Прилетело на электронку письмо

        Написано от первого лица. Потому что так мне проще жить чужой болью

   **************************************************               

        Сверхболь, сверхбеда, беспредел, безысход.
        Не падай! Припомни: и это пройдет!
        Совсем, непреложно, как явь или сон.
        Откуда ты знал это, царь Соломон?
                И. Снегова



     На мою электронку прилетело письмо. Привожу его полностью. Орфография – автора.

     «Здравствуй. Это не просто приветствие. Это моё тебе пожелание здоровья. Ты знаешь, оно искреннее.
     Какое это уже по счету мое здравствуй, улетевшее к тебе и оставшееся без ответа?  Сотое? Тысячное? Я давно сбился со счета. А ты видимо и не думаешь о том, что бы их считать. Не до этого тебе. Я знаю не до этого.
    
     Что я могу тебе сказать в этот очередной раз? Как я виноват. Как мне плохо без тебя. Каким маленьким и душным стал наш большой город, когда ты исчезла. Меня как буд-то заковали в панцирь. В латы. В инквизиторскую робу. Из странного материала. Не железную, нет. Железо можно расплавить, распилить, разрезать. Даже разорвать. Ты знаешь, ты помнишь, я мог и так.
    
     Ты улыбалась, когда я тебе это демонстрировал. Помнишь?
     А сейчас не могу. Ничего я без тебя не могу. Даже чай свой налить сам. Хотя теперь я пью только твой чай. Забросил черный, перешел на твой зеленый.
     Почему ты никогда не говорила мне, что он пахнет тобой? И вкус у него твой. И горечь, если заварить крепко-крепко.
    
     Я пью твою горечь. Пью твою обиду. Теперь я понимаю, как тебе было больно. Когда язык перестает слушатся. Когда горло сходится стенками. Даже воздух проходит через раз.
    Родная моя. Родная. Такая банальщина, но солнце и вправду без тебя не светит. И не греет. И не хочу я этого солнца без тебя. Ничего не хочу.

     Утром гуляю с Зарой, иду на работу. Вечером прихожу с работы, гуляю с Зарой. Помнит ли она тебя? Знаешь, она спит на твоих тапках. Пушистых зайцах. Они тебе нравились. Говорила, ноги благодарят когда ты их надеваешь. А вот не забрала ты их. Теперь они Зарины. А я сплю с твоим халатом. Давай, скриви губы в усмешке, назови меня фетишистом! Назови как хочешь. Только не молчи. Отзовись.
    
     Отзовись! Ты сменила все телефоны. Я оббегал всех общих знакомых и знакомых знакомых тоже.  Я был везде, где ты могла бы быть. Но я тебя не нашел.
     Я даже не знаю, получаешь ли ты мои письма. Хотя интернет работает исправно. Должен доставлять.
     Родная моя. Прости. Прости если сможешь. И если не сможешь, тоже прости.  Не сейчас прости, через сто, двести лет. Только прости. Я не предлагаю начать все сначала. Я ничего не предлагаю. Ты просто откликнись.
     Какой же горький этот твой любимый чай.   Твой Д.»



    
     …Твой Д…
     Это письмо могло бы быть адресовано мне. Десять лет назад. Но в интернете письма не идут по десять лет. Они не имеют возможности затеряться где-то на сортировочной станции, а потом, вдруг, найтись. К удивлению и радости адресата…

     Да и почту я давно сменила. Эту «мой»  Д. не имел возможности узнать…
     Перечитывала письмо. Не плакала, нет.  Мои слезы остались там, за  горой с именем «десять лет».
    
     «Маленьким и душным стал наш большой город…» Большой, да. Только душным он стал для меня раньше. Раньше, чем для моего Д. Хотя, какой он «мой». Давно не мой. Да и не был никогда моим, если честно. Свой собственный он был. Всегда только свой собственный…
     «Разорвать железо»… Не рвал. Гнул. Монетки. Шутя. Это я помню…
    
     Надо же. «Тапки-зайцы»… Я их, и правда, любила. Когда после обязательных на работе шпилек ныряла в уютное тепло. А их длинные уши так смешно щекотали голую лодыжку. А Д. почти серьезно хмурился: «Кто еще посмел прикасаться к этим ногам, кроме меня?»
    
     И собака была. Не Зара.  И она спала на моих тапках. Даже когда я еще была. Там. Когда не выросла еще гора с именем «десять лет».
     «Халат»… Я не ношу халаты. Не люблю я их. Куда привычней джинсы или лосины. С футболками или рубашками. Его рубашками. И, непременно, чтобы была хоть разок «ношеной». Чтобы пахла им. Чтобы можно было завернуться в его запах, чтобы укрыл он от мира. Всего мира. Потому что этот мир без него – мне был не нужен.
     Нет, вру. Был халат. Один. Из чего-то мягкого и очень пушистого. Я надевала его только после ванны. Не любила. Мне казалось, он меня полнит. А сейчас бы надела. Чтобы он снял. Я помню, как он его снимал…
    
     Чай… И это правда.  Д. любил только черный. Я - зеленый. А он говорил, что это просто трава. Без вкуса и запаха…
     Да, я сменила телефоны. И город. Большой на маленький. Какая разница,  сколько вокруг улиц и жителей, если рядом нет одного.  Одного, ради которого… Жила ради которого. Ни много, ни мало… Только ему моя жизнь как-то не пригодилась. Не нашел он ей применения  в хозяйстве…

     Я ответила этому Д. Чужому и так странно похожему на моего.
Он извинился много раз, объяснив, что перепутал два значка в имени почты. Вот так вот просто. Два значка. Не один, а целых два!
     Эти «два значка» принесли с собой несколько бессонных ночей…

     Если бы я была настоящим писателем, я бы непременно придумала, что я  узнала «правильные два значка» в имени почты и написала той, что не отвечала своему Д.
     Придумала бы, что  рассказала ей свою историю. Придумала, как мы  плакали вместе.  Каждая в своей жизни, в своем городе. Каждая по своемУ Д…
     Если бы я была настоящим писателем, то закончила бы рассказ тем, что мне прилетело еще одно письмо от Д.  Не от моего, нет.  От того, чье письмо  оставило меня без сна.
     И он просто написал бы в нем: «Какое счастье, что  однажды я перепутал два значка»…

     Но я не настоящий писатель. Так, плюшево-игрушечный…
     Я не могу переписать жизнь. Ни свою,  ни чужую.
Поэтому я просто пью свой зеленый чай. Надо же, только сейчас замечаю, что он – действительно горький.
     Я пью горечь. Свою и чужую.   И смотрю на гору, имя которой «десять лет»…