Детки

Эти дети давно загремели в больницы. 
Добрый, лживый доктор делает смертельные уколы. Он улыбается им добродушно, радостно. И от этой улыбки они ненавидят его еще больше, так, что хочется сомкнуть свои тонкие пальцы на его бычьей шее. И давить, давить, пока дыхание не перекроешь, чтоб сдох, ублюдок, мучительно, медленно.
 А он смотрит на них, словно знает, о чем детки думают. И еще шире улыбается: Ни черта вы, детки, не сможете.
Он колит их антидепрессантами, в безвольных кукол превращает. А еще проводит исключительно долгие лекции, мозги прочищает. После доктора детки жалеют только о том, что не умерли еще тогда, после первой попытки из жизни уйти.
По выходным доктор кормит их сладким тортом. А потом детки выблевывают эту мерзкую сладость: им противно всё, что хоть как-то связано с доктором.
«Вы будете здоровы, мои милые суицидники! – обещает им доктор, - Вы станете обычными людьми!»
Деткам противно слышать это. Они стараются изо всех сил не сдаться, не стать такими же, как он, как все.
Детки просто немного безумные. Но счастливые в своем несчастье.
Им нравится резать себе вены, наблюдать с тонкими алыми струйками, стекающими по светлой коже. И таблеточки в смертельных дозах для них слаще конфеток.
Они красоту в уродстве находят. Синяками, порезами, ссадинами между друзьями, такими же ненормальными, хвастаются.
Они садо-мазо любят, желательней в пассивной роли.
Эти детки себя мучают, отсутствием сна, голодом. Им нравится от этого слабость испытывать, при ходьбе пошатываться, головокружение чувствовать.
Эти детки давно уж не верят в сказки. И повзрослели они слишком рано: знаний уничтожающих набрались.
Они любят сигареты с ментолом, тяжелый рок и дыхание смерти в затылок.
От скуки они втыкают себе под кожу иголки или отстегивают себя плётками. А еще им нравится слегка придушивать себя цепочками, чтоб на шеях оставались следы. Под проколотыми языками детки носят острое лезвие.
Они такие глупые и мудрые одновременно.
Больше всего выше перечисленного они любят свободу.
Детки отличаются от массы людей, которыми движут стереотипы и культ деторождения.
Детки не хотят учиться несколько лет, чтоб потом работать на ненавистной, низкооплачиваемой работе. Детки не хотят размножаться и стирать пеленки, давиться бытовой «романтикой», а по выходным полоть грядки на дачах. Они не хотят это делать только потому, что серая масса людей считает это нормой, идеалом.
Детки хотят свободы и экстаза. Их сердца открыты, они любят сразу всех и никого. А любовь их, как спичка – вспыхивает ярко, горит и быстро потухает, оставив лишь памятный дым.
Детки просто особенные. У них души огнём горят, готовые к странствиям.
Но деток ненавидят люди.
Деток посадили в клетки с мягкими, белыми стенами.
И злобный, доктор – моралист пытается деток в стадо, лишенное индивидуумов ввергнуть.
Лекарствами, досмотрами, лишениями, доктор из них жажду к жизни, полной наслаждений выбивает.
Детки отчаянно сопротивляются, буянят, притворяются.
Но злостные таблетки, уколы, ломают их.
Детки огонь в себе сохранить пытаются.
Они жить хотят, а доктор их существовать научить пытается.
Многих из них скоро просто не станет. Одни не вытерпят, опять покончить с собой попытаются – на этот раз, вполне удачно.
Другие сломаются, влются в серую, скучную массу людей.
Лишь единицы пронесут в себе огонь, сущность свою искреннюю.
Я пытаюсь остаться собой, но теряю огонь. Наверно, это мою сумасшествие оставляет меня, уходит. А я не хочу его отпускать. Ведь если это болезнь, вирус, то этой мой родной, близкий вирус. Моя любимая зараза, делающая меня именно мной. Я не хочу расставаться со своим огнем, своим вирусом.
А ведь я просто притворялась, что такая же, как и обычные люди. Но это оказалось так сложно: притворяться обычной, и сохранять в глубине души безумие.
К тому же этот чертов доктор всегда рядом со мной. Он ненавидит меня больше, чем всех сумасшедших деток вместе взятых.
Мне отвратителен доктор до тошноты, до кровавой рвоты.
Меня раздражает, что он постоянно рядом со мной.
Я хочу, чтоб он бы где угодно (предпочтительней на электрическом стуле), но подальше от меня.
Чертов доктор надел на меня белую рубашку, сковывающую движения. Как там...  о, точно, она называется смирительной.
Я чувствую, как медленно из меня выходит огонь. И от этого мне жутко страшно.
Поэтому я должна сбежать отсюда. Сбежать любым способом.
А если меня поймают после того, как сбегу, то тогда я лучше умру.
Лучше умереть со своим безумием, чем остаться жить среди стада.
У меня остался последний шанс. Бежать или умереть.