Предки. Часть 8. Лара

Продолжение. Начало здесь: http://www.proza.ru/2013/11/30/1751

Глава 1

Мне ещё не исполнилось года, а уже начались претензии: плохо ест, не ходит, худая... А может, у неё рахит? И так далее. В те годы существовала интересная организация для новорожденных, называемая молочной кухней. Эта кухня обеспечивала детишек до годовалого возраста специальным молоком, кефиром и творогом. Мне давно перевалило за год, и, по-моему, даже за два. Но мама сумела договориться, чтобы меня продолжали обеспечивать специальными продуктами с кухни.
Помню, зимой папа сажает меня на санки, застеленные тёплым ковровым пледом, и мы тащимся на эту самую кухню за кефиром.
 - Пап, что так медленно? Давай-давай, бегом!
И папа, как послушная лошадка, выполняет мои команды. Надо заметить, что разговаривала в два года я прекрасно...
А дома ребёнком занималась бабушка. Процесс поедания кефира был длительным и проходил по единожды выработанной схеме. Бутылка подогревалась на водяной бане до определённой температуры. Ларочка укладывалась в старую коляску, из которой её ноги свешивались примерно от колен, - ребёнок-то рос, не смотря на все препятствия, а коляска всё же предназначалась для младенцев. Но бабушке было удобно кормить внучку именно в коляске. На бутылку надевалась соска с огромной дыркой. И бабушка двигала эту бутылку таким образом, чтоб из соски кефир лился в рот сам, без малейших попыток сосания со стороны Ларочки... Через некоторое время бутылка опустошалась наполовину или треть, а кефир остывал. Следующим этапом было повторное нагревание бутылки:
 - Ларочка, я иду греть кефир. Полежи спокойно, не раскачивай коляску.
Помню свои мысли в ответ на эту фразу, как будто это происходило вчера:
 - Ага, иди-иди, ба. А я буду качать, буду качать, буду качать...
В один прекрасный день коляска не вынесла многолетних испытаний. Ларочка выпала, к счастью, без ущерба для здоровья, а агрегат просто развалился на части. На диване кормить ребёнка из соски бабушке было не с руки. Так закончилась эпопея с молочной кухней.
Сарра и Люба очень скоро поняли, что Лара - не Риточка, которая говорила, что не боится никого, "ни серого волка, ни чёрную пантеру, а только бабушку боится". И послушно открывала рот на любое количество еды, вталкиваемое в неё Саррой. А "эта" обо всём имела собственное мнение. И её совершенно не волновали комплексы мамы и бабушки, приобретённые в голодном детстве. Времена были другие, дети больше не умирали от голода. Но детские страхи оставались с Саррой и Любой на всю жизнь...

Лет с трёх неизменным утренним блюдом стало картофельное пюре. Ибо, например, манная каша, и вообще любая молочная каша не переносилась Ларой на дух. Примерно в 8 часов Рита уходила в школу, а Лара принималась за завтрак. К часу дня Рита возвращалась, а Лара заканчивала трапезу.В промежутке между восемью и часом бабушка с девочкой успевали переделать множество дел. Сарра успевала приготовить обед, а Лара понаблюдать за её действиями и намотать на ус. А также поиграться и прослушать пластинку со сказкой - конечно, во время игры за щекой находилась обязательная порция картошки.
 - Лара, ты проглотила? Иди возьми следующую ложку.
Летом под окном собиралась толпа подружек, зовущих Ларочку во двор.
 - Эй, ты выходишь?
 - Скоро! Я ещё не покушала...
Завтрак плавно перетекал в обед. На табурет ставилась тарелка борща. Ларочка усаживалась на маленький детский стульчик и... Наша песня хороша:
 - Не хочу гущу, только юшку. Остальное отгорну.
Так продолжалось примерно до первого класса. Естественно, в сад меня не водили. Ибо накормить вне дома было нереально. После недельной попытки воспитательница пришла к нам домой и слёзно умоляла забрать сокровище из сада.
Зато, если дома случались раки или салат оливье, оттащить Ларочку от тазика с яствами не представлялось возможным.
Мама рассказывала кому-то из родственников:
 - Она сидит с таким раздутым пузом, и продолжает требовать раков. Ну, как отказать?..
Кстати, от селёдки "она" тоже не отказывалась. И от винегрета, и от холодца, и от мороженого... Мороженое до семи лет вообще возбранялось категорически: как же, у ребёнка постоянные ангины!
А когда эти ангины случались на самом деле, бабушка отказывалась "нянчить больного ребёнка", и папа брал больничный. Мама не могла - у неё ответственная работа. Какой это был праздник! Папа читал мне "Молдавские сказки", играл со мной. А вечером мы устраивались перед телевизором, я - на коленях у папы, и смотрели хоккей, бокс, футбол, соревнования по тяжёлой атлетике... Мне было совершенно безразлично, что смотреть, спорт или Штирлица с Борманом, лишь бы с папой...
На море меня начали вывозить с пяти лет. Опять же из-за кормёжки: в пансионате ребёнок за три недели умрёт с голоду! Первая поездка была в Геническ - с мамой и сестрой. Завтрак, пляж с 9 до 12, обед, дневной сон, и снова пляж. А вечером концерт, кино или танцплощадка. На просмотре легендарного "Экипажа" в особо страшных местах я зажмуривала глаза...
С сестрой у нас до определённого возраста отношений не было. Разница в 10 лет говорила сама за себя.
Рите меня не навешивали, не заставляли "пасти" во дворе. И это было очень правильно. Но я успевала достать её и дома: докучала, мешала делать уроки и заниматься своими делами... Периодически Рита выходила из себя, и пыталась поймать меня и дать тумаков. Но я успевала удрать к бабушке и нажаловаться первой. Каждая такая стычка проходила по одному и тому же сценарию. Бабушка прикрывала меня своей широкой юбкой, а Рите выговаривала:
 - Как тебе не стыдно?! Здоровая корова, и пристаёшь к ребёнку!
И ни в чём не виноватая Риточка ретировалась в свою комнату не солоно хлебавши...

Так наша семья дожила до 1980-го года, когда я пошла в первый класс, а Рита закончила школу...

Глава 2

Лет до восьми я постоянно болела: неделя школы, неделя больничного. И так с завидной периодичностью. Волшебный вкус зелья, называемого Хлористый Кальций, я помню до сих пор: эдакая концентрированная, горько-солёная дрянь. Наверное, за своё детство я выпила не менее десятка литров этого "лекарства". Почему выписывали именно хлористый кальций при детских простудах, для меня, фармацевта, на сегодняшний день - большая загадка. Как сейчас вижу перед собой большую пол-литровую ёмкость аптечного стекла, с делениями, с горлышком, заткнутым красной резиновой пробкой, наполненную совершенно прозрачной жидкостью - вода и вода. Да не тут-то было... Я лила эту "воду" в компот, и он приобретал специфический вкус с оттенками морской воды. Я закрывала себе пальцами нос, пытаясь проглотить отраву, не почувствовав вкуса. Я сидела часами над бутылкой, размышляя о своей горькой доле, - доле со вкусом хлористого кальция. По сей день я не могу принимать жидкие лекарства, - они немедленно вызывают у меня рвотный рефлекс...
Болезни закончились только в конце второго класса, когда мне сделали операцию по удаления аденоидов и миндалин.

А до тех пор мои частые пропуски на успеваемость в общем-то не влияли. Я оказалась способной, и сидеть часами над домашними заданиями не было нужды. Правда, зачастую тетрадки были неаккуратными, что не устраивало мою маму. Всё должно быть идеально! Кое-как - это не про нас! Поэтому с самого начала были куплены две "прописи" - специальные тетради по чистописанию, с примерами и заданиями, с пронумерованными страницами. Если качество исполнения очередного задания не устраивало мою маму, то страница изымалась, заменялась аналогичной из запасной тетради, а задание переписывалось заново. Во втором классе бывало, что меня поднимали в 5.30 утра перед школой, и тыкали носом в перечёркнутую страницу тетради по математике. Задание не всегда было просто перечёркнуто. Иногда имела место резолюция, вроде "остолоп!" И, по давно заведённому порядку, испорченный лист из тетради убирали, заменяли чистым, а я заново переписывала неправильно решённую задачку. Наверняка, кто-то заинтересуется, почему экзекуция проводилась по утрам. Объясню. Мама работала допоздна. Приходила домой в восемь вечера совершенно без сил. И начинать заниматься с нерадивой дочерью на ночь глядя она уже не могла. Сегодня я её очень понимаю. А тогда было ужасно обидно. Зато понятие, что учиться надо, и только на "пять", было накрепко вбито в голову. Это одна из немногих педагогических побед, которую маме удалось одержать в нелёгкой борьбе с "непростой" младшей дочерью, для которой практически не существовало авторитетов.
...Бабушка... Ну, какой же она авторитет? Да, была, когда, пытаясь накормить "дистрофика" Ларочку, рассказывала всяческие страшилки. Например, как девочка плохо кушала и стала такой худенькой, что в один прекрасный день провалилась в щель. Щель в углу кухни, между стеной и плинтусом, тоже была продемонстрирована. Это было страшно. Ещё пугал непременный приход сна, в котором последняя недоеденная ложка станет за мною гоняться... В своё время от бабушки не требовалось таких усилий, такой изворотливости ума, чтобы накормить старшую внучку. Для Риточки бабушка действительно была авторитетом. Я хорошо помню два варианта сестринского ужина: тазик манной каши с плавающим посредине невероятным, в четверть пачки, куском сливочного масла, или рогалик за 6 копеек (кто ещё помнит, как он выглядел), длинною сантиметров в тридцать, разрезанный пополам, намазанный маслом, и к нему пол-литра молока, а лучше сливок. Конечно же, бабушка любила Риту сильнее, чем меня. Я бы на её месте разделила свои чувства к внучкам в такой же пропорции.
Примерно в восемь лет - во втором классе, мама научила меня вязать крючком и шить. С тех самых пор все мои куклы были одеты по последней моде. И как же ловко у меня получалось рукоделие! Недавно я пыталась научить чему-нибудь подобному свою почти восьмилетнюю дочь, и потерпела полное фиаско. Причём, ребятёнок очень хотел научиться, но не судьба - обе руки левые. Если попросит, повторим попытку. Но настаивать не стану.
В том же возрасте я начала читать по-настоящему. "Два капитана", "Три мушкетёра", "Всадник без головы", "Граф Монтекристо", - что это был за мир! В восемь лет я нырнула в него, и осталась навсегда. День, когда не прочитано ни единой страницы, пропащий.
А вот пианино, которое всегда стояло в нашей гостиной, я обходила по самой большой траектории. И никто из родителей меня за него насильно не усаживал: вовремя сообразили, что толку из этой затеи не будет. Сейчас я сожалею о своём упрямстве. Впоследствии знакомые удивлялись: девочка из еврейской семьи, и не играет ни на одном музыкальном инструменте. Нонсенс!

Из всех школьных дисциплин я очень страдала только на физкультуре. "Шведская стенка", отжимания и канат вызывали у меня ужас. Правда, в беге и прыжках я не выходила за рамки нормы: длинные, почти страусиные ноги помогали выжить. На спортивные неудачи учителя закрывали глаза и ставили "пятёрки", - чтоб не портить общую картину. Ибо по остальным предметам я получала неизменные "отлично".

* * *

Рита в 1980 году успешно, с золотой медалью, закончила 10-й класс. Кончно, родителям хотелось, чтобы дочь поступила в медицинский институт. Но для еврейской девочки поступить туда без "блата" было невероятно сложно. "Блата" не было, и поэтому, так и не решившись рискнуть, подали документы в Криворожский Горный институт на отделение геодезии и картографии. Рита блестяще сдала экзамен по математике, и стала студенткой.

Глава 3. Первая учительница

С первого по третий класс у меня была замечательная учительница Валентина Степановна (фамилию, к сожалению, запамятовала). Учительница пожилая и авторитарная, нормальная такая учительница советской закалки. Впоследствии, помню, молодые учителя её ругали, а одна даже специально выбирала её бывшие классы, чтобы «исправлять причинённый ущерб». Лично я никакого ущерба не прочувствовала. Валентина Степановна меня любила. Ну, как обычно: хороших учеников любила, плохих перевоспитывала...
Помнится, во втором классе опрашивались по списку все ученики на внеклассном занятии по теме «Кем вы хотите стать». Все дети как дети, хотели стать врачами, учителями, лётчиками. А я ветеринара заявила. У Валентины Степановны очки на лоб полезли:
- Кем-кем?
- Ну, доктором, который кошечек, собачек, птичек лечит. Айболитом!
И откуда такое желание появилось, я сама до сих пор не вспомню. Ибо дома у нас живности никогда не было - мама раз и навсегда заявила, что только через её труп я внесу в квартиру «грязь и гадость». Да и позже охладила мой пыл:
- Давай-давай, в колхозе поселишься, в коровнике, в резиновых сапогах. И вообще, на ветеринаров учатся те, кто в мединститут поступить не может.
До сих пор жалею, что я её послушала. Из меня бы получился хороший Айболит...

Примерно тогда же, в восемь лет, случилась со мною первая любовь. Не на шутку запал в душу одноклассник Алёшка. Ах, что это был за Алёшка! Одни глаза, - голубые, как небо, круглые, как блюдца, с девчоночьими ресницами, чего стоили! Да и мальчик был славный, учился хорошо. Недолго думая, написала я этому Алёшке любовное письмо в стихах. Где стихи нашла? Да не иначе, как в Риточкиных "Анкетах" порылась, которые она лет в 12-13 заполняла. Было когда-то такое повальное подростковое увлечение: вклеивались в тетрадку открытки, картинки, записывались модные песни, опросы, пожелания. Я-то до любви морально доросла, а Алёшка нет. И показал он моё письмо парочке своих друзей... Ой, что было!.. Мама испугалась, что меня побьют, и побежала к Алёшкиной маме, и Валентине Степановне позвонила. Конфликт уладили. Да и конфликта-то как такового не было. Оказалось, что насплетничала всем об этом письме моя подружка-одноклассница. Вот же, как с детства характер видно: одна в восемь лет влюбчивая ворона, другая - маленькая стерва.
Валентина Степановна через неделю меня с Алёшкой за одну парту пересадила. А сплетницу наказала позже, за другое "преступление", которому оказалась случайным свидетелем. А дело было так. Пристала ко мне на перемене подружка с вопросом:
- Лара, а почему у тебя фамилия не такая, как у всех?
- Ну, не знаю. Родители у меня с такой фамилией. Что ж я поделаю...
- Лара, ты еврейка, да?
- Да, еврейка.
На этом наша содержательная беседа прервалась, так как подскочила находящаяся рядом учительница и залепила любопытной стервочке полновесную затрещину с криком "Ах, ты маленькая дрянь!" Помню, как я недоумевала, за что подружку наказали. Ведь у меня действительно необычная фамилия, и я еврейка.
С каких пор у меня появилось осознание собственной отличности от остальных, я не помню. Но появилось оно очень рано, одновременно с мыслью, неустанно внушаемой мамой, что я должна быть лучшей во всём, как... как моя сестра, например. Ибо, если мы не станем лучшими, то плохо нам придётся в жизни. И мы становились лучшими. И учились уживаться с остальными. Уже классе в пятом в глазах отпетых хулиганов и двоечников читалось явное уважение, и даже некоторое подобострастие: всё знает и даёт списать, не жмотится. Вот Михельсон редиска, а Ларка - свой человек. В школе меня ни разу за десять лет никто пальцем не тронул, ни словом не обидел, косо не посмотрел.

Из тридцати учеников только у меня и ещё у одной девочки имелась дома такая редкость, как Детская Энциклопедия. Папа эту энциклопедию выкупал в течение шести лет - по два тома в год. И вот, зная о наличие эксклюзива, Валентина Степановна периодически давала нам с Юлькой (а вернее, нашим родителям) заказы на сложные рефераты. Однажды надо было провести урок о русских художниках. Валентина Степановна сидит за своим столом и зачитывает задания:
- Степанова! Принесёшь реферат о Врубеле.
Завьялов! - Айвазовский и Шишкин.
Петренко! - Васнецов и Суриков.
Фрейдзон! ...Кукры... гм... кха-кха... Кукрын... Кукриницын!
Вечером мы с мамой долго ломали голову, что же это за неведомый русский художник Кукриницын. Совершенно случайно, водя пальцем по алфавитному указателю 12-го тома энциклопедии, мама наткнулась на тему "Кукрыниксы". Эврика! Кукрыниксы! Группа советских художников, пишущих под псевдонимом: Куприянов, Крылов и Николай Соколов... Валентина Степановна руководствовалась методичкой, и не хотела ударить в грязь лицом, зачитывая фамилию неизвестной ей доселе личности...
Простая советская учительница Валентина Степановна, всю жизнь возившаяся с младшими учениками... Я по сей день вспоминаю её с любовью и благодарностью. Как умела, она старалась привить своим воспитанником тягу к умному, доброму, вечному.

Глава 4. Бабушка

Моя бабушка Сарра Наумовна не училась в гимназии, не заканчивала университетов. Простая местечковая девушка, к тому же с раннего детства круглая сирота. А потом и вдова в 26 лет. Две войны, потеря близких, голод, скитания, тяжёлая работа, болезни... Не мудрено, что в 50 лет она выглядела старухой. Низенькая, полная, седые волосы вечно покрыты платком. Крупные, не по росту ступни, большие руки... А ведь была тоненькой, чернокудрой, изящной... От былой красоты остались только удивительно светлые, серые глаза. Должно быть, сочетание чёрных, как смоль, кудрявых волос и светло-серых глаз очень привлекало внимание в своё время. Таких глаз до сих пор, уже в четвёртом поколении, нет ни у кого в нашей семье.

Воспоминания раннего детства... Бабушка ставит дрожжевое тесто. И оно растёт, пухнет в огромной эмалированной миске. Большие грубые руки месят это тесто, делят на колобки, выкатывают на безразмерной деревянной доске круги. А потом из этих кругов вырезаются полоски для рогаликов, овалы для пирожков с повидлом, лепятся колобки для сахарных коржиков. Газовая духовка разжигается с помощью свёрнутой в трубку газеты. И загружается противнями с пирогами. А потом готовыми пирогами наполняется двадцатилитровая эмалированная кастрюля советского образца...
Руки... Крупные, рабочие. Без единого украшения. Бабушка вообще не носила украшений. Когда-то у неё были серьги. Но они продались или обменялись на еду во время войны. И даже дырочки в ушах заросли. Когда бабушке было лет 65, при разделке рыбы она поранила большой палец на левой руке. Началось заражение, и палец пришлось ампутировать. Но и с такой травмой она продолжала вести хозяйство. Помню, я возмущалась: "Ба, у тебя руки мокрые!" Конечно, мокрые, когда бесконечно вертишься между плитой и мойкой...
Фирменные "шмидтовские" пирожки с картошкой... Такого способа приготовления я не видела ни у кого. По краю огромного тонкого блина из теста выкладывалось картофельное пюре, смешанное с жареным луком. Затем картошку заворачивали в тесто по направлению к центру круга до тех пор, пока посредине не получалась дыра. А потом бабушка разрезала получившуюся кишку, начинённую картошкой, ребром ладони на маленькие шарики.Шарики сплющивались с двух сторон и жарились на сковороде. Такие восхитительные пирожки впоследствии я ела только однажды - у тёти Сарры, бабушкиной племянницы. То есть эти пирожки можно смело назвать нашим семейным блюдом.
А ещё бабушка шила. И на старой «Подолке», которая сохранилась у меня до сих пор, и вручную, пользуясь напёрстком. И меня научила - на машинке. Напёрсток я так и не усвоила. Зато «Подолку» и сегодня могу разобрать на детали, почистить, смазать маслом, и собрать обратно.

Не могу сказать, что я была особенно привязана к бабушке. Хотя мы и родились почти в один день, но особого взаимопонимания между нами не было. Наверняка, у бабушки уже не осталось для меня душевных сил. Всё истратилось на дочь и старшую внучку. Но долг свой по отношению ко мне она исполняла неукоснительно. Властная, она требовала от всех домочадцев полного подчинения. А мне непременно хотелось напакостить, вот назло. Похоже, в наших с ней отношениях что называется нашла коса на камень. И бабушка говорила маме: "Люба, она плохая". Ну, плохая и плохая. Какая есть. Тем не менее, в последнее время я всё чаще бабушку вспоминаю...
Когда бабушка не хотела, чтобы зять её услышал и понял, она начинала говорить с мамой на идиш. Папа кипел и злился, а я вначале не понимала, в чём шутка, но чуть повзрослев, забавлялась. Хотя идиш так и не выучила. Кроме наиболее распространённых ругательств.
Бабушка была мудрой женщиной, могла дать дельный совет по любому вопросу. В семье её уважали. А сестра моя до сих, принимая какое-то решение, задумывается, - а что бы сказала бабушка?..

5-го февраля 2014 года Сарре Лопатиной исполнилось бы 100 лет. Ровесница Первой Мировой. Все катаклизмы 20-го века она испытала на себе. Выжила, выстояла. Воистину железная леди. Такие больше не рождаются. Вечная память!