Под кроватью

   Я тихо лежал под кроватью и думал. Положение дела и места было крайне унизительным, но неопределимо необходимым. Даже пыль облепившая меня с всех сторон была хоть отчасти со мной согласна. Моя жена говорила мне, что пыль, собирающаяся в квартире, нечто иное, как отшелушившаяся, омертвевшая часть наших никчемных тел. Я ничего не отвечал ей на это, так как не был уверен в истинности этого постулата. Но и опровергнуть возможную ложность этого утверждения тоже не мог. Мне не хватало информации. Это было трагедией моей жизни.
   Мне не хватало информации всюду. С чем бы я не сталкивался, куда бы не влезал, что бы не делал всюду я испытывал проступающую проблему с нехваткой информации. Я, казалось, был весьма неглупым человеком. Хорошо учился, закончил школу,  институт. Даже начинал писать научную работу на машинке. Когда из нее вылезло страниц сто они скопились солидной толщины стопкой рядышком. Я воодушевленно смотрел на эту стопку и мечтал о нобелевской премии. Я помню даже узнал о размере ее в валюте на то время. Выходило, что я мог бы обеспечить себя на всю жизнь. Я сделал на свою научную работу большую ставку. Я думал и ломал голову сидя за кухонным столом все вечера, придя с работы и все ночи. Перестал за собой следить, много ел сидя за машинкой, даже почти перестал дрочить. Член превратился в заброшенное журавлиное гнездо, поросшее черной стручковой волосней. На голове дела обстояли не лучше. Помимо этого со мной в квартире жила подружка. Довольно таки живенькая бабенка с узким верхом и необычайно широким низом. Малышка всегда крепко как миномет стояла на ногах. Когда я смотрел на нее сзади я думал, что этой нелепой конструкции не страшно даже 10-бальное землетрясение. Ее нижняя точка равновесия слишком широко и низко находилось к земле. Такое соотношение верха и низа делала ее невероятно устойчивой, словно «формула - 1”, на виражах жизни. Я завидовал ей, потому что сам не был столь уверенным в себе. Меня же природа удостоила крепким широким торсом, скромными мужскими ягодицами и узко посаженными ногами. Поэтому когда мы обнимались мы превращались в правильный параллелепипед. Надеюсь я правильно написал это слово. Не знаю зачем мы жили вместе, думаю у нас все неплохо получалось в постели. Ведь всем же надо хоть изредка потрахаться. Мы даже почти не разговаривали. Но взаимное игнорирование похоже не всех устраивает. Когда я начал работать над своим трудом секс и редкие разговоры вовсе прекратились. Последнюю точку в наших вяло развивающихся отношениях поставил ее кот, смачно нассав на мой вековой труд, пока я вытирал жопу в сортире. Я застал его, зарывающего мое детище, прямо на столе. Влепил от души ему затрещину. Кот визжа отлетел в сторону и тут же скрылся в недрах квартиры. После этого мне пришлось собрать свои скромные пожитки и распрощаться с временным пристанищем. Но я не унывал, а был полон сил и вдохновения. Во мне горел неистовый огонь научного гения, мои помыслы кипели в неутомимом созидающем сознании. Мне не были страшны ни болезни, ни голод, ни жажда. Я шел сквозь зимнюю бурю почти голый, и ледяной воздух закипал во круге - мое тело пылало, глаза светились нездоровым живым блеском. Я жил, и это было счастье. Я снял самую скромную и дешевую вонючую дыру где то на окраине города, подальше от шума и суеты. Ничто не должно было мне мешать. Я даже уволился с работы. Мне было наплевать на все, так как я ничего не замечал. Я был поглощен своей мечтой. Я даже забыл о премии. Я работал только для того чтобы работать. Я оседлал свою мечту и мертвой хваткой вцепившись ей в спину несся в созвездиях мыслей, выдыхая жарким пламенем умозаключения и формулы на бумагу.
  Потом пришла беда. Она подкралась незаметно, как я тогда позже трактовал свое существование, но впоследствии трезво оценив все объективное положение вещей понял, что попал в самим собой расставленные сети. Это было чрезвычайно прискорбно для меня, дышащего кипящей творчества свободой. Более того, меня словно облили стылой протухшей нечистотой собранной со всей великой клоаки. И все опять же из за недостатка информации. Дело, над которым я неистово в эйфории корпел,  было давно принято в разработку неким африканским астрофизиком. Создана успешным образом теория, и в ближайшее время должны были произойти испытания на одном из американских предприятий. Эту информацию я случайно подслушал за одним из столиков «пивного дома» на Советской из беседы двух очкастых студентов химико-технологического института. Я незамедлительно проверил ее достоверность в одном из университетских кружков, набрав по телефону номер давишнего институтского знакомого. Вся моя длительная трудовая деятельность, моя мечта потихоньку на моих глазах превращалась в кучку неразборчивого дерьма. Я вывалился из телефонной будки мешком мусора. Мне было очень плохо. Как будто женщина, которую я безумно любил все это время изменяла мне с другим, и я даже не смог ее за это отмутузить, потому что она первая послала меня на …й. Женщины и мечты высасывают из нас все соки на пути к смерти, поэтому мы так неимоверно густо покрываемся морщинами. Загляните в глаза мужчине дожившего до преклонных лет, на их дне вы увидите сухие и выцветшие отпечатки страданий, не увлажненные чистотой слез.  Купив водки я пешком побрел по темным улицам домой. По дороге меня обслужили двое трудолюбивых элемента общества. Выровняли мне зубные ряды и основательно отработали по корпусу. Я даже не разозлился на них, ведь когда меня пинали я думал что из меня выходит нобелевская премия. С каждым ударом премии становилось все меньше, как и жизни. Мне казалось в тот момент, что это последнее и окончательное завершение моей неудачливой нити бытия. Но ублюдки оказались не слишком выносливыми. Они закашлялись нанося мне побои. Засопели, закряхтели. Один, согнувшись пополам, начал блевать на первого, уже ползающего и отхаркивающегося на четвереньках.
- Эй вы пи…ры, - разозлился я  - И это все что ли?
Я дополз до вылетевшей из руки бутылки и пачкая края горлышка кровью жадно присосался. Потом мы сидели втроем и пили с горла,34 передавая друг другу замусоленную бутыль.
- Ну что вы будете продолжать? - спросил я
- Извини приятель, ты слишком здоров для нас, сами чуть не сдохли тебя приходуя.
- Какого же хрена вы начинали тогда?
- Понимаешь, похмелиться не терпелось, а в карманах ни гроша, а тут ты бухой и с пойлом.
- Можно было просто попросить.
- Да, но понимаешь гордость не позволила.
- Зато позволила убить человека?
- Ну ты ведь живой.
- Лучше бы я сдох. Ладно я пошел.
 Сутра дико болела голова и знобило. Но я никогда не похмеляюсь. Набрав несколько литров воды я весь день и ночь лежал в постели спал и пил. Наутро следующего дня я помылся, привел в порядок волосяной покров, сжег в тазу месяцы своих трудов и отправился на поиски работы.
   И вот теперь я лежу под кроватью. Не знаю что заставило меня залезть сюда. Можно было бы все исправить и вылезти из столь недостойного места и обратить положение вещей в другое русло, но было уже поздно. Я слышал как заработал механизм открывающейся двери. И тут я застыл…  Застыл, потому что вспомнил про «Му-му». Маленькая собачка и здоровый глухонемой мужик. Когда я маленьким дочитывал рассказ, то плакал. Плакал из-за безысходности что либо исправить. Здоровый и тупой, но безобидный мужик убивал преданное маленькое беззащитное животное. Тогда я думал что все неисправимо, что все так и должно быть, ведь это всего лишь жизнь, и в ней ей место несправедливости, жестокости и безразличной тупости среди людей, которым сродни втаптывать друг друга в дерьмо, не испытывая при этом ни малейших угрызений совести за неимением последней. Я ненавидел тогда этого здорового мужлана, его место было в подземелье подальше от людей ворочать огромные каменные глыбы в душераздирающем гнусном молчании, и ими же закупоривать выходы наружу нечистых сил. Подальше от жизни, поближе к смерти.
  Жена с любовником зашли в квартиру. Ах да, я не предупредил вас. Я лежу под кроватью у себя же дома, чтобы застукать с поличным (двух трахающихся людей) свою неблаговерную жену в акте измены. Оказалось, что она регулярно проделывает это с одним уродом в то время пока я добывал нам обоим мясо мамонта в современной интерпретации. А узнал я это в тот момент, когда мой тяжелый левый джеб раскроил верхнюю губу одному из начальников завода, где я работал. Скуля и матерясь, выбрызгивая сгустки крови перемешанные со слюной, негодяй поведал мне отрывками банальную историю «вторжения» в мою личную семейную жизнь. Оказывается, я уже давно был обладателем, вызывающих уважение в размерах многозначительных рогов, лоснящихся в полнолунном свете. Собрав подчиненных я предложил им рассказать все, что они об этом знали. Весомым аргументом для их красноречия послужили обещанные выполнения репрессивных мер по лишении премий, увольнении и т.д. Возможно где то я перегнул палку, но не боялся этого, а уж тем более потерять работу. Поэтому я был готов ко всему.
      И вот я лежу под кроватью. Почему под кроватью? Я сам себя уже начал об этом спрашивать. Когда я выбирал место будущей засады, то первым делом думал об укромности и непосещаемости последнего. Согласитесь, под широкой кроватью, где много времени не ступала рука человека, как раз и было то самое место. Но думаю кто то наверняка смог бы поспорить со мной по этому поводу. Тем не менее, я опробовал это место, протиснувшись лежа на спине в нутро подкраватного катакомба. Тесно, мрачно, пыльно, но надежно. В день когда жена по очевидным предположениям моих стукачей должна была привести в мой курятник незваного петуха я основательно подготовился. В промежуточный интервал в 4 часа, когда я должен был находиться на работе, я оказался дома. Облачившись в спортивные одеяния темного цвета, включая черные носки, я опорожнился в сортире, набрал запас воды, и взял кухонный нож. Глубоко вздохнув я полез. Боковина кровати была низка к полу, поэтому приходилось выдыхать воздух при ее преодолении, чтобы могучая грудная клетка прошла безболезненно не задев края. Я лежал целых полтора часа до их прихода. Не слишком таки пунктуально. Но за это я не собирался их убивать? Взяв нож с собой под кровать я не думал об убийстве. Мне лишь казалось что разъяренный человек вырывающийся из под пола с зажатым в яростно перекосившихся челюстях куске внушительного металла произведет больше впечатления. Была мысль нанести на лицо бутафорным гуталином произвольно полосы для наибольшего эффекта и устрашения. Но подумал, что это будет слишком. Я много передумал, пока находился в добровольном заточении. И, вот когда они зашли в квартиру, я думал о срамном рассказе Тургенева.
  Жена была очень мила и любезна с любовником. Голос был на порядки тише и нежнее, чем те вокальные интонации, которые полагались мне. Мою персону же она обычно удостаивала нервными, словно автомобильный гудок, и грубыми помыканиями. Лицемерная сучка. Сейчас она примеряла маску интеллигентной снобистски, разбрызгивая похотливо тучу ****ских феромонов, жаждущей засунуть кусок мяса в свое прожорливое ненасытное ротовое отверстие. Соло на кожаной флейте моя жена исполнять была горазда, уж поверьте мне на слово. Я думаю, что с большим успехом она могла обслужить за раз целую оркестровую яму. Почему же я так мерзко думаю о своей жене? Да потому, что я сам во всем виноват. Печально осознавать сей неоспоримый факт, но разве полное откровение перед самими собой - это ли не есть святая добродетель. Ведь путь искупления и исправления начинается с себя? Думаю на этот вопрос нет однозначного ответа. Остается лишь уповать на силу собственного сознания и познания.
     Я вздохнул про себя.  В одно время, когда я находился на грани нервного и физического истощения, союз с моей нынешней женой был, как оказалось, единственным спасением от поглощающего меня безумства. Алкоголь стал моим единственным другом и лекарством от гнетущих черных мыслей и суицидальных наклонностей. Вот тут и появилась моя будущая супруга. Она ворвалась светящимся ангелом в мой глухой и беспробудный запой. В день, когда я опомнился и пришел в себя, мы сидели в ее квартире за широким столом в кругу наших общих коллег с завода и праздновали собственную свадьбу. На мой вопрос, почему она выбрала меня сказала, что  ей нравятся умные спокойные мужчины, а мой мягкий добрый прищур серых глаз напоминает ей одного именитого актера. Ей этого было достаточно. Мне же тогда оставалось лишь повиноваться, а иначе я и не хотел. Вернувшись в детство в образе послушного мужа я на время обнаружил необходимый мне покой. Дальше жизнь потекла в тихом мелководном русле семейной жизни, ничем не омрачавшим ее, но и не радовавшим: ежедневно мы ходили на работу, также ежедневно возвращались с нее в один и тот же час; вечера протекали в скупой беседе, за которой следовало проникновенное молчание, погруженное в чтение газет, журналов, книг, просмотр передач, редкие вылазки из квартиры, скучный секс. Безнадега. Я не заметил когда она мне начала изменять. Какой же из меня муж. Я не любил ее, но жил с ней. Так кто же в такой степени из нас виноват более?
   Желание покончить с этой нелепой и наиглупейшей ситуацией овладевало все более прочнее, и появилось непреодолимое побуждение позорно покинуть место своей засады, тем более что находиться в ней ввиду последних проводимых умозаключений и аналогий было весьма и весьма стыдно и конфузно. В то же самое время из страстного охотника я превратился в загнанную в угол дичь, в юродивого. Мне захотелось заорать, как вдруг свод кровати надо мной закачался - на нее погрузились тела. Послышался звук лобзанья и снимаемых в быстром темпе одежд. Какой стыд. Я застыл. «Выскочить сейчас? Да, но притормози - что ты понимаешь под выражением выскочить? Вспомни, как долго и тяжело ты проникал сюда. Действительно. Значит блицкриг отменяется? Конечно, можно подобно Винни Пуху, застрявшего в норе, немножко подождать, пока вес тела не уменьшится. Ну да, и потом позвать Пятачка на помощь.» Последняя мысль умилила меня, я почувствовал как лицо растянулось в гримасе - картина, когда жена с любовником с дикими воплями покидают грехоподобный настил, заслышав жуткие подкроватные вопли, не могла не вызвать волнений.
- Давай я возьму малыша в ротик. - развратный и страстный шепот жены вызвал резкую смену эмоционального состояния. «Малыша?» брезгливо и ревностно подумал я. «Мой член она никогда не называла малышом. Вопрос - почему?». Спросить у нее сейчас - означало довольно неделикатно прервать жену. А в том, что она была занята сомнений не оставалось.
   Когда она залезла на него, у меня уже заболела спина от лежания на голом полу и затылочная часть головы. Если бы кровать была прозрачной я увидел бы их прямо над собой. В общем, я решил не вылезать, но думаю вы и так уже поняли все сами. Предоставить своей жене хорошо провести время - единственное, что я мог предложить ей за потраченные впустую месяцы с собой. Кровать стала двигаться туда-сюда, отбивая ритм в стену. Это успокаивало меня и я почувствовал, что засыпаю.
   Я стоял на набережной какой-то реки, поросшей по берегам мелкой травой. Справа от меня приютился  сложенный наспех шалаш. В нем было движение. Солнце стояло высоко и невыносимо слепило глаза. Меня что-то толкнуло в левый бок, я невольно отшатнулся. Это был здоровый мужик в кафтане, черными запыленными сапогами он твердо отмерял шаги в сторону воды. Рядом с ним на веревочке послушно семенила собачонка, признательно повиливая куцым хвостом. Здоровяк, поравнявшись с краем берега воровато покрутил головой в стороны, а затем, схвативши под руку собачку, мощным прыжком оказался в лодке. Отвязав швартовый мужик сильными движениями весел направил лодку вверх против течения. Из шалаша в это время выскочил организм довольно таки субтильного телосложения и прокричал уплывавшему слова на непонятном мне наречии. Затем он уставился на меня, и махнув в отчаянии рукой угрюмо побрел в шалаш.
   Я побежал вдоль берега не выпуская из виду лодку. Она отдалялась от меня быстрыми темпами, хотя я бежал. Я бежал так быстро как только мог. Глаза заливал пот, я задыхался, но не приблизился к видимому объекту и на метр. Почему он так быстро плывет, я не понимаю, да еще и против течения, там же всего навсего весла. Я посмотрел на свои ноги - они шли, но не бежали. Силы кончались, губы высохли и потрескались, пот ручьями скатывался во все складки кожи - а ноги шли. Но потом лодка остановилась. Сквозь пелену пота, пылающего на моем лице, я увидел сушение весел. Круги последний раз разошлись по водной глади. Я упал без сил в траве и пополз к берегу. Так быстро и далеко я еще никогда не бегал. Я обернулся - место откуда я взял стар было метрах в двадцати от меня. Из шалаша на меня с радостной улыбкой смотрел тот человек, что кричал сидящему в лодке, только на этот раз у него было лицо того африканского астрофизика, который опередил меня. Он махал мне черной как смоль негритянской рукой. Я с ужасом отвернулся и пополз дальше. Отдышавшись я выпрямился на песчаной отмели. Лодка была метрах в пятидесяти от меня. Я набрал воздух в легкие:
- Мужик! Герасим, сука, отпусти собаку. Она ни при чем.
   Я орал и махал руками, создавая крестообразные знаки над головой, стараясь привлечь того, кто был в лодке.
- Герасим, ты же можешь ее просто взять с собой, ее не надо топить! Ее же можно просто забрать с собой туда, куда ты направишься потом, придурок. Ты дебил, Герасим! Ты же всего лишь прообраз русского народа - ты идиот. Тебе не нужно топить собаку, но ты, сука, можешь утопиться сам.
   Я кричал так громко и неистово, что зашелся в кашле, исчерпав все свои вокальные запасы сил. Я увидел какое то движение в лодке. Руки мужика производили какие то манипуляции. И вдруг что то булькнуло за бортом, я слышал всплеск. «Гондон. Он все-таки сделал это”
- Дебил - верещал я - что ты наделал, гнида. Я сейчас доплыву до тебя и ты будешь следующим.
   Я уже собирался было погрузиться в воду как вдруг из кустов послышался видимо адресованный мне раздраженный возглас:
- Мужчина, какого х….я вы орете как резаный? Всю рыбу испугаете. У вас случилось что?
- Там собаку топят, нужно ее спасти. - я опешенно вытянул  руку и указательным сырым пальцем стал показывать на объект происшествия.
- Вы ошибаетесь, там мой брат сети ставит, взгляните получше - спокойно произнес голос из кустов, из которых в сторону реки торчало удилище.
   Лодка стала как будто ближе вдвое. Мужик находящийся в ней сидя сбрасывал сеть в темную воду. Собачонка сидела у кормы и весело повиливала хвостом.
    Я услышал собственный храп и с ужасом проснулся. Вся левая сторона щеки занемела и с нее густо свисали слюни. Я осторожно прислушался - было тихо. Я посмотрел на наручные часы. Прошло два часа с того момента как они зашли в квартиру. Твою мать, я все проспал. Я начал вылезать из-под кровати, не боясь при этом быть замеченным.
Кровать была заправлена. Я просеменил на кухню. Никого. Расслабившись, я умыл лицо, вытерся полотенцем и поставил греться чайник.
    Сидя на кухне я анализировал все произошедшее со мной. С лица не сползала улыбка.
     В тот же вечер у нас с женой состоялся серьезный разговор. Мы решили развестись. Я ничего не рассказал ей о своей засаде, постыдился.  На следующий день я собрал свои вещи и ушел из ее квартиры.  Что было делать дальше я не знал.

Конец.