Никогда не кончится июнь Главы 31-32

                начало здесь - http://www.proza.ru/2013/12/06/2300



Глава тридцать первая


               <«Старушка опять решила мне помочь…»> - как-то отстраненно, как будто разум витал где-то далеко, подумала я, переступая порог квартиры.

Но, вопреки витающему разуму, мысль эта меня не обрадовала, а совсем наоборот…

 - Билетов нет! – радостно возвестил вышедший из кухни Степа.

- Каких билетов?.. – не сразу поняла я, скидывая тесные туфли.

- В Милан! – вытаращил глаза племянник. – Или ты в Африку, на мыс Игольный собиралась?..

И он опять по-детски заржал.

Разум постепенно возвращался из своего путешествия.

<Похоже, рыжему полегчало. Чего нельзя сказать обо мне…>

- Неси обед, - приказала я грубовато и, пройдя на кухню, плюхнулась на стул и добавила. – Мне еще на почту идти.

<Билетов нет. А через четыре дня – первый тур конкурса…

Всё рассыпается, как карточный домик… КАРТОЧНЫЙ ДОМИК…

Билетов нет…

Но об этом я подумаю тогда, когда достану ноты.>

Степа выставил на стол макароны с печенкой.

- Решила еще раз гитару отдать? – и глупо хихикнул.

- А что, тебя уже не надо спасать? –  притворно зевнула я. – Тогда ладно. Поиграю в пиратов. А ты к себе вали. Ишь, зажился тут, шеф-повар…

И я беззаботно махнула рукой с вилкой.

Парень насторожился.

- Извини, Даш… Я просто это…

- А-а… просто это… - понимающе кивнула я, запуская в рот первую порцию печенки. – Ух ты, вкусно! Пожалуй, должность кухарки я оставлю за тобой.
Спохватившийся Степа молча снес и эту мою колкость. Подождав, пока я переварю пищу, он осторожно задал вопрос:

- Зачем на почту?

- Извещение пришло, - серьезно ответила я и поднесла к его глазам листок.

- Ты думаешь, там ноты? – спросил он после паузы.

- А ты думаешь, что там «Книга о вкусной и здоровой пище» в помощь юному кулинару? – отомстила я за «Мыс Игольный».

Я старалась говорить слегка высокомерным тоном и даже шутить, но сердце под легким сарафаном колотилось в тонкую стенку груди отчаянно и неровно, как будто внутри меня сидела живая встревоженная птица.

Рука вдруг так сильно дрогнула, что вилка выкатилась из нее и громко звякнула о кафельный пол.

Степа испуганно посмотрел на меня и, отчего-то слегка заикнувшись, предложил:

- Даша, если х-хочешь, я пойду с тобой.

Я пристально взглянула на него, решая…

Он смотрел мне в глаза бесстрашно и преданно, как собака.

- Машина еще у нас? – медленно задала я вопрос.

- У нас, но это уже становится опасным. Я заходил к Стасу, он пока еще с мутными глазами бродит с кистью перед мольбертом, но к вечеру намеревается выдвинуться в город…- замялся парень.

Я решительно встала.

- Собирайся. Мы немедленно едем на Ягодную.


                Дверь подъезда почему-то не поддавалась, словно снаружи ее подпирало что-то очень тяжелое.

 - Отойди-ка! – отодвинул меня Степа и со всего размаху наподдал изнутри.

 - А-а! – раздался истошный вопль, и железная дверь распахнулась.

Оказалось, что она была прижата собравшейся возле подъезда толпой соседей, и, открывшись от толчка Степы, ударила по заду толстую Надю Козяичеву. В центре, отчаянно жестикулируя, возвышалась фигура Андромеды Николаевны.

Увидев это зрелище, я слегка притормозила движение.

- Пойдем! – нетерпеливо потянул меня за руку Степа.

Но я уловила краем уха обрывок несущейся над толпой громогласной речи и остановилась.

 - …А он только-только спохватился! – как Ленин на броневике, вещала дочь космического инженера, – искать побёг! Я говорю - бежи, бежи, милый, мож еще захватишь…

<Боже, неужели в семье инженера бытовали такие простонародные выражения?.. Ведь мать у Андромеды тоже была благородных кровей… Откуда дочь знатного семейства  нахваталась этих слов? Наверно, от своей няньки из деревни Волгино, на чьем попечении она, по разговорам, воспитывалась чуть ли не до четырнадцати лет. А может, нянька вообще увезла настоящую Андромеду, когда та была еще младенцем, в свою деревню, а взамен подсунула им какого-то чужого ребенка?..

Дочь пастуха и свинарки…

Понасмотришься тут «Пусть говорят», а потом лезут в голову подобные мысли…>

- Пойдем! – снова раздраженно зашептал подросток. – Что ты застряла?

- Подожди… - отмахнулась я, прислушиваясь.

Не понимая причину заминки, Степа тоже остановился.

И тут мы увидели выруливающего из-за угла Стаса Ревицкого. Как всегда, немного подшофе, или, как говорил один мой знакомый, «под небольшим шофе», авангардист петлял по тропинке к родному подъезду. На нем была дорогая рубашка, застегнутая на одну пуговицу выше, и от этого слегка перекошенная, какие-то нелепые, очевидно дизайнерские, цветные штаны и домашние тапочки.
 
Увидев надвигающегося друга, мой спутник почему-то попятился назад.

 Толпа зашумела.

- Да там, за углом она! – возбужденно воскликнул Стас. Причем довольно трезвым голосом.

 - Что случилось?! – театрально громко произнес Степа и торжественно выступил вперед, принимая живописца в распростертые объятия.

 - Да развалюха моя сама собой отъехала на Школьную Аллею! – почесывая длинные русые патлы, пораженно сообщил тот. – Прикинь, сунулся ехать - ключей нет, тачки нет… Меня, блин, уже в картинной галерее заждались, а я ее по городу искать должен, шляется где-то…

 - Как это ключей нет? – деланно удивился Степан. – А это что?! – и он высунул из безразмерных Стасовых штанов связку ключей. – Вот же они!

 Стас потрясенно воззрился на Степину руку.

 - Как они сюда попали?!

<«Какой актёр пропадает!» – в свою очередь восхитилась я.>

- Пить надо меньше! – грозно ответила за Степу Андромеда Николаевна и призывно махнула мусорным ведром. Толпа, разочарованно загудев, потянулась к подъезду.

 - Спасибо, друг! – обнял Стас своего спасителя, - Если б не ты, я бы эти ключи неделю искал! И когда я успел их сюда засунуть? Ваще не помню, блин!
А я удивлялась другому – <когда Степа ухитрился их туда засунуть?!>

 - Фокусник… - процедила я тихо.

 А вслух заявила:

 - Нам пора!

 - Это куда это вам пора? – растянул Стас рот в добродушной улыбке. – Никуда я вас не пущу!

И он повернулся к Степе.

- Пойдем, покажу тебе новую картину! «Елена Прекрасная на сером волке» называется!

 - Нет… - отпрянул Степа. – Мне Дашу нужно проводить!

 - А мне сказали, Дашка замуж вышла! За владельца десяти заправок!

<«Четыре авиакомпании путем передачи из уст в уста превратились в десять заправок», - отметила я про себя.>

Станислав Ревицкий, слегка пошатываясь, снова дружески обнял невысокого рыжего парня.

 - Пойдем! Ты меня обидишь, если не посмотришь картину! Какой ты мне после этого друг? – и он насупил красиво изогнутые темные брови.

 - Не сейчас! – заупрямился новоявленный благодетель.

Но Стас был похож на капризного ребенка. Снова почесав в голове, он воскликнул с обидой:

 - Тогда чтоб ноги твоей в моем доме больше не было, ты меня понял? Выбирай – или моя дружба и картина, практически шедевр, или замужняя женщина… Выбирай – здесь и сейчас!

При этом он вертел на пальце удивительным образом нашедшиеся ключи, и эти ключи одновременно приковали и мой, и Степин взгляды.

Наконец, я оторвала взор от извлеченной из штанов находки и подняла глаза к жаркому слепящему солнцу.

 <Летний день в самом разгаре, и на почту я вполне могу сходить сама…>

А вот шаткое расположение упрямца-Стаса и его «пятерку» нам упускать никак нельзя.

 - Хорошо, - наконец, согласилась я. - Иди полюбуйся шедевром авангардизма. А я быстро… одна нога здесь, другая там.

Автор шедевра довольно улыбнулся и, не выпуская Степу из дружеских когтей, бросил косой взгляд на мои загорелые ноги, прикрытые шелковым сарафаном.

Степа понял мою очевидную мысль. И все-таки придержал меня за руку.

 - Точно? Ты уверена?..

Я еще раз взглянула на ясное безоблачное небо. Потом на зеленую шумную улицу, на спешащих по ней людей, смеющихся детей в песочнице…

<Ну что со мной может случиться?!> 

 - Уверена! – подтвердила я и подтолкнула приятеля к Ревицкому. – Иди! Стас, у тебя рубаха застегнута неправильно!

- Где? – опустил глаза творческий человек и завел за ухо спутанную прядь. – Во блин! Ну-ка, ну-ка…  - и он озабоченно принялся исправлять оплошность.

 - Крепи дружбу и карауль тачку! – незаметно шепнула я на ухо своему вот уже несколько дней лучшему другу. – А я быстро!

 - Только не задерживайся! – с тревогой шепнул в ответ парень и через несколько секунд, подгоняемый Стасом, исчез в подъезде.

Скрип закрывшейся за ними двери показался мне каким-то невеселым.

Постояв еще с минуту, я зачем-то погрызла указательный палец, что говорило о состоянии легкого волнения, потом, вздохнув, двинулась к светофору, чтобы перейти дорогу к остановке автобуса.


       
Глава тридцать вторая



                …Как объяснить тоску, что выворачивала мне сердце, когда в яркий июньский день я брела вперед по бескрайнему лугу, глядя на опоясывающий его зеленый лес с вековыми дубами?.. Как передать неведомое мне до этого дня состояние, когда вместо того, чтобы сделать шаг вперед, хочется бежать назад, бежать, ни разу не оглянувшись?.. Когда ласково шелестящие под ногами травы обнимают своей шелковой прохладой голые ноги, а кажется, будто они тянут к тонкой коже свои маленькие щупальца?.. Надо мной высокое голубое небо, длинные прозрачные облака, а в душу прорастает зима с ее тяжелой, старческой поступью…

                Этот маленький дом, очертания которого уже показались впереди, в дымке солнечного света… Почему при виде него по телу пробегает липкая дрожь, а в голове опять начинают возникать голоса?.. Откуда-то, прямо в недра души проникают неотчетливые, тихие стоны, горькие, мучительные стенания, и биение собственного сердца звучит в груди, как поминальный набат?..
 
                Зачем я иду туда? Почему в голове так тяжело и мутно?.. Отчего сделались ватными руки, а ноги будто вообще уже не мои, и кто-то за меня передвигает их по поредевшей траве и выводит на узкую тропку перед крыльцом?..

                <Я не хочу…>

                Я подошла к избушке, как будто заболев по пути отчаянной, горькой тоской. Увидела ее низкую деревянную дверцу. Как и в прошлый раз, на ней висел заржавевший замок. Такое чувство, что с прошлого раза… нет, такое чувство, что не с прошлого раза. А с прошлого столетия никто не трогал этого замка.
                А вокруг распростерлась такая же вековая тишина – такая, что, казалось, ее можно было рассечь острым лезвием сабли. И увидеть, как она расколется надвое. Звенящая, неестественная тишина. Словно на краю земли, где нет жизни… А есть только мертвый, ледяной покой…

               <Вечный покой… - шевельнулось в замороженной голове.

                Совсем недавно, возле одного ночного заведения, меня уже посещало подобное чувство…

                Ничего нет…>

                Я вздрогнула и как будто немного ожила. Подойдя к дверце, подергала замок. Ну где же ты, милая бабулька?.. А я так надеялась, что ты передашь мне Славушкины ноты… Зачем же ты меня обманула?

                И опять где-то в глубине тонко взлетел и оборвался стон.

                Голубое небо, в котором нет птиц. Шелковая трава, в которой нет ни жуков, ни кузнечиков…

                Напрасное путешествие.

                <И усталость. Бесконечная усталость, когда не слушаются ноги… Когда мучительно хочется спать…>

               Неожиданно для себя я зевнула.

               И в прошлый раз, когда я была здесь, мне тоже… тоже… а-а… Да что же это со мной?..

               Отчаянно борясь с наплывающим сном, я повертела головой в разные стороны.

               И вдруг увидела собаку.

               Она вышла из-за угла избушки – низенькая, какая-то длинненькая, с большими глазами и висячими ушами. И внимательно посмотрела на меня. Потом вильнула хвостом…

               <И сон как будто начал слегка таять…

               Пробудившееся пространство заполнили мысли.

              Собака! Посреди вечного покоя… Значит, здесь все-таки кто-то есть?!>

              Тем временем собака почесала плечом ухо и еще раз пристально посмотрела на меня. Потом медленно развернулась и пошла обратно туда, откуда пришла. Когда ей остался только шаг до того, чтобы исчезнуть за углом, она вдруг повернула голову и опять встретилась со мной глазами...

              <Какие у нее грустные глаза…

              И она как будто зовет меня за собой…

              Не переставая удивляться, откуда она тут взялась, я окинула взглядом ее тщедушное тельце.>

              И увидела

                ЯЗВУ НА ЕЁ БОКУ.


            <Точно такую же, как у той собаки… возле «Лабиринта»! В ночь, когда я ездила туда выступать!>

            Сердце из груди вдруг скакнуло прямо в горло.

            <Нет… не точно такую же. А ТУ ЖЕ САМУЮ!>

            Потому что это была <именно та> собака!

            В ту секунду, что я ее узнала, собака исчезла за углом почты.

            Не успев даже сообразить, что делаю, я быстро шагнула за ней.

            И в следующее мгновение на улице наступила ночь.

           В лицо ударил резкий свет фонаря, от которого я зажмурилась.

           А когда я открыла глаза, передо мной в кругу этого режущего света возникло знакомое здание из налепленных друг на друга четырех каменных этажей. Дверь «Лабиринта» была, как обычно, распахнута настежь. За те короткие секунды, пока я щурилась от яркого света, собака куда-то пропала.
           Изнутри не доносилось ни звука. В окнах было темно и не чувствовалось никакого движения. Все в той же звонкой тишине передо мной лежал кривой порог с мелкими трещинами на потертом камне. А за ним, в глубине дверного проема царила густая непроглядная темнота. Дрожа под сарафаном, как осиновый лист, я переступила порог и потонула в этой темноте.



                продолжение http://www.proza.ru/2013/12/17/2222