Это сказка для взрослых. Я превратила реальную и современную историю в сказочный формат. Это ни женский роман, хотя начало благоволит так думать. Это история с прыжками во времени, требующая внимания вначале. После того, как будут понятны главные герои, с каждой главой станет интереснее. Она расскажет о том, что когда кончаются силы, мысли и оправдания, в нас открывается что-то более могущественное, чем мы могли бы себе представить. Я назвала это "вторым дном". Второе дно - это то, что сокрыто в нас и чем мы не можем пользоваться до определенного момента. Это как второе дыхание, которое не откроется, не вдохнув первое. Как второе дно корабля, которое, является подстраховкой внешнему, внутренний резерв. Это правдивая сказка о невозможном. Если кому-то станет понятна и близка тема, то написано 4 главы, тут только 1ая.
***Принцесса.
Принцесса, бесполезно ворочалась в шелке простыней на кровати. В истерике, она нещадно взбивала телом перину, то всхлипывая, то опять рыдая. Ее силы были, толи на приделе, толи на исходе.
Каменную комнату освещал только желтый свет луны, который, превращал ее слезинки в маленькие изумруды, падающие с полукруга ее ресниц.
Она уже не знала, зачем она ест и пьет. Для чего сном восстанавливать силы, если не на что их тратить, и они ей больше не нужны. Ей казалось, что все в жизни шло против ее воли, и как не пыталась она что-либо изменить, ни чего не выходило. Наступило Время, когда пришлось делать выбор – терпеть чужую неопределённость и жить в бардаке чужой жизни или шагнуть в свою неопределенность, и хоть на неизведанный, но свой путь. Выбор пал на второе. На своем пути было больше шансов навести порядок. Но, как это ни парадоксально, что бы где-то навести порядок, сначала, там нужно изобразить бардак. Но, что бы его изобразить, нужно иметь что-то свое, где можно изображать это что-то, чего до сих пор у нее никогда не было – свою жизнь.
Сейчас, ее жизнь казалась ей такой сложной и не предсказуемой, что титул принцессы, которым она обладала, казался ей всего лишь мифом из тех сказок, которые она читала в детстве.
Её угнетала собственная слабость и беспомощность. Она, будто за руки и за ноги была прикована к этой злой и давящей пустоте невидимыми цепями. Она будто была в ожидании того, что кто-то вдруг откроет дверь и принесет ей уверенность и силу духа.
Замок, в котором она жила, был прекрасен и огромен. У нее было все и сполна, а Сердце было пустым и казалось безнадежно разбитым.
Она чувствовала себя здесь чужой и потухшей, но очень нужной ему...
*** Лайгольд и Извильда. Как все начиналось много лет назад.
Хозяином этого замка был колдун Лайгольд. Его внешность не соответствовала его возрасту. Молодость – это единственное, что он не имел и вернуть не мог. Он стал самым могущественным после того, как сокрушил колдунью Извильду, свою жену.
Они встретились, когда он еще был 25 летним юношей, а ей уже исполнилось 120, но внешний вид Извильды не соответствовал ее возрасту.
Конечно же, он был у нее не первый, но он об этом не знал, потому, что она не задерживалась на одном месте больше чем на 20 лет. Она использовала его, так же как и предыдущих юношей. Ей нужна была его энергия, что бы удерживать свою молодость.
Но все было не так просто… за каждый день его молодости, она должна была раскрывать ему один из своих секретов колдовства и чем важнее секрет и мощнее колдовство, тем больше она получала энергии молодости. Иногда, ей приходилось, раскрывать за день по 5 маленьких секретов, что бы получить день молодости целиком, а не пару часов.
Он увядал. Его год шел за 2. А Извильда молодела. Зеркало в замке было только одно, в ларце Извильды, а ключом от ларца, был ее изогнутый ноготь на мизинце. Так что, ее юный муж, не мог лицезреть свой лик.
Хоть по виду Лайгольда и нельзя было сказать этого, но он оказался намного проворнее и сообразительнее предыдущих юношей.
Лайгольд всегда был пухляком и маменькиным сынком. У него все было по расписанию, а значимые решения в его жизни принимала за него мать. Извильде не составило труда подкупить его мать, т.к. та была падкая на блеск золотых монет, и окрутить его самого, привыкшего к тому, что женское слово - закон.
И вот так, потеряв бдительность, Извильда, стала швыряться секретами колдовства налево и направо. Она удовлетворяла любую его просьбу, произнесенную наивным юношеским голосом с лицом старца.
У них родилось двое детей, девочка, сразу в первый год после женитьбы и мальчик, спустя еще 2 года. Это были всего те два раза, когда они спали в одной спальне за все 20 лет.
***Принцесса.
Её глаза были устремлены в потолок, такой высокий и бездонно серый. Немного успокоившись после очередной душевной трепки, она ощупывала свои уставшие мысли.
- «Ворох. Бесполезный хлам. Если бы можно было вымести эти скверные мысли так же просто, как пыль из покоев! Как так можно, одновременно иметь все, и в то же время не иметь ни чего?! Я больше не хочу того, кто достоин меня, я хочу того, кого достойна я! В чем я провинилась и перед кем, Господи. Почему, Ты не позволяешь мне обрести свою настоящую и единственную любовь. Моя душа задыхается, а сердце изморено голодом. Я живу тем моментом, когда мы найдем друг друга, моментом, когда мы посмотрим в глаза друг другу, и почувствуем одно и то же. Именно ради встречи с этими глазами я живу… именно с этим человеком я хочу разделить свой воздух… только его имя заставит дрожать голос и выхватывать последний воздух из легких, для того, что бы произнести его вслух… только его прикосновение разбудит во мне меня… Нет его – нет меня!» - шептала она пересохшими губами.
Ее волосы, стекали по подушке петляющим родником, а из глаз, цвета будней, тонкой струйкой, выливался яд из сердца. Тело, будто умерло, ни единого движения, только вздымающаяся грудь и бег мыслей.
Воздух колыхнулся. Шаги по коридору прогнали тишину, и прекратили шорох мыслей Принцессы. В дверь ее покоев раздался стук, она вздрогнула…
*** Прошлое. Принцесса. Много лет назад.
Её душевные вспышки, начинались так же резко, как и проходили. После, принцесса, вела сама с собой внутренний диалог, некий пролог (эпилог) после сцены самоуничижения.
Нет, она не была слабой и глупой, напротив, очень стойкой, терпеливой, понимающей, рассудительной и с задатками мудрости девушкой. Но в тоже время, в ней одновременно уживались вулкан и фейерверк, которые сменяя друг друга в зависимости от настроения и обстоятельств, то хлестали горячей лавой от негодования, то рассыпались радужным салютом от радости, переполнявшей все ее существо. Она была непредсказуема и однозначно интересна. Ко всему прочему, она была очень красива и женственна. Хотя ее женственность постоянно ставилась под вопрос основной массой знавших и видавших ее.
Когда ее мать-Королева скончалась после долгой и изнурительной болезни, она и ее брат принц Сталий, остались скромно виснуть на крепких плечах отца-Короля.
***Лайгольд.
Замок Лайгольда, находился на вершине скалы посреди моря, и являлся, будто бы ее продолжением. Он был не преступен, ни с воды, ни с неба. Вокруг скалы, на вершине которой находился замок, плавали пинчерсы – это ненасытные, маленькие рыбки, которые за секунды стачивали все живое. Поэтому, кроме камней, близ скалы, ни чего живого не было, ни растений, ни рыб… и даже корабли, обходили это место стороной. Этот маршрут, был запрещен как для торговых судов, так и для военных. Все живое знало, что дорога сюда, более чем опасна. На картах государств, это место, было мечено специально изобретенным знаком, похожим на сердце, потому, что оно переставало биться, попадая в эти воды.
С неба, замок, защищало солнце. Оно безжалостно сжигало любую невинную птаху, приближающуюся к замку. Только Лайгольд решал, кто может войти. Без его ведома, ни выйти, ни войти, было не возможно.
Всем владел Лайгольд. Это была его маленькая планета, на которой он был всевластный господин.
В замке небыло стражи. Небыло прислуги. Небыло коней и посыльных. Были только два одинаковых кольца на мизинцах обеих его рук. Ударяя одним по другому, он получал желаемое. Лишить его одного из колец – лишить его половины силы, а лишить двух – всей! Простые колдовские манипуляции, типа убрать в замке, накрыть стол, пошить новое платье, разжечь камин, и т.д., он мог выполнять, имея один перстень, ударяя им в стену близ находящуюся, но только не в землю. В общем, уязвимые места у него были, но они были почти не возможны для их применения.
Чуткости его сна, могла бы позавидовать любая сова, а все иные варианты, для того что бы выкрасть кольца - исключались. Он был недосягаем, но уязвим!
Извильда, сама не зная о том, очень постаралась, что б он стал таким. Она дала ему все: могущество, непобедимость, таинство, мудрость! Она допустила одну, но очень большую оплошность, когда поверила в его наивность и безучастность. Она позволила Лайгольду…
***Принцесса и Лайгольд.
В дверь постучали второй раз. Принцесса приподнялась, и томно-скучающим, даже где-то раздраженным взглядом обвела дверь. Она знала кто за ней. Еще бы ей не знать! Лайгольд!
Вздох. Вздох из самой глубины её души, потому, что это ни Он, тот которого так ждала она, а тот, которого очень ценила, была благодарна, считала родным человеком, но не более. Она даже осуждала его в чем-то. Иногда даже винила. Но, ни всегда ее обвинения были беспочвенны. Она была права во многом, в отношении своего покровителя, но, ни во всем. Все происходящее с ней и её рассудком, казалось ей не реальным, и Принцесса, уже не различала, где она думает, а где чувствует. Именно это, и делало, ее выражение лица, чаще недоумевающим, чем удивленным.
Она лениво, с ноткой раздражения, отозвалась:
- «Войди, знаешь, что не заперто. Но спасибо, что постучал… Что? Мне нездоровится, я уже почти спала» - резко прокатилась она, по его слуху, своим чувственным и твердым голосом.
Она часто была резка с Лайгольдом, даже чаще, чем того требовали обстоятельства. Но она старалась держать себя в руках, зная прискорбность всей своей ситуации.
Дверь растворилась. Вошел Лайгольд. Высокий, крепкий с большим лицом, он казался большим камнем. В одной руке он нес подсвечник, а другая была свободна для манипуляций с перстнем. Перед ним, в воздухе, парил поднос, на котором, стояли два, внушительного размера, бокала с вином. Он приходил так часто. Картина была знакома, а стратегия её поведения, была выработана.
- «Принцесса, я, как ты понимаешь, знаю, что ты не спишь. Знаю, что ты мучаешься, но, ни как не могу понять от чего толком. Что ты так бережно от меня скрываешь в своем разуме и сердце, что все мои потуги увидеть сею загадку, являются только темной картиной в моих видения». - входя и притворяя за собой дверь, клокотал он – «Я же тебе добра желаю, ну что ты тускнеешь, словно заходящее солнце», - почти без звука он ударил перстнем в стену, поднос дрогнул и медленно, по воздуху словно по мягким волнам, подплыл к кровати, плавно опустившись на прикроватную тумбу, как падающий лист с дерева в безветренную погоду.
Она взбила подушку и прислонила её к изголовью кровати, что б опереться на неё спиной. Выдохнув и устроившись поудобнее на ней, она ответила:
- «Лайгольд, а вот это, нужно у тебя спросить. Ты из нас двоих маг и колдун. Ты красное принес вино?» - её пальцы теребили друг друга вперебой.
- «Да, как ты любишь. Принцесса, все, что я знаю и умею, все чему научился и приобрел, все в пустую в отношении тебя. Ты будто ни с этого мира, ни с этой планеты. Ты чудо. Но почему-то, кроме меня, этого никто не видит» - подавая ей бокал, и придвигая кушетку, что бы присесть, объяснил колдун.
Усевшись, он принял свою обычную позу. Легкая улыбка блуждала по его бородатому лицу. Спина всегда прямая, большой живот улёгся на колени, ладони на крепких бедрах, нижняя губа слегка выпячена. Пламенные языки свеч жадно облизывали воздух, озаряя своим светом его спокойно-зеленый, под тенью век, взгляд. Разрез его глаз был узким и от этого, они казались еще хитрее и загадочней.
- «Лайгольд, почему ты так говоришь? Ты же всемогущ! Тебя боятся все видавшие. К тебе за помощью приходят самые могущественные! А я, кто я? Что я! Я просто клеймо, навешанное на меня с рождения – Принцесса. Я проста и не двулика, ни волшебница, ни Богиня. Я – человек, просто человек. Что со мной не так? Почему, мне даже самый могущественный из могущественных не может помочь?» - губы набухли, глаза покрылись дымкой, пролегла легкая морщинка отчаяния меж бровей.
Она глотнула из бокала. По горлу побежало спасительное, красное лекарство. Лайгольд внимательно смотрел на неё. Он не сочувствовал ей, и не жалел её…
- «Манилла, выходи за меня замуж» - ни один мускул, ни дрогнул на его лице, произнося эту фразу…
*** Прошлое. Лайгольд.
Дети Лайгольда и Извильды, были достаточно странными малыми. К тому моменту, когда истекло 20 лет совместной жизни, и через 7 дней Извильда должна была покинуть замок, жесточайшим образом избавившись от Лайгольда, как и от всех предыдущих, дочери было 19, а сыну 17. Дочь, в 18 лет, была выдана замуж за какого-то графа и отправлена жить в его графство. Жизнь их была ни чем не примечательна и однообразна. Вот уже год, о ней не было ни чего слышно. А вот сын Гурий, напротив, был очень сообразительным и изобретательным юношей. Он, был совершенно не усидчив и не управляем. Ко всему прочему, он обладал взрывным характером. Гурий с детства был предоставлен самому себе. Извильда, редко была в замке, а Лайгольда, не особо интересовали вообще чьи-либо судьбы.
Лайгольд, целыми днями, просиживал за всевозможными книжками, перемежая этот процесс с частыми приемами пищи, а вечерами, до самого отхода ко сну, долго сидел у раскрытого окна при свечах или в кромешной тьме, наблюдая как садится солнце и восходит луна, приводя за собой ночь, которая, так изящно, рассыпала на небе звездный бисер. Рядом, на столике стоял кувшин с вином, наполнявшийся сам по себе, когда пустел. Извильда подарила ему этот кувшин, что бы туманить ему рассудок вином. Лайгольд пил много. У его ног, всегда находились 2, невероятной красоты пса которых, ему тоже подарила Извильда, и тоже не просто так. Они безмерно были верны Лайгольду, а он любил их, всей своей нереализованной любовью. Он периодически, своей тяжелой рукой, трепал их гладкие уши и улыбаясь узкими глазами, давал лакать из своего бокала, забавляясь их чавканьем.
Ему нравилась его жизнь затворника, а вечно, что-то новое выкидывающий проказник Гурий, его не интересовал так же, как и Извильду.
Гурий, не успокаиваясь, выделывал новые, и с каждым днем все более изощренные, проступки. Все его действия, были направлены только на одно, хоть как-то привлечь внимание любимого отца, который, иногда даже имя сына забывал, находясь в своем винном затмении. Его старания были тщетны. Лайгольд только отмахивался.
Но, видимо, не такая судьба плесени была уготована Лайгольду, и ему пришлось пробудиться.
В 17 лет, за 7 дней до исполнения коварного плана Извильды, Гурий погиб. Погиб от собственной руки, но это не являлось самоубийством, это была трагическая случайность. Но, он оставил после себя громадный след, который впоследствии, погубил полмира. Лайгольд, был потрясен смертью сына, и глаза его, раскрылись на многое.?????? Под вопросом
*** Торон и Принцесса. Как все начиналось. Много лет назад.
Плечи короля Торона, отца принцессы Маниллы и принца Сталия, оказались ни настолько крепкими, как поначалу казалось приспешникам его величества, и скорбящему вместе с ним, всему королевству.
Торон, после смерти своей королевы Ияны, с каждым месяцем, становился все более странным человеком. Его, будто, медленно поглощала тьма. Тьма, в которой, он уже не мог различить даже силуэты зла и добра, радости и грусти. Все перемешалось в его голове. Сердце замерло. Душа выветрилась. Он был пуст. Часто безмолвен как тень, с голым, выражающим только тяжесть бестолковых будней, взглядом. А впоследствии, он стал совершенно не адекватным, с редкими вспышками здравого рассудка.
Нескончаемые балы во дворце, были уже в порядке вещей. Устраивались они, в качестве шуточного поиска новой королевы для Торона. Государство Торона было настолько величественным, что ему не требовалось жениться по причине выгоды, да и потом, сея затея, его очень вдохновляла и являлась его очередным капризом.
Каждый следующий бал, был изощреннее предыдущего. Его придворный Балдес, который отвечал за все развлечения короля, был настолько искусен в своих увеселительных идеях, что Торон, уже даже не сомневался, что бал будет очередным океаном, смывающим своими волнами веселья его тоску.
Манилла и Сталий не присутствовали на подобных балах. Они были заперты каждый в своих покоях и, под присмотром каждый своей кормилицы, потчевали изыски своих мечт и фантазий под музыку ветра, и грохот карет подъезжающих к дворцовому крыльцу на бал.
Маниле было 11, а Сталию 5, когда королева-мать покинула их. Она была неизлечима больна. Лекари всего света осматривали ее, но никто не мог определить болезнь, что бы принять меры для ее исцеления. Каждый лекарь ставил свой диагноз. Не было даже двух одинаковых заключений. Наставления каждого лекаря тщательно исполнялись, но, когда наблюдались следующие ухудшения в состоянии королевы, лекарь, пытавшийся вылечить ее, был казнен. Спустя год болезни королевы, больше не осталось лекарей, желающих блеснуть своими знаниями в области медицины.
Когда Торон понял, что все безнадежно и королева умирает, принял довольно странное решение – уехать в путешествие по другим государствам. Он послал гонцов, дабы они оповестили о его прибытии дружественные государства, а сам отправился в путь несколькими днями позже.
По возвращении в свое королевство, не успев даже переодеть дорожное платье, Торон получил известие о смерти Ияны. Светило яркое солнце, на небе не тучки, ветер легкий как дыхание птахи. Таким же было и настроение короля по прибытии. Но полученная новость, изменила погоду настроения Его Величества.
Ияна умерла в ужасной агонии. Ее мучения были неописуемы. Она, в течение часа, пыталась схватиться за воздух руками, что бы вырваться из зуб той боли, которая, казалась, вгрызлась в каждую клеточку ее тела. Она остыла! Казалось, что улыбка облегчения обрамила ее лицо. Но, то была не улыбка, а стиснутые зубы и губы, расслабленные после гримас от испытанной боли.
Королева Ияна была забальзамирована до приезда Торона. Манилла, как и Сталий, не были оповещены о смерти матери. Все королевство ждало приезда Торона. Манилла чувствовала, что происходит что-то не то в королевстве. Нет привычной суеты, глаза придворных и слуг чаще опущены, а когда ей удавалось заглянуть в них, видела там тень таинственности и грусти. На свои вопросы о том, что случилось, в ответ она получала лишь уставшую улыбку и уверяющие в полном порядке фразы.
Торон был вне себя! Он даже не ожидал, что это известие, принесет столько боли его дерзкому существу. Ведь он был готов к этому, когда уезжал! Его тело сковал холод. Он стоял не двигаясь несколько минут. Глаза смотрели в одну точку, мимо всех окружавших его. Голос доносивший до него, сею, внезапно оказавшуюся прискорбной весть, был прерван:
- Где она?
- Ваше величество, мы все по….
- Где королева Ияна? – еще тверже повторил он, переведя свой, уже пропитанный яростью взгляд на говорившего,.
- В своих покоях. Мы ждали вас, Ваше Величество. Она…
- Я вас услышал. Принцу Сталию и принцессе Манилле я сам… пригласите их в мои покои. Готовьте все к похоронам и оповестите государство о невосполнимой утрате! – он сделал первый неуверенный шаг, но следующий, уже раздался гулким эхом в ушах придворных.
Он вошел в тронный зал и сел на трон королевы, стоящий подле своего. Только сейчас он начал понимать, что произошло. Он, незаметно даже для себя, подушечками своих пальцев, впитывал прикосновения королевы, с подлокотников трона. Гордость его осанки склонилась пред мыслями о будущем.
*** Лайгольд. Дэри и Вэри. Много лет назад.
Она позволила Лайгольду иметь чуть больше времени, чем предыдущим мужьям, только потому, что он ни разу за все 20 лет, даже попытки воспользоваться ее секретами ни то, что не рискнул, даже не желал и интереса не проявлял к колдовству. Извильда, была полностью уверена в его беспомощности и своей всевластности над ним. Но, смерть сына, пробудила в нем боевой дух, и он, так долго путавшийся в ее тени, вышел из сумрака своего сознания.
7 дней, только 7 дней и Лайгольда не станет, так же как и замка, а он, только начал понимать всю прискорбность своего положения. В голове начали мелькать обрывки фраз Гурия. Лайгольд никогда его не слушал, но это не значит, что не слышал.
- Ты, трава, совершенно бесполезная пожелтевшая и засохшая трава! Скоро, именно как траву, и тебя мать скормит пинчерсам. Ты, думаешь, ты ей, зачем нужен?! Думаешь, она тебя любит? Думаешь, умрешь счастливым старцем в своей шелковой кровати окруженный сиделками? Ты не понимаешь, что своей безвольностью ты и меня губишь? – кричал Гурий, нервно ходя по покоям отца из стороны в сторону.
- Гурий, что тебя не устраивает? Что ты мелешь чушь. Извильда, просто очень занята и у нее нет на нас времени больше, чем она может себе позволить. Твоя мама тебя любит. Ты же ее сын, как она может не любить тебя, - тихим, пьяным и блаженным голосом, под плеск наливающегося из кувшина вина, мурлыкал Лайгольд.
Он отглотнул из кубка и поднял свой прищур на сына. Гурий остолбенел. Он наблюдал за тем, как отец подливает вино в кубок взглядом, полным ужаса и отчаяния. Его тело напряглось, кулаки сжались, даже показалось, что было слышно, как скрипнули его зубы.
- Отец, ты как хочешь, а я не буду дожидаться своей смерти как безропотная мышь в клетке. Но помни, я знаю ее план. Я не могу тебе сказать его потому, что когда эта старая ведьма узнала, что я рылся в ее колдовских книгах, вырвала из моей памяти, что-то очень важное, но я точно помню одну фразу – смерть в собаках. Еще я помню, что прочел это в ее дневнике, который, эта старая ведьма, ведет ежедневно, и который, теперь она укрыла в другом месте, - Гурий закончил и с последней надеждой посмотрел на отца.
- Сынок, никогда не называй так больше свою мать!
Гурий ударил кулаками воздух, плеснул в отца разъяренным взглядом непонимания и выбежал из комнаты.
Именно этот разговор вспоминал сейчас Лайгольд.
- Что бы это могла значить – смерть в собаках. Чья смерть? В каких собаках? Дневник. Что за дневник, и где теперь его искать? Почему Извильда должна скормить меня пинчерсам? Боже, что это за шутки? Комната Извильды… мне надо в нее попасть… - Лайгольд поднялся с колен, на которых он стоял у изголовья бездыханного сына и, шаркая ногами, вышел из покоев сына, перед дверью, бросив на него ласковый взгляд, полный мольбы, простить его за упущенное время, и нехотя побрел к покоям Извильды.
Он шел по коридору замка. Ему казалось, что стены и потолок сдвигаются, и его, вот-вот расплющит под их натиском. Голова соображала плохо. В руках кубок с вином.
- Да что же это такое! – он остановился и внутренним взором оглядел себя, - Что я за размазня?! Немедленно соберись, тряпка! Ты что, не понимаешь, что ты на краю пропасти?!
Еще шаг… еще пара шагов и… кубок летит в стену. Ноги отрываются от пола, и он уже будто летит к покоям Извильды. Злость на себя дала ему сил.
Вот она. Он стоял перед дверью. Как давно он небыл в этой темной комнате с огромной, массивной мебелью. Он уже и забыл, как она выглядит, да и видел он ее только ночью. Его рука потянулась толкнуть ее. Стоп. Он одернул руку от двери.
- Она не должна знать, что я был здесь! Как скрыть свое присутствие?!
Лайгольд стоял посреди коридора и нервно перебирал в голове все мимо проходящие идеи.
- Собаки! Конечно! Дэри, Вэри, ко мне, - позвал он своих красавцев-любимцев.
Те, примчались незамедлительно. Он погладил обоих, хваля за послушание. После сунул руку в карман и нащупал там кость, что бы поиграть с ними в их любимую игру. Лайгольд поднял кость как можно выше над дверью и ласково сказал:
- Ну, кто первый, мои рыцари удачи?
Собаки бросились кидаться на дверь, что бы достать кость, царапая дверь когтями, когда сползали вниз после неудачной попытки достать ее. Когда дверь была исцарапана достаточно, Лайгольд чуть подтолкнул ее, и она отперлась от очередного прыжка псов. Тогда, он кинул кость на середину комнаты и остался наблюдать у входа, как Дэри и Вэри, ни одна не победившая, делят свой трофей, круша все вокруг. Когда их пляски достигли полок с книгами, он приказал им остановиться и принести ему кость обратно.
Таким образом, он обеспечил себе алиби. Якобы, он успокаивал собак, неизвестно почему ворвавшихся к ней в комнату. Затем, он подошел к полкам и медленно начал осматривать их. Они тянулись от пола до потолка, от одного конца комнаты к другому.
- Как найти дневник среди всего этого? – сложив руки на груди, буркнул он.
Собаки лежали подле его ног, ожидая очередной игры. Он потянулся к одной книге – не то. Вторая – тоже не он. Третья… двадцать седьмая… прошло, полчаса… Он тронул очередную книгу и вдруг…
***Принцесса и Лайгольд.
- Выходи за меня, слышишь? Я - сделаю тебя своей богиней! Тебя ни кто не будет любить, так, как я. Я буду хорошим мужем, - закончив, он не шелохнулся.
Манилла смотрела вглубь бокала, будто разглядывая камушки на прибрежном дне моря. Она уже не раз слышала подобное предложение, и сейчас, она была в поиске нового ответа, так как все предыдущие отговорки себя исчерпали, а новые не родились. Ее судьба, сейчас была в его руках, но пройдя уже через многое, она не боялась, что Лайгольд лишит ее своего покровительства, она боялась себя. Да, именно себя. А его, она просто берегла, потому, что была благодарна ему за все сделанное для нее, но замуж за него, она не пошла бы под страхом смерти. Потому, что не он был той ее долгожданной любовью, о которой она грезила. Испытав и потеряв ее дважды, она больше не желала разменивать себя на пустые отношения, не пробудившие ее сердце и не воскресившие душу. Она погрузилась в свои мысли бесконечно далеко:
- Что есть любовь? - Манилла часто задавалась этим вопросом, - почему, если она по приданиям приходит единожды, то у меня она была дважды. А может то была не любовь, а лишь намеки на нее? То тогда какая она – настоящая любовь?
Как же это просто сказать - люблю! А отдаем ли мы отчет произнесенным словам? Конечно, нет! Что для нас любовь? Наслаждение имеемым? Гордость за то, что мы обладаем тем, чем не обладают остальные? Ощущение незыблемого комфорта? Средство избавления от одиночества? Обмен иллюзиями? Обмен пережитой болью? Расчет, и неважно финансового значения, морального или физического? Обязательства? Или, может быть, это сказка, придуманная кем-то, что бы разнообразить нашу жизнь? А может усложнить ее?
А может, это чувство, данное нам свыше, которое селится нам прямо в душу, но только с участием нашего сильнейшего желания! Да, скорее всего это так. Но не каждый может принять это чувство в душу. Любовь, ведь она не снаружи, она внутри. Она не поверхностного понимания, она очень, и очень глубокого ощущения! Стоит не малых сил, чтобы ее прочувствовать до конца. Ни у всех хватает сил, смелости и терпения на это.
Ее природа - сердце! Ее небо – душа! Ее земля – разум! Восхищаться, возвышать, превозносить, но не приземлять! Грезить, и воплощать грезы в жизнь! Спать и любить, пробуждаться и замирать от любви. Растить себя, узнавать любовь, верить в себя и рядом парящего!
Кто мы, любящие? Мы измененный разум. Мы источник добра, чистоты, пользы, веры, надежды для других. Мы можем заражать, призывать, учить всему этому, только за счет того, что мы сами прочувствовали и поняли до конца. В ином варианте мы вызываем только сочувствие, желание пожалеть. «Я же тебе говорил, нет любви, ну нет ее, есть только временное поражение рассудка, встряска в эмоциональном плане. У тебя еще тыща будет таких, как он». И мы верим и отрекаемся. Конечно, он же больше знает. Он столько неудач потерпел. А кто-нибудь задумывался, хочет ли этот говорящий человек любви, и верит ли он в нее? Думаю, нет. Нет, не думаю, знаю, что нет! – последняя фраза ее внутреннего диалога, заставила оторвать взгляд от дна бокала и посмотреть на Лайгольда. Он знал об этих ее диалогах, ожидал их окончания смирно, не перебивая ее мысли. Как он желал слышать их! Но только ее мысли во всей вселенной были ему не доступны. Принцесса допила остатки вина и протянула ему пустой кубок, глазами попросив еще. Каменный человек шелохнулся и безропотно подчинился.
- Я не могу. Пойми же, все твои предвидения нашей встречи, это не значит, что мы должны пожениться. Они могли означать совершенно иное. Ты мне как отец. Как я могу выйти за отца замуж?! – она скользила словами, не в силах найти нужных.
- Рано или поздно, но это случится! Мне пора спать. Ты забыла кто я? Я найду к тебе дорогу. Твоя строптивость меня только подзадоривает. Мне стало не скучно жить. У меня есть цель и смысл жизни. Спокойной ночи принцесса! – гулко и твердо выдавил он.
*** Лайгольд. Гурий. Много лет назад.
Потрясенный смертью сына Лайгольд, раскрыл глаза на многое. Он понял, что свей смертью и изобретением, от которого и умер, Гурий пытался донести до него информацию о страшном плане Извильды. Не в силах достучаться до отца словами, Гурий решил прибегнуть к непомерно опасным действиям - изобретению порошка, делающего воображаемое - явным.
Извильда, по истечении 20ти лет, должна была уничтожить Лайгольда, и перенестись вместе с замком в другие края, где все кто знали ее, уже умерли, либо где еще не знали ее. Лайгольд же, и все кто жил в замке, должны были остаться на острове, без воды и пищи, на верную смерть. Они, даже если захотели бы, не смогли перебраться на берег, в королевство Торона, которое было ближе всего к острову, потому, что были бы съедены пинчерсами. Ни что не смогло бы их спасти.
Но, для того что бы Извельде, реализовать сей план, до нахождения следующего слепца-юнца, ей требовался источник молодости. Источник был, и давал ей достаточно времени. Как и прежде, она пользовалась им, и вполне успешно.
За час, до исчезновения вместе с замком, она должна была раскрыть мужу последнюю тайну. Тайну своей гибели, и в чем секрет ее магической силы. Если все предыдущие секреты, которые она ему раскрывала, давали ей лишь сутки молодости, то этот секрет – месяц. После чего, приковав его цепями к воротам замка, что бы он не совершил глупостей, она садилась в своих покоях, и читала благодарные заклинания силам зла, готовя волшебный порошок. Она просила их подхватить замок вместе с ней и перенести в безопасное место, что бы продолжать служить им верой и правдой не навлекая лишних подозрений. Порошок, нужен был для того, что бы вдохнув его, исчезнуть, одновременно, нужно было вообразить себе место, и то, что она хочет с собой перенести. То, что отсутствовало в ее воображении, оставалось на острове. Таким образом, прикованный к воротам, которые не воображались ей, Лайгольд оставался на острове, который медленно погружался под воду. Так было прежде, так должно было произойти и в этот раз, но…
Гурий, нашел дневник Извильды, который она старательно вела все эти годы. В нем, она писала обо всех своих мужьях, и как она приводила в исполнение свою кару в отношение каждого из них. Из него он узнал и про порошок. Не достучавшись до отца, он решил в одиночку, спасти обоих. Рецепт порошка он знал, оставалось собрать все ингредиенты. Но он не успел. Неожиданно вернувшаяся Извильда, обнаружила его в своей комнате переписывающего рецепт порошка и стерла его память. После, как ни в чем не бывало, обняла его, потрепала длинные волосы и, поцеловав в лоб, отправила спать. Гурий вышел из покоев матери в недоумении. Он не помнил, как и зачем он туда попал. Вернувшись в свои покои, он сел на кровать и опершись локтями на колени, стал ощупывать свое лицо, которое, казалось, лишилось всех мышц и никчемно повисло в воздухе. В пространственном состоянии он пробыл еще неделю, но в один из вечеров…
Он сидел на стуле в покоях Лайгольда и наблюдал за развалившимися на полу собаками. Лайгольд смотрел в окно. Гурий был совершенно равнодушен ко всякого вида животным и поэтому ни проявлял никакого внимания к Дэри и Вэри, они были для него не больше чем часть интерьера замка. Но последнее время он ловил себя на мысли, что порой не может оторвать взгляда от них. И вот сейчас, он сидел и думал глядя на эту парочку, что же его так привлекает в них. Собаки, будто услышав его мысли, поднялись и медленно, цокая ногтями по каменному полу подошли ближе к Гурию. Затем, переглянувшись, подошли вплотную. Они встали у его ног, и тяжело дыша, высунули языки. Его рука бессознательно потянулась к одной из них, привлеченная блеском шерсти, будто сиянием драгоценного камня. Собаки завиляли хвостами сильнее и будто кивнули ему в знак одобрения. Гурий даже хмыкнул с легкой улыбкой и опустил руку на холку Дэри что бы погладить ее. И в этот момент, его разум будто пронзила молния. Будто звезда взорвалась и погасла, оставив после себя только серый туман.
*** Торон и Принцесса. Много лет назад.
Так и просидел Торон на троне Ияны до самой темноты. Он был полностью поглощен воспоминаниями и вопросами к самому себе. В груди горело, сердце часто билось, он шептал, склоняя голову:
- Почему? Почему так больно? Ведь я не любил тебя. Ведь я даже женился на тебе только потому, что поспорил с королем Дарием из королевства Пирсон, что смогу тебя покорить. Я так надеялся получить облегчение после твоей кончины, но почему этого не произошло?! Почему мне страшно? Почему твой образ стоит предо мной и улыбается, да так сладко, что душа моя рвется на части! Хватит улыбаться! Ну, скажи, скажи, что я был плохим мужем и отцом! Конечно, ты этого не скажешь. Ты не сможешь этого сказать, потому что тебя больше нет! Нет тебя! И больше не будет! А мне что делать, корить себя самому? Я же съем себя изнутри заживо! Что ты наделала! Куда ты ушла от меня?! – он кричал и бил кулаками в подлокотники трона.
Волосы, хлестали его по лицу прядями, слипшимися от пота, при каждом ударе кулаков. Он хотел рыдать, но слез небыло, только сырость и боль. Боль, которая взялась ни откуда, и расположилась нигде и везде. От воспоминаний о споре, его скручивало так, что казалось, голову разорвет от напряжения мыслей.
Спор с Дарием заключался в том, что кто первый получит, тогда еще принцессу Ияну в жены, тот заберет себе землю королевства, недавно побежденного их объединенными силами, которую, они ни как не могли поделить мирным путем и на ней уже начинали твориться беспорядки и бунты. Торон принял вызов.
Принцесса Ияна была непокорима. Знатные женихи со всего света съезжались и становились в очередь, что б покорить ее сердце. Но она была непреклонна. Она была самой завидной невестой. Красива, умна, начитана, рукодельница, общительна, смешлива, с безукоризненными манерами. Она обладала какой-то невероятной силой притяжения, которая впоследствии, передалась ее дочери – принцессе Манилле.
Торон, тоже пользовался необычайным спросом, но это не являлось фактом того, что он сможет заполучить Ияну. Но он рискнул. Земля – это была его цель, а не Ияна.
Торон и Дарий приехали на очередной показ потенциальных мужей для Ияны в королевство Ян. Торон не волновался совершенно и даже был уверен в своей победе, а вот Дарий – трясся как ребенок, потому что был влюблен в Ияну. Ему не земля была важна, а Ияна в жены! А спор на землю, так, забавы ради.
Одного, претендента, за другим выплевывали дворцовые ворота королевства Ян. Дарий хлестал от волнения вино, а Торон, развалившись в карете, щелкал костяшками и смотрел в окно, рассуждая, кого бы сделать главой своей новой территории королевства.
Они были молоды и борзы. Дарий, был рыжеволосый 23х летний еще не коронованный принц, так же как и Торон, с добрыми, большими, и яркими глазами. Высокий и худощавый, но гармонично сложенный. Торону было 22. Вьющийся, русого цвета, разбросанный по всей голове и спадающий на глаза, не очень длинный, но очень густой и жесткий волос. Скулы, волевой подбородок с маленькой ямочкой, полные губы, превращающиеся в обворожительную улыбку. Синий, необычайно глубокий и пронзительный взгляд. Спортивен и очень хорошо сложен. Высокий, с изящной походкой, похожей на поступь льва на охоте, он был великолепен. С охоты, всегда возвращался с добычей больше и крупнее всех. Участвовал во многих боевых турнирах, всегда выходя победителем. Это был идеал, но любивший только себя – Нарцисс.
Подошла очередь Дария. Дворецкий произнес его имя, будто клал в рот очередную конфету, которыми уже был сыт, но ел, потому что не хотел обидеть отказом дающего. Дарий чуть не поперхнулся вином, глоток которого, только что запустил в горло. Прокашлявшись и глянув на Торона, пустым и пьяным взглядом, вышел из кареты.
- Принц Дарий, - огласил голос, и двери в зал для приемов растворились.
Дарий стоял словно голый. Собрав последние силы, он сделал неуверенный шаг, потом другой, а потом он… упал, споткнувшись одной ногой о другую. Казалось, целую вечность, он скользил на животе по идеально начищенному полу, отбивая, известный только ему ритм подбородком. Остановившись, он не смел даже глаза поднять, ни то, что встать и поклониться в знак приветствия. Он, подгребая руками, развернулся на животе, и медленно ускоряясь, выполз на карачках из зала. Стыд и отвращение к себе протрезвили его. Двери зала закрылись под заразительный хохот присутствующих.
- Позор! – подумал он, когда слуги поднимали его с колен и провожали в карету.
Следующим был Торон. Он видел это прискорбное падение Дария, но не сочувствовал ему.
Торон стоял пред закрытыми дверьми в зал, ожидая объявления своей персоны и когда все прохихикаются, после столь бесподобного выхода Дария.
Его объявили. Двери начали медленно расходиться в стороны. Ияна сидела прямо напротив него в конце зала. Он стоял, чуть расставив ноги, слегка наклонив голову набок и вниз, равнодушно и твердо хлопая ресницами. Он смотрел прямо на нее, не сводя глаз. Двери издали характерный звук того, что они полностью раскрыты. Торон не шелохнулся. Руки вдоль тела, плечи, словно ветви дуба, осанка древнегреческой статуи. Еще секунда. Зал замер. Ияна сняла улыбку. Прокатился легкий дворянский шепот, шуршащий накрахмаленными воротниками и подолами из шелка и бархата. Казалось, прошла вечность, а всего секунд 40. Торон вскинул голову, рассыпав кудри и пошел… пошел прямо на Ияну, не сводя взгляда с ее глаз. Его поступь льва, с каждым стуком каблука выкладывала бесконечные козыри в свою пользу. Сердце Ияны дрогнуло. Он остановился подле нее, приклонил колено, и таким безупречным жестом взял ее руку, что б припасть к ней губами, что Ияна обмякла и готова была прямо сейчас пасть в его объятия. Она старательно держала себя в руках. Торон, поцеловав руку Ияны и не выпуская ее из своей ладони, произнес:
- Если Вы, Ваше высочество, откажетесь выйти за меня, то обезглавьте меня прямо сейчас. Если вы не прикажите своему палачу, то это сделает мой. Без Вас я не вернусь в королевство. Я в Вашем распоряжении, - медленно выпуская ее руку из объятий своих, он склонил перед Ияной голову. Кудри повисли, оголив шею. Трогательная речь Торона была завершена. Ияна растерявшись, под громкое биение сердца, провела освободившейся из его объятий рукой по упругим кудрям. Присутствующие в зале вообще не понимали что происходит. Отец и мать принцессы, король Еген и королева Лизавита зарокотали.
- Встаньте же, Ваше Высочество. Вы, наверное, устали с дороги? Отец, позволь принцу Торону остановиться у нас и восстановить силы после долгой дороги? И давайте закончим на сегодня. Я устала, - Она выпрямилась, положив ладони на колени и, сделала уставший взгляд.
- Ваше Высочество, но мой друг…
- И другу тоже, - уже капризно и настойчиво вопрошала она у родителей.
Все было решено и понятно. Проснувшись утром, и облачившись в свежие одежды, Дарий поспешил в гостевые покои Торона.
- Я все понял. Я пал ниже своего достоинства. Мое волнение оказалось сильнее моей воли. Ты выиграл спор. Не разделенная земля, мой подарок на свадьбу. Поздравляю тебя, разочаровавшись в себе! – Дарий был жалок, но друг.
Король Еген и королева Лизавета приняли Торона в свою семью, тем самым, породнившись с королевством Таскан, и родителями Торона – королем Вассом и королевой Ранной.
В тронном зале стемнело. Торон видел только свои мысли.
И вот итог - у Торона есть все, что ему нужно и даже что не нужно, но нет ее, той, которую он не любил. Или он просто больше любил себя?
- Ваше Величество, Ваши дети заперты в ваших покоях, как Вы и велели. Они не спокойны, прошло уже 7 часов. Что прикажете делать. Принцесса Манилла пыталась спуститься вниз по уступам на стене, стража сняла ее. Сталий желает спать. – ответа не последовало, - Ваше Величество… Ваше Величество, что с вами? – постучав, но, не услышав ответа и войдя, говорил советник.
Заволновавшись безмолвия и бездействия Торона, он хотел приблизиться к Торону, но…
- Иду, - оборвал все его действия и мысли Торон.
Неторопливым жестом, Торон оттолкнулся от подлокотников трона Ияны, и вышел из тронного зала, походкой еще льва, но уже раненого.
Торон вошел в свои покои, где его ожидали дети. Манилла сразу бросилась к нему и начала:
- Отец, ну это немыслимо! К маман не пускают неделю, к тебе уже даже не ведаю сколько часов! Я в ярости. Ты представляешь, я спу… - она не успела договорить.
- Манилла, постой, сядь рядом. Сталий, подойди ко мне сынок, - Торон сел на кровать, распростер руки как крылья, зазывая под них детей.
Манилла села по одну руку отца, Сталий по другую. Тишина. У Маниллы зазвенело в ушах, от этой тишины совсем не веяло спокойствием. Дети прижались к Торону и ждали что-то важное, потому что еще ни разу отец не собирал их вместе под свои большие крылья. Манилла начала напрягаться. Эта тишина начала напоминать вой волка в ночи. Нервы загудели как горны, провозглашающие начало битвы. Сердце ее, чувствуя что-то не ладное, билось как у зайца под прицелом. Тук – тук – тук…
- Дети – Ваша мама умерла…
Манилла слышала, но не слушала. Ее разум удалился. Сердце забилось еще быстрее. Сталий вообще ни чего не понял. Ему 5 лет – это понятно, но Манилла, 11 летнее Высочество, метящее, не меньше чем в королевы была, по меньшей мере растеряна. Хаос охватил ее рассудок.
Она не могла поднять голову, боясь, слез отца, но ей так хотелось поддержки их синевы. Пересилив себя, она посмотрела на Торона. Все еще молодое, но уже мужественное, 34х летнее лицо отца, смотрело в пустоту. Почувствовав ее взгляд, Торон шелохнулся, и последний раз прижав детей к себе покрепче, выпустил из объятий. Встал и произнес… именно произнес:
- Скоро ужин, - и вышел из комнаты.
Сталия, после ухода Торона, сразу подхватила кормилица и повела переодевать к ужину, совершенно ничего не понимающего. Манилла, уже сидя в своей комнате, бесконечно крутила в голове фразу: «Дети – Ваша мама умерла, дети – Ваша мама умерла, дети – Ваша мама умерла »… С каждым повтором, фраза достигала цели в ее сознании.
- Моя мама умерла?!?! – вдруг воскликнула она, тем самым перепугав служанку, - Моя мама… она… действительно умерла? – блуждающе переводя взгляд со служанки на стену, петляла она словами.
- Ваше Высочество, платье готово, - с беспокойством проговорила служанка.
- Я не хочу есть, - настырно выпалила Манилла, желающая опровержения сему факту.
- Ваше Высочество, негоже быть не крепкой рассудком будущей королеве, - успокаивала кормилица.
- Мне плевать, кому что негоже, я хочу видеть мать!
- Это не возможно, Его Величество не велели.
- Вон! Все вон! Я хочу быть одна. Ваше присутствие меня сердит.
- Но, Его Ве…
- Я спущусь. Затяните корсет и…. идите! Мне нужно знать, что я думаю. Я хочу побыть одна.
Прощание с Ияной назначено на следующий день, на главной городской площади королевства Торона – площади «Силы».
За ужином всех собравшихся за столом клевала тишина. Прибыли родители Ияны – король Еген и королева Лизавита, отец и мать Торона – Васс и Ранна. Все вышли из-за стола заклеванные тишиной и каждый при своих мыслях. Торон был пьян.?????????? Переписать
Васс и Ранна жили неподалеку от дворца в королевском поместье. Они удалились подальше от дворцовой суеты. Васс, из-за неполадок со здоровьем отказался от трона, и благословил своего сына на свое место управлять королевством «Таскана». Торона короновали сразу после свадьбы с Ияной.
Во время ужина Васс вызвал сына на диалог. Торон смиренно шел за отцом. Они вышли из дворца. Васс двинулся в королевский сад, Торон за ним. Сев на скамье у фонтана, окруженного безликими статуями, Васс спросил:
- Торон, сынок, ты хотел попробовать все в этой жизни? Так ты мне говорил, когда жевал очередной лист с незнакомого дерева.
- Отец, я хотел,… но не знал, что это может быть так…
- Хотел попробовать все!? Так попробуй и это! – утвердительно прервал Васс, не дослушав сына.
Торон был казнен собственным желанием! Так же молча как и вышли из-за стола, они вернулись.
А после, спустя полгода, появился Балдес – придворный балагур и затейник, который завладел вниманием и расположением Торона больше, чем советник и отец. Хотя советник, доказал свою преданность еще до коронации Торона, служа много лет, верой и правдой, его отцу Вассу. Балдес небыл шутом, шутов и без него было достаточно при дворе. Он был больше. В нем Торон нашел свое второе Я! В каждом есть что-то от ангела, а что-то от беса. Догадайтесь, какую часть в сущности Торона занял Балдес, если от ангела была Ияна!
Балдес полностью покорил Торона, когда спустя 6 месяца после похорон, король и думать забыл об Ияне. И только Манилла, напоминала ему королеву, будучи как две капли похожа на мать внешне. Именно это сходство полностью изменило отношение отца к дочери. Но вот только характер Маниллы, в подметки даже самому Торону не годился. А после смерти матери, и последствий, которые навлек сей факт, она и вовсе стерла все грани королевского приличия. Но об этом расскажет следующая глава, к которой мы, несомненно, перейдем, но чуть позже.
***Лайгольд. Дэри и Вэри. Много лет назад.
Выхватив очередную книгу из тысячи с бескрайних полок в комнате Извильды, Лайгольд выронил ее из рук, содрогнувшись всем телом. Ни чего страшного не произошло, просто, до этого момента вернейшие ему псы, секунду назад покорно лежавшие у ног, вскочили, и прихватили зубами за голенища его высоких сапог.
- Дэри! Вэри! Что за игры?! - оправившись от сиюминутного шока, выкрикнул он.
Осмотрев сапоги, подтянув их, он вернул свое внимание к оброненной книге. Обложка из старой, затертой пальцами до лоска, кожи. Без названия. Переплет из кованых загогулин. Он наклонился и поднял ее с пола. Собаки задышали чаще, чем прежде. Языки выпущены, блеск шерсти померк. По очереди, блеснув верными глазами, лизнули книгу. Даже черни было бы понятно, что это ОН, тот дневник, который он искал и о котором говорил Гурий.
Держа на ладонях дневник, неведомое доселе торжество овладело Лайгольдом.
- Вот она, свобода! – прошептал он.
Собаки заскулили, повесили уши и, каждая со своей стороны, положили на его оба ботфорта свои верные морды. Лайгольд, выдернул ноги из под морд собак, и сел в позе лотоса, раздвинув ноги на столько, на сколько позволяла его комплектация. Он оглянулся на дверь и прислушался к звукам. Убедившись, что все на своих местах, он взялся за кожаный переплет непослушными от волнения пальцами, что бы открыть дневник. Кожаная корка не поддалась. Она будто магнитом была притянута к страницам. Минут пять он тупо тянул и ковырял ее. После тщетных попыток открыть дневник, он понял, что содержимое дневника было не просто стерто из памяти Гурия, но и сам дневник, после покушения на него, был заколдован!
- Что же делать? – он тщетно глазел по сторонам.
Ни одна здравая мысль не приходила ему в голову. Воспользоваться теми секретами колдовства, что за 20 лет открыла ему Извильда, он не мог, потому, что не знал главную тайну. Тайну, которая приводила заклинания в действие.
Собаки периодически подвывали и издавали чавкающие звуки, которые раньше, так забавляли его. Теперь Лайгольда это раздражало, и он, периодически, прикрикивал на них, нарезая круги по комнате с дневником в руках. Нарезав у комнаты такую резьбу, что ее можно было вкрутить в любое отверстие, он отчаялся, и вернулся в свои покои, что бы налить вина. С полным кубком он вернулся в покои Извильды. Ожидающие его там собаки, завиляли хвостами и потянули носы к кубку. Он, привычным жестом, потрепал по очереди обоих собак за ухом, и вернулся в позу лотоса, склонившись над дневником. Собаки уселись по обе руки. Не отводя взгляда от дневника он поднес кубок ко рту и только он собрался сделать глоток… обе собаки, как сговорившись, ударили лапами по кубку так, что он выпал из рук Лайгольда и упал на дневник, выплеснув на него все содержимое. Лайгольд всплеснул руками и с негодованием и растерянностью посмотрел на собак. И только он пришел в себя, и хотел было грязно выругаться, как… случилось чудо!
Вино, пролитое на дневник, зашипело, закипело и начало испаряться. С поверхности дневника шел пар от пузырящегося вина. Лайгольд от удивления раскрыл рот и замер в иступленном изумлении. Через несколько секунд придя в себя, он резко отполз от кипящего дневника со словами:
- Извильда убьет меня раньше, чем она бы того хотела! Я пропал! Мои, уже не дни, а часы сочтены!
Собаки подбежали к Лайгольду и начали лизать его в самое лицо. Он, морщась, оттолкнул их и вернул свое внимание на дневник. Дневник все еще кипел, испаряя остатки вина. Когда испарилась последняя капля, и дневник, как ни в чем небывало остался отлеживать пол покоев Извильды, подавленный Лайгольд поднялся, что бы взять его и положить обратно на полку. Наклонившись, подобрать его, Лайгольд замер в изумлении!
***Принцесса и Лайгольд.
Дверь за Лайгольдом закрылась, и сразу же потухли все свечи, зажженные им. Принцесса осталась сидеть на кровати с бокалом вина в кромешной темноте. Даже луна спряталась под небесное одеяло облаков.
Нет, Манилла не расстраивалась в такие моменты, не боялась и не переживала. Ей даже становилось легче, и то сонное состояние, которое одолевало ее в присутствии Лайгольда, улетучивалось после его ухода. Мозг расслаблялся. На сегодня больше оправдываться не перед кем, и можно посвятить себя своим мыслям не боясь, что кто-то их прервет, а уж тем более прочитает. Она тихонько выскользнула из кровати, подлила в бокал вина из того самого кувшина подаренного Лайгольду Извильдой, накинула плащ, ловко подхватила канделябр, и словно ручеек, сбежала по лестнице в холл. Там она подожгла погасшие свечи на своем канделябре об свечи, горевшие в холле. На цыпочках подошла к тяжелой входной двери замка. Дверь никогда не была запертой. В замок все равно ни кто не мог проникнуть. Но открывалась дверь с ужасным скрипом. Манилла на мгновение задумалась. Но только на мгновение. Это была не первая ее ночная прогулка, и она знала один секрет этой двери. Скрипеть начинала она не сразу, а с определенного места. Пока Лайгольда не было дома, она определила это место и пометила его на каменном полу царапиной. Теперь ей нужно было аккуратно отпереть дверь так, что бы ее нижняя часть коснулась царапины. Поставив канделябр и бокал как можно ближе к двери, она отворила ее. Образовавшегося проема ей как раз хватало протиснуться наружу. Выбравшись, она подхватила бокал и канделябр и направилась к берегу острова. Периодически оглядываясь на замок, она шла по широкой аллее к воротам. Подолы плаща шуршали в темной тишине. Ни звука птиц, ни шороха листвы, только легкий плеск моря, раздававшийся за воротами. Около ворот она еще раз бросила взор на замок, глазами нашла на нем окна Лайгольда и несколько секунд понаблюдала за ними. Все спокойно. Оставив ворота открытыми, Манилла быстрым шагом устремилась к берегу.
Кругом только песок и камни. Никаких достопримечательностей кроме самого замка. Несколько корявых деревьев, высохших и скрючившихся невероятными зигзагами, торчали из камней корнями наружу по всему острову. Ни травинки. Все спалило солнце, которое защищало замок днем. Только ночью она могла выходить из замка и то не всегда. Если Лайгольд чувствовал или видел опасность, он приказывал морю подойти к самым дверям замка и волнами высотой с сам замок окружить его как забором.
Добравшись до берега, она села на облюбованный ею в прошлые ночи камень, на другой поставила канделябр, и подобрала ноги. Обняв колени руками, и отглотнула вина, она заглянула в темноту моря. Шалости ради, нащупала маленький камушек и бросила в воду. Живодеры-пинчерсы не спали. Один из них выпрыгнул из воды и, поймав на лету камень, скрылся под водой. Через секунду, камень вылетел из воды обратно и погрузился в прибрежный песок. Она часто так издевалась над ненавистными ей пинчерсами.
Лайгольд, обычно сидя на берегу, кидал им кусочки мяса, забавляясь их благодарными чавкающими страшными рыбьими мордами, выглядывающими из воды в ожидании следующей подачки. Конечно, он не любил пинчерсов. Они, просто, были олицетворением его единственной, и самой важной победы в жизни. От них он должен был погибнуть, а теперь, он кормит их с руки и повелевает ими. Он нескончаемо скучал по Дэри и Вэри, а пинчерсы, были всего лишь напоминанием о них.
Манилла слегка усмехнулась, недовольному и обиженному пинчерсу, выплюнувшему камушек и, переведя взгляд на темную гладь моря, погрузилась в свои мысли и разговоры с самой собой. Она говорила шепотом в пустоту, будто перед ней кто-то стоял.
- «Ты, сидишь один, на берегу безмятежно-спокойного и холодно-печального моря. Над тобой небо, непонятно холодного цвета, ни сумерки, ни ясность. Ни холодно не жарко, ни тепло, ни прохладно, просто ни как. Ты смотришь на все это, и понимаешь, что ты ни где, или где-то там, будто в пространстве. Лишь, редкие или частые всхлипывания твоей души, напоминают о том, что ты жив. Но ты продолжаешь уговаривать себя, что все у тебя хорошо, прекрасно, просто великолепно. Ты счастлив, ты доволен, ты спокоен, ты в начале пути, как минимум или как будто. Но, безмятежность и спокойствие начинают утомлять. Это случается вдруг, или рано или поздно. Ты начинаешь чувствовать, как ты смертельно устал, от этого спокойствия, обездвиженности, лишенности голоса, слуха, обоняния.
Как ты голоден! Как тебе не хватает эмоций! Ты уже даже готов на любые, конечно хотелось бы положительные, но выбирать, как бы, не из чего. Ты встаешь, заходишь по колено в воду, и начинаешь в ней топать ногами, бить по ее глади ладошками, подбрасывать ее вверх… в общем, создаешь искусственные эмоции.
Ну, хорошо, а дальше то что. Физическое истощение. Больше ни чего. Физическое истощение на время прекращает всхлипывания души, так как все силы и мысли направлены на боль в мышцах, на восстановление физического и морального состояния. А после восстановления - опять все по кругу.
Как ты думаешь, сколько это будет продолжаться. Насколько хватит тебя, на создание искусственных эмоций. Да, может случиться и такое, что на всю жизнь. Но что это будет за жизнь, брррр, страшно подумать.
Хорошо, предположим, что сейчас ты ответил себе, что ты не готов к такой жизни. Но тогда как ее изменить, как вырваться из этого порочного и прочного круга?
Хороший вопрос! А второй, тоже не менее хороший вопрос – почему и зачем? Почему, для чего и как ты умудрился попасть в этот замкнутый круг? Что же тебя туда замкнуло? Попытаюсь ответить на этот вопрос. Это – прошлое и опыт! А теперь страхи! Боязнь начать, боязнь погрузиться в новое. Страх последствий. Ведь вспомните, когда-то давно, мы не боялись потому, что за спиной не было прожитого. Потому что все было в новинку. Потому что не думали о последствиях, так как даже не представляли, какими они будут. А сейчас, с высоты прожитых лет, даже, может быть и не очень больших, мы смотрим на ситуацию именно с них, и анализируем согласно прожитому. А ведь, то, как было раньше, совсем не обязательно, что сейчас, может даже в похожей ситуации, будет также. Раньше, ведь мы не анализировали, мы просто делали что хотели. И ведь все получалось! А если и не получалось, мы не останавливались, а искали другую дверь в которую можно постучаться или попросту пихнуть ногой.
Мы боимся, натягивая прошлое на настоящее, мы ищем всему причины не начать, причины остановиться, указывая на свой опыт, на то, что мы знаем все последствия. Мы заранее готовы к неудаче. Заранее планируем ее. Заранее говорим за людей, что они должны нам сказать, как должны среагировать, как повести себя в той или иной ситуации. Мы все знаем, мы ведь такие опытные, мы прожили такую сложную и коварную жизнь. Все люди такие не хорошие, не понимают нас, не подыгрывают нам в наши игры, не согласны и не хотят наших собственных желаний.
А с чего мы взяли, что все вокруг, должны хотеть того же чего и мы. Почему мы решили, что они должны вести и чувствовать себя так, как хотим мы, и быть такими как видим их мы. Надо отпустить ситуацию. Отпустить свои мысли. Отпустить себя.
То, что было вчера, уже прошло. А то, что будет, завтра еще не наступило.
Так живи сегодня, сейчас, в этот миг, в эту секунду. Сделай то, что ты хочешь, не думай о том, что кто-то тебя осудит, оговорит, не правильно поймет. Это твоя секунда, и проживи ее, так как ты хочешь, не опираясь на прожитый опыт и бла, бла, бла!
Как легко об этом думать! Теперь надо научиться …»
- Сделать то, что я хочу, не думая, что ты меня осудишь? Например, насильно женить тебя на себе, не думая о том, что подумаешь ты! Это же моя секунда, и я, хочу прожить ее именно так! – прервал ее мысли, внезапно появившийся за ее спиной Лайгольд, - А что, это идея, насильно заставить тебя стать моей женой!
Манилла выронила бокал и больно ударилась ногой, когда оборачивалась. Она уставилась на его усмехающееся лицо, взглядом, в который ворвались неожиданность и испуг.
*** Лайгольд. Гурий. Много лет назад.
От вспышки перед глазами, Гурия, качнуло как маятник из стороны в сторону. Туман перед глазами сгустился, и начал приобретать некие контуры. Будто, разорванная на мелкие кусочки страница, начала хаосно собираться в одно целое словно пазлы. Перед глазами мелькали буквы, цифры, знаки. Он одернул руку от холки собаки и схватился за лицо. Все пропало! Буквы и цифры исчезли. Лайгольд пил и смотрел в окно. Гурий встряхнул головой, надеясь придти в себя. Его длинные, прямые волосы, собранные в хвост, метлой прошлись по его спине. Глаза отражали сияние разума, непонятно откуда взявшегося и тем же путем сгинувшего. Зеленые, похожие на отцовские, с легким крылом светлых, негустых ресниц, они ждали возвращения странного прозрения. Руки выказывали волнение, дрожью длинных, петляющих пальцев.
- Отец, отец! – ковыляя голосом, окликнул он.
- Ммм…, - не торопя, поворачивая голову, откликнулся Лайгольд.
- Отец, я вспомнил… но… я… я забыл снова…
- Так бывает сынок, - дрябло пожав плечами, и вернув свой взор небу, пробурчал отец.
Отчаянье одолело Гурия. Он, буквально, вскочил со стула, сидя на котором был поражен молнией прозрения. Дэри, клюнула его носом в колено, будто хотела остановить, он небрежно отпихнул ее ладонью и снова молния, туман, снова буквы, цифры. Гурий замер будто парализованный. Его худые, стройные и худые ноги колыхались как парус на ветру, с трудом удерживая равновесие. Он медленно, опустил глаза, полные восклицания на Дэри. Понял! Он понял, в чем дело! Собака! Рука опять, но уже осознанно и целенаправленно потянулась к холке Дэри. Пальцы трепетали. В миллиметре от шеи Дэри, ее шерсть как магнитом притянулась к подушечкам пальцев Гурия. Доли секунды, и его рука вцепилась в гладкую шерсть собаки. Молния! Цифры-буквы! Дрожь! Искры из глаз! Его неровно стриженные ногти впивались в шею Дэри. Собака покорно терпела. Улыбка потекла по лицу Гурия! Его съедало торжество! Страница из дневника Извильды, так важная для него, и вытравленная из его памяти Извильдой, собиралась по кусочкам в памяти. Он все сильнее сжимал шкуру собаки, выгнув спину и пронзая потолок глазами.
- Да! Да, Извильда, мать твою! Я тебя победил! Я гений!
Лайгольд обернулся и не на шутку испугался, увидев происходящее.
- Отпусти собаку, Гурий, что ты делаешь?
- Отец, ты не понимаешь…, - восторженно произнес Гурий, читая явившиеся ему страницы дневника в паранойе сознания.
- Сын, я вынужден буду дать тебе пощечину! Твои забавы, вынуждают меня обратить на них внимание! Оставь Дэри в покое! – Лайгольд, под действием вина и любви к своим псам, на этот раз был разозлен всерьез.
Гурий не мог остановиться, потому, что страницы дневника он видел так, будто на них плеснули водой. Он не мог видеть все четко. Большая часть слов были размыты. Он тщетно пытался в них вглядеться, напрягая все свое существо. Но даже при всех его усилиях, он не мог добиться цельности. Лайгольд, камнем подкатился к схваченной, в цепкие объятия пальцев Гурия Дэри и, неожиданным и хлестким жестом ударил сына по щеке. Гурий, аккуратно но резко, будто пораженный в самое сердце мечем противника, повалился на грубый ковер. Сначала, тронув его коленями, потом, оперся на ладони, и в завершении ударившись лбом, повалился набок. Лайгольд, даже не взглянув на него, подтянул к себе за ошейник изворачивающуюся и скулящую Дэри, ублажая ее ласковыми словами. Дэри успокоилась и последовала за ним к окну, высунув язык, и беспокойно оборачиваясь на возлежащего на полу Гурия, который был без сознания. Через несколько минут, Лайгольд уже не помнил, что произошло, а собаки, верно, сидели у его ног как и прежде.
Гурий очнулся при разрыдавшихся воском свечах. Лайгольд уснул в кресле у окна. Гибкие тени блуждали по покоям отца нагоняя страх в сердце Гурия. Он поднялся и, растирая затекшие ноги, попытался собраться с мыслями. Воспоминания вернулись почти мгновенно.
- Дневник! Я видел страницы! Собаки! Дэри, Вэри, ко мне!
Собаки не заставили себя ждать. Гурий незамедлительно провел уже испытанную ранее им над собой процедуру. Еще раз. И еще раз. И еще много раз. Нет! Страница, которая ему виделась в воздухе, собираясь из пепла и пыли, все так же была размыта, но большая ее часть все же читалась. Он понял, что собаки играют большую роль, но не известно какую, это ключ к разгадке. Но не известны замки, которые нужно открыть этими ключами! Перо и первый попавшийся лист бумаги, помогли Гурию зафиксировать увиденное.
Дальше все завертелось.
Долгое отсутствие Извильды, позволяло Гурию, как и Лайгольду, в основном принадлежать себе. Это и помогло Гурию воспользоваться полученной им информацией, и внедрить ее в свой план по спасению себя и отца. Но то, что он скопировал на бумагу из увиденного волшебным образом, было нещадно скудно. Текст, скопированный на бумагу, был не полным, потому что местами видение было нечитаемым. Строки из пыли и пепла в тумане перед глазами смешались так, будто на них плеснули водой. Но Гурий рискнул. А у него и выбора, в общем-то, не было.
На следующий день, Гурий в последний раз попытался предупредить отца. Он рассказал ему про яврошок, «смерть в собаках» и про то, что Извильда скормит его пинчерсам, но Лайгольд не воспринял эту информацию в серьез, и тогда он приступил к решительным действиям в одиночку.
Он не знал с чего начать и решил что яврошок, это самое главное на данный момент и приступил к его изготовления.
Гурий знал, где мать хранит снадобья и ингредиенты для их приготовления. Еще бы ему не знать! От безделья, он обследовал все закрома замка. Каждый уголок лабиринта его коридоров, казалось, уже имел палец, указывающий ему дорогу и, радостно вздымал свой перст, заслышав шаги Гурия.
Готовые снадобья Извильды были не нужны Гурию. Не на ком применять их, да и функции исполняли они ни те, что требовались в данном случае. А что еще сложнее, так это то, что требовалась специальная книга с заклинаниями, что бы привести в действие все эти снадобья. Но на данный момент, у него было заклинание, но не было снадобья, только список ингредиентов для его изготовления и то не полный из-за размытого ведения. И вот поэтому баночки и колбочки с порошками и зельями, были сейчас как раз кстати.
Гигантский стол посреди всего этого порошкового благополучия комнаты, был как раз кстати. На каменных стенах комнаты висели высушенные крылья разных птиц, их же лапки, вздернутые на тонкую нить засушенные глаза рыб разной величины и масти, веники из трав, хвосты, рога, мешки с разной шерстью, волосами и тому подобное. Все это ждало своего часа, когда достигнет определенной степени готовности, что бы стать ингредиентом для нужного зелья.
Гурий королевской поступью обошел вокруг стола, внимательно оглядел скрестив руки на груди всю эту смуту висевшую на стенах и стоявшую на полках, вздохнул и вымолвил вслух:
- Ну, начнем! Я изготовлю поРОШОК, делающий ЯВным воображение! Яврошок, почти у меня в руках! Отец, я спасу нас!
Он даже не подозревал, к чему он собирался прикоснуться, и к чему это приведет!
*** Прошлое. Извильда и Ольда.
Колдунья Извильда служила сестре некой королевы, которая все чаще требовала ее присутствия, в дань тому, что не раскроет секрет молодости колдуньи. Сестра некой королевы – принцесса Ольда, сама грешила колдовской манерой, доставшейся ей по наследству. Но об этом позже.
*** Прошлое. Лайгольд. Дэри и Вэри.
То, что увидел Лайгольд, наклонившись подобрать дневник, было мало назвать чудом!
Только протянув руку подобрать его, и почти взявшись за переплет, Лайгольд, больно получил, внезапно открывшейся кожаной обложкой, по кисте руки. От вина на нем и следа не осталось. Страницы дневника, которые он так жаждал прочесть, были перед ним но, ни во всей красе. В середине дневника, во всю его толщину, был вырезан круг, размером со страусиное яйцо. В глубине его, в центре круга на нижней обложке, цвел лотос. Его бутон был закрыт, а глаза Лайгольда открыты шире некуда, учитывая его узкий разрез глаз. Лайгольд вытянул шею, что бы с позиции сверху, разглядеть то, что происходит внизу. Лотос качнулся от не сильного толчка изнутри. Медленно, трепеща маленькими, но упитанными лепестками, он приоткрылся. Сказка для Лайгольда началась!
- Какого черта! – воскликнул Лайгольд, утирая лицо полотном рукава.
Еще не раскрывшись полностью, лотос, выпустил неимоверно холодную струю воды, прямо в лицо будущему колдуну. Протерев скорее глаза, дабы не пропустить, что будет дальше, Лайгольд опустился на колени. Периодически промакивая глаза рукавами, он наблюдал за фонтаном, хлещущим, из чуточку открывшегося лотоса. Все, куда попадала вода из цветка, высыхало тут же, а мощь фонтана все более усиливалась с постепенно раскрывающимися лепестками лотоса. Лайгольд смотрел во все глаза, лотос испускал воду и продолжал раскрываться! Что находится внутри цветка видно небыло из-за сильной струи воды. Но и вода, как позже понял Лайгольд, облизнув губы, была не вода, а что-то соленое и терпкое. Он жадно шарил глазами по происходящему. Фонтан уменьшался, лотос распускался. Упершись своими жирными лепестками во внутренние разрезы страниц, лотос успокоился, вызволенная вода прекратилась. От удивления нижняя губа Лайгольда повисла над дневником. Из лотоса, прямо на него смотрел маленький человечек. Малютка отрыгнул цветочной пыльцой так, что ее хлопья поднялись выше лепестков лотоса и мягко улеглись поверх дырявых страниц дневника. Затем, он выплакнул оставшиеся, сочившиеся капли из глаз и пикнул:
- Чё, очередной, да?
Лайгольд вылупился, закинул нижнюю губу в рот и стал нервно покусывать ее. Малютка, прокашлявшись, продолжил:
- Что б тебе всю жизнь носить блохастый парик баронессы… - выругался малец, - Чё молчишь, я с тобой разговариваю?
- С кем разговариваешь? – Лайгольд гудел головой в собственные уши.
- Со своим будущим соседом, и надеюсь, уже скоро. А то скучновато тут одному пыльцой рыгать. Ха-ха-ха… - неизвестно над чем он смеялся, толи над своей малоостроумной шуткой, толи над тупостью Лайгольда.
Лайгольду было не до шуток, а уж тем более не до серьезных разговоров. Он был готов провалиться сквозь землю и поклясться своей жизнью, что все это ему снится.
- Ты кто? – проговорил Лайгольд, когда смог выпустить нижнюю губу из закромов пожелтевших зуб.
- Я кто? Аха-ха-ха. Я книжный червь, . Грызу себе спокойно книжки, пока подобные тебе проказники-мальчишки не суют свои носы в запретные для них книжки. Ха-ха-ха. Эй, ты чё такой суровый, шуток чтоли не понимаешь? Ох, будь я доктором, я бы тебе помимо клизмы еще и щекотку бы прописал, - гоготал и плескал шутками малютка из глубины лотоса.
Лайгольд одеревенел. Глаз предательски кивал веком.
- Я просто… я хотел найти что-то важное… Извильда, как бы тебе сказать…
- Да знаю я. Все я знаю. Я тоже как-то открыл этот дневник и вот видишь кто я и где я теперь. Я был ее предпоследним мужем. Однажды она сломала ноготь на мизинце и потеряла его, а я нашел, и, зная, что он является ключом к ларцу с единственным зеркалом в замке, воспользовался им. Ты же ведь тоже знаешь, что ноготь ее мизинца – это ключ к нему. Неужели ты ни разу не задавался вопросом, почему нету зеркал в замке?!
- Нет ни разу. Про ноготь знаю. Мне не нужны зеркала, я знаю, что я не востребованный во всех отношениях принц закудышного королевства. Я обычный, и что на себя любоваться. Возможно, что Извильда старалась избавить меня от хлопот быть недовольным собой и наслаждаться другими, более привлекающими внимание вещами…
- Как ни прискорбно это признавать, но тут ты прав, конечно, красотой ты не блещешь, да и попахивает от тебя, честно говоря, скунсиком вернувшимся с полевых работ, а вот в остальном, ну не виданный глупец, задери мне юбку ветер, - выругался малютка, - Хм, смотрю ты даже и не догадываешься, от чего тебя пытается избавить Извильда. А ты попробуй взглянуть хотя бы один раз в лицо реальности – она старается избавить тебя, только от твоей собственной и никчемной жизни. Сейчас ты похож на прогорклое зерно, что мозгами, что внешне. Сколько тебе лет?
- Когда мы поженились с Извильдой, мне было 25, уже прошло 20 лет. Через 7 дней, мы будем праздновать 20-ую годовщину свадьбы. Значит мне 45 лет.
- Едреный корень меняю на патроны, - ругательства малютки начинали напрягать Лайгольда, но он не мог реагировать на них должным образом, ибо состояние шока все еще не отпускало его, а малютка продолжал, - Ты даже возраст свой сразу сказать не можешь, вслух считаешь как дитя. Ну да ладно, опустим это. Наивный - если быть точным, то тебе все 65. С Извильдой день идет за 2, - и малютка, захлебываясь словами, рассказал секрет Извильды о том, как она забирает молодость мужа, а в заключении он выдал, - теперь, когда истечет 7 дней, ты будешь потоплен вместе с островом, а она - исчезнет вместе с замком. Молодости в тебе больше нет, она все высосала из тебя что могла, теперь ты ей больше не нужен!
- И что, больше ничего нельзя сделать?!
- Почему же, ты можешь съесть молодильное яблоко или подарить его ей, что б она успокоилась, - рассмеялся малютка.
Лайгольд беспокойно, с легким раздражением посмотрел на малюткино ехидство.
- Ну, хватит с меня! Будь так любезен, объясниться до конца, мой откровенный собеседник! Твои странные и не смешные выражения начинают утомлять. Кто ты и как сюда попал? – начал нервничать Лайгольд.
У него было столько вопросов к малютке, что он терялся какой из них задать первым.
- Я же сказал, я был предпоследним мужем! До тебя был. Я узнал ее тайну и решил помешать ходу запланированных ей событий… и вот я тут. Сначала этот дневник открыл твой сын. Когда она застала его читающим и переписывающим важную информацию, она стерла его память. Затем она вернула в этот мир мою душу и облекла ее в тело какого-то недавно окачурившегося бедняги, ну а потом просто уменьшила меня. Мое то тело уже как 20 лет назад съедено и переварено пинчерсами. и вызвала мою душу из тела, похороненного на дне окружающего остров моря, в желудках ненасытных пинчерсов. Да, да-да-да, я утопленник, съеденный, переваренный пинчерсами. Они даже мной покакали, ты представляешь, хи. Не смешно, да?
Лайгольд уже стоял на карачках упершись локтями в пол, а в ладони он положил своё большое лицо. Так было лучше видно этого маленького безумца.
Лотос начинал никнуть.
- Лайгольд, так, кажется, тебя величать? – продолжил малютка-бывший, под недоумевающее и изучающее молчание настоящего мужа Извильды, - Вобщем так, у нас мало времени. Когда лотос увянет, я вынужден буду оказаться в голове у Извильды в качестве фантома, и донести ей все, что произошло. Прости, но я обязан сделать это, если кто-то вдруг откроет этот дневнок. Я как сторожевой пес тут. Когда лепестки станут сухими окончательно, у меня уже не будет выбора. Но если они сухие на половину или чуть больше, то за сутки они могут восстановиться. Но если Извильда заглянет сюда в течении этих суток, то она обнаружит еще не успевшие восстановиться лепестки, тогда конец тебе, что меня мало волнует, и моим детям, что волнует меня бескрайне. Именно ими она меня и шантажирует, что бы я сидел тут. Им сейчас лет около 40-ка, только жить начинают… Короче, умрут мои деточки, если ведьма узнает, что я не рассказал ей о тебе. И не просто умрут, а мучительной смертью. Каждого из них, а их трое, застанет врасплох ситуация в которой, они находятся на данный момент. От нее они и умрут. Поверь, она очень изысканна в подборе смерти. Если ты не понимаешь, то объясню: Если моя дочь занимается любовью со своим мужем, то либо доспехи ее мужа превратятся в подушечку для игл и исполосуют ее изнутри до смерти… либо мой сын будет на охоте, и ни он настигнет добычу, а она его. И медленно, парализовав взглядом, будет откушивать его органы, как самый настоящий гурман, наслаждаясь каждым кусочком. Вобщем, моим детям пока что везет больше чем твоим. Я успел их всех женить и отправить вон из замка до исполнения плана Извильды. Ты вот одного не успел к сожалению. Они не знают этого, но они всегда в опасности пока живы и пока жива Извильда. Лотос уже начал отсчет времени, лепестки сохнут. Я буду говорить быстро, - малютка выдохнул и рассказал Лайгольду то, что произошло с ним 20 лет назад, коротко, но с некоторыми подробностями, например каковы ощущения, когда тебя начинает кушать безмерная стая мерзких рыб на медленно уходящем под воду острове.
В этот момент, Лайгольд вспомнил о предупреждениях Гурия. Взгляд его помутнел, лицо сбросило цвет и он немедленно, и во всех красках, нарисовав в воображении картину своей кончины.
- Прикованный к воротам?! Я… я… я, не понимаю… и что, совсем-совсем нет выхода? Лотос вянет, ты в ее голове, я старик и съеден рыбами… Хотя, постой, погоди немного. Но какая твоя выгода говорить мне обо всем этом? Ты просто издеваешься надо мной, да? Хочешь, что бы я помучился в предвкушении ужасной смерти? Я не понимаю! Что ты хочешь от меня? – Лайгольд опустил голову на грудь и обмяк.
- Так хватит истерики! Я не издеваюсь, у меня действительно есть свой интерес, реализовать который, я уже было совсем потерял надежду. Я был там, откуда не возвращаются, пока Извильда не вернула меня для защиты дневника, тем самым дав мне малюсенький шанс на исправление моей мерзкой натуры, которой я был при жизни. Я был корыстным, самовлюбленным и эгоистичным ублюдком. После смерти, души таких сволочей как я, помещаются в камень и остаются там, на веки вечные, пока богу не надоест вся эта земная карусель, и он не свернет эту лавочку. Так вот у меня было время полежать камнем у подножия горы и подумать обо всем. И даже очень сильно захочешь что-то сделать не сможешь, ты камень – ты наказан. Ты даже с горы по своей воле скатиться не можешь, пока гора этого не захочет. Многое понял и осознал и оставалось только мечтать, – Малютка вздохнул, - мечтать получить хотя бы малюсенький шанс на возвращение, что бы исправить все что на косорезил, но только бы не оставаться на вечно камнем. Теперь понял меня, истеричка?
- Начинаю… Кажется. И, и не называй меня так больше, а то я гляжу мало ты в шкуре камня просидел. – Лайгольд нахмурился и отвернулся.
- О-о-о, надо же какие мы чувствительные, ранимые или просто обидчивые? Хи-хи. А вот если бы ты посидел, то начал бы отличать шутки от реальных оскорблений. Глядишь, и жить бы веселее стало. Так что, видимо ни мне одному камнем побыть полезно.
Лайгольд собрался было что-то ответить, но Малютка опередил его:
- Ладно, ладно, не горячись, со временем привыкнешь. – Малютка глубоко вздохнул, почесал лоб и продолжил, - Конечно, я не смогу вернуть себе жизнь в полной ее мере, но кое-что все же смогу. Теперь я несказанно люблю этот мир, потому что только тут я могу создать жизнь, которую буду жить потом, но сейчас не об этом. Кстати, ты знаешь, как ты смог открыть дневник?
- Вино пролил на него, больше ничего не понимаю – Задумчиво ответил Лайгольд.
- Правильно, вино. Сам бы вовек не догадался это сделать, верно, ага?
- Верно. Вот почему люди все так усложняют иногда? Почему нельзя просто повесить замок на него, заколдовать каким-нибудь заклинанием, кстати, которое, я вовек тоже может быть не найду. Вино налить на книжку – ну просто верх изысканного идиотизма!
- Аха-ха, милый Лайгольд, я тоже так думал, пока…
- …пока не прожил 20 лет в камне и ла-ла-ла, Мы это уже проходили, поконкретнее, пожалуйста!
Малютка покачал головой с довольной улыбкой:
- Смекаешь, толстопузый. А если поконкретнее, то это потому же, почему барышни рукоделием занимаются, вышивками всякими изящными утруждают свои нежные пальчики. Казалось бы бесполезное занятие и можно обойтись и без всех этих орнаментов, но… Это занимает руки и ум, делает жизнь ни такой скучной, мыслям тяжким не дает одолеть тебя. Больше нет причин заниматься этой ерундой. Так и с вином. Поживи с Извильдино, 140 лет, еще и не такое от скуки напридумываешь. Для нее придумывать все эти фокусы, это все равно, что девицам вышивкой упражняться. Не ищи глубокий смысл во всем. Пока Гурий не открыл дневник, он был не защищен, она очень доверяла тебе, но после она испугалась, что сын расскажет тебе о его содержимом и вот итог. Я тут потому, что это был самый удобный вариант заставить меня служить ей, шантажируя смертью детей, которых при жизни я любил как самого себя. Умна чертовка. Играет на наших слабостях, гляди как, а! Если бы не Гурий, дневник был бы не защищен и не открыт, я в камне, а ты… ну остановимся на том, что будущее твое какашка. – Малютка откашлялся, покосившись на Лайгольда и продолжил, - и так, а что бы не было времени на разглагольствования – я привязан к лотосу, который отсчитывает время. Все просто. Ты в ловушке! Я тоже! Наше время в ее руках, но в наших силах разомкнуть ее пальцы. Если я оставлю все как есть, и ты захлопнешь дневник, я останусь его призраком-охранником еще на 7 дней, а после вернусь в камень, а ты умрешь. Если успеем стать партнерами – выживем вместе, ну, по крайней мере, есть надежда. Если бы не твои собаки, толкнувшие бокал с воином, ты бы никогда не открыл дневник. Они тебе помогли осознанно, хотя знают, что им придется погибнуть ради тебя. Не спрашивай, откуда я это знаю, ответ прост – я живу в дневнике Извильды и более того я жил с ней в реальной жизни. Теперь я знаю все! А ты не можешь узнать ни чего, потому, что вырезана большая часть дневника, что бы вселить сюда лотос со мной внутри. Через 7 дней ни меня, ни лотоса тут не будет, а страницы вернутся в былое состояние.
- Я понял, но Дэри и Вэри. Они причем тут? Что значит, что они погибнут ради меня?
- Смерть в собаках! Помнишь, Гурий пытался донести тебе? А тот «яврошок», который увлек свое внимание Гурия, для спасения вас обоих, был вообще не важен!
Лепестки лотоса засохли почти наполовину.
- Гурий! Мой сын! Да я помню, Он…
- Я все знаю. Ты готов к тому, что бы занять место Извильды?
- Что я должен делать? – внутренний мир Лайгольда превратился в доспехи, и уже ни что не могло остановить его.
Но об этом в следующей главе.
***Принцесса Манилла и Лайгольд.
Бокал зазвенел каменно-хрустальным звоном, рассыпав фейерверк прозрачных осколков, блиставших светом канделябров в ночи, у ног Маниллы. Их взгляды встретились. Лайгольд – с уверенным, и как ему казалось, покоряющим, и принцесса – с дышащим негодованием и ноткой растерянности, что все ее тайны раскрыты. Но это был только первое впечатление и эффект неожиданности.
Принцесса Манилла внутренне собралась за секунды. За это же время, проанализировав сказанное Лайгольдом, и собравшись с мыслями, далеко не отходившими от здравого рассудка, она вынесла ответный вердикт Лайгольду:
- Твоя воля. Не могу отрицать. Ты можешь даже больше, чем хочешь! Но ты, упустил один момент…, я тоже вольна! Я могу сказать – нет, ни словами, а действиями. Заставь меня. Ну, давай же! Прямо сейчас под венец! Ха-ха-ха, веди, глупый колдун-всемогучка! Только я знаю, как быть. Знаю, как не быть. Не дави меня своей значимостью! Если она, мало значит для тебя, то для меня вообще ничего не значит. У меня есть свой ход, супротив твоего. И поверь, мой ход, более силён, чем твой, не смотря на твоё колдовское могущество! – она уже почти шипела, а не говорила.
- И что за ход это такой?! Не смеши меня. Я тебе не кабалы предлагаю, а мою любовь, покорность и могущество. Ради тебя я готов на все! К твоим ногам все мои достижения и имеемое! Просто будь моей женой! – Лайгольд стушевался, получив залуженный и твердый отпор со стороны Маниллы.
- Пожалуй, я поберегу свои ноги. Как бы мне не отдавило пальцы на ногах твоими достижениями и имеемым, - уже не контролируя себя, продолжала Манилла, устраиваясь поудобнее на камне, показывая морю уставшую, но грациозную спину.
- Манилла, ну откуда в тебе эта жажда противоречий. Эта спорщица, не ведающая преград. Эта воинственность, бесстрашность, непредсказуемость. Неет, ты ни вулкан, ни порох, ни айсберг, ты – сила, которую не осилить! Если кто-то осилит тебя – он совершенен настолько же, насколько совершенна и ты. Ты идеал! Ты мечта! Ты Тайна! Я не боюсь говорить тебе, что я тебя люблю, зная, что никогда не буду, любим тобой. Но ты никогда, ни встретишь подобного себе и, от безысходности ты выйдешь за меня. Когда, все пойдет против тебя в совершенстве, ты вернешься и попросишь меня быть с тобой! Я знаю! Мне так было показано в видении. Рано или поздно ты сдашься, вот увидишь. Еще ни разу мои видения и предсказания меня не подводили. Ты, однозначно, моя будущая жена! Хочешь ты того или нет, но это случится. Пусть даже обстоятельства будут тому причиной, но я, тебя уже никуда от себя не отпущу, но позволю всё! Ты будешь самой довольной женой в мире, как минимум в мире, а максимум во вселенной. Ты мне предсказана. Я еще ни разу не ошибался. И ты, и наша свадьба, увиденная мной в видениях – не исключение. Оставь свои капризы для слуг и придворных. По твоему желанию я окружу ими замок, хоть я и люблю одиночество и перстни. Да, я ленив, но только по отношению к себе. Для тебя, я готов дышать полной грудью и вообще, именно ты, пробуждаешь во мне желание пробуждаться утром и ударять перстнем о перстень. Не будь тебя и, того видения, что я должен остаться жить и ждать чуда с именем Манилла, я бы сразу переел яврошока. Кто ты, что бы перечить моим ведениям, ни разу не обманувшим меня?! – к концу сказанного, Лайгольд, начал тяжело дышать и слова, тяжело, словно камни падали с его уст.
Манилла была порабощена его монологом, но цепь, описанных Лайгольдом событий, не складывалась в ее голове. Она блуждала в мыслях, что бы скрепить концы с концами. Не получалось. Принцесса опустила глаза, скрестила подобравшие под себя ноги и обвила их руками, словно вьюн, прячущий за собой перила ступеней.
- Лайгольд, я тоже могу прожить свою секунду так, что мне будет безразлично, что меня кто-то ни так поймет. Ты насильно заставишь меня выйти замуж, а я, прямо пред алтарем, отдам Богу свою грешную душу. Хочешь театр – понюхаю Яврошок, больше чем нужно, и конец с творческим началом. Хочешь крови – мое сердце поглотит кинжал. Хочешь шутовства – буду читать ругательные стишки с петлей на шее, пока она не успокоит меня на веки. Хочешь…
- Хватит! Я не хочу этого! Неужели я тебе настолько противен? Я мерзок для тебя на столько, что ты готова выпустить себе кишки, лишь бы не быть со мной?! – Лайгольд, не естественно для его натуры, был эмоционален и в жестах и в голосе.
- Да, готова. Но это ни от того что ты мне противен – мне противны твои навязчивые притязания. Именно притязания. Ты противоречишь сам себе. Говоришь, что желаешь мне счастья и т.п., а сам навязываешь желаемое твоей всемогущей сущности. Ты жалок, вместе со всем твоим могуществом. А знаешь почему?!
- Говори.
- Потому, что ты ни разу не взглянул на жизнь по-настоящему. Со всех её сторон. Пусть плохих и осуждаемых другими, но настоящих! Без перстней, без ожиданий предсказанного и уже понятного, что это осуществится. Ты всегда знаешь как себя вести, как думать, как действовать. В твоей жизни нет места непредсказуемости, романтике, приятным сложностям. Ты седовласый параноик. В тебе нет загадки, нет тайны. Ты продырявил свою жизнь, а сейчас, со мной, пытаешься её залатать. Не выйдет! – это говорила уже не Манилла, а её взбунтовавшаяся натура. Её страхи, горечь и боль.
Колдун привычно выпустил нижнюю губу от удивления. Очередная порция сказанных принцессой колкостей, которые, он всегда воспринимал за глас Божий, его больно ранили, но в тоже время, заставили задуматься.
Не подумайте, он воспринимал её как чудо чудное. Слова её, для него были как пантомима Бога, голос как музыка волн, образ как совершенное совершенство, но…
Его собственные желания и вера в собственное могущество позволяли делать ей больно.
- Манилла, я не хочу заставлять тебя…
- Но, ты и не просишь, а требуешь.
- Я просто знаю…
- Что ты знаешь? Ты знаешь только то, что ты знаешь, не больше. Задумайся.
Лайгольд все так же стоял, но рука с канделябром, уже начала склоняться от безысходности. Манилла чувствовала ни то жалость, ни то скорбь по тому, что могло бы быть у него без неё, и что могло бы случиться с ней без него. Но каждый из них знал, что так просто все не закончится. Строптивость Маниллы и упертость Лайгольда – к чему все это приведет?
Двойное дно 1. Правда завернутая в сказку
© Copyright: Дарк Анжело, 2013
Свидетельство о публикации №213121700447
Свидетельство о публикации №213121700447
Рецензии