Праздник. Гл. 1

ПРАЗДНИК

Этнографическая повесть для неторопливого чтения


1
Сон был тяжёлый, душный, неприятный. Снилась старая квартира, с длинным тёмным коридором. Гутя тихо, на цыпочках, пробирается в самый его конец и заглядывает в кухню. Так и есть! У окна, между рамами которого громоздятся банки и кастрюли, сидят сестра Зинка в платье с чёрным бархатным бантом и тётя Вера. Тётя Вера, со своей несгибаемой спиной, восседает в облупленном, сосланном из комнаты, кожаном кресле с резными подлокотниками, и с умильной улыбкой благосклонно кивает на Зинкины слова. Зинка на табуретке, руки на коленях благовоспитанно сложены, коленки тесно сдвинуты. Шепчутся. Гутя задохнулась от обиды. У них – тайны! От неё! Ин-тел-ли-ген-ция, скажите пожалуйста… Она, Гутя, недостойна! Зинка – удостоена. Конечно, она ж в НИИ работает…  Да она просто подлиза! Так и вьётся вокруг тёти Веры. Да чем она, Гутя, хуже Зинки?! У неё во второй четверти всего две тройки! А что по прилежанию «неуд» – так это Зинка, Зинка виновата! – вцепилась в тетрадку, и на тебе – клякса на полстраницы… Гутя зашелестела тонким листком табеля, намереваясь немедленно предъявить свои оценки тёте Вере и провокаторше Зинке. Но в табеле были одни пустые строки. Тётя Вера и Зинка обернулись к ней и молча смотрели, выжидая.
Августа Васильевна заворочалась в пухлой, перегретой постели, и сон сдвинулся, поплыл. Какие «неуды» и кляксы? Она уже давно студентка, ничем не хуже Зинки… то есть и не студентка даже… она инженер, вот! Пусть и не в НИИ, как Зинка, а на заводе… подумаешь, НИИ! Она… да она ветеран труда! У неё грамот сколько, значок «Победитель соцсоревнования», медаль… в честь сорокалетия Победы… и пятидесятилетия… у неё пенсия увеличенная!!
Она окончательно проснулась, с трудом разлепляя отёкшие глаза. Обида из сна стояла в самом горле и мешала дышать. Тьфу, сон какой нехороший, покойники снятся… зовут, что ли?  Она похолодела от испуга и, прищурившись, вгляделась: у кровати стоял гроб. Длинный, бежевый. И букеты искусственных цветов у изголовья. Она попыталась резко сесть, завозилась грузным телом, отчаянно путаясь в потных простынях; выношенная, редкая ткань затрещала.
Августа Васильевна, тяжело дыша, спустила на пол бледные дебелые ноги, с трудом нашла холодные тапки. Посидела, глядя на гроб, и наливаясь возмущением. Накопив сил, она вывалилась из постели, схватилась за близкую ручку двери, рванула на себя и, переваливаясь с боку на бок, заковыляла по скрипучему полу коридора. Добравшись до комнаты внука, бешено забарабанила в дверь.
- Женя!! Женя!!! – возопила она что было сил. Вцепилась в медную ручку, рванула на себя тугую тяжёлую створку и увидела лохматую голову внука над подушкой. Он таращил на неё безумные глаза.
- Что?! Ба… ты чего?!
- Шоп… немеленно… – беззубый, без вставной челюсти, рот, шепелявил, и желанной грозности не получалось, – убрал… эту гадость!!! Шоп я это не видела!!!
- Какую гадость? Что случилось?
- Этот… твой… от гитары!!! – заходилась Августа Васильевна, захлёбываясь слюной.
Женя вытащил на пол из-под одеяла тощие подростковые ноги, хмуро воззрился на бабку.
- Чего это вдруг? Ты ж сама согласилась! Куда я это дену? Сама посмотри!
- Мне наплевать! – бушевала Августа Васильевна. – Не надо мне… этого!
С другого конца коридора уже неслась из своей комнаты на шум дочь Наталья в ночной рубашке, накидывая на ходу халат.
- Мама! Что случилось?
- Стоит… там! У меня! Гроб… натуральный! Приготовили! – Августа Васильевна плевалась во все стороны и размахивала руками.
- Какой гроб? – не понимала Наталья.
- Футляр картонный, от моей электрогитары, – пояснил сердито Женя.
- Выбросить! К чёрту! – злобилась Августа Васильевна. – Тоже мне тут! Почему это я должна!.. На стенку всегда гитары вешали, и всё! И сколько это тебе гитар надо?! Три штуки вон лежат! Такая, сякая… Выбросить к чёртовой матери!
- Какая стенка? – возразил Женя. – Ты что, ба? Она же тяжёлая! Это не акустическая! И с ней осторожно надо. Знаешь, сколько я за неё выложил? Вдруг куда в ремонт везти…
- И знать не желаю! Мне всё равно – сколько!
Это было несколько необычное семейство в хозяйственном отношении. И Августа Васильевна, и её дочь Наталья, и внук-студент Женя имели «раздельные кошельки», и в финансовые дела друг друга не вмешивались. Так уж сложилось. В скудные постперестроечные годы муж Натальи, Андрей, попал надолго в безработные, как и Женин отец, Алексей. Августа Васильевна, работающая пенсионерка, оказалась вдруг самым состоятельным членом семьи, и решительно взяла на себя кормёжку внука, определив Жениным родителям размер алиментов: «Ребёнок не должен страдать, а вы там все как хотите». На кухне у матери и дочери завелись отдельные сковородки и кастрюли, в холодильнике – отдельные полки. Наталья безропотно согласилась, мучаясь беспомощностью своей и своих мужей, исправно выделяла матери положенную сумму на Женину кормёжку, а сама ходила в дырявых сапогах, обёртывая ноги полиэтиленом, бегала по халтурам и искала работу мужу… Августа Васильевна ощущала себя хозяйкой положения, пока Женя не подрос и, отличаясь полным равнодушием к еде, не стал противиться излишним бабушкиным заботам о своём питании. После многих бурных стычек Августа Васильевна сдалась, с гневом по поводу всеобщей неблагодарности, передала заботы о его кормёжке Наталье и только оставила за собой роль Жениной кастелянши. Наталья обрадовалась: к тому времени положение выправилось понемногу, безработица осталась позади, и отделённость свою от сыновнего пропитания она воспринимала мучительно. Однако былое хозяйственное единство семьи не восстановилось. Наоборот, теперь ещё и совершеннолетний студент Женя стремился обойтись какими-то своими заработками. Каким-то таинственным «фрилансом».
Наталья перевела дух. Примирительно сказала:
- Мама, мы же обсуждали… Ну куда он эту бандуру денет? У него тут всего девять метров…
- А ты… – с готовностью повернулась к дочери Августа Васильевна, – чтоб цветы свои дурацкие забрала! Икебана у неё! Не надо мне!
Наталья виновато пожала плечами:
- Я думала, для красоты… тебе же нравилось.
- Разонравилось! Проснулась, а тут гроб стоит, и цветы могильные… мёртвые… – Августе Васильевне стало жалко себя до слёз, и она захлюпала носом, перейдя на плаксивые интонации. – Забирайте своё барахло по комнатам, – снова разошлась она, – у меня вам не склад!
- Хорошо, – сдержанно согласилась Наталья. – Что это тебе мерещится… ты не волнуйся. Уберём куда-нибудь.
Августа Васильевна прошествовала в ванную и крепко захлопнула за собой дверь.
- Давай я к себе коробищу эту поставлю, – сказала Наталья сыну.
- Гроб… во даёт! – Женя покрутил головой, хихикая.
- Мелкий ты у нас ещё, Женя, глупенький, – строго сказала Наталья. – Бабушке семьдесят, а тебе девятнадцать… вот доживи до её лет, посмотрим, что тебе мерещиться будет.

(Продолжение: http://www.proza.ru/2013/12/18/145 )