Степанида 5

***

Вдруг из-за зарослей жидовильника, поднимая клубы пыли, показались несколько верховых.
Впереди скакал барин, Андрей Тимофеевич, через поле, прямо по нескошенным хлебам. Приблизившись он гневно обрушился на Стешу.
- Как ты посмела от работ отлынивать? Или мои приказы уже ничего не значат? Холопка грязная!  Бешено сверкая глазищами, размахнулся и ударил ее плеткой. Раз, другой. Уже не мог остановиться.
Дети плача, кинулись к матери, пытаясь оттолкнуть ее в сторону, затолклись почти под копытами. Еще немного и растопчет, покалечит их жеребец.
А Калистрат кинулся на защиту, огромными шагами перемахнул разделявший их прокос и резким движением содрал своего хозяина с седла. Руки сами собой нашли дорогу к холеной шее, могучие пальцы сомкнулись, норовя разодрать.
- Ты чо эт, стервец, творишь? Счас раздавлю, как битюка вонючего, токо вжижка брызнет…
Не успел, не дали подоспевшие дворовые. Скрутили, перекинули через лошадиный круп и повезли в деревню.
- Ну! Что мне теперь… теперь казнить вас буду! - еще бледный от пережитого страха, со злобой выкручивая ей руки, удовлетворенно посмеивался, хватая пальцами за лицо.
- Смотри на меня! Смотри! Плетьми его сечь! Пока не издохнет! - размахивая кнутом, подгонял верховых жестокий барин.
Провожая глазами связанного, извивающегося мужа, Стеша быстро- быстро зашептала ребятишкам.
- Бегите до дому, притихните там, чтобы на глазах не были. Может еще бог спасет. Марш! - напуганные до смерти мальчишки юркнули в рожь.
- Помилуйте, батюшка, Андрей Тимофеевич, не губите! Взмолилась Стешенька, повалившись в ноги барину. - Отпустила меня матушка ваша, нет вины на мне!
Увидев страх и мольбу в ее шалых глазах, Андрей понял, что пошел по верному пути. Только так он добьется повиновения. Только так…
- Виновата, виновата, - ухватил за шею, притянул к себе.
- Непокорна! Горда больно! А ведь ты еще можешь спасти своего муженька. Да - да. Если ласкова со мной будешь. Будешь? Если успеешь, конечно. Так что времени я тебе больше на кокетство не оставляю. Едешь со мной?
- Да -да-да, только помилуйте его, прошу Вас.

***

Долго глумился он над ней, то, заставляя говорить ему ласкательные слова, то велел улыбаться, то хотел, чтобы пела. Грубо, жестоко насиловал. А под утро, когда надоело ему, когда пламя гнева и похоти было немного притушено, отпустил. Распорядиться с вечера, чтоб прекратили сечь и отпустили Калистрата, он забыл.
- Разрешаю тебе забрать мужа домой, можешь лечить его. Ко мне будешь ходить теперь, сколько скажу, не то доделаю что начал…

***

Солнце еще не взошло, но было уже серо, прозрачно везде. Стеша вывалилась из темноты коридора и наткнулась на Ерофеевича.
- Прости, Стешенька, не смог я ослушаться, не сдолел приказа жестокого отменить, нет больше Шиленка, засек его холуй барский …
До нее сразу и не дошло, что ей говорят, не поняла кто перед ней.
Гаврилов взял ее за плечи, легонько потряс, - слышишь, Стеша, беда пришла! Стеша!
Медленно рассудок стал к ней возвращаться, а когда поняла, что случилось - чуть совсем не лишилась разума. Ослабевшие ноги не хотели слушаться, руками вцепившись в собственные волосы, раскачиваясь из стороны в сторону, она впервые за ночь разразилась рыданиями.
- А-а-а! Не-ет! Гаврилов, миленький, ты ошибся. Он, наверное, просто в обмороке, он очнется, отведи меня к нему. Водой надо отлить, я помогу! Ну чего ты смотришь? Скорее, ну же!
- Стеша! Перестань! В руки себя возьми! Про ребятишков своих вспомни, и силу тебе теперь беречь надо. Не отстанет барин от тебя! Смирись! Поняла ты? Жизнь твоя тебе не принадлежит, не забывай, покорись, поняла? Потише будь, поняла? Не то погибнешь и детей осиротишь, кому кроме тебя они нужны, пока маленькие?
Бедный Ерофеевич, переходя от крика до надсадного шепота, все говорил, говорил, пока не заметил, что взгляд Стеши стал осмыслен, пока не почувствовал, что она наконец взяла себя в руки и помешательство ей не грозит.
- Пойдем, милая, там он, в телеге под навесом. Я за вашей телегой сходил, и лошадь тожа ваша …
- А не отвез …
- Ребятишков пугать не стал, тебя -то не выпускал барин, кто-й его знал, когда натешится …
- Ох болезная, не в прок тебе красота твоя, горемыка ты … Но заметив, что бедняжку опять затрясло, примолк.
Потом взяв под локоть, повел, посадил на телегу, взял лошадь под уздцы,  медленным шагом потянул со двора.
Стеша подползла к изголовью мужа, откинула окровавленную дерюжку, приткнулась к заледенелой щеке, руками кудряшки родные пригладила.
- Родимый мо-оой, как же я теперь без тебя-яя? Соол-нышко моё-оо…
По дороге к ним подходили сельчане, шли дальше вместе. Дома, у крылечка тоже уже толпился народ.

***

Как хоронила мужа, где были дети, ничего этого Степанида не помнила. В горячке металась на кровати, отбрасывая рукой кружку с водой, которой ее пытались напоить.
Только на девятый день Полюшка, проснувшись, увидела мать - в черном платке, с сурово нахмуренными бровями. Поджав губы, с сухими, больными глазами, она варила щи для поминок мужа. Движения ее были порывистые, но верные. Во всем облике вновь видна была гордая сила ее характера.
И девочка вздохнула с облегчением. Поняла - ничего, тяжко, но жизнь пошла дальше и мама ее с ней …
Осунувшиеся мальчишки сидели в углу на лавке, и молча наблюдали за тем, как мама с Полиной накрывают на стол, как приходят соседи, едят, что-то говорят, уходят.
Проводив последних поминальщиков, Стеша прибрала посуду, вымела полы, уложила ребятишек и беспокойно склонилась над люлькой.
Маленький Василек последнее время почти всегда плакал. От всего пережитого у Стеши перегорело молоко, и ребенок мучался. Капризничал, жалобно постанывая, трудно привыкал к коровьему. Наконец и он угомонился, засопел.
Стеша вышла на воздух. Потихоньку обошла свое маленькое хозяйство, даже впотьмах зная каждый колышек, каждый закуток.
Сенник - еще тятенька ставил, а вот катухи - новые, и в садочке - навес с печуркой, чтоб летом, в жару, на воздухе кашеварить, это ей Калистратушко удобство спроворил.
А в особо душные вечера они тут и ужинали.





Слезы снова набежали на глаза, в груди заныла жгучая, непереносимая тоска.
Стеша выскочила на улицу, побежала за околицу к речке. Запыхалась, сбавила шаг и пошла к укромному местечку, где с детства любила купаться.
Она медленно брела вдоль берега, заботы, думы роились у нее в голове.
- Привыкай, привыкай. Сама теперь решай что дальше делать, куда идти. Кого просить помогать в работах непосильных. Ну да ничего, работы с которой не могу справиться мало, почти и нету, силу господь дал не пожадничал, покрепче некоторых мужиков буду. Да и помощники подрастают.  Ничего, проживем, - сама себя то ли успокаивала, то ли уговаривала Стеша.
Вскоре взошла луна, и все вокруг заполнилось причудливыми тенями, набегающий ветерок заставлял их шевелиться. На воде покачивалась лунная дорожка, то тут, то там вскидывалась рыбешка, на противоположном берегу в зарослях чакана оглушительно орали лягушки, время от времени, будто по команде, резко смолкая.
Примостившись на ярочке, долго смотрела на водную гладь. Тихонько опустила ноги в теплую, как парное молоко, воду. Быстро скинув с себя одежду, окунулась с головой, потом долго стояла по горло в воде. Смывала с себя постылые поцелуи и прикосновения, будто впитывала новые силы, жаждала обновления, очищения. Просила прощения у мужа своего за долю горькую, за смерть лютую …

***

Рано поутру, выходя к корове, Стеша столкнулась с Палашкой .
- тебя барыня спрашивают. Сказала, ежели так долго без мужика горюешь, то она тебя замуж отдаст. Велела, ежели оклемалась, идти новые занавеси шить, да навешивать. Никому, говорит, тканье, дороговизну окромя как тебе доверять не могёт. Ну, а я побегла, не досуг мне тут, - протарахтела девка и, развернувшись, шустро засеменила толстыми, короткими ногами с грязными пятками.
-Вот оно, - подумала Стеша. Глубоко вздохнула, натянула пониже на глаза черный платок, вернулась в избу, разбудила Полюшку, надавала поручений и с тяжелым сердцем отправилась в барскую усадьбу.

***

Во время работ Андрей ей не мешал. Только сидел напротив, не отрываясь смотрел, буквально прожигая глазами. Губы похотливо кривились, а во взгляде сквозило безумие и порождало такой страх и омерзение, что Стеша с трудом удерживала себя за рабочим местом. Орудуя иголкой, с трудом сдерживая рыдания. Ее боль и обида никого здесь не трогали, никому были не нужны.
Когда начало смеркаться, и шитье было приостановлено. Он властным жестом подозвал ее к себе.
- Ну-ко, убери быстренько эту черноту с себя, не годишься ты в монашки… Похудела-то как, лапочка моя, нежность моя…
Силком усадил к себе на колени, залез рукой под юбку, обслюнявив всю шею, искусал губы, потом, наслаждаясь своим возбуждением, продляя остроту чувств, отстранился, подойдя к столу, налил себе рюмку водки, ласково проговорил, - на ночь здесь останешься. Иди на кухню, там тебя покормят, умыться дадут…  И я жду тебя в своей комнате. Иди.
Не в силах сдержать слезы унижения, Стеша попыталась отвязаться от «ночи любовных утех», лихорадочно придумывая причину избавиться от глумления над собственным телом.
- Андрей Тимофеич, не могу я на всю ночь, у меня ребенок приболел,- сдавленным голосом проговорила Стеша, - дозвольте до дому прежде наведаться, там дети брошенные.
- Ну, хорошо. Только быстро. Одна нога здесь, другая там. Помойся и косы расплети, волосы по плечам пусть рассыплются … дикарка моя! Богиня…

***

Стеша бежала домой, аж в боку закололо. Сердце выскакивало. От воспоминаний барского голоса, его прикосновений, запаха - ее начинало тошнить, ноги в коленках слабели, дыхание сбивалось - руки бы на себя наложила, чем терпеть такое над собой…

***

Дома, действительно, было худо Василёчку. Он уже давно исходил криком, и измученные ребятишки по очереди таскали его на руках и по избе, и по двору. Никак не могли успокоить.
- Мамань, слава Богу, что Вы пришли, я уже не могу с ними всеми. Васек - он так и не ел ничего, голодный, потому и орет,- устало проговорила Полинка.
Ее волнистые волосики прилипли ко лбу и шейке, а худые руки дрожали от усталости.
- Близнята сегодня чего-то налопались, оба продристались и тожа канючат весь день,- она кивнула в сторону печки, где усевшись на старый, весь разлезшийся тулуп, в обнимку сидели, всхлипывали Тишка и Терешка.
Тут и девчушка не выдержала, и крупные горошины слез покатились по жалостливо сморщенному, родному, милому личику.
- А Ванька со Степкой опять дрались и скотину так и не покормили, а у меня рук только две-е …
Сердце у Стеши сжалось от жалости и нежности к своим чадунюшкам. Она обвела взглядом своих деток. Обхватила их всех обеими руками, в кучу слепила головенками.
- Ничего мои сладкие, ничего любимые мои, труженики мои дорогие, - приговаривала Стеша, успокаивая близняшек. Забрала у доченьки малыша, подталкивая пацанят к выходу, ласково им попеняла.
- Вы все же бегите скотину управьте, поросенку хоть бураков надергайте, а то так и будет визжать, спать не даст. А ты, Полюшка, возьми лучину, посвети в чуланчике, в углу подорожник насушенный подвешен. Самовар поставь, поднапрягись. Мальцам надо бы подорожникового отвара пропиться, а то не расхворались бы они у нас. Ну, а я Васеньку покормлю, укачаю.
Одной рукой прижала его животиком к себе, согревая, а другой, оторвав маленький лоскутик от чистой холстины, нажевала туда ржаного хлебца, капнула молока из крынки, скрутила в узелок, уголочком вытянула, а с краю маленечко прогрызла. Ласково бормоча что-то, засунула угощение младенчику в ротик.
Он сосал сначала быстро, суетливо, словно боялся, что отнимут.
Стеша время от времени макала жевку в молоко, а малыш, как галчонок, хватал пищу. Насытившись, он тут же заснул.
- Спи, спи мой котеночек, солнышко моё маленькое. Хорошо у мамки-то на руках…
Не успела она договорить, как в избу ввалился пьянючий, с засунутым за пояс дуэльным пистолетом, изрыгающий ругательства Андрей.

***

Провозившись с ребятишками, Стеша задержалась дольше дозволенного. А теперь замерла, со страхом ждала, что будет…
Ребенок опять вздрогнул и жалобно заплакал. Ему завторили близнята. Остальные трое сбились в кучку в углу избы.
- Что же ты, сучка, мое терпение решила испытать, да? Он раскачиваясь направился к ней.
     Стеша, вскочив, инстинктивно вытянула навстречу руку, желая защититься. Бедная женщина поняла, что барин ее попросту безумен и очень опасен.  И   что  сейчас       будет
беда …
- Щенята твои без тебя скулят, говоришь? Так это он мешает нашей с тобой любви? А ну давай-ка его сюда, - резко, грубо выхватил ребенка из рук и потащил вон из избы.
Погода будто подчеркивала ужас происходившего. Откуда - то сорвался пыльный ветер, в воздухе пахло сыростью, за рекой то и дело вспыхивали молнии.
- Теперь он мешать не будет никому. А ну заткнись,- тряханул он младенца, исходящего криком до хрипоты. Пеленки спали, оголив ножонки, судорожно дрыгающиеся в воздухе.
Стеша бежала за следом, громко голося, и била Андрея по спине. Никак не могла отнять дитя. Споткнулась, упала и ударилась головой о большой придорожный валун, потеряла сознание.
***
Ребенка обезумевший помещик оттащил в барский свинарник. Размахнувшись, бросил в звериную кучу, где его тут же растерзало и сожрало полудикое скопище вечно голодных свиней. А он стоял и смотрел, отупело раскачиваясь …

***

Расправившись с младенцем, мерзко ругаясь, направился к дому своего приказчика. С грохотом распахнув дверь, перебудив домашних, заорал. 
 - Гаврилов, ко мне!
На ходу одеваясь, полусонный приказчик через несколько минут уже стоял перед барином на полусогнутых.
- Поди, и приволоки мне эту мразь. Иначе я и остальных ее отпрысков свиньям скормлю. Она раба моя! Она вещь! Надоест и убью! Ишь чего удумала, жить, как ее левая нога захочет! Чего ты замер тут как столб? Быстро, я сказал!
Отправив приказчика, пьяный Андрей пошел за ним следом, спотыкаясь и останавливаясь на каждом шагу.

***

Прибежав к Шиленкам, Ерофеевич обнаружил там напуганных ребят.
- Поля, где мамка?
- Я не знаю, ее и Васеньку барин забрал, ну Васю забрал, а мамка сама за ними побегла. А мы уже давно тут сидим одни…
Не дослушав, Гаврилов выбежал из избы и через сад метнулся в сторону барских скотных дворов. И почти сразу споткнулся об лежавшую в пыли Степаниду.
- Стеша, вставай, Господи, что с тобой? - Похлопал ее по щекам, приводя в чувство. - Давай быстро, нет времени оклемываться, Стеша, вам бежать надо, не то погубит он вас всех.
- Где?
- Что где?
- Где дитё моё? С трудом разлепляя губы, со стоном поднимаясь с земли, пробормотала несчастная.
- А я тебе сейчас скажу где! - раздался пьяный голос Андрея. Всполох молнии высветил его надменное, перекошенное злобой лицо.
- Его свиньи сожрали, а я иду за остальными …
- По -тому , что ты-ы не торопишься исполнять мою волю…
-Буду кидать их туда по одно-му, пока ты не засунешь себе в одно место свой гонор …Чего? И не смей смотреть на меня так …
Тут до Стеши стал доходить смысл сказанного.
- Где? Где Васенька? А-а-и-и!? Ужас охватил все сознание бедной женщины, и только материнский инстинкт, страх за остальных, ярость обуявшая - заставили мчаться вдогонку.
Продолжая, заикаясь бормотать угрозы, он на заплетающихся ногах шел к Стешиному дому.
И тут сдали нервы у Гаврилова. Нагнав обезумевшего барина, развернув его на себя, он принялся молотить его кулаками, желая вытрясти его поганую душу.
Мгновенно протрезвев, Андрей резко вытащил из-за спины, заткнутый за пояс пистолет, и выстрелил своему взбунтовавшемуся приказчику в упор в живот.
В это время Стеша, подобрав валявшуюся под яблонькой лопату, размахнулась и изо всех сил обрушила ее на голову Андрея, размозжив вдребезги.
Услышав стон, склонилась над еще живым Ерофеевичем.
- Господи, да за что же это все! Гаврилов, не умирай! Что же теперь будет, а?
- Прости, голуба, помираю я… Тебе одно скажу - не мешкая, хватайте самое необходимое и бегите за Дон, на Волгу, подале… Мир не без добрых людей, авось и доберетесь. А тут - смерть. Днем в зарослях, по оврагам хоронитесь, а ночами пробирайтесь, прежде чем к хутору какому выйти долго пригляд…
Много чего хотел сказать в напутствие бедный Ерофеевич. Не успел…


продолжение:http://www.proza.ru/2013/12/16/706