47моему любимому другу и его безумному миру

Глядя на неё, я всегда думал, как с ней заниматься любовью, она же ребёнок. Я так думал в 14, когда с ней познакомился и думал в 43, когда её потерял... И я всегда думал, кого же осчастливит эта красивая, интересная, талантливая и очень странная девушка. Кто будет тот, кто осмелится любить женщину-ребёнка...
Нью-Йорк в моём мозгу отпечатался невыносимым запахом кошачьей мочи. Не просто  всем знакомый запах кошек, а тот самый - аммиачный, который выводит из глубокого обморока и вводит  в глубочайшую тоску. Любое упоминание Нью-Йорка ассоциируется у меня с сорока семью котами, полуподвальной Брукленской квартиркой и её маленькой и глубоко-несчастной хозяйкой, которая в свои 42 выглядела быстро и неожиданно постаревшим ребёнком с маленьким кукольным личиком, худой костлявой спиной и тонкими страдальческими руками. И кошки: их драки, шерсть, запах, какашки, сухой корм под ногами, прыжки на голову с потолка, неожиданные игривые нападения из-за угла с участием когтей-ножей и зубов-иголок.  Весь этот кошачий ад затмил мне приятные встречи с университетскими коллегами, друзьями-писателями, художниками, посещения музеев и выставок, всё пребывание в Нью-Йорке. Не страдаю страстью к кошкам, но эти свободолюбивые создания часть моей истории и вечные спутники моей маленькой подруги, а потому мне пришлось заставить себя по-другому отнестись к ним и даже погрузиться с головой в их таинственный мир, чтобы понять ЕЁ - мою маленькую и одинокую девочку, историю которой вы  сейчас узнаете.
 Сана появилась в середине учебного года в моём классе  Киевской Детской Художественной школы и её сразу почему-то приставили ко мне в качестве опекаемой. Опекун из меня вообще никакой, но терпение к ней было и раздражения своего я не показывал. Она даже его не чувствовала. Мне не нравилось, что эта девочка с тугими светлыми косичками постоянно рядом со мной и мне надо с ней возиться. У меня были другие интересы, а малышка с косичками и её вечно ноющие мама и бабушка меня раздражали. Да и не малышка она была, а только так выглядела. Я был старше её на год. Но мне нравился её запах! У неё был новый для нас всех заграничный запах! От неё пахло ГДР. Он имел аромат  жвачек, заколок и резинок для волос, ластика-клубники, ванильного пенала, лаковых туфелек, разноцветных колготок, красивых иностранных вещей и конфет. Мне - бедному мальчишке из нищей семьи эти запахи были сладкими и далёкими, они делали меня ближе к этой нежной маленькой девочке. Благодаря этим запахам я её полюбил. Полюбил как друга, и наша дружба продолжалась почти 30 лет, всегда это было связано с разными запахами.
Сана была девочкой тихой и мечтательной. Она рисовала и занималась народными танцами, любила разное зверьё, писала стихи, придумывала и шила наряды для своих немецких кукол. Её воспитывали в достатке и пуританской строгости две одинокие женщины - мама и бабушка, ненавидящие мужчин и любое их упоминание. Эти две особы сыграли трагическую роль в жизни мечтательной Саны и те же роли в жизнях тех, кто хотел попасть в жизнь их строгооберегаемого чада. Детства у малышки не было, а была непосильная нагрузка разными кружками и школами, требование, слежка, битьё и унижение. И это в интеллигентной учительской среде и якобы аристократичной атмосфере, где при строгом этикете и званых обедах с немецким фарфором, столовым серебром, чтением вслух Брюсова и Мандельштама, могли при всех ударить по лицу  девочку и унизить её друзей. А друзей у неё не было. Те, редкие гости-ровесники побывав единожды в её доме, столкнувшись с демонизмом неудовлетворённых женщин и ощутив на себе обречённость и страдания подруги, больше не появлялись в её квартире, и их даже не тянуло на всё заграничное и редкое, что только могло быть у живших за границей и простым советским гражданам недоступное.  Сана взрослела и страдала. Я был единственным её искренним другом, но в дом к ней старался не приходить. Приходила она, но в сопровождении мамы или бабушки... Вырваться из плена она не могла, а потому общались мы с ней только в художественной школе. Потом она переехала в наш район и к общей нашей радости оказалась в моей школе. Наконец мы могли с ней быть чаще. Я познакомил её с моим другом. У них завязался роман, в подробности которого был посвящён я. Я устраивал им встречи и прятал от демонов в юбке. Мы были в том возрасте, когда могли себе позволить не прятаться от мам и пап. Почти взрослые! 16-17 лет! Но прятаться таки приходилось. Любовь Саны и моего друга закончилась разоблачением и поркой влюблённой Джульетты и выяснением отношений с родителями незадачливого Ромео. Ромео испугался трудностей и от любви отказался. Бедная девочка заболела и неделю пролежала в горячке. Я в этой истории оказался посторонним лицом для всех и моё причастие к роману не было обнаружено. Потом она пропала на несколько лет и я не знал, где, как и что с ней. Появилась она в моей жизни уже двадцатилетней, цветущей с красавцем-парнем. Конечно же я был введён в подробности их романа и она как в юности искала встречи с ним в моём доме, так как бабушка и мама сопровождали её даже в институт и обратно, выслеживая по дороге мужские взгляды и пресекая все возможные попытки ухаживания за их девочкой. Тогда в её жизни появилась и кошка Лаура. Это был единственный её друг в лоне врага. Единственный, кто её понимал и принимал её любовь в доме, где жить было почти невозможно. Роман Саны и её избранника закончился трагически. Его убили случайным выстрелом в случайной перестрелке в ресторане, где он работал охранником, а у многострадалицы после шока "помутился" разум и её мама отправила в психушку на лечение. После удачной реабилитации Сана попыталась доучиться, что и было отмечено красным дипломом Педагогического института и её небедной мамой в том самом ресторане, где погиб любимый моей девочки.
 Я говорил, что наша дружба была замешана на запахах. Меня притягивал её странный запах. Волосы и кожа всегда пахли немецким мылом, а рот источал тонкий, едва уловимый запах больного желудка с мятными конфетами. За много лет я привык к этому запаху и он мне нравился. Это как Наполеон Бонапарт балдевший от амбре  солдат после длительного похода и просивший свою жену Жозефину не мыться перед его возвращением домой. Сана знала о своём недостатке, годами лечилась, сидела на строгой диете, близко не подходила к людям. Те, кто её любил - любили и её недостаток. Но только те, кто её действительно любил. Личная жизнь у неё не складывалась. Мама и бабушка продолжали издеваться и Сана решила сбежать в Америку, пока совсем не сошла с ума тут в Киеве в обществе  надзирательниц и моральных садисток. Вытащил её в Америку друг-одноклассник. Ещё в школе он был влюблён в неё и став мужчиной, переждав всех её поклонников, сделал ей предложение выйти за него и переехать к нему в Нью-Йорк, в который он эмигрировал десятью годами раньше. У Саны появился шанс на спасение от тирании и шанс быть свободной! Она опять исчезла из моей жизни на несколько лет. Потом я узнал, что моя нежная девочка упросила своего супруга забрать кошку Лауру и категорически не позволять приезжать маме и бабушке. Но отвязаться от мамы Сана так и не смогла. Мама выиграла
green card и приехала в Нью-Йорк учить уму разуму дочь и её мужа. Киевский Ад стал Нью-Йоркским. Мама издевалась над дочкой, вмешивалась в семейную жизнь, не позволяла иметь детей и кричала при каждом удобном случае о больном желудке и мозгах её дочери. После таких пыток действительно желудок и мозги начинали болеть и вонять... Муж  не выдержал всего этого и расстался с безумными, оставив им маленькую полуподвальную комнатку в Бруклине и оплачивая все их счета. Он даже организовал пышные похороны кошке Лауре и похоронил её на старинном Нью-Йоркском кладбище для животных. Он оплачивал обучение жены в престижной школе искусств на Манхэттене, лечение её болезней, но жить с ней и её безумной мамой не мог. Сана тоже не могла с ней жить... Постоянные скандалы и унижения доводили её до частых посещений психолога, психиатра и пару раз профилактического лечения в частной психиатрической клинике. Сана сбежала от мамы и опять исчезла из моей жизни. Я несколько лет о ней ничего не знал.
Пару лет назад меня пригласили на лекции в Колумбийский университет. Я собирался остановиться у своего друга и неплохо провести время. Но вдруг в моей жизни опять появилась она. Она позвонила мне в Киев, когда я почти собрал чемодан и предложила пожить у неё. Я обрадовался и конечно же согласился! Я увидел её в аэропорту. Она не изменилась, только сильно похудела и в глазах была печаль и нездоровый блеск. Но запах!!!! ЗАПАХ!!! От неё пахло кошками! Просто воняло кошками! Потом была неделя в её квартире с сорока семью кошками, двумя собаками-калеками и толстой с опухолью мышкой в клетке для попугая. Между моими лекциями мы ездили по всему Нью-Йорку и пристраивали в дома престарелых её кошек, раздавали соседям, и я лечил свою подругу от тоски и одиночества. Моя жизнь тоже превратилась в Ад и я впервые пожалел о том, что стал другом этой странной и болезненной женщины. Самых любимых кошек моя кроха оставила себе. Их было всего шесть. Я уехал и опять на несколько лет потерял её.
Год назад мне позвонили мои друзья из Нью-Йорка и рассказали, что мама Саны запихнула дочь в психушку, так как состояние её было тяжёлым. Её дочь - моя маленькая девочка месяцами не выходила на улицу. Еду ей приносили соседи, они же и вызвали полицию из-за чудовищного и невыносимого в их доме запаха. Полиция и мама общими усилиями отвезли её на лечение и раздали котов. Я поинтересовался, сколько же их было в этот раз. Мне сказали, что их было 47.

Посвящается О.Ш.
Рим.Рим.