Потому что единственный интерес к этому существованию оставался в ожидании того, что предпримет Наташа в его отношении. Малыша не вернуть. Он исчез из этого осязаемого мира. Может быть, его душа бродит где-то в потемках и ждет и зовет его… Но он пока не знал, где это место…

    Из состояния опустошенности и мрака накатывающего безумия  Михаила вывела вошедшая в гостиную Елизавета Петровна.

    -- Миша, что ты здесь делаешь в одиночестве? К нам гости прибыли…

    -- Ты же знаешь, что я никого не хочу видеть…

    -- Но ты должен поговорить с Саидом и Наилей. Они хотят тебе предложить…
Михаил молча взглянул на мать. Он с трудом выкарабкивался сознанием из мрака бездумья и подступающего безумия.

    -- Наиля? Саид? Кто это?... Ах, да, -- вспомнил он. Это же компаньоны родителей. Он же ездил к ним в российское поместье, где опять видел Наташу. Он же их хорошо знает… но в другой, отличной от собственной, построенной сознанием, реальности.

    А гости уже, не дожидаясь разрешения, ворвались в гостиную и в его затуманенное сознание.

    Наиля, роскошная блондинка с пышными формами и платиновыми кудрями. Полные губы, розовая помада. А вот глаза карие. У Михаила на мгновение возникло отторжение увиденного. Какой-то диссонанс. Потом он заглушил неприязнь, мгновенно возникшую в отношении женщины. Скорее всего, она крашенная блондинка. Теперь ведь модно быть белокурыми и бледнокожими.
Впрочем, и Саид с его неестественной красотой, так точно копирующей облик известного французского актера, однажды вызвал у него острую неприязнь. Но тот, словно почувствовав отстраненность Михаила, признался, что был ранен в ходе боевых действий, потерял память. Лицо было обезображено. И когда появились деньги, решил создать новый образ, ведь старого не помнил. Вот и выбрал то, что выбрал.

    -- Прости, Михаил, что потревожили твой покой. Сам знаешь, привычки родины неистребимы… Мы, кстати, решили напомнить  о твоем обещании заняться вкупе с нами благотворительностью. Неужели не помнишь?

    Михаил на мгновение сморщил лоб, скорее не вспоминая, а размышляя о том, как потактичнее выпроводить неожиданных гостей.

    Но тут, как вспышка, в сознании пронеслось видение. Вот они с Саидом,  сидя в кабинете перед началом летнего бала, обговаривают вариант строительства крупного медицинского центра для детей  по соседству с поместьем. Там требовалось не столько привлечение инвестиций, сколько желание и умение ускорить процесс согласований с федеральными и региональными структурами. Деньги были не проблемой. Михаил давно за них не держался. А вопрос урегулирования могли разрешить родители, у которых еще оставались кое-какие связи. Строительство брал на себя один знакомый Саиду магнат стройиндустрии. Точно, он же тогда дал обещание, что войдет в это дело.
Медицинские центры нужны, но в них же должны работать крупные специалисты в разных областях медицины. Надо привлекать, заинтересовывать ведущих специалистов, учить молодых.  Иначе благая задумка может превратиться в обычное пустозвонство. А детей надо спасать.

     В памяти опять всплыл вид лежащего на кроватке Малыша с бритым черепом, худого и бездвижного. Что они с ним сделали?

    Вспыхнувшее воспоминание всколыхнуло в груди затаенную ненависть. Будь тогда подобный центр, не пришлось бы отправлять его за границу. Михаил ведь тогда совсем немного не успел. Увезли мальчика на лечение. И все…

   -- Помню, -- сквозь зубы, словно нехотя, произнес  он. – Пройдемте в кабинет.

    Посетители особо не настаивали на длительном общении. Пока Елизавета Петровна угощала гостью в гостиной, мужчины в кабинете обговорили некоторые вопросы предстоящего дела. Определили приоритетные темы и расстались вполне удовлетворенные разговором.



    Некоторое время спустя в глухой провинции, где жизнь оставшихся аборигенов однажды и навсегда замерла на одном унылом и беспросветном круге ада безденежья, безработицы и нужды, появилась тяжелая современная техника. Грузовики везли стройматериалы, тягачи тянули жилые домики. Место предполагаемой стройки окружили забором. Это всколыхнуло дремавшую в аборигенах ненависть к пришлым чужакам, захватывающим обитаемое пространство.

   Но несколько проворных молодых людей вместе с главой сельской администрации довольно быстро обошли все окрестные деревни и пообщались с местным населением. Причина была проста:  надо расположить сельчан к предстоящей стройке. А более весомого способа, чем предложить им там работу, до сих пор не существует. Хотя в деревнях остались  явно не самые лучшие представители крестьянского рода, в основном, любители выпить, да и просто неумехи по жизни, но была и молодежь, которая еще не определилась в своем понимании, как обустраивать дальнейшую жизнь.
 
   С каждым аборигеном провели собеседование. Молодые психологи, нанятые владельцами строительства, быстро разобрались в проблемах и запросах местного населения. Отделили тех, кто по своему ощущению был изначально сельчанином. С ними заключали договора о производстве продукции животноводства и овощей на частных подворьях. Сразу выдавали аванс. У кого было желание поработать руками, оформляли на краткосрочные курсы здесь же, при разворачивающейся стройке.

    Газовики споро потянули в эти места нитку газопровода, не обходя стороной и полузаброшенные деревни.

   Не прошло и месяца, как основная масса жителей района уже имела четкое представление о предстоящей работе. Одни восстанавливали разрушенные фермы и птичники, возрождая заброшенное много лет назад сельхозпроизводство, другие обучались работе на современной технике.
 
   Немногочисленные в этих краях дачники в удивлении цокали языками. Такого они не только  в глубинке, но и у себя в мегаполисе  никогда не видели. Это сколько же денег надо прежде вложить в дело, чтобы потом приступить  к обычному строительству?

    Глава сельской администрации, человек пожилой, живший еще при советской власти, только качал головой. Такой активности в отношении местного населения он не видел уже более двух десятков лет.

   Земля, все еще числившаяся за сельхозпредприятиями, владельцы которых в свое время быстро обанкротили хозяйства в надежде потом по выгодной цене сбыть то, что осталось, давно превратилась в заросшие неудобья. И требовалось значительное вложение средств в восстановление пахотных земель.

   Кто были основные хозяева разворачивающейся стройки, местные не знали. Но жители просто молились на них, прося помощи Всевышнего, чтобы их инициатива не угасла, а заброшенный край, наконец, превратился в цивилизованные земли.
Сельчане  поняли одно: их продукция с подворий теперь востребована вся полностью. Ежедневно в столовой  строителей специально выделенный человек принимал яйца, молоко, зелень, овощи, фрукты, ягоды… Мясо привозили по графику. В какой день из какой деревни. И за все платилось щедро и справедливо.

    Глава сельской администрации только вздыхал в удивлении и надежде, что это не сон. Подсчитывал налоговые поступления в сельскую казну и прикидывал, что можно будет сделать на эти средства. А сделать нужно было много.

   Как-то разговорился с одним из распорядителей стройки.

   -- Не пойму, зачем тратить столько денег на покупку продовольствия? Вряд ли наши деревенские бабы соблюдают те требования санитарии, что предписываются гостами. Не проще ли завозить товары из сетевых магазинов?

   Его собеседник, мужчина среднего возраста, опытный строитель и координатор контактов с местным населением, повидавший немало на своем поприще, лишь пожимал плечами:

   -- Об этом лучше спросить у хозяев. Это их распоряжение. Но мое мнение: они правы. Лучше вначале переплатить и получить лояльное население, чем озлобить людей и отбиваться потом от судов и народных бунтов…



    Наташа приехала в сопровождении Саида и Наили на строительство медицинского центра  уже к осени. Хотелось посмотреть, как продвигаются работы здесь, в подмосковной глуши. До этого пришлось проинспектировать другие три стройки. Одна располагалась на Дальнем Востоке, вторая в Новосибирске, третья – на Урале. Увиденным осталась довольна. Стройподрядчики выполняли обязательства четко в соответствии с разработанными графиками, не отклонялись от проектов и согласований. Это радовало. Основным условием при заключении контрактов она выставляла обязательное привлечение к работам только местного коренного населения, закрепление тесного контакта с фермерами и частниками, производящими продукты питания, и развитие инфраструктуры прилегающих к стройке районов. Средства на все эти условия требовались немалые, но оно того стоило.
 
    Ещё совсем недавно заглохшая и утопающая в сорняках деревня в десяти километрах от ее поместья теперь приобретала жилой и деятельный вид. Единственная улица с дворами на обе стороны, была перекопана траншеями, в которые укладывались трубы сразу газовые, водяные и канализационные. Они тянулись к возводимому неподалеку городку медперсонала. Асфальтоукладчики пыхтели на черной, парящей ленте новой дороги.

   Картина вроде бы неприглядная, но лица встречных людей светились какой-то затаенной радостью. Ведь ранее невостребованные усадьбы с разваливающимися домами теперь обретали новых хозяев, почуявших оживление в этом глухом сельском углу.

    На взгорке вырастали, как грибы после дождя, новые сборные коттеджи для будущих сотрудников центра.  Пока возводились помещения центров, уже заказывалось и поступало оборудование и шли переговоры с выпускниками медвузов и поиски специалистов по работе с уникальным медоборудованием. Предлагаемые условия были таковы, что в подавляющем большинстве приглашенные давали свое согласие на работу в центрах.

    -- Ты довольна тем, как идёт строительство? – поинтересовался Саид, наблюдая за Наташей.

    -- Вполне. Наш компаньон господин Лепилов свои обещания держит четко.  Никаких нареканий.

    -- Какие будут дальнейшие распоряжения?

    -- Распоряжения? – Наташа обвела взглядом шумящую внизу стройку, потом вздохнула:

    -- Что ж, пряники, кому смогла, раздала. Думаю, пришла пора теперь потребовать расчета по долгам… по принципу графа Монте-Кристо.

    Она стремительно пошла к стоящему у дороги автомобилю. Саид переглянулся со своей спутницей и помрачнел.

    -- Она права. Пришла пора кое-кому платить по долгам. Боюсь только, что все это разрушит ее сознание…