хроники 2-3

Х Р О Н И К А   N 2.


          “Выброшу этот телефон, к чертовой матери!” - Твёрдо решаю не подходить к аппарату. Но  пластмассовый ублюдок звонит, уже семнадцать раз. Надо же! Не лень кому-то. Как только запас терпения истощается, и ноги напряглись, чтобы подняться - звонки тут же прекратились. Поскольку все равно собирался вставать, выдергиваю вилку из розетки и облегченно возвращаюсь к столу - продолжать работать.
          Вообще телефонные звонки - это, особый вид нервирования человеческой цивилизации, хотя при некоторых обстоятельствах оказывают лечебный эффект.
          Как-то выпало нам с Иваном семь вахт стоять на Южной площадке (это я сейчас точно говорю, что семь, а тогда думалось, что весь сезон вместе оттарабаним). Разговорились о том о сем, и как бы невзначай сошлись на этих самых звонках.
       -  Вот, - рассказываю, - случай забавный был. На Динабурге старшим стоял...
       -  Самое главное - упомянуть про старшинство. - Иван поднимает палец вверх.
       -  ... Не перебивай, - как бы обижаюсь я. - Часа в два ночи звонит телефон. Кто? Чего? Прикидываю и никак в толк не возьму, но трубку снимаю. А в ней такой жизнерадостный, мужской баритон : «привет, боцман!..».
          Иван пьет чай и после моих слов успевает им поперхнуться. Я терпеливо выжидаю, пока он прокашляется, высморкается, и продолжаю:
       -  Оборудование у нас, сам знаешь, корабельное,  пол палубой зовут, а туалет - гальюном. В общем, стараясь попасть в тон, отвечаю: привет старина. После двухсекундной паузы следует вопрос: «как ты там, скучаешь?..». Елки-палки, конечно скучаю, и спать к тому же хочу! Потому отвечаю: «ага...». На сей раз пауза больше. «Так приезжай, - в трубке звучит, - у меня тут девочки». Раз дело принимает такой оборот, я всякие разные варианты прокручиваю и перебираю, но отгадать, кто звонит, никак не могу. Спрашиваю: куда приезжать то?..
          Иван громко смеется. На шум выбегает аппаратчица - у нас, знаете ли, кто долго проработал, ориентируются по слуху, потому что когда все работает нормально, то стоит однообразный гул, а коль что-то случается, то  всякие шумы вплетаются в общую картину. Вышла, постояла, покрутила пальцем у виска и ушла.
          Иван пожал плечами, но ржать перестал. Пока.
       - На том конце провода окончательно созрели для вопроса: куда я попал? И задали. В котельную - отвечаю, куда же еще. На том все и закончилось...
          Иван разочарованно разводит руками.
       -  Что же ты, надо было поактивней...
       -  Какой там! Спать я хотел...
          Минуты две сосредоточенно сморим на водоуказательные колонки*, задрав головы.
       -  У меня интересней прикол был. - Говорит Иван. - Кстати, ситуация аналогичная. Представь: глубокая ночь, я, умудоханный за день всякими разными делами, спокойно опочиваю в собственной постели... Телефонный звонок, - он входит в описание ситуации и начинает представление театра одного актера, где вполне сносно может изобразить себя, постель, телефон, звонок.  - Первый я, естественно, не слышу. На второй слабо реагирую, на третий открываю глаза, на четвертый...
       -  Иван, - молю я, - финал, давай финал.
       -  Ага. - Он прихлебывает из своей кружки. - Ты меня заставляешь второй раз выходить из образа... Снимаю трубку. Нежный, непорочный девичий голос спрашивает: можно говорить? Я спросонок, не разобрав, что к чему, даю согласие. И тут начинается. Вы знаете, - рассказывает, - у меня большие неприятности. От меня ушел парень, с которым я  дружила, и теперь весь смысл жизни улетучился... Я, наверное, покончу жизнь самоубийством... Представляешь?! Сон, конечно, говоря ее словами, улетучился, и в порыве души отвечаю, мол, не стоит спешить делать скоропалительные выводы; это не конец света и ни в коем разе не конец жизни... И вдруг меня осеняет. Куда звоните, уточняюсь. Как куда, - девушка удивляется, - в ночную службу доверия. А это квартира, - на автомате сообщаю ей. И все. Короткие гудки...
       -  Есть продолжение? - спрашиваю я, потому что такие истории с ним почти никогда не заканчиваются так резко.
       -  Ага, - кивает Иван. - На следующий день стал вычислять этот самый телефон службы доверия.
       -  Ну?
       -  Что ну? Одна последняя цифра в наших номерах не совпадает, а на станции механики забывают спиртом контакты смазывать. Вот и попадают ко мне. - Он закуривает и продолжает. - Тут индус какой-то звонил на днях, жаловался, что кушать плохо стал...
          Это надо было слышать, каким тоном произносилось “кушать”! Я так сразу на пол лег от смеха; минут пять успокоиться не мог.
       -  Ну... Ну!.. Финал!!!
       -  Чего финал. Говорю: вы не туда попали, но у меня, в принципе, время есть, можно пообщаться.
       -  И согласился?
       -  А как же. Проблему решили за полчаса.
       -  Да-а... - выдыхаю я, и на память приходит еще один звонок. - Дело было там же, в прошлом сезоне, по-моему. Только присел на горшок (а-ля Генуя ) настроился, дело, сам понимаешь, не суетное и требует спокойствия... Телефонный звонок. Как тут не издать вопль огорчения?! Ладно, иду поднимаю трубку. Медовый женский голос здоровается и тут же переходит к сути дела, - это номер? Мои мысли заняты немного другим, но соображают: если есть телефон, значит, есть и номер, правильно? Да, говорю. Голос в замешательстве. Ну, - подбадриваю я, - сообщайте. Я по поводу... массажа, - сообщает. Не понимаю, конечно, какого, но хочу понять, - ну? Можно приходить?.. Быстренько рисую картину в воображении: прекрасная обладательница голоса делает мне массаж. Таиландский. Поскольку такой разворот меня устраивает, то отвечаю: конечно. Голос тихо уточняет: презервативы с собой брать или у вас есть?.. Сдался, старик, честное слово сдался. Извиняйте, госпожа массажистка, так вот и так, ошиблись вы номером. А она настаивать не стала и канула куда-то в телефонные провода...
          Иван молчит, - может фантазирует, или дорисовывает в мозгах то, что я не успел, а потом, очнувшись, спрашивает:
       -  И дальше?
       -  Что дальше? - удивляюсь, ведь тема закрыта.
       -  Кайф восстановил?
       -  Слушай, точно! - и быстро лезу в стол, за газетой.
       -  Да там есть. - Машет рукой Иван.
          Я удаляюсь на второй этаж - восстанавливать за прошлый раз.
          Вот так, с шутками и прибаутками стоим ночную смену.
                Время перевалило за три часа ночи и мы пытаемся спровадить друг друга спать. Однако оба дома выспались и сидим, как филины, по разные стороны стола, таращимся в книги, пытаясь извлечь крупицы мудрости.
          Официально читать у нас не разрешается. Старший мастер предупреждает постоянно - поймаю - уе... по зарплате. Ловил, конечно. Он мастак ставить капканы подобного рода. Но и мы не лыком шиты. Ночью можно без подстраховки, дежурный свой человек, не заложит. А днем все делается, до гениального, просто. Длинная суровая нитка привязывается за верх входной двери, причем на Центре и Юге входных двери две, соответственно, и ниток столько же. Пропускается через что-нибудь высокое и ложится на книгу, между страниц, а для ясности на край привязывается клочок бумаги. Дверь открывается, бумажка на нитке улетает с книги, и ты знаешь, что кто-то уже в пути. Может быть с мыслью о капкане для тебя. Спокойно убираешь книгу (журнал) в стол и делаешь умный вид.
          Одно время звонком на Юге служил пес - Фокс. Тут можно было даже схватиться за какой-нибудь клапан и усердно пытаться стронуть его. Бывало и такое...
       -  Надоело читать! - орет Иван и, захлопнув “Конана” Говарда, вскакивает.
       -  Чайник поставь, свеженького заварим. - Предлагаю я.
       -  Да сколько можно... - возмущается Иван, но просьбу выполняет.
 По норме. Два чайника за смену и три раза обязательно купеческого, кочегарского.
          Иван садиться снова.
       -  Пойти посрать, что ли? - сомневается он, посматривая на уровень воды в деаэраторе, и  надумав, уходит.
          Может быть, и не было  надобности упоминать о столь интимном желании вслух, чтобы не коробить воображение читающего; в конце концов у каждого свои представления о том, как  надо собираться в отхожее место. Но, позволяя себе столь простое изложение, замечу, -  необходимо четко представить себе выражение и мимику лица Ивана до того, как, и после. Обычно - это суета вначале и успокоенность затем. На сей раз, Иван нарисовался в проходе с расстегнутыми штанами... Его никак нельзя назвать успокоенным. Что-то загадочное и тайное вытягивало лицевые мышцы. Я всерьез обеспокоился: не наделал ли в спешке в штаны? А что, случалось и такое (не с Иваном правда ).
       -  Ты чего? - спрашиваю я, и в груди, появляется холодок страха.
       -  Где я?!! - орет он, застегивая штаны.
          Все, думаю, начитался парень книг и в клинч вошел.
       -  Ты чего? - снова спрашиваю, а самого в пот бросает. Надо же какие перемены за одну вахту - от хохота до ужаса.
       -  Где я, понимаешь, где я!
          И тут потихоньку начинает доходить. Из-за гула и свиста над головой (пять метров выше и РОУ*) слово “идея” слышится как “где я”, а нужная для понятия интонация теряется в шуме.
       -  Какая? - облегченно вздыхаю я.
          Иван не отвечает. Он заваривает чай, наливает, сластит, и прежде чем начать  рассказывать, долго-долго смотрит в глаза.
       - В каких ситуациях тебя достают телефонные звонки?
       -  В смысле? -   пытаюсь понять, куда он клонит.
       - Попробуй собрать ситуации когда они раздавались и выведи формулу.
       -  Ничего не понимаю... Чего ты хочешь?! - раздражаюсь я от собственного бессилия.
       -  Ладно, - он откидывается на спинку стула и уже медленнее продолжает. - Просто  один случай вспомнил... С месяц назад... Решил я попробовать практику медитации и часа в два ночи уселся перед зеркалом, уставился на воображаемую точку посередине лба и попытался замкнуть на пустоту поток собственных мыслей, почти по чань-буддизму. Может, час сидел, может больше - неизвестно. В такие моменты время, не ощущается. Неожиданно раздается звонок в дверь, знаешь, хлестко так, я бы сказал необычно. Срываюсь, открываю - стоит девица лет семнадцати расфуфыренная, накрашенная и пьяная. Улыбается во весь рот, в руках сигарета.
         - Позовите, - говорит, - Сережу, пожалуйста.
          -Нет здесь никаких Сереж, - возмущаюсь и пытаюсь дверь закрыть, а она выставляет ногу и снова:  «пожалуйста, он очень нужен...». Повторяю ей терпеливо, что такой здесь не проживает. А она, как заведенная, позовите да позовите. Короче, дошло до того, что распахиваю дверь настежь и говорю:  смотри, найдешь - десять тысяч дам. Что ты думаешь? По идиотски рассмеялась, сказала: ну ладно, и убежала...
       -  Продолжение есть? - интересуюсь я, пытаясь усмотреть в этом что-то связанное с телефонными звонками.
       -  Есть. Этажом выше какой-то бутлегер живет. Сережа. Хотела, наверное, его, но попала ко мне.
          Некоторое время оба молчим.
       -  И что за идея тебя посетила?
       -  Идея в том, что в наших случаях это происходило в самые неподходящие моменты. - Заключает Иван и начинает расхаживать, почти бегать, перед котлом; взад-вперед.
          Моментально, словно улей тронули, ко мне приходит масса историй, когда тот или иной человек иногда и вовсе случайный, основательно портил  настроение.
 Здесь появляется аппаратчица с капроновыми бидончиками - взять пробы котловой воды на предмет щелочности* и химочищенной на жесткость*.
       -  Вы чего разорались? - недовольно спрашивает она и, естественно, не дождавшись ответа, проходит к фильтрам.
          Иван показывает ей вслед язык и разводит руками: что я говорю?..
          А я вспоминаю, как однажды ехал в трамвае на работу и про себя разговаривал с героями “Свечи перед запертой дверью”. Слышу, бабулька, поливает меня чуть ли не матом. Я, такой-сякой-молодой, место не хочу уступать. Встаю, извиняюсь, унижен и растоптан, конечно, но креплюсь. И, как вы думаете, что вижу? Двойное сиденье сзади меня свободно! Народу в трамвае человек десять, никак не больше. Это ладно, незнакомый человек, старый, может у нее не все дома. Тут, покруче история происходила.
          По весне,  аккурат перед великим постом посетила мою голову интересная мысль: не попоститься  дней эдак двадцать-тридцать? Попробовать, так сказать, себя испытать.
          Готовился целую неделю - халвы накупил, сухарей насушил, какие консервы мясные были в доме - съел, даже с получки решил на литр меда потратиться. В последнюю ночь курить перестал и все оставшиеся пачки выбросил, чтобы не искушали.
  С утра пораньше все и началось.
          Сначала приехали знакомые, которые у меня вообще никогда не были. Повод, естественно, имелся солидный - в гости, познакомиться поближе. Литр они выпили, это я еще стерпел, но когда достали второй и наехали так конкретно (не выпьешь - обидишь), то пришлось показать ребятам порог. Ушли.
         Почистил  картошечки, отварил, заправил подсолнечным маслом, и только ложку ко рту... Нарисовался Гришка пьяный в смерть. Пробубнив что-то вроде: “Прости, браток” и “Жена выгнала”, вырубился прямо в коридоре. Ладно, и это съел. Перетащил э... туловище в комнату, уложил. Пока возился - картошка остыла. Слопал холодную. Настроение, сами понимаете, где. Ничего, сел на кухне читать.
         Телефонный звонок...
         Снимаю трубку, - Марина звонит, - старая подруга (в смысл давнишняя), хочет меня лицезреть. Говорит,  проблемы с одним молодым человеком (подозреваю, что половые), посоветоваться надо. Хорошо, - соглашаюсь, - приезжай, но имей ввиду, что я на посту и поэтому ничего такого. Ладно, - смеется, - не буду, только не на посту, а пощусь...
          Ей до меня с час добираться: барышня предпочитает передвигаться исключительно наземным транспортом; в метро ее гипервентиляция мучает. На проделки рогатого ссылается, мол, его царство. Вот и хотел к ее приезду марафет дома навести. Хотел...
          Завалились ребята - раньше в одной команде вместе играли. Этим бесполезно объяснять постишься ты или нет - все едино. Надымили анашой в полный рост. Потом Маринка подоспела, раскрутила братков на литр, потом Гришка оклематься, соизволил, так сказать. К вечеру гудеж стоял корабельный. И  эта грешная масса  так допекла меня, что, осушив стакан,  я горячо высказал им личное мнение относительно их появления, а потом стал по очереди выяснять отношения. Через пару часов они, конечно, ушли, но мое настроение и растоптанный вдребезги пост уже не вернуть...
       -  Ну и как? - вырывает меня Иван из плена размышлений.
       -  Интересная штука получается...
       - Я тут кое-что прикинул. - Он стал рассказывать истории из жизненного опыта.
 За семь вахт, что стояли вместе с Иваном, мы составили целый трактат о людях, которые появляются в самые неподходящие моменты, и попытались  классифицировать.
          В первый разряд  занесли незнакомых чего-то от тебя желающих на бытовом плане; стрелков сигарет и спичек, узнавальщиков времени, адресов, особо разговорчивых и тому подобных.   
Во второй попали знакомые появляющиеся не вовремя, рабочее начальство (поскольку оно всегда приходит не вовремя).
          В третий, как ни странно, пришлось зачислить себя.
          Я хоть и серьезно относился к этому занятию, но первоосновой держал познание людей, ситуации, жизненных условий - для набора опыта. А вот Иван ко всему подходил основательно и хотел построить на своем открытии философскую работу.
       -  А ты не думаешь,- спросил я, когда  писанина была закончена, - что все это имеет место в трудах психиатра защитившего диссертацию по маниакальному синдрому с ярко выраженной формой преследования на бытовой почве, а?
          Иван смотрит на меня таким взглядом, что мне и вправду, кажется, будто он сумасшедший. Или  я  “поехал” и все  видится совершенно иным.
       -  Дурак ты, Антоха. - заключает напарник. - Кто тебе может приклеить ярлык психа, если ты этого не хочешь?
       -  Логично, - соглашаюсь я, - но ты же приклеил.
          Иван улыбается.
   -  Но ты же не считаешь себя им.      
 -    Не знаю  - Честно признаюсь я.


ИЗ  РАЗГОВОРОВ  НА  ЛОДЖИИ.


         Моя лоджия - это феноменальное место в квартире. Ее ничтожная квадратура вместила в себя столько бесед, исповедей, споров, декламаций и откровений, что сковырнув один квадратный миллиметр, можно смело садиться писать книгу.
          Моя лоджия - это перекресток всех дорог в квартире. Сюда стремятся с полной головой мыслей, с открытой душой, с новым стихотворением или романом.
Но пора, наконец, извлечь некоторые ее тайны из бетонных недр.
     По воле случая, довелось мне общаться с экстрасенсом (хотя сам предпочитает называться биоэнергетиком).
         Человек я любознательный и разговорчивый, потому вопросов много задаю.
         Биоэнергетик - сильная, темноволосая женщина тридцати лет. Раскрыла способности сама, без посторонней помощи. Лечит  массу всяких болезней, но объяснить свои действия не могла. На тот момент.
       -  Настя, - спрашиваю, - Как ты реагируешь на человека, который, беспардонно прерывает твое сладкое сновидение? Берет и нагло трясет за плечо?
       -  Это не он, а темные силы через него, - тут же отвечает Настя. – Значит, в моем биополе  пробоина или после лечения недостаточно хорошо очистилась...
       -  То есть осталась связь с больным? - уточняю я.
       -  Да.
       -  А если кто-то спрашивает  время, когда ты вскакиваешь на подножку трамвая?
       -  А... Это фантики.
       -  Кто? - изумляюсь я.
       -  Фантики. Вампиры. Люди, которые не могут жить без энергии другого человека.
       - По твоим раскладам, людей можно разделить на вампиров и доноров?
          Немного подумав, Настя отвечает:
       -  Вполне.
       -  И большинство этого не осознает?
       -  Думаю, что нет.
       -  А ты к кому себя относишь?
       -  Ни к кому. Если даю энергию, то сознательно, как сейчас, но если и беру, то понимая для чего. В большинстве случаев, конечно, даю...
          В другой раз, благо случай подходящий был, довелось нам вернуться к  теме. Сухенькое, под рукой имелось, подогретое, с сахаром. Сидим, попиваем нечто похожее на глинтвейн.
       -  Как объяснить такой момент, - набираю я номер Ивана, жаждя услышать его голос и поделиться снизошедшей идеей глобального порядка, и попадаю в аккурат в тот момент, когда он подносит ко рту столовую ложку свежеприготовленного борща?
          Настя улыбается.
       -  Ты, Комиссаров, одними вопросами сыпешь, а разбираться в них других заставляешь.
       -  Надо же сравнить.
       -  Хорошо... Попробую. Имей в виду, это мое личное мнение...
       -  ...Основанное на мнении других! - заканчиваю я.
       -  Тьфу ты! - злится Настя. - Ты будешь слушать или подтыривать?
       -  Все, все. - Поднимаю руку. - Я весь превратился в большое ухо.
          Она успокаивается, пару минут молчит и после говорит:
       - Все люди между собой связаны: кто больше, кто меньше, но все. И за свою, недолгую жизнь, стараются связи укрепить. Бывает по прошествии лет, о ком-то и думать забыл, он напоминает о себе самым неожиданным образом... - Настя замолкает, но я чувствую, что сейчас она расскажет  личное и важное. - У меня друг детства был, первая любовь. Мы лет восемь дружили. Все так искренне, честно было, но.. Так получилось, что он после армии на другой женился, я за другого замуж вышла... И тут однажды зашла в магазин за чем-то, - уже не помню зачем... Подходят двое мальчиков и спрашивают, как пройти на Маршала Говорова. Я, конечно, объяснила, показала. И только они отошли - вспоминаю, что фамилия-то у друга - Говоров и что самое интересное: день рождения у него в этот день был... Время идет, а узелки-ниточки, которые нас связывали, остались...
       -  И что же делать?
       - Не завязывать, не создавать их...
       -  Эге, нет! - возражаю. - Поскольку все мы общаемся, этого, мадам, не избежать. По-твоему получается, надо в леса бежать, отшельником становиться!..
       - Глупый ты, - треплет она меня по плечу, - мы подсознательно хотим этих узелков-ниточек. Когда начинаешь осознавать, что они тебе ни к чему,  приходит  понимание, как этого избежать. Может для кого-то уединение в лесу как раз и будет самым нужным и необходимым.
       - Не понял? - тут действительно для меня все стало превращаться в кашу.
      -  Ты  представь, что наш сегодняшний разговор последний в жизни. И мы больше никогда не увидимся.
         Морщу лоб, напрягаюсь, но - тщетно. Не совладать пока с потоком ее информации. Пустые слова.
       -  Все - улыбки, жесты, эмоции, слова, вино в стакане, - все это никогда не повторится.
       -  Но в жизни и так никогда ничего не повторяется!
       -  Ошибаешься, мальчик. - Говорит она и я действительно чувствую себя скулящим кутенком. – Все движется по кругу, пока мы не преодолеваем
эти  препятствия.         
          Господи! Как она права! Чтобы мы не перебирали, в своих жалких умозаключениях и спорах, сколько бы не потели, доказывая правоту, все равно остается один путь - действия.
          Наблюдая за переменами моего лица, Настя ненавязчиво спрашивает:
       -  Дошло?
       -  Ага, - говорю я, - немного.
       -  И  когда к любой вещи или человеку начнешь относиться именно таким образом... - она специально замолкает, предоставляя возможность самому закончить мысль.
          Но я молчу. Борюсь с вихрем взбудораженных чувств. И,  рад последовать ее предложению, но что-то подсказывает, что пока решение не принято, можно сомневаться, пробовать и ошибаться. Пытаться самому постигнуть то, что для нее просто и очевидно. Потому и молчу.

          Возвращаясь к нашей классификации, отмечу случай почти канонически комедийной ситуации.
          Только мы успокоились после бурных высказываний по поводу заключительной части, едва стрелки настенных часов пересекли отметку три, в котельную вбегает возбужденный пожарный в чине старшего лейтенанта.
       -  Так! - Орет он с входа. - Здесь пожар! - Тыкает пальцем в две пустые двухсотлитровые бочки из-под машинного масла.
          И убегает. Не успев опомнится, имеем возможность лицезреть другого,  уже при  доспехах и  каске.
       -  Где пожар?! - спрашивает и тянет за собой... шланг!!!
          Одновременно показываем, а я пытаюсь протереть глаза, - может галлюцинация? Но нарисовываются еще четверо бойцов, со шлангами и огнетушителями и импровизированно тушат пожар. Появляется лейтенант, смотрит на часы, хмурится.
       -  Все! - кричит, что с огнетушителем.
          Командир фиксирует время, строит ребят, перед котлом, и начинает вставлять пистоны по всем правилам военной науки - с оскорблениями, угрозами  и матами. Потом  быстро сматываются.
          Очнувшись, мы замечаем, что все произошло за пять минут. Но осмысление ситуации пришло позже,  где -то через час, - вот посмеялись от души, как в бесплатном цирке.
         

          ...Вернувшись из повествования, поглядываю на будильник, - четыре часа непрерывного писания. Иду в туалет и попутно включаю телефон: теперь можно. Не успеваю, как следует сосредоточиться,  раздается телефонный звонок.
       -  Пока не обдаблюсь - не подойду, - говорю вслух и завершаю начатое.
          Звонит Иван.
       -  Привет, старина. Никак опять пишешь?
       -  Ага…
       -  К тебе можно подъехать?
       -  Валяй.
       - Сейчас буду...
          Убираю письменные причиндалы, освобождая стол - понадобится. Ванька-плут, пустым  никогда не приезжает. “А надо ли мне это?” - мелькает в голове вопрос, но тут же исчезает среди, таких же быстрых и простых. Обычных.
 Как тут не вспомнить слова Великого кочегара о невозможности управлять ситуацией, будучи не просветленным.




















Х Р О Н И К А  N 3.


          Поле клеенчатой скатерти на обеденном столе, представляло жалкое зрелище.
          Хотелось снова закрыть глаза и провалиться в космическую бездонность похмельного сна, но мочевой пузырь требовал немедленного опустошения. Поелозив несколько минут по покрывалу, заменявшему простынь, с тех давних пор, как посеревшая от бесконечно долгого употребления, она была засунута в корзину для грязного белья, я медленно поднялся и, пошатываясь, побрел к туалету.
          Новый день начался, господа.
          Прижавшись головой к трубе соединяющей сливной бачок с унитазом, я сосредоточенно, никуда не торопясь, внес свой личный вклад в содержимое канализации  и, застегнувшись, направился к ванне. Побрызгав, на помятую физиономию  водой, в глубоком раздумье я вернулся в комнату и с робкой надеждой снова взглянул на клеенку. На смену робости пришла  уверенность.
          Ни тарелка, ни пятна,  ни остатки соуса, свисавшие  со стула отвратительными бурыми каплями, никуда не исчезли. И убирать их придется именно мне. “ Зачем все это...” - в который раз промелькнуло в голове.
          “Ну, зачем все это мне?” - хаотичный круговорот боли, потрескиваний и сдавливаний вновь оформился в знакомую фразу, и я потянулся к тарелке. Но рука проскользнула над  ней и обхватила тоненькую ножку стоящей поблизости рюмочки. Ее донышко покрывала до боли знакомая жидкость, которая могла быть либо водой, либо...
          Внимательно оглядев стол, я обнаружил еще три сосуда с чем-то прозрачным, один из которых был такой же рюмкой, но наполненной до половины, а два остальных - граненые стаканы, где отсвечивалось нечто.
          Не торопясь, боясь спугнуть момент просветления, я осторожно стал вспоминать вчерашний вечер.
          Мы были вдвоем с Иваном, который, наглядно подтверждая открытие, посапывал на матрасе, изредка подергивая правой ногой. Наверняка ему снилась погоня. Пили мы вроде из рюмок, а из стаканов, получается, запивали. Я потянулся к граненому. Принюхался. Нет! Это не вода... Запах слабый, еле уловимый, но ведь это понятно. За ночь о н а, конечно же, выдохлась! Но в стакане была родная мать всех страждущих по утрам, желанная и приносящая облегчение - “Русская водка”. Водонька. Водочка...
          Более не раздумывая, я слил все в один стакан и опрокинул в жаждущее нутро. Аффект, как говаривал мой первый старший, не заставил себя ждать. Благотворительное тепло понеслось вместе с кровью по  телу, размягчая окостенелость мышц, изгоняя заиндевелость из суставов, наполняя пульсирующие точки головы ясностью и облегчением лучше любого шиацу.
       -  Ты мне не оставил случайно капельку? - голос Ивана, почему-то с хрипотцой и неприятным посвистыванием, сформировался в замысловатую фигуру в виде фиги, и растворился в прокуренном воздухе квартиры.
       -  Оставил, - расслабленно изрек я и, слегка подумав, добавил, - капельку.
       -  Дай, пожалуйста.
       -  Вставай и возьми. Надо в квартире прибраться. Сегодня Глюк придет с какими-то москвичами.
       -  Всех в жопу. - Глубокомысленно произнес Иван и перевернулся на другой бок. Но через минуту сел, жалостливо посмотрел на стакан и выдохнул. - Головка  бо - бо...
       -  А денежки тю-тю. Вставай, они похмелят. Только пожрать приготовить надо...
       -  Макароны сварим. - Иван на четвереньках дополз до стола и, грустно улыбнувшись, осмотрел содержимое стакана. – Н -да... - он сунул руку под стул и достал пустую бутылку с ее законными сорока каплями. Другую поднял со скамейки, и в ней даже бултыхалось. Сосредоточенно пыхтя и морщась, Иван выжал из них все, до последней капли и, перекрестясь, проглотил нацеженное.
          “Буддисты пьют до полного просветления” - любил поговаривать старый, умудренный опытом и годами Великий кочегар. Он был по-настоящему  п о с в я щ е н н ы м  в смысл нашего Бытия, обычно не доступный взгляду нормального человека. И если бы Эдуард Шюре родился лет на сто позже, то обязательно включил бы в свою книгу этого талантливого Учителя, который всегда находил возможность помочь страждущим и обиженным мудростью слова, таинством взгляда или историей из собственной жизни.
           Он любил наблюдать моменты, когда человек, будучи какое-то время назад никем и ничем на этой Земле, озарялся внутренним светом само- осознания и осмысления. Когда он на глазах разрывает паутину отчуждения от нашего мира и является на свет прежним, знакомым и... просветленным. О, эти волшебные минуты достойны кисти выдающихся художников и пера гениальных поэтов. “Рождение Человека... снова и снова”. - Так бы называлось полотно запечатляющее Ивана в последние минуты его возникшей из пепла похмелья жизни. Феникс! Пегас, взлетевший на Парнас. Философ, своим взором кричащий: “Азм есмь!”
          Но волшебство длится только мгновение, после чего приходится опускаться на землю.
       -  Макарон нет, но есть картошка.
       -  В мундире? - с надеждой в голосе спросил Иван и икнул.
       -  Глюк мне уже два года про “в мундире с майонезом”  вспоминает. И матом ругается. Так что почистим и пожарим. Ты что предпочитаешь - готовить или убираться?
          Иван бросил молниеносный взгляд по сторонам и, честно глядя мне прямо в глаза, выдохнул:
       -  Г...отовить.
       -  Картошка на лоджии, нож на кухне - вперед...
          Прихватив с собой чайник, Иван грустно поплелся на кухню, а я, решительно подняв с пола маленькую тряпочку, которой обычно вытираю стол, с видом человека потерявшего в этой жизни почти все, принялся наводить порядок.
          Клеенка приняла приемлемый вид, пепел вместе с томатным соусом уныло покоился в ведре, а тарелка с вилками сиротливо отмокала в раковине.
          В дверь позвонили.
          Лентяй Ванька, безмятежно пыхтящий сигареткой, поглядывая на пять или шесть вычищенных картошин, проворно схватил ножик и принялся за работу. Открывать дверь пришлось мне.
          На пороге, таинственно улыбаясь и держа в правой руке  подозрительный пакет, стоял Глюк.
       -  Водки принес? - сразу спросил я.
          Улыбка исчезла под Глюковыми усами.
       -  Нет, - сердито ответил он, неодобрительно прищурившись. - Опять всю ночь пили?
       -  А когда вчера звонил, не понял что ли?.. Иди за водкой. - И я стал закрывать дверь.
          Но чем-чем, а здоровьем этого человека Бог не обидел. Он дернул дверь на себя, отчего я сам оказался на пороге и, по-хамски оттолкнув меня плечом, ворвался в квартиру.
         Первым делом Глюк забежал на кухню и, увидев Ивана сосредоточенно ковыряющего ножом в картошке, одобрительно крякнул. Потом, не выпуская из рук пакета, влетел в комнату, осмотрелся, и улыбка снова засияла на его мерзком лице.
       -    Все не так плохо, как я думал. - Пакет он не собирался выпускать из рук, а зная Гришку (так почему-то назвали его родители) уже лет восемь, я сделал определенные выводы.
       -  Что у тебя в пакетике? - вкрадчивым голосом спросил я, не забыв, естественно, закрыть дверь.
       -  Что, что, - грибы!
       -  Ух, ты, - раздался из кухни голос Ивана. - Откуда?
       -  На рынке купил.
       -  Что?! - Иван появился в коридоре. - Мы, конечно, понимаем, что ты на все способен, но покупать грибы...
       -  Мужики, сейчас ребята придут серьезные, деловые. Все спортсмены. Хотят немного расслабиться. Их кормить надо, дурьи бошки. Чем грибы плохи?
          Мы с Ванькой переглянулись.
       -  А что? Я сам видел, как на рынке грибы продавали. Должен же их кто-то покупать... – но, уловив тоску в моих глазах, Иван сразу все понял, и погрустнел. - Глюк, ты что, к нам бандитов пригласил?
       -  Да какие они бандиты! Студенты,  подрабатывают в одной фирме...
       -  Нам только подрабатывающих студентов не хватает. В общем, так. Звони своим качкам и говори, что веселье отменяется. Мы умерли. -  Я выбросил тряпку в мусорное ведро. Оттуда что-то посыпалось.
          Иван кивнул.
       -  Старики, у них водка есть.
       -  Ну и что, - менее решительно произнес я.
       -  И они хорошие. Обещал я, что посидим в уютной квартирке, с отличными ребятами познакомлю, потом расслабимся под гитару... - подхалимски затараторил он, а сам, подлец, подосиновики на стол выкладывает, зелень, яйца, и со дна пакета запотевшие бутылки пива “Балтика N 3”.
          Глядя на все это просветленными глазами, на которые опять начал наползать предательский туман, мы поняли, что надо выходить из положения не роняя собственного достоинства. Положение спас Иван.
       - Твои гости, тебе и готовить. - И гордо подняв головы мы ушли на лоджию, оставив Глюка наедине с картошкой и принесенными им же продуктами.
          Пиво, правда, пришлось прихватить с собой...
          Кто может понять время? Кто в состоянии осмыслить это отвратительное тиканье настенных часов, когда собственный организм, а вместе с ним мысли и чувства начинают осознавать зависимость от несуразной монотонности нелепого звука: “тик-так?”...
          Маленькая стрелочка подползала к цифре “четыре”, когда трель телефонного звонка взбудоражила запахи исторгаемые кухней, и Глюк, несомый своей знаменитой “идеей фикс” вылетел в коридор, оторвав наш взгляд от созерцания опорожненных бутылок, и, рывком подняв трубку, воскликнул: “Алле!” Побубнив минуты три-четыре, изредка вскликивая своим тоном: “ясно, хорошо, понятно”, Гришка вошел в комнату и развел руки.
          Успев натянуть маски абсолютного равнодушия, мы с Иваном рассматривали  трещинку на потолке.
       - Так, старики. Две новости - одна хорошая, другая плохая. С какой...
       -  С любой! - мы перебили любящего потрепаться Глюка.
       -  Москвичи не придут. Каких-то барышень сняли в фирме и те пригласили их к себе.
       -  А плохая какая? - я достал “беломорину”.
       -  Это и была плохая. А хорошая... Картошка с грибами готова, а я на всякий случай прихватил... - и тут из внутреннего кармана своего плаща, валяющегося на стуле, Глюк, паршивец, извлекает свою (и нашу, конечно же, нашу!) фляжку, видом коей не раз радовал наши сердца.
       -  Водка?
       -  Она.
       -  Литр? - все еще не веря, уточнил я.
       -  Семьсот пятьдесят.
       -  Так чего ж ты раньше!.. - Иван аж запнулся. - Смотрел, как люди страдают...
       -  Знаю я вас. Вылакали бы все, а москвичей послали...
       -  В жопу! - лаконично закончил грубиян Ванька. - Антоха, давай рюмки...
          Клеенчатая скатерть, ласкающая взор своей чистотой, умиленно выглядывала из-под тарелки с животрепещущими желтками на фоне благородных белков. Но еще более приятно смотрелась полная сковорода картошки с сочными  подосиновиками, обильно усыпанными зеленью и молотым душистым перцем. И, конечно же, ни в какое сравнение с ними не шли переливающиеся незатейливым узором три хрустальные рюмочки до половины наполненные... ну вы сами знаете чем.
          Молча мы подняли каждый свою, молча осушили их до дна и, также не произнеся ни слова, занюхали слегка почерствевшими кусочками хлеба. Гриша положил руку с часами на стол и, отмерив ровно шестнадцать секунд, налил нам с Иваном по половинке, а себе полную. Поймав мой взгляд, он серьезно сказал:
       -  Мне вас догнать надо. А то сейчас улетите, и между нами встанет барьер непонимания.
          Мы понимающе кивнули.
          Очень скоро мы стали ощущать Единство гармонии внутри самих себя и мир, вместе с тиканьем часов, трамваями и людьми начал свое существование обособленно. А когда свежезаваренный чай наполнил кружки, и его тепло добавилось к калориям водоньки, мы полностью расслабились, начиная подходить ко второй стадии просветления.
       -  Ребята, а чего мы вообще пьем? - ни с того ни с сего ляпнул Иван. Ему всегда приходят несуразные мысли в самый ответственный момент.
       -  Не хочешь - не пей. - Глубокомысленно изрек Глюк, наливая.
       -  Да нет, ты не понял. Ясно, когда человек хочет выпить и делает это, - Иван опрокинул стопочку себе в рот и насадил на вилку кусок яичницы, - он нормальный любитель- пьяница...
          Мы с Гришей протестующе закачали головами. На такую несусветную чушь даже жалко было тратить слова.
       -  ... Также понятно, - не обращая внимания на нас, продолжал Иван, - когда человек хотел бы не пить, но без этого уже не может. Он - алкоголик. Но вот когда он не хочет пить, может не пить, но все равно набирается по самую макушку... Вот чего мне непонятно...
       -  Ты о ком говоришь-то? - я на мгновение замер, обдумывая достойный ответ.
       -  О себе, конечно. Да и о вас тоже.
          Гриша уже улыбался во весь рот.
       -  Буддисты пьют до полного просветления. Так давайте просветлять “Россию”! - он снова налил.
       -  Подожди, Гриша. Слова Великого кочегара можно трактовать по всякому. Но хотя бы этой фразой он хотел сказать нечто совсем иное, чем сейчас ты.
       -  А откуда ты знаешь, что именно я сказал? - Глюк очень любил поспорить и, очевидно, последние Ванькины слова задели его мятежную струнку.
       -  Так объясни.
       -  Сейчас. Давай сначала бахнем.
          Мы выпили.
          Гриша выдержал паузу, сосредоточенно закусывая, а потом откинувшись на спинку стула и положив ногу на ногу, начал рассуждать сам с собой. В такие минуты (и мы это знали) перебивать его было совершенно бесполезно: он все равно не услышит.
       -  Чтобы понять смысл данного изречения, надо смотреть в корень. Три основные слова, как- то: буддисты, пьют, просветление. Какое из них главное? Для нас, поскольку мы все- таки православные, - он строго окинул взглядом собеседников, то есть нас, - наиболее важным является слово просветление. Через эту гадость, - он тряхнул фляжку, и в ней что-то радостно бултыхнулось, - мы стараемся найти путь, который выведет нас из лабиринта мерзостей, обыденности, рутины и ежедневный волокиты, кою мы  должны выполнить. Может быть, даже ненавидя ее, но о б я з а н ы. В то же время мы - индивидуальности и кроме как внутри себя, нигде не находим  подтверждения  своего величия...
          Идя по улице, мы видим сотни похожих на нас созданий, но собственный мозг претендует только на личную связь с Высшими силами, управляющими Вселенной. Есть множество способов попытаться разрушить взаимосвязь с так называемой толпой. Это гордыня, тщеславие - когда ты стараешься поставить себя выше остальных за счет денег, известности или просто совершенно необоснованно. Но это один из величайших грехов христианства!.. А по-моему, так просто болезнь типа паранойи...
          Можно заниматься коллекционированием, собиранием чего-либо, и упиваться тем, что у тебя есть то, чего нет ни у кого или, по крайней мере, ни у кого из твоего ближайшего окружения. Это самообман, отмазка для души, ибо ты являешься потребителем чужого, не способным создать свое... Бессмысленный путь выделения из толпы! Но если ни на что другое не способен... Можно создавать свои “произведения” искусств, но и этот путь очень скользкий, так как обычно ведет к  той же гордыне, если, конечно, созидающий не обладает способностью просто любоваться Гармонией, а не похваляется ею. Истинных Созидателей не так много, мы же, - он указал пальцем на себя, - обычные люди, думая об них, либо ставим барьер - нам это не дано и каждому свое, либо...
       -  Гриша, Гриша! - Иван захлопал в ладоши, привлекая к себе внимание, - давай конкретно и по существу. Сформулируй, почему мы пьем и как через нее, - Иван указал на фляжку, - мы достигаем просветления?
       -  Хорошо. - Глюк снова налил по пол стопочки. Разумеется, нам. - Попробую сформулировать... Все мы накапливаем отрицательную энергию, общаясь с такими  же хомо сапиенсами. Она обладает цветом, а лучше сказать светом. Та, которая давит на нас - темная, черная, а которая ласкает - светлая, чистая. Водка является провокатором, который позволяет, даже сейчас, изливать из себя ненужную, темную энергию и просветляться. Возвращаться к первородному состоянию. Если ты не хочешь пить, - можешь не пить. Но если пьешь, то душа твоя, уже почувствовала просветление, очищение от лишних эмоций. Но боится трезвого возвращения в этот мир, ибо он наполнен фантомами. Водка - это катализатор позволяющий чувствовать себя свободным от их паутинок. Это ничуть не хуже, чем побочный эффект, разрушающий, как говорят врачи, твое тело.
       -  И кошелек тоже, - добавил я, почти соглашаясь с Глюком..
       -  Кстати, мужики, а как у нас с финансами? Во фляжке уже почти ничего не осталось. - Иван задумчиво смотрел на Гришу.
       -  Деньги есть, но идти тебе. - Глюк полез в карман.
       -  Тогда давай на две, чтобы лишний раз не бегать.
       -  Последнее отбираешь. - Глюк вытащил помятые бумажки. - На, на сколько хватит.
       -  Я в двадцать четыре часа, быстренько... - и Иван, схватив деньги, пошел обуваться.
          Я тем временем взял чайник и отправился на кухню.
          По улице, не обращая внимания на серые фигурки людей, уныло передвигающихся в разные стороны, стелился туман. Пухлые тучи сокрыли  дородными телесами низкое небо, сгущая промозглые сумерки. Белые ночи канули в уже позабытое прошлое и по всему чувствовалось, что отопительный сезон вот-вот обрушится на неподготовленные к нему трубопроводы, батареи и Ж эки. Ничего не менялось в этом подлунном мире, и я не знаю хорошо это или плохо. Явь, как всегда, проигрывала в споре с Навью. Но это их противостояние, в котором мы, как сказал Глюк, всего лишь обычные люди. Обыденные.
          Раскуривая беломорину, я стоял у окна, размышляя на подобные, совершенно несущественные темы, когда Гриша, соскучившийся без слушателей, пришел на кухню.
       -  Ты речь заранее заготовил или так... - беломорина почему-то постоянно гасла - кто-то вспоминал.
       -  Не знаю. - Гриша задумался. - Были кое-какие наброски, хотя,  сейчас не смогу  повторить... Прозвучала речь-то?
       -  Да. Я чуть не уснул... Дома как у тебя?
       -  Дома? - Гриша погрустнел. - Дома по-прежнему. Жена пилит, теща пилит. Веришь, нет, но я к гитаре уже месяц не прикасался... Надо третью работу искать.
       -  Зачем?
       -  Деньги...
       -  Тебе что, денег мало?
       -  Разве их бывает много! А на то, что нам платят сейчас не то, что семью - собаку не прокормить.
       -  Не знаю, Гриша, ты семейный, у тебя свои заморочки...
          В дверь позвонили. Ванька, как всегда не додумался взять ключи. Слава Богу, у Глюка реакция на все звонки молниеносная. Он сразу бросился открывать.
       -  Полтора литра водки и бутылка пива. - С порога выпалил Иван. - На большее денег не хватило.
       -  Есенинский коктейль? - спросил я, потирая руки.
       -  Зачем продукт портить. - Глюк по-хозяйски отобрал бутылки. - Пивом запивать будем.
          Мы согласились.
       -  Слушай, Гриша, - Ивану на улице видно пришла умная “мысля”, - я почти все понял в твоей теории, кроме одного...
       -  Ты хоть ботинки сначала сними, за стол сядь, а потом философствуй. - Гриша широким жестом пригласил нас в мою комнату. - Смотри, промок весь.
       -  Это ерунда. Наливай.
          Через минуту мы опять подняли рюмки.
       -  Так вот, - Ивану не терпелось поделиться своими умозаключениями. - По твоей теории получается, что водка защищает от постороннего воздействия, как бы замуровывает. Почему же люди стесняются пить в одиночку и всегда ищут напарника, собеседника. Не стыкуется.
       -  Все хорошо стыкуется. - Гриша принял любимую позу. - Когда ты защищен от нежелательного воздействия, душа расцветает, находит возможность стряхнуть прилипшую грязь. Все накопленное надо куда-то выхлестнуть. Куда, если ты один?! А когда трое и все защищены- замурованы, - Глюк покраснел, усы порыжели и чувствовалось, что говорит действительно от души, - мы можем поделиться наболевшим, без вреда друг для друга! Кому интересно, что я живу не так, как хочу. Комнату купить не могу - финансы не позволяют, а с тещей в одной квартире... Эх! Зеркалу мне это рассказать? Там мои глаза отражаются, что я их не видел что ли? Друзей привести нельзя, выпить нельзя, курить нельзя...
       -  Даже на кухне нельзя?
       -  Что,  на кухне! В туалете запрещает. На балкон выхожу. А дружок есть,  его жена на черный ход выгоняет - запаха табачного не переносит!..
       -  На лестницу?!
       -  Да.
          Мы с Иваном грустно замолчали. Конечно, и у нас есть некоторые трудности, но когда для того чтобы покурить, нужно одеваться и куда-то выходить, это... это...
       -  Ребята, давайте сегодня просто наберемся, а? - Гриша посмотрел нам по очереди в глаза. - Без философии, без заумностей. Расслабимся. - И он налил по полной.
 Конечно же, мы набрались. Мы расслабленно возлежали на полу и орали песни под расстроенную гитару. Мы добрались до полного просветления благодаря старой закваске, и зияющие пустоты в памяти украсили смутные очертания этого вечера.
         Но, Боже мой, почему же на следующее утро, едва я проснулся и увидел лежащую на полу сковородку и перевернутый стул, первой мыслью, промелькнувшей в  изможденном мозгу, было: “Ну, зачем все это?..”