Сын Тьмы и Света. Эпилог

Солнце ярко светило, поднимаясь над лесом, но эту дикую тьму ее лучи не могли пробить. Лес обрывался, словно обрезанный мечом. Еще около полуметра шла просто голая выжженная земля, а дальше – тьма. Непроглядная, чуть дрожащая и клубящаяся мягкими волнами и кольцами, она завораживала и отталкивала.
Все знали, за ней мир эльфов. А внутри, так говорили Старшие, бьются Добро и Зло, и на их мечах стоит весь мир.
Он улыбался. Он всегда улыбался, когда слышал эту историю. Улыбался холодной злой улыбкой, тщательно скрывая свою боль.
Он сам был из Старших. Из тех, кто пережил разделение мира Третьим святым. Из тех, кто жил до появления этого сумрака, до того как человечество было убито. Из тех, кого воскресило пение Светлого пророка.
Его называли Старшим из Старших. Потому что он единственный, кто лично знал всех трех пророков, скрытых во мраке между половинками мира.
О, как часто он приходил сюда, на край леса! Он касался ладонью стены, терпя обжигающий холод и колючий полумрак. Иногда ему казалось, что он слышит звон оружия и яростные выкрики, иногда казалось, что он слышит глухое рыдание. Но уже в следующий миг все затихало, только шелестел в кронах деревьев ветер.
Тогда он отнимал руку от мрака, смазывал на ней ожоги и уходил в свою башню, на другом краю леса. Там его встречали встревоженные взгляды членов Белого Ордена и заботливые слова брата. Но он молчал в ответ. Он никому не говорил куда ходит и зачем. И они принимали это как должное.
Да и как иначе? Он же глава Белого Ордена, властелин людской земли, Киррин-Иллюзионист.
Он смотрел в зеркало, что отражало молодое бледное лицо с узкой темной бородой, обрамленное черными волосами до плеч, вглядывался в свои потемневшие до морской синевы глаза, очерченные длинными ресницами, и в сотый раз клялся себе, что больше не пойдет туда. Никогда.
Но проходил месяц и он вновь шел к стене сумрака, чтобы различить пение нареченной сестры и ее противника. Чтобы услышать, как бьется сердце эльфа, обвенчавшего Свет и Тьму на вечную битву.
Он скрипел зубами от ярости и вновь прикладывал руку к мраку, кусая губы от боли и злости. Иногда рука чуть погружалась во мрак, иногда до самого запястья… Тогда он смеялся и вновь клялся себе, но уже в другом.
Что когда-нибудь он пробьет эту чертову преграду и вытащит сестру из плена.
В конце концов, у него вся вечность впереди для этого.