Двойки

На ум мне приходили двойки, обыкновенные двойки- к чему бы это? Разве мне хотелось вызвать полицию? А к чему это чувство стыда и страха? Еще и вина, меня гложила вина ... . Я пришел из школы, совсем недавно но раньше чем вернулся отец, держу дневник за спиной, взгляд матери с укором (она знает) и грозно весящий на стуле отцовский ремень. Папа насупившись ест борщ, не замечает как на его белую майку капают алые капли. Плечи отца вздымаются, не, не плечи- крылья  стервятника,  голова низко опущена, отец зол, его наверно отчитали на работе, локти широко расставлены, ложку он держит практически в кулаке- громко и отвратительно хлюпает супом (он еще не знает). Мать снова бросает на меня укоризненный взгляд, сморит прямо мне в глаза, понимает что я сморю на ремень, вздыхает. Кажется я мог уловить жалость в ее взоре, лишь секундную, очень глубоко похороненную- но жалость, которая впрочем угасает так же быстро как проявила себя в ее больших, карих, напоминающих коровьи, глазах. "Отцу нужно выпустить пар, расслабиться"- как говорила мама: "бьет значит любит", и в этот раз достанется мне, всегда доставалось мне, и на этот раз мне. А еще мать говорила всегда откровенно: "твой отец не будет меня сегодня бить, не будет, потому что я честна  перед ним, потому что я выполняю свои обязанности, а вас молодой человек ждет экзекуция".

Меня разразил смех, неожиданный, сигарета что я держал во рту едва не выпала на пол покрытый грязно-желтым кафелем, она всхлипнула и глубже вжалась в угол, остро пахло мочей, дерьмом и её приторно сладкими  духами, клубника, сладкие настолько, что не отличить от дерьма. 

"Разве ей были знакомы такие слова? Экзекуция"-громко произнес я, существо в углу вздрогнуло, первый раз с ней заговорил, она красивая, ей Богу красивая, ей будут нести красивые цветы- если найдут.

Конечно я выдумал, и мать так не говорила, но наверняка думала- достаточно посмотреть на ее манеры, мимику, позы, узнать ее жизнь со мной и отцом- она действительно так думала, никаких "наверное". Яркий луч солнца бьет из окна прямо мне в лицо, день еще долог, осень взять на себя "власть" пока не собиралась. Щели между окном и деревянной оконной рамой замазаны пластилином, поспешно, на кухне жарко. По выгоревшему лицу отца от виска по щеке  течет крупная капля пота, он вытирает ладонью рот, затем с усилием трет мозолистые  руки об засаленные штаны.   

-"Не хочешь ли порадовать отца оценками?"

Эта сука практически улыбается, а я протягиваю дневник. Глаза отца потерянно бегают по страницам, как у человека который едва умел читать- впрочем он таким и был, наконец он натыкается взглядом на то что искал (теперь он знал) ... . Двойки, на ум приходят двойки: "два сапога пара", "два веселых гуся, "как два пальца об асфальт", два удара ножом.

Я лежу на скамейке животом вниз, форменные школьные брюки спущены до щиколоток вместе с трусами. Ремень глубоко впивается в кожу, разрывает едва зарубцевавшуюся с прошлого раза кожу, ремень намокает от крови, смысла визжать от боли и пускать слезы нет, это не жалобит его, напротив, злит. Так же как злит теперь меня. Потому слезы тихо капают на грязно желтый пол, и звук их падения мне кажется таким громким, громче чем свист ремня, или довольное кряхтение матери. И сейчас, я слышу как капают слезы: кап, кап. Густые, соленые, багровые слезы с моего ножа. В комнате я один и проколотое в двух местах бездыханное тело девушки в углу.