Две смерти

В какой-то момент он ощутил, что возникший откуда-то и непрекращающийся звон, настойчиво прорывающийся сквозь хаотичное нагромождение причудливых образов, не во сне. Телефон. Назойливой реальностью звона он грубо атаковал забытье. Олег Казанцев лежал на диване с налитой свинцовой тяжестью головой и похмельной слабостью, медленно переливающейся по всему телу. Телефон не умолкал. «А черта лысого я встану», – со злостью подумал Олег, не открыв глаз и не пошевелившись. Но звонки все продолжались и продолжались, кто-то на другом конце провода словно зарекся посостязаться с Казанцевым в терпении. Наконец раздражение от непрошеного звонка, да и отчасти любопытство заставили Олега покинуть диван и сорвать трубку.
–Да! – почти крикнул он и, услышав хрипоту собственного голоса, прокашлялся.
–Але! Ты, что ли, – донесся издалека глуховатый голос, в котором Казанцев узнал Шурку, старого, еще школьного приятеля. – Я как чувствовал, что ты дрыхнешь, пьяный черт.
–Короче, – устало выдохнул Олег, опускаясь в кресло.
–Не слышал новость? Ольга Малышева кони кинула.
–Кончай гнать!
–Да на полном серьезе тебе, я клянусь. Грузовиком сбило. Сегодня хоронят. Мне ее дядя позвонил, сказал, что и как, он и к тебе хотел дозвониться, но телефон же сменился у тебя. Ну так вот, значит. Такие дела.
–Э-э, – тупо протянул Олег, медленно переваривая как кирпич на голову свалившуюся информацию. – Дак... Сегодня хоронят, говоришь?
–В час поедут в морг. Там пособить надо, людей не хватает, чтоб нести-то, лето, сам понимаешь, да еще воскресенье, кого найдешь? Так будешь?
–В час, значит... Ой, самочувствие, конечно, м-м-м... А ты-то идешь?
–Конечно. Я гроб нести уже пообещал.
–Ой, не знаю... Так, в час... Притащусь, ладно.
–Тогда там и встретимся. Пока, – и трубка забибикала короткими гудками.
Казанцев прикрыл глаза и несколько минут просидел в кресле. В голове ворочалась невообразимая каша, в которой все острее разгоралась мысль: выпить бы! Весь организм жаждал выпить, каждая клеточка. С тяжелым вздохом Олег поднялся на ноги. В другой комнате, безжизненно свесив с кровати руку, валялся Колямба, случайный компаньон Казанцева в последнем, на редкость затянувшемся запое. На столике стояли три пустых бутылки из-под сухого, еще три лежали на полу рядом с невыключенным и сейчас тихонько гудящим магнитофоном. А где седьмая? Олег заглянул за шкаф – и чутье не обмануло его, так и есть, стоит и в ней еще больше половины. Осторожно, дабы не разбудить Колямбу, Казанцев вытащил бутылку и, заперевшись в ванной комнате, сделал из горлышка большой глоток. Он с усилием проглотил вино, передернувшись от его теплой кислятины, нашел в пепельнице окурок побольше, закурил. Все куда-то медленно уплывало в тишине, в голове мешались разноцветные пятна, а в сознании набухала, обретая все большую реальность удивительная мысль: Ольги Малышевой больше нет. Занятно... Казанцев загасил окурок и теперь уже с легкостью залпом осушил до дна всю бутылку.
Колямба спал, едва слышно постанывая. Олег молча пихнул его в бок.
–А! А... О-й, – пробормотал Колямба, отрывая от подушки опухшее лицо. – А... Утро, да? Здорово мы опять вчера дали. Ой...
Казанцев с удовольствием почувствовал, что начинает приходить в себя. Он перевернул доигравшую кассету, включил магнитофон, и невеселая тишина комнаты была изгнана задушевной хрипотцой Розенбаума.
–Башка трещит, – пожаловался Колямба, присев на кровати и вдруг, вспомнив что-то, проворно заглянул за шкаф.
–Святая простота, – сказал Олег и безжалостно расхохотался. Сверкнувшие было надеждой глаза Колямбы вновь налились пессимизмом.
–Ну не западло ли, Олега, – заныл он, – хоть бы глоток оставил, а то...
–Не верещи, – оборвал его Казанцев. – Это наука тебе. Последнее, значит, пойло за шкаф заныкал, думал втихушку халкнуть, а накось...
–Ой! – тяжко выдохнул Колямба и вновь упал на кровать.
–Не падай духом, – сказал Олег, – есть возможность отличиться.
–Это как? В воскресенье-то?
–Пока ты дрых, тут Шурка звонил. Так вот, одна моя знакомая баба загнулась. Сегодня похороны. Всасываешь?
–Да?– Колямба приподнялся на локте. – А что за баба?
–Ты не знаешь ее. Но туфта, скажешь, в случае чего, что в институте с ней учился. Да и кто спросит, в общем-то.
–Как, молодая, что ли, такая?
–Моя ровесница. Так пойдешь?
–Ничего себе, – покачал головой Колямба.
–Пойдешь, я спрашиваю?
–А ты?
–Тьфу! Водка, по-моему, на дороге не валяется. В воскресенье тем паче.
–Ну и я с тобой, ясное дело, тогда.
–Вот и собирайся шустрее. В час в морг едут. Гроб потащим.
–Ой, гроб... Я сам на ногах еле-еле.
–Не рассыпешься!
Олег вновь вошел в ванную, взглянул в зеркало на свое красное, небритое лицо, взлохмаченные волосы, опухшие, гноящиеся глаза. «Хорошо», – усмехнулся он про себя и как не лень это было, стал приводить себя в мало-мальский порядок. Минут через десять, умывшись, побрившись и причесавшись, он вышел на кухню. Колямба кружку за кружкой пил из-под крана холодную воду.
–Сколько не пей, а похмеляться все равно водой, – заметил он, – а ты как, с этой бабой в универе, что ли, учился?
–Нет, в школе еще. Яичницу будешь жрать?
–М-м. Ничего не хочу. А как ее звали хоть?
–Оля. Ты, кстати, поищи у меня в шкафу рубаху посвежее, свою-то всю вчера краснухой залил.
–Сейчас. А что, красивая была баба?
–Увидишь! – злобно отрубил Казанцев. – Пристал, как банный лист. Можешь поцеловать ее в гробу, а теперь одевайся короче!
–Да че, Олег, спросить уж нельзя, – кротко пожал плечами Колямба и ушел искать себе чистую рубаху. Олег снова закурил. Выпитое вино немного улучшило самочувствие, но измученность от многодневного пьянства давала о себе знать. Тяжело было заставить себя в таком состоянии еще и куда-то идти. Сейчас бы лечь, закрыть глаза и тихо сдохнуть. Поскольку об этом можно только мечтать, то заглотить лошадиную дозу снотворного и трупом проспать весь день. Скорее всего, в другое время Олег так бы и сделал, но возможность сегодня выпить еще окрыляла. А вообще, опостылело-то все как. А вот Оля Малышева умерла. Почему-то Казанцев подсознательно всегда был уверен, что не переживет никого из своих знакомых. А вот и нет, выходит.
–Я эту синюю одену? – донесся Колямбин голос из комнаты. Голос перебил мысли, и Олег раздраженно поморщился. Ну какого дьявола, спрашивается, он связался с этим чучелом? Встретились неделю назад у пивного ларька и пошли заряжать день за днем, и пошло... Будто нельзя напиваться в одиночку. Не привыкать, по крайней мере. Так нет же! Всякий раз, когда они пили вместе, Казанцева охватывало раздражение: после первых рюмок ему, смакующему отрешенное умиротворение, не хотелось ни о чем говорить, Колямба же молниеносно впадал в дурашливую веселость, рассказывал бородатые анекдоты и хохотал и бесил... А на другой день они вновь пили вместе. Непостижимо.
Из комнаты в голубой рубашке появился Колямба.
–Готов к бою? – Казанцев окинул его усталым, слегка придирчивым взглядом.
–Так точно, товарищ лейтенант.
–Тогда вперед, – сказал Олег, гася о тарелку с объедками недокуренную сигарету.
...А на улице было хорошо, просто до неприличия хорошо, если вспомнить, что сегодня должны были состояться похороны молодой девушки. Впрочем, хоронят в городе каждый день, и не по одному десятку, но не все же время погоде, пусть даже и на Урале, быть дождливой и пасмурной. Конец июля. После вчерашнего ливня все деревья чистые, яркие, зеленые, как на картинке. На небе ни облачка, только нежится над крышами мясистое солнце, да ласточки совершают в вышине свои бесконечные виражи. Олег и Колямба неторопливо брели к троллейбусной остановке. Было не жарко, но оба сильно потели с похмелья и время от времени сплевывали вязкую слюну. По дороге старались не разговаривать, потому что без пошлых острот и глупостей разговора у них не бывало, а предстояло все-таки худо-бедно настроиться на поминальный лад. Но пройти по летнему городу, не столкнувшись с кем-либо из знакомых, трудно, вот и сейчас, не успев завернуть за угол, они увидели Петьку-нарика. Долговязый Петька деловито шагал по обочине, с отрешенной улыбкой поглядывая по сторонам.
–Э! – окликнул его Олег. – Здороваться-то кто будет?
–А! Ха-ха! – Петька живо обернулся на окрик. – Это вы, поганки? Живы еще? Ну-ну. Жив и я, привет вам всем, привет. Куда стопы направляем? По парфюмерным ларькам в рейд пошли, страдальцы божии?
По неуемной веселости витиеватой Петькиной речи Казанцев безошибочно определил, что тот уже глотнул таблеток с утра пораньше.
–Кстати, чуваки, есть деловое предложение, – Петька не умолкал ни на секунду. – Значит, план такой: сейчас все идем в зоопарк хохотать над дикими зверьми! Заметано?
–Опять под кайфом, Петя, – качнул головой Колямба, которому было явно не до веселья.
–Дела у нас, – сказал Казанцев, – Ольгу Малышеву идем хоронить.
–Хе-хе, Олег, думаешь, если я под «шарами», то и любую вашу лажу проглочу?
–Я серьезно.
Петька долго отмахивался, смеялся, и лишь когда Казанцев забожился, наконец поверил сказанному.
–Ничего себе! Здорово! А давайте я с вами. Я под этим делом на похоронах ни разу не был, интересно, как все будет восприниматься.
–Да ну тебя к черту, – сказал Олег, – будешь там стоять, лыбиться, мы с Колямбой люди нервные, глядя на тебя тоже разоржемся и испортим всю малину.
–А может, Олег, черт с ними, с похоронами, – вдруг предложил Петька, – я тебе штучек пять дам, глотнешь, да в зоопарк сходим, потом можно к озеру съездить, отдохнем, поприкалываемся. Давай, а?
На мин Казанцев заколебался. Соблазнительно было оболваниться по-настоящему, чтоб на три=четыре часа убить в голове все мысли и идти, куда глаза глядят, смеяться в счастливой дури.
–Н-нет, – наконец мотнул он головой, – я с перепоя обалденного, боюсь, колеса пройдут плохо. Да и с Шуркой я договорился.
–Ты мне «Водопад» когда перепишешь? – вдруг вспомнил Колямба. – Я тебе кассету еще в понедельник давал.
–Перепишу. Видишь, некогда мне, колеса-то кто глотать будет? Ну ладно, други, я вас, наверное, застремал, мавр обшарабанился, мавр может удалиться. Вы-то сами куда сейчас?
Петька успел забыть, о чем только что говорили. Казанцев выругался, Петька захохотал, они пожали друг другу руки, и каждый пошел своей дорогой.
...Около дома Ольги Малышевой Олег и Колямба, не сговариваясь, замедлили шаг.
–Что-то мне как-то не того, – поежился Колямба, – как, значит, сейчас зайдем, что ли, и «здравствуйте, я ваша тетя», мы на поминки к вам пришли.
–Да не мохай ты. Похороны – это ж кутерьма сплошная, не до тебя там, – сказал Казанцев, но и в его голосе чувствовались неуверенные нотки. Остановились. Чтоб как-то оправдать заминку, Олег выудил из пачки сигарету, и в этот момент из подъезда вынырнул очкастый и кучерявый Шурка. Несмотря на жару, он был в черном пиджаке, наверное, решил, что в футболке на похоронах появляться неприлично.
–Олег! Слава богу! Здорово! – обрадовавшись, затараторил он. – И ты, Колямба! На халявку прилетел? Ну, хорошо хоть пришли, а то я тут один, знакомых никого, ну, бабы, понятно, не в счет, полчаса просидел в квартире у них, как истукан, напряженка сплошная, неудобняк. Накатить-то хотите? А то я перед тем, как идти, такое, типа, настроение нашло смутное, ну и бутылку «Акстафы» вытащил из заначки, халкнул чутка, чтоб мандраж снять. Ну что, будете?
–Еще и издевается, – с улыбкой покачал головой Олег.
–Тогда давайте за кустами. А то еще засекут, как-то неудобняк...
Зашли за густой кустарник сирени. Сделав два больших глотка, Шурка передал бутылку Казанцеву.
–Дай этому кадру, – Олег кивнул на красного, истекающего потом Колямбу, – пусть освежится. А то еще окочурится, а двоих в гроб не запсотишь, поди.
Колямба надолго припал к бутылке.
–Ой, Шура, ты человек, – сказал он, отдышавшись. Казанцев залпом допил остатки и закинул бутылку в кусты.
–Ну, парни, дела, вообще, творятся, – прикуривая от зажигалки, заговорил Шурка. – Не знаю, как тебе, Олег, а мне как-то вообще не верится, ну, не то что... Не воспринимается. Олька же! Бывало, пили с ней, дурачились, помнишь? А сегодня мы ее закапываем.
–Водки-то, не знаешь, много закупили? – деловито поинтересовался Колямба.
–М-да, у каждого свое на уме, – невесело усмехнулся Шурка. – Вот так как подумаешь, что всякие ублюдки приползут тебя хоронить, так ведь и умирать расхочется. Э, смотрите, выходят. Поехали.
Из подъезда вышли четверо мужчин, в одном из которых Казанцев узнал Ольгиного дядю.
–А катафалк-то где? – спросил Олег у Шурки.
–Не знаю. Наверное, к моргу подъедет.
По дороге к моргу говорили мало. Трое незнакомых Казанцеву мужчин оказались сотрудниками отдела, где после распределения работала Ольга. Из разговора Олег узнал, между прочим, что водитель, сбивший Ольгу, как будто бы не виноват, она сама резко выскочила на перекресток – торопилась к автобусу. Произошло все это в четверг. Казанцев вспомнил, что в четверг они с Колямбой, затарившись портвейном, поехали к озеру, напились на природе, чуть не заблудились в лесу и, распугав всех одиноких пляжников и ворон, до хрипоты орали блатные песни. От души отдохнули. А Ольгу Малышеву в это время везли в морг. Странные гримасы судьбы. И спрашивается, как после этого не пить и не орать во всю глотку, если знаешь, что завтра, может, и тебя отвезут в это невеселое заведение. Солнце било в глаза, заставляло щуриться, нагоняя на лицо невольную полуулыбку, опьянение все заметнее охватывало Олега, а такое состояние он любил. Интересно вспоминать прошлое, легко в настоящем, без тоски думается о будущем. Если бы еще не эти похороны, а просто было бы выпить, чтоб хватило до ночи. Да...
У невзрачного бледно-желтого здания морга уже стоял катафалк с гробом. На крыльце покуривал паренек в белом халате, на вид ему было не больше восемнадцати. Ольгин дядя подошел к нему, что-то спросил, показал свидетельство о смерти. Парень кивнул и, отбросив сигарету, исчез в помещении.
–Ребята! Беритесь! – крикнул один из мужчин, вытаскивающий гроб из катафалка, – только смотрите, осторожнее, тяжелый.
Казанцев на пару с Шуркой подхватили гроб с одной стороны, двое мужчин с другой. Колямба, создавая видимость работы, взялся где-то посередине. В морге царила духота и тащило чем-то похожим на формалин.
–Ставьте сюда, – увидев гроб, кивнула на стол старая толстая санитарка, – и четверо человек вниз спуститесь. Лифт у нас не работает.
Олег, Шурка, Колямба и один из Ольгиных сотрудников гуськом стали спускаться по узенькой, с маленькими ступеньками лесенке. Чем ниже – тем резче шибал в нос запах формалина. Спустились. Паренек-санитар бойко перекатывал по помещению тележки с уже одетыми трупами. Олег представлял, что сейчас увидит, а Колямба, видимо, нет. Казанцев заметил, как он невольно приостановился. Прямо у входа на полку был брошен труп мальчишки лет 1
двенадцати, уже зашитый после вскрытия – огромный шов тянулся от шеи до паха. Рядом бесформенной, уродливой массой лежала толстая, будто искусственно раздутая женщина, даже Олег, глядя на это голое мертвое тело, ощутил легкую тошноту. Еще трупы, много трупов, голые и уже одетые для похорон. Много было маленьких, высохших старух, в тускло-желтом освещении морга они смахивали на уродливых, потрепанных кукол. Казанцев смотрел по сторонам, но нигде не видел Ольгиного трупа.
–Ну так где? – первым спросил он у санитара.
–Вот сюда проходите, – раздался сзади голос толстой санитарки, она тоже спустилась вниз с носилками в руках.
В самом углу морга на тележке лежала Ольга Малышева. Казанцев подумал, что если б просто, ни о чем не зная, осматривал бы морг, то ни за что не узнал бы ее. Белое, осунувшееся лицо, закрытые глаза, небрежно подвязанная челюсть, руки, неестественно скрюченные на груди, связанные в кистях бинтом, ноги, чуть согнутые в коленях и одетые в белые тапки, были тоже связаны. Одета Ольга была в какое-то серое платье – Олег никогда не видел на ней такого. «А интересно, где продаются белые тапочки?» – вдруг пришел ему в голову неожиданный вопрос.
–Берите втроем, – ставя носилки на полку рядом с тележкой, деловито распоряжалась санитарка, – за плечи, вот так, и за ноги кто-нибудь.
Казанцев подхватил труп Малышевой за ноги – ноги были в чулках и сырые. Конечно, не обошлось без формалина или чего-нибудь подобного – попробуй-ка иначе сохрани тело в такой жаре. Втроем, причем каждый взялся как-то очень неуклюже, переложили труп на носилки. «Интересно, на самом деле, что ли, живое тело легче мертвого, – подумалось Олегу, – при жизни многие в одиночку шутя носили Ольгу на руках, а тут трое здоровых лбов еле подняли».
Потом, когда уже наверху труп с носилок перекладывали в гроб, Казанцев заметил, как Ольгин дядя молча сунул санитарке двадцатипятирублевку.
–Перед тем, как заколачивать, разрежьте, – сказала санитарка, кивнув на связанные руки трупа, и без суеты, деловито опустила деньги в карман. Гроб подняли вчетвером и потащили к катафалку.
–Стойте-стойте! Не так. Ногами вперед, – вспомнил кто-то.
–Э! Принимайте же там! Игорь, спишь?
–А крышку куда?
–Так вот сюда, ребром ставьте. Все?
Все. Гроб в катафалке. Ольгин дядя сел в кабину водителя, остальные разместились на маленьких сиденьях рядом и поехали к дому. Казанцев смахнул со лба пот и почувствовал, что во рту вновь пересыхает. Выпить бы, хоть полстакана вина добавить. Он посмотрел на часы – не так скоро еще будут наливать, но, впрочем, терпимо.
–В квартиру-то, надеюсь, гроб не будем поднимать? – спросил Олег.
–Нет, – сказал Шурка, – я слышал, у подъезда простятся.
–И то слава Богу, – заметил Казанцев и, встретившись взглядом с Колямбой, подмигнул, – ну, а ты чего приумолк? Прибалдел в подвальчике-то?
–Да так, – пожал плечами Колямба, – неприятно. Я ж ни разу в морге не был.
–Вот видишь, а теперь посетил. Развился. Совместил полезное с приятным.
С уст Ольгиных сослуживцев не сходили футбольные дебаты. Так за пустопорожней болтовней доехали до подъезда Малышевой, где уже в ожидании катафалка толпился народ и были выставлены две табуретки для гроба. Из присутствующих Олег узнал лишь мать Ольги да двух бывших одноклассниц. Людей, впрочем, было немало, но, видимо, в основном дальние родственники да теперешние сослуживцы. Гроб вытащили, поставили, рядом села Ольгина мать, расправила черный саван на трупе дочери, какая-то женщина положила цветы. Ждали автобуса. Некоторые негромко переговаривались, но в основном молчали. Колямба, Шурка и Казанцев отошли в сторону перекурить.
–Ты посмотри, Олег, – вполголоса заметил Шурка, – и ни один хахаль ее не явился!
–Так и должно было быть, – подумав, сказал Казанцев.
–Зато Светка притащилась. Вроде они давно уж не контачили.
–Ну, то ж Светка. В последний путь бывшую подругу проводить – это ж долг! А паренькам – ну, кому охота зря в воскресенье киснуть. Не все же алкаши.
–Горло б промочить, – вздохнул Колямба.
–Терпи, немного осталось. Кстати, вон и автобус выруливает.
–А какое кладбище?
–Вроде Сибирское.
–А сейчас ведь сжигать модно, а? – пришло в голову Колямбе.
–Дороговато это, – зевнул Олег, – да и не все в ногу с модой идут.
Привлеченная необычным зрелищем, возле гроба кучковалась дворовая ребятня. Девчонки любовались красивыми венками в черных лентах, а какой-то наголо стриженный мальчуган на трехколесном велосипеде возбужденно тараторил:
–А во, помните, там такой же гроб под потолком летал – жух-жух. В «Вие».
–Ну что, ребята, давайте, – услышал Олег и, обернувшись, увидел бабушку с длиннющими полотенцами в руках. – Беритесь удобнее, понесете.
Олег, встав на пару с Шуркой, поддел полотенце под гроб и, перекинув его через плечо, намотал для верности на руку. Впереди четверо несли крышку гроба. Двинулись к катафалку, было слышно лишь шарканье ног да покашливание, и Казанцев отметил про себя, как не хватает хоть плохонькой, но траурной музыки, которая, заглушив посторонние звуки, навеяла бы ощущение некоторой значительности. А тут шестеро, потея от жары, тащат гроб, будто старый шкаф выносят из квартиры, вокруг шум летнего города, автобус газует, а все идут, и у всех лица непроницаемо серьезные, хотя, понятно, что все происходящее всем до фонаря: кому-то надо просто отметиться, соблюсти приличия, для кого-то – поручение с работы, третьим, ему, в частности, выпить охота. На миг Казанцеву даже сделалось обидно за человека – кому он нужен, кому он дорог после смерти. Пьяные мысли, можно подумать, что при жизни человек очень уж кому-то нужен. Время коротают за компанию, выбыл – и до свидания. С другой стороны, если б люди дорожили друг другом, то и жить-то было б невмоготу, то и дело кто-нибудь умирает. И только для родных смерть часто является страшным ударом. Тоже еще надо разобраться – почему? Ведь редкость, когда в семьях не то родство душ, хотя бы взаимопонимание мало-мальское. Скорее всего, со смертью происходит ломка многолетней привычки. Но ведь и к старым вещам люди тоже привязываются.
Двери катафалка захлопнулись, все потянулись рассаживаться в автобус. Сзади автобуса с несколькими родственниками на личных «Жигулях» катил Ольгин дядя.
Участок кладбища по обилию и свежести цветов дал бы сто очков вперед любому дендрарию. Тут же уже стояли три автобуса, от одной из могил отходила толпа, другую еще закапывали, рядом виднелось еще штук пять свежевырытых, пока не заполненных ям. Гудели шмели, парили стрекозы, нет, природа сегодня упорно не желает прикинуться скорбящей, в отличие от людей. Вшестером гроб донесли до места сравнительно легко и быстро, аккуратно поставив его на доски над могилой. Все выстроились вокруг.
–Сейчас точно Светка выступит, – шепнул Олег Колямбе.
–Думаешь?
–Спорим об рубле. По лицу ее вижу, готовится.
К гробу Ольги Малышевой действительно пробиралась Света, угловатая, некрасивая, временами промакивающая глаза носовым платком. Казанцеву стало даже любопытно – что же Светка собирается сказать, что придумает в своей речи про Ольгу. Ведь не поэтесса же была Малышева и не какой-нибудь герой труда, что про таких людей напоследок скажешь? Закапывай – и все дела. Но Светка что-то сбивчиво залепетала про лучшую подругу, прекрасного человека и нелепый трагический конец. Вскоре она разрыдалась и отошла в сторону.
–Что, они такие подруги были, что ли, обалденные? – тихо спросил Колямба.
–Какое там. Но есть такие бабы, не знаю, то ли сентиментальность это, то ли такие нервные. Помню, еще в универе учился, мы сидели на одной хате, по телику от скуки похороны Брежнева смотрели, а одна баба возьми да разревись. Как ни крути, давит все это на психику.
Наступили последние минуты. Мать Малышевой, наклонившись, поцеловала труп в губы. Олегу подумалось, что он ни разу в жизни не целовал трупы. Малоприятно, наверное, а, может, еще и придется когда-нибудь. Саван закрыл белое лицо, и красивая красная крышка легла сверху. Могильщик в драной кепке начал заколачивать гроб.
–Кстати, веревки-то на руках и ногах они так и забыли разрезать, – сказал Олег Шурке.
–Точно ведь, – почему-то удивился тот, – так скажи.
–А, не все ли равно.
Перехватив покрепче ремни под гробом, убрали доски. Покачиваясь, гроб медленно опускался на дно узкой ямы.
–Родственники по три горсти, остальные, лопаты вот, последний долг, – сказал могильщик, подметив, видимо, что среди хоронящих мало знатоков подобного ритуала. Лопат оказалось мс избытком, закапывающие толкались, мешая друг другу. Минут через десять над могилой образовался холмик из сухой, сыпучей глины, в него воткнули пирамидку, а на нее навесили венки.
...В раскаленном, душном автобусе все обливались потом, и Казанцеву подумалось, что тяжеловато будет сейчас глотать стаканом теплую водку. Со времен выхода постановления по борьбе с пьянством Олег успел побывать уже на двух похоронах и всякий раз в связи с тем, что в столовых пить запрещалось, водку разливали в автобусе. Однако странно, автобус без остановок вырулил с кладбища и сейчас газовало по городу прямиком к столовой. Может, вообще решились обойтись без водки? Быть не может! Надо ждать.
В столовой, где по столикам поспешно расставляли простенькие обеды, Казанцев, Колямба, Шурка и еще один парень с Ольгиной работы сели вчетвером поближе к приоткрытому окну.
–Ой, скукотища, – вполголоса выдохнул Шурка.
–Я что-то устал страшно, – пожаловался Колямба, – и башка заболела.
–Переработался, – усмехнулся Олег.
–А водка-то где, я не понимаю?
–Сиди и не мохай.
К столику подошел Ольгин дядя.
–Вы тут, ребята, сами уж распоряжайтесь, – сказал он, передавая Шурке бутылку «Русской», – аккуратно только, а то, ну, сами знаете...
За другими столиками уже потихоньку пили.
–Стаканы бы, – сказал моментом оживший Колямба.
–Компот свой высоси. Или вылей.
Водку разливали под столом. Как и следовало ожидать, она оказалась теплой, будто парное молоко. Олег с усилием проглотил полстакана.
–Какая все-таки пакость, а стоит чирик, – передернувшись, бросил Шурка.
–Оставил бы мне, раз пакость, – нашелся Колямба.
–Подкрался... Э, а котлетка-то с запашком, – поведя носом, заметил Шурка и решительно отодвинул свою порцию второго. Остальные тоже принюхались, брезгливо поковырялись вилками в мясе и отставили тарелки подальше.
–Заказали им пятьдесят порций, а они и рады, и тухлятина не пропала, – усмехнулся Олег, – да и деньги получены, да и кто ж будет на поминках скандалить из-за котлет. Психология.
–Жара, – сказал незнакомый парень, – вы-то Олю давно знали?
–Я со школы ее знал, – равнодушно ответил Казанцев.
–Симпатичная была девчонка, юморная такая, – продолжал парень, – еще несколько дней назад сидела в отделе, в нашей комнате. И вот ведь...
–Наливай! – Олег протянул ему пустой стакан. Оперативно выпили по второму кругу. Колямба заметно раскраснелся, мутноватые глаза его жизнерадостно рыскали по сторонам, и чувствовалось, что лишь траурность обстановки пока сдерживает его от дурацкой болтовни и хохота. За соседним столиком женщины, принявшие по полстакана, оживленно спорили о сортах виктории. Казанцев осмотрелся и, ни слова не говоря, поднялся из-за стола. Привкус теплой водки все еще держался во рту, жар бросился в лицо, но надо было действовать. Минут через пять он вновь нарисовался у столика.
–Ладно, думаю, пора отчаливать, – не присаживаясь, сказал он.
–А че так? – недовольно вскинул голову Колямба.
–А че сидеть? Или котлету догрызть надумал?
–Дак... На поминки, на квартиру мы не пойдем, что ли?
–Совсем спятил? Там родственники соберутся, фотографии, небось, начнут перебирать да слезы лить, а тут твоя пьяная рожа в кадр впишется. Соображай! Людей-то надо уважать хоть немного.
–Ну дак... – Колямба был явно растерян. – Так там же выпивка!
–Ну, иди-иди, – кивнул ему Олег.
–Ладно, в натуре, пора, – сказал Шурка, вставая. Основная масса людей тоже двигалась к выходу.
–Вот вам, ребята, всем, кто нес, – к столику подошла какая-то хлопотливая тетка и вручила каждому по белому полотенцу. Олег молча сунул полотенце в карман, Колямба, недоуменно повертев в руках, вытер им со лба пот и оставил на столе.
–Ну, кто куда? – спросил Шурка, когда троица, закуривая, вышла из столовой.
–Не знаю, куда ты, а нас с Колямбой сегодня девочки приглашали.
–Что за девочки? – удивился Шурка.
–Да ты не знаешь. На днях на тусовке одной познакомились.
Колямба было начал недоуменно приоткрывать рот, но Казанцев выразительно мигнул, и тот промолчал.
–Ну, тогда, значит, разбежимся, – сказал Шурка, – не знаю, то ли к Мишке зайти «вертак» послушать, то ли домой. Скукота. Ну, покедова...
И Шурка ушел в направлении трамвайной остановки.
–Ты че нес? – тут же спросил Колямба, – какие, я не понял, девочки?
–Женского рода девочки, – усмехнулся Олег. – Есть девочка одна у меня.
–Где?
–В штанах! – Казанцев задорно рассмеялся и приподнял рубаху, из-за пояса у него торчала бутылка водки, – надо ж было как-то Шурку с хвоста сбросить. Он же алкаш, переживет, а нам до утра жить как-то.
–Молодчик! А как это ты?
–Как-как... Подошел к Ольгиному дяде, рядом с ним сумка с водкой, говорю: можно нам еще одну? И пожалуйста. Стрем ведь на поминках-то отказать. Ладно, хорош трепаться, покатили ко мне. Надо б еще курево не забыть взять по дороге.
Дома первым делом Казанцев скинул с себя рубаху с майкой и с наслаждением освежился под холодной водой из-под крана. Потом он вытащил из холодильника банку соленых грибов, а из серванта две рюмки. Колямба, веселый от предвкушения продолжения выпивки, развалился в кресле и, не замолкая, делился своими впечатлениями от похорон и посещения морга.
–Вот ведь какая вещь, посмотрел сегодня на трупы, а теперь думаю: а жить-то хорошо: И торопиться жить надо. Ну что, по одной?
–Не по две же, – Олег кухонным ножом неторопливо открывал водку, – только гнать не будем. Потянем удовольствие.
–Это-то конечно. Вруби что-нибудь. Во, давай «Наутилус».
–Надоело. Пока так посидим.
Выпили. Колямба заел соленым груздем, Казанцев занюхал пальцем.
–Удачно сегодня вышло, – заметил Колямба, закуривая.
–Куда уж удачнее. Кому жизнь хороша, а кому ни шиша. Так ведь поется?
–Ты об Ольге этой?
–Угу, – кивнул Олег, – действительно, случайность. А ведь могла бы еще запросто покуролесить годочков так десяток-другой. Хотя, в принципе, что изменилось бы? Оборвалась пустая, никчемная жизнь, такая же, как твоя, или моя, хоть сейчас сдохни, хоть через 20 лет.
–Ну, так говорить, так у кого она, жизнь, не никчемная? Но она ж, наверное, не так, как мы, бухала?
–Конечно, не так. Но ведь каждому свое. Просто есть люди, которые живут, не двигаясь вперед, а так, пробуксовывают. Ольга была из тех. Скучновато ей было жить, потому что ничто не любила и никого не любила. По-настоящему.
–Мы хоть водку любим, – улыбнулся Колямба, – а ты что, ее хорошо знал?
–Я-то? – задумался Казанцев и потянулся за сигаретой. Он почувствовал, что начинает пьянеть, и опьянение это придало мыслям приятную легкость, пока не нарушив их ход. В таком состоянии хорошо рассуждать о чем-то близком, не раз передуманном.– Я-то... Я-то нет. Но знал одного парня, который в молодости в эту Ольгу был влюблен по уши. И как-то раз, тоже за бутылочкой, невзначай, он вдруг мне все очень подробно рассказал. Так что я имею о ней некоторое представление.
–По одной еще давай?
–Ну, давай... Но потом перерывчик.
–Ну, крякнем, – Колямба поднял рюмку, – за что?
–За того парня! – провозгласил Казанцев, одним глотком опрокинув водку. – Тот парень... Кстати, Колямба, ты влюблялся когда-нибудь?
–Я-то? – рассмеялся Колямба. – Нет, вроде. Когда за пьянками-то?
–Мне вот тоже теперь непонятно и удивительно, что это такое «любить». Пытаешься вообразить себе такое чувство и... Ну, это что-то вроде четырехмерного пространства. Можно рассуждать о нем, писать разные формулы, а вот чтобы представить его, почувствовать. Всасываешь? Да, я уже куда-то не туда уехал... Ну вот. Тот парень учился в нашем классе. Постепенно у них все начиналось, незаметно, в смысле, даже для него незаметно и не сразу понятно, потому что было такое впервые и... Шутливые разговоры на перемене, на уроках, вместе шли из школы домой, вроде бы потому что просто было по пути. Иногда вечерами встречались на улице, гуляли, болтали, как-то Оля даже пригласила его в гости, пили чай. Почему-то именно после этого, посмотрев на Олю в домашней обстановке, он почувствовал, что с ним что-то неладное. Почти всю ночь не спал, думал о ней. В груди отныне не стало покоя. В ее присутствии душа наполнялась волнением, счастьем, а без нее – тоска, раздумья, томительное ожидание встречи. Он мог в любую погоду часами бродить по дворам, согреваемый одной мыслью, а вдруг случайно встретится Оля? Все это, конечно, скучно и нудно, случается у многих... Правда, не у всех при этом ломается судьба.
–И что случилось? – заинтересовался Колямба.
–Да, ничего... Или уж дорассказать. Ничего интересного, но разве что так, побазарить... Она, видимо, тоже что-то к нему чувствовала, тоже искала встреч. Он тогда был страшно застенчив и, конечно, неопытен, не представлял, что делать, что будет дальше. Он просто не мог без нее, но сомневался, а любовь ли это? Тем, кто любит, невыносимо трудно выдавить из себя это слово. Это уж потом «люблю» бросаешь на каждом углу, когда сам ни во что не веришь и часто знаешь, что и тебе не верят, а тогда... Наконец, они впервые поцеловались, и он понял, что есть счастье. Он был уверен, что теперь это навсегда, и он никогда не расстанется со своей Олечкой. Она шептала ему то же самое. Он засыпал, думая о ней, видел ее во сне, просыпался и торопился на встречу с ней. Наверное, это и было счастье. Огромное, непостижимое, иногда он даже недоумевал, за что судьба преподнесла такой дар. Он не заметил, как перестал быть себе хозяином, жизнь теперь целиком зависела от настроения Ольги, он прощал ей все нелепые капризы, старался предупредить любые желания. Наверное, поэтому он ей быстро надоел. Легкая школьная влюбленность Ольги остывала, а он даже не позаботился переспать с ней, хотя возможности были, но он просто не хотел, думал, что рано. Ему сполна хватало того, что было. А ей, видимо, нет. Скоро у нее появился новый друг, постарше, посолиднее, поопытнее. А парень этот получил удар, смертельный для него удар, потому что, в принципе, он был слабый человек. И слишком глубоко любил для своих 16-ти. И не смог оправиться. И стал умирать.
–В смысле? – не понял Колямба.
–В переносном смысле... Ты еще не затрахался слушать? Нет? Ладно, видишь, со смертью человек теряет способность чувствовать, но бывают люди, с которыми это случается и при жизни. Очень долго он ходил оглушенным. Жутко болела душа, и жутко хотелось умереть. Иногда удивляюсь, почему он тогда не покончил с собой. Что это было: слабость, надежда? Наверное, и то, и другое. Сколько вечеров потом он бродил по дворам, подходил к ее окнам, в которых горел свет, стоял, курил, истязал себя воспоминаниями. Свет в окнах гас. «Спокойной ночи, Олечка», – шептал он про себя и брел домой по темным переулкам. Интересно, что он не осуждал ее, он думал, что просто оказался ее недостоин и она сделала верный выбор. Действительно, ну кто он такой? Ни на миг не приходила мысль: а кто она такая? Он продолжал любить. Но годы шли. Боль постепенно спряталась в глубину, а на ее месте начинала разверзаться пустота. Любовь к Ольге было его единственным чувством, а остальное – мишура, жизнь тела. Но тело должно было жить, раз не умерло. И тело научилось не скучать, он стал пить, мотаться по компаниям, знакомился и проводил время с веселыми, доступными девочками. До поры до времени это проносилось мимо души, но бесследно ничто не проходит... Да, через знакомых он имел представление об Ольге, ее жизни. Она успела поменять нескольких хахалей, даже вышла замуж, вскоре развелась. И вот однажды она пришла к нему в гости. Это было странно, неожиданно, фантастично, как во сне, ведь прошло столько лет. Он не знал, радоваться ли ему или ждать новых мучений. В любом случае он еще не мог захлопнуть перед нею дверь... Ну-ка, плесни чуть-чуть, во рту пересохло!
Колямба не заставил себя долго ждать. Выпили.
–Ну, пришла, и что? – рассказ явно заинтересовал Колямбу.
–Они открыли бутылку вина. Оля была в мрачном настроении – предал ее очередной ухажер. Конечно, ее мучило оскорбленное самолюбие, никак не разбитое чувство. Ха. Она немного опьянела и заплакала. Она просила у него прощения зав прошлое, жаловалась, что жизнь не удалась, говорила, что только теперь все поняла и пришла к тому, кто ее по-настоящему любит. И он тоже всплакнул, и они обнялись, и она заночевала у него. Так возобновилась их связь, теперь уже на новом уровне.
–Наконец-то, – не выдержав, вставил Колямба.
–Но она, конечно, его не любила. Вскоре у нее появился новый друг. И этого она не любила тоже. Она, наверное, была из тех, кто не способен любить, но в жизни больше ничего не было, на нее давила пустота, заставляла сознательно ли, бессознательно, но искать новых встреч. А когда ей становилось плохо, она приходила к нему, к тому, кто ее любит, зная, что всегда найдет сочувствие и утешение. И он понимал это. Но все равно любил, хотя, скорее всего, тогда это уже только казалось. Реальная близость странным образом вытравляла из души остатки того поэтического чувства, что судом сохранилось со школьных времен. А в жизни... В жизни было много всякого, от чего впору огрубеть душе. Но, главное, с каждым годом пустоту он все обильнее заливал вином. А оно, не знаю даже, благо это или проклятие, но надежно тупит все чувства. Однажды после трехмесячной разлуки Оля вновь пришла к нему, он открыл дверь, увидел ее печальные глаза и ничего не почувствовал. Хотелось похмелиться. И они сели пить, она вновь жаловалась на судьбу, и он обнимал ее, и было нестерпимо скучно. Он понимал Ольгу, но она была неинтересна. И Оля почувствовала перемену. Потом она приходила еще несколько раз. Нет, он не ссорился с ней, он гостеприимно открывал двери, ему было почти все равно, с кем пить, и почему бы не выпить с Ольгой для разнообразия? Он не думал держать обиды за прошлое, он был всегда ей рад, особенно если она приходила с деньгами. Но ее самолюбие было оскорблено. Она никого не любила, но ей так хотелось чувствовать, что ее любят, а он даже не считал нужным притворяться. И она перестала приходить, а он этого не заметил. Последний год они ни разу не виделись.
Казанцев замолчал и, глубоко затянувшись, отложил в пустое блюдце тлеющую сигарету, Колямба осторожно наполнил рюмки водкой.
–Да, интересно, – проговорил он, решив, что надо хоть как-то прокомментировать столь длинный и непривычно обстоятельный рассказ, – а баба все-таки была здорово симпатичная. М-да... И что, тот чувак так ничего и не знает еще?
–Почему же. Знает.
–И даже на похоронах не был?
–Кто тебе сказал, что не был. Как раз, как ни странно, был...
–Был? – Колямба чуть не поперхнулся – а помнишь же, Шурка говорил что-то насчет того, что ни один из хахалей не пришел. Или... Это Шурка, что ли?
–Нет. Тоже выдумал, – рассмеялся Олег.
–Ну, а кто же тогда?
–Неужели не понял до сих пор? – с улыбкой покачал головой Казанцев. – Я, кто же еще. Я. Ну, выпьем, что ли?
–Ты... Серьезно? – растерялся Колямба.
–Я, – тяжело выдохнул Казанцев, – я и не я...
–Ну, вообще, если у тебя с ней все это было... Хм, ты так спокойно, равнодушно совсем держался...
–Ты опять ничего не понял! Для себя я похоронил Ольгу около двух лет назад. Ну, а сегодня пришел попросту отработать водку. И вот от этого-то мне немного страшновато. Ведь я когда-то... И, ха... Потому что время не лечит. Время убивает. Ну, ладно, будешь ты пить. Будем здравы, черт возьми!
Казанцев выпил, поднялся на ноги, чтоб включить магнитофон, и по тяжести в ногах ощутил, как хорошо его развезло. Скорее всего, водки хватит, чтоб отключиться. В конце концов, есть элениум догнаться, так что за вечер можно не тревожиться.
–Казанова, Казанова, зови меня так, – дурным голосом подпевал Колямба заигравшей музыке. – Ну, че, Олега, может, в «гусарика»?
–Лень. Да убери ты колоду, так покайфуем, – махнул рукой Олег.
–Ну а пивко-то завтра попьем? На мою «капусту»?
–И завтра, и послезавтра, и через месяц, и через год, – усмехнулся Казанцев.
Пьяный Колямба с готовностью расхохотался.