Тинь-тинь-ди-лииинь

Я лежу на спине среди ромашек, васильков, на ковре переплетённых гусиных лапок, окутанный ароматами трав, согретый тёплым зноем. Гудят шмели. В Кучинском овраге то тут, то там раздаётся незамысловатая красиво-печальная зазывная трель: "Тиннь-тинь-ди-лииинь..."
Ей вторит другая, третья,... - Красота щемящая. Хочется превратить её в вечность.
Со стороны горизонта, еле слышно пока, возникает мерный рокот. Постепенно он нарастает и становится похож на рокот  бомбардировщиков из фильмов про войну. А вот и сам самолёт в вышине. Долго провожаю его взглядом. Куда он летит? Ну, конечно, в Москву! Куда же ещё?
Москва! Манящий шумный город с трамваями, газировкой, мороженым, каруселями, воздушными шариками, ускользающими в небо из рассеянной руки... С зоопарком, где львы, попугаи, мартышки и детская площадка с резвящимися козлёнком и волчонком...
С лестницей-чудесницей и рубиновыми звёздами... Кремль, мавзолей с длинной очередью и восковым лицом Ленина внутри...

Покачивающиеся воздушные шары с корзинками, аэростаты и дирижабли с гондолами за окном электрички при подъезде к платформе Долгопрудная. Оттуда пешком, через рощицы и поле.
Бабье лето.
Сопровождаемый пыльным облачком автобус, как на картинке из Веркиного учебника, настигает нас. Отец поднял руку и - чудо - автобус остановился и открыл двери, впуская нас.
И вот мы в Лихачёво - небольшой посёлок на берегу канала им. Москвы
Незлобно матерящиеся Иван, да Марья - наши двоюродные родственники, у которых мы остановились. У них крепкое хозяйство с небольшим участком, на территории которого стоит красивая церковь с табличкой: "Охраняется государством".
На самом деле охраняет её тётя Маруся и за это получает какие-то небольшие деньги. Ключи у неё. Она открыла нам показать.
Мы стоим в преддверии тёмного помещения, откуда на нас взирают лики святых. Церкви и кладбища на меня наводят неосознанное замогильное уныние, хотя на этот раз я озираюсь с любопытством. Внезапный позыв я не успеваю сдержать  и вот я с наполненными штанами стою растерянный под куполом. Мне почти шесть лет, и я не припомню за собой такого конфуза, если не считать мокрые простыни, но и они позади в далёком прошлом, я давно научился сдерживаться.
Очевидно, сказался день шатаний по Москве с вкусным квасом из бочек, с пощипывающим язык морсом, с ломтями арбуза: отец устроил мне праздник. За год до школы было решено больше не ходить в детский сад, и вот мы в гостях.
К моему удивлению этот казус не вызвал суматохи и вместо того, чтобы отругать, меня только успокоили и быстро устранили последствия.
Предстоит год коротания в одиночестве часов, пока Верка в школе, мама - учительница - тоже, отец, машинист, в поездках...
Иногда я прячу мудрёный ключ от огромного латунного замка, похожий на петушиный гребешок, в расщелину сруба и отправляюсь бродить по улицам.
Захожу в каменную школу, где меня, сына учительницы, узнают технички, библиотекарша, учителя...
Во время переменки нахожу Веркин класс, её галдящие подружки окружают меня и вопреки её протестам заталкивают под парту, как только прозвучал звонок, после которого заходит учитель.
Девчонки(*) отвлекаются, хихикают и, наконец, меня, как Филипка извлекают и усаживают за парту...
В другой раз я направляюсь в старую деревянную школу, нахожу мамин класс. Она, взяв с меня слово сидеть тихо, оставляет на урок. Четвёртый класс, чтение. Когда одна из учениц, путаясь и спотыкаясь, тщетно мучает учебник, мама с досадой говорит: "У меня Генка лучше читает". Школьникам это, как камень в курятник. Загалдели: "Пусть почитает". Мне всучили книжку, и я не вдаваясь в смысл, бегло и без ошибок прочитал отрывок.
Потом мама продиктовала текст. Я тоже писал, но кривыми печатными буквами. Мама - учительница строгая и влепила мне кол за "чистописание". Ученики вступились и выторговали мне спасительную тройку.
Я так и не научился писать чисто и красиво.
Единственную пятёрку по чистописанию я у неё "заслужил" за домашнее задание, когда она сидела и проверяла дома тетради учеников, а отец, вернувшийся с поездки, спас меня от мучений и прямо у мамы под носом непохожим на мой почерком всё за меня написал. Мама так ничего и не заметила, только похвалила, сказав: "Ну вот, можешь, когда захочешь!"
Вообще, меня удивляло, как часто мама не замечала, когда отец подвыпивший. Я немедленно это улавливал, а она нет.
Только если уж он начинал покачиваться и заплетаться в словах. В отличие от дяди Кости Гуляева, отца моего товарища, который в таком состоянии начинал с ружьём гоняться за женой, обычно молчаливый отец только становился веселее и разговорчивее.
Жить хорошо!

(*) - В то время обучение в старших классах было раздельное.