остров счастья

Я проработал в баре года полтора, и менеджер назначил меня старшим по смене. Мне подчинялись практикант с барменских курсов и студентка политеха, которая мыла посуду и убиралась в зале. Открывались мы в полдень, но до вечера работы почти не было; изредка останавливались проезжающие мимо водители грузовиков и легковушек, и заглядывали к нам выпить кофе. Бар наш «хоккейный», спорт-бар, - два широченных экрана на противоположных стенках, – и авральная суета начиналась для нас вечером, когда бар заполняли болельщики.
Мне нравились тихие дневные часы, когда я сидел за стойкой и бездумно пялился на пейзаж за окном: на реку, вантовый мост и серую зубчатую панораму центральной части города. Я видел эту панораму в разное время года: летом, когда по реке скользили яхты, катера и баржи, а ванты на мосту сверкали на солнце, и зимой, когда реку сковывал лед, лед покрывался снегом, и на широком белом пространстве чернели фигурки рыбаков.
Я зарядил чековую ленту в кассовый аппарат, насыпал орешки и чипсы в блюдца, проверил наличие закусок в холодильнике и пачек с кофейными бобами под стойкой, поправил ряд бутылок на полках.
Морозило вторую неделю, но снег так и не выпал, асфальт обледенел и искрился, блестели, как лакированные, ванты и перила моста. Я увидел через окно, как остановился троллейбус, из него выскочила опоздавшая студентка, – смешливая девушка с короткими толстыми ножками и большими розовыми щеками, замотанная то ли в узкое одеяло, то ли в широкий шарф, - и побежала к бару, но едва не поскользнулась на обледеневшем асфальте, пошла медленно, осторожно переставляя ноги. Открыла дверь, радостно крикнула: «Драсьте, извиньте!» - и, разматывая шарф-одеяло на ходу, веселым колобком, перебирая короткими ножками, устремилась в подсобку.
Подъехала машина-каблучок, практикант помог водителю перенести металлические бочонки с пивом; я приготовил чашку кофе, водитель в три глотка опустошил ее, пожаловался на страшный холод, и направился машине, подняв высоко плечи и напряженно вытянув руки вдоль туловища.
Студентка окинула взглядом помещение и, то и дело прижимая платок к покрасневшему носу, прошлась сухой губкой по столам, заполнила салфетницы. Я приготовил три чашки кофе, и мы уселись за стойкой, ожидая первых посетителей. Посыпалась с неба мелкая жесткая крупа, зашуршала по стеклам.
- Днем самая скука!.. - пожаловался практикант, блондинистый увалень под два метра ростом, с мышцами штангиста; он нравился клиенткам, но двигался тяжеловато для бармена и, когда работал за стойкой, занимал слишком много места. Он взял в обе руки по пульту, включил телевизоры и стал листать программы, поочередно вытягивая то одну руку, то другую. На экранах мелькали лица актеров, телеведущих и кадры рекламных роликов.
- Стрельба по-македонски, - сказал я.
- Чего?
- Как в вестернах, - ответил я. - Ковбои стреляют с двух рук, это называется «по-македонски».
- Я не смотрю вестерны… А почему по-македонски, если стреляют в Америке?
- Кто знает! Наверное, среди первопоселенцев были парни из Македонии, они и научили остальных стрелять по-македонски. Спросить бы, что ли, об этом у Гугля?!
- Угу… у Гугля, да.
- Остановись, пожалуйста, на чем-нибудь!.. – попросила студентка.
Практикант долистал до музыкальных каналов. С одного экрана певица средних лет, одетая в подвенечное платье, пела: «Найди меня, найди! Я жду тебя так долго… Приди ко мне, приди! Обнять меня ты мог бы… Возьми меня, возьми! От счастья погибаю! Смотрю в твои глаза, любовь в них растворяю…» - и развевалась белая фата, и летали вокруг невесты букеты алых роз, и щурила певица жестокие оловянные глаза. На всей ширине второго экрана под африканский ритм вибрировала толстая женская попа в полупрозрачных трусах, иногда попа отодвигалась, и ее место на экране занимало толстогубое, зубастое, носатое, бородатое лицо парня в солнечных очках и черной бандане; парень грозил зрителям огромным золотым револьвером, иногда показывал им кулак, украшенный перстнями, и декламировал речитативом: «Оп-п! Чо? Будет горячо! Оп-п! Чо? Я хочу еще…»
- Только не это, плыз-з-з! – взмолилась студентка. – Найди что-нибудь про животных.
- Специально для тебя!.. – практикант нашел передачи о природе и путешествиях. На одном экране через бурный ручей скакали антилопы, на другом белый скат планировал над морским дном, усеянном камнями и раковинами моллюсков. – Какой канал оставить?
- Оставь оба, - ответила студентка.
Мне казалось, что девушка нравится парню, а вот нравился ли он ей, этого я за два месяца так и не смог понять.
Зазвонил мой телефон, я глянул на экран – номер незнакомый.
- Да.
- Митя!
- Здравствуй, Саша! – этот низкий голос я узнал сразу.
- Мне твой номер мама дала. Я проездом. Опять уезжаю, надолго. Звоню всем, кого хочу увидеть. Мы можем встретиться сегодня?
- Я на работе. Но можем, конечно, встретиться. Надо встретиться!
- Да… ты в баре… мне сказали. Мы могли бы подъехать. На полчаса сможешь отвлечься?
- Запросто, - ответил я и подумал: «кто это - мы», - даже на часок смогу отвлечься. Бар на левом берегу, сразу за вантовым мостом… там еще большой торговый центр, издалека виден… ну, а бар – на другой стороне, через…
- Да, я знаю…
- Но лучше все-таки не у нас в баре… Ты подъезжай к торговому центру, там на первом этаже как бы кондитерская, что ли… вот там.
- Хорошо, мы там будем минут через сорок.
- До встречи!
Я разволновался, это было заметно, студентка и практикант посматривали на меня с любопытством. Я отрезал от лимона дольку и съел ее, хотя мне вовсе не хотелось кислого. Прошелся, переставил несколько стульев, вернулся за стойку, стал тщательно протирать салфеткой один бокал за другим… Взглянул на часы.
- Коллеги, я отлучусь. Если вдруг явится шеф… хотя вряд ли, но вдруг… скажите ему, что у нас кончились лимоны, и я пошел за ними в супермаркет.
Практикант и студентка кивнули одновременно и переглянулись между собой. Я направился к дверям.
- Вы хоть оденьтесь… - студентка протянула мне куртку и кепку. Девушка упрямо обращалась ко мне на вы, хотя я не раз предлагал ей перейти на ты, разница-то в возрасте всего лишь лет пять-шесть.
- Да… спасибо!
У дверей я остановился, подумал, что «лимоны закончились», звучит не очень убедительно. Для таких случаев – в магазин за продуктами бегать - есть практикант. Хотя шеф вряд ли нагрянет так рано в субботний день, скорее, приедет ближе к вечеру, снимать кассу… Но я все-таки обернулся:
- Нет. Лучше скажите, что у меня оторвалась пуговица. На брюках. И потерялась. И я пошел за новой пуговицей…
Практикант и студентка заулыбались
- Нет… не на брюках, - я задумался. – Лучше на рубашке.
- Ладно, ладно! Скажем…
- Хотя и не придет шеф в такую рань…
- Ладно, ладно, мы поняли!
Вышел на улицу и тут же втянул голову в плечи, сунул руки в карманы. Жгуче-холодный ветер бросал мне в лицо мелкую ледяную крупу. На полусогнутых ногах, выставив вперед левое плечо, я поспешил к подземному переходу, едва не упал, поскользнувшись, но, балансируя на одной ноге, сохранил равновесие, и далее продвигался, не отрывая подошв от тротуара, вытянув руки в стороны. Белая крупа подскакивала на черном асфальте, и ветер сносил ее в сторону газона, на котором топорщилась мертвая коричневая трава.
Спустился в тоннель, заполненный монотонным гулом из-за проезжающих сверху машин, прошлепал по слякотной грязи, взбежал вверх по лестнице на другой стороне дороги, увидел ярко-красного цвета внедорожник с затемненными стеклами, припаркованный под огромный рекламным плакатом, натянутом на фасаде торгового центра - разноцветные девушки и юноши в шубках и пуховиках – ветер колыхал плакат, с одного конца оторвались стропы, и плакат надувался широко, как парус.
Правая передняя дверь внедорожника распахнулась, молодая темноволосая женщина в длинном сером пальто подняла руку в знак приветствия и пошла в мою сторону, прикрывая щеки ладонями.
- Саша! Я бы мог тебя и не узнать.
- Постарела?
- Нет, но ты снова брюнетка, - сказал я, и про себя отметил, что она слегка располнела, и это ее очень красило, но от комплимента воздержался, так как не был уверен, что он покажется ей удачным.
Она вытянула в мою сторону раскрытые ладони, и я легонько шлепнул по ним своими ладонями, как мы делали во время игры в волейбол, когда удавалось заработать очко. Я потянулся было чмокнуть Сашу в щеку, как у нас повелось издавна, но она напряглась и посмотрела так строго, что я не стал этого делать; покосился на автомобиль, показал рукой в сторону кондитерской. Саша ухватилась за рукав моей куртки, приподняла воротник пальто, и я повел ее к стеклянным дверям.
Я нередко заходил в эту кондитерскую после смены в баре. Сегодня за прилавком скучала худая рыжая тонкогубая девушка с лицом, усеянном конопушками.
- Здесь сладости отличные, а пирожки так себе, - сказал я Саше очень тихо.
- Давай, я тебя угощу! – предложила она.
- Мне было бы приятней…
- Представь, что я твоя старшая сестра, - прервала меня Саша.
- Представил… это ужасно!
Взяли пирожные и кофе, Саша расплатилась по банковской карте, мы сняли верхнюю одежду, сели напротив друг друга, за стол у окна. Саша повесила сумочку на спинку стула; на подоконнике зеленело растение с коричневым стволом и толстыми мясистыми округлыми листьями.
- Это денежное дерево, - сказала Саша, потрогав лист пальцем, - деньги притягивает… А ты разве не хотел бы быть моим младшим братом?
- Нет!.. А что, правда, притягивает деньги? Ты испытывала?
- Нет, но говорят… Но ты ведь и так мне, как брат!
- Горько это слышать. Считай, настроение на весь день испорчено… - сказал я как бы шутливо, с усмешкой. Оглянулся, быстро оторвал один лист и попробовал его на вкус.
- Ну, ладно… друг… Что, вкусно?
- Друг, это уже лучше звучит… у меня появилась хоть какая-то надежда! Да, вкусно, как огурец, попробуй. – Я протянул ей надкусанный лист. Саша пожевала его, поморщилась:
- Тьфу ты, гадость какая!.. Обманщик.
Саша привстала и, протянув руку через стол, щелкнула меня по носу. Посмотрела в окно – на красный внедорожник – через щель между занавесками, пересела на стул рядом со мной, обняла меня рукой за шею, прижала к себе крепко и поцеловала в щеку. Придвинула к себе поближе блюдце с пирожным. Сейчас она пользовалась парфюмерией с цветочным запахом. А лет пять назад от Саши пахло карамелью.
- Ы-ы-ы… с карьерой фотомодели все равно покончено. Буду лопать сладкое и мучное, - Саша вдавила вилочку в пирожное, внутри оно оказалось слоеным, желтые полоски чередовались с розовыми. – Я страшно рада тебя видеть, дружок!
- Еще бы! Взаимно.
- Рассказывай!
- Хвастаться нечем.
- У тебя есть девушка?
- Да.
- Врешь!
- Нет.
- Что «нет»! Нет – не врешь, или нет – нет девушки.
- Нет девушки.
- Мне кажется та, что командует здесь сегодня булками, ревнует тебя ко мне… Она просто взглядами меня гвоздит!
- Вот уж…
- Она милая!
- Да, она очень милая.
- Ну?..
- Что?..
- Ты ей нравишься!
- Может быть.
- Ну так и…
- Что?
- Давай, не тормози!
- Надо, чтобы и она мне нравилась.
- Фу, ты какой!.. Тоже мне, принц!..
Саша доела пирожное, отхлебнула кофе. Прижала к губам салфетку, скомкала ее и положила на край блюдца. На салфетке остались крошки теста и след от красной губной помады. Я посмотрел на плечи и грудь Саши, обтянутые тонким джемпером, отвел глаза.
- Я скоро уезжаю… и надолго, - сказала Саша
- Ты всегда уезжала надолго.
- Теперь насовсем… наверное. Передай-ка мне сумочку!
Привстал, перегнулся через стол и дотянулся до сумочки.
- Я записала диск, - Саша достала из сумочки плотный конверт и положила его на стол передо мной. -  Хорошая студийная запись. Но только для своих. Тираж символический.
- Подпиши тогда, звезда!.. – я дал ей авторучку. - Что здесь?
Она написала: «Поклоннику Дмитрию от певицы Александры» и ответила на вопрос:
- Несколько вещей Мадонны. Из раннего. Ну и кое-что из репертуара малоизвестных… Там внутри есть список.
- Спасибо!.. А мне нечего тебе подарить.
- Ерунда.
- Нет, я хочу тебе что-нибудь подарить. Но никаких идей на этот счет… Я подумаю и что-нибудь придумаю. Ты, главное, сообщи мне свой новый адрес, и я тебе вышлю подарок. Хорошо?.. Ты, главное, не теряйся.
- Ладно.
- Нам нельзя теряться. Мир, в общем-то, не такой уж большой, и было бы глупо в нем потеряться.
- Конечно.
- Ты ведь не на другую планету летишь?!
Она улыбнулась. Я поднялся.
- Еще бы съел чего-нибудь!!! Взять тебе?
- Нет, хватит. А то расслаблюсь, начну объедаться, превращусь в толстого хомяка.
- Было бы здорово! От тебя тогда отлипнут все твои гламурные кавалеры, и я заберу тебя к себе.
- Ты сейчас на грани!.. Мне нравятся твои шутки, но еще чуть-чуть, и я начну сердиться.
- Хорошо-хорошо, сдаюсь! – я поднял руки вверх.
Левая передняя дверь внедорожника открылась. Вышел стройный мужчина в узком черном пальто. Мужчина направился к кафе,  и его ноги – вот странно! – совсем не скользили по обледенелому асфальту. Мужчина приблизился к витрине и стал вглядываться внутрь через занавески. У мужчины были черные с проседью волосы и короткая бородка, все его лицо было в глубоких морщинах, но я все-таки не дал бы ему больше сорока лет. По стеклу щелкала мелкая белая крупа. Она сыпалась на плечи мужчине и на его волосы, и застревала в ворсинках ткани и между прядей волос, но мужчина не обращал на это никакого внимания.
- Все, мне пора, - сказала Саша, - не провожай.
Она поднялась, я помог ей надеть пальто, и, не удержавшись, легонько прижал к себе. Она шевельнула плечами, освобождаясь, и взяла сумочку.
- Ну, хоть до дверей?! – попросил я.
- Ладно, до дверей.
На прощанье она обняла меня – второй раз за последние пять лет. Я глубоко вдохнул носом и подумал, что карамельный запах мне все же нравится больше, чем цветочный.
Я наблюдал через окно, как мужчина подвел Сашу, держа за руку, к машине, распахнул правую дверцу, Саша быстро посмотрела в мою сторону, помахала ладонью. Мужчина обошел авто со стороны капота, сел за руль, двери закрылись, и джип вырулил со стоянки на шоссе и помчался в сторону вантового моста, выделяясь красным цветом среди черных, синих и белых авто.
Я подошел к прилавку, посмотрел на ряды пирожных и булочек.
- Передумалось мне чего-то… расхотелось вдруг… Всего лучшего.
Накинул куртку, нацепил кепку и пошел к выходу.
- Вы забыли… - окликнула меня девушка.
Я вернулся к столику и сунул конверт с диском за пазуху.

- Как у вас тут? – спросил я на всякий случай, хотя и так понял, что за время моего отсутствия ничего важного не произошло.
- Нормально. Шеф не приезжал, - ответил практикант. Он выкладывал на стойке из фисташковых скорлупок изображение то ли цветка, то ли Чебурашки.
- Так я и думал.
Студентка копошилась на мойке, но я чувствовал, что девушка краем глаза наблюдает за мной: ей, конечно, интересно узнать, с кем я ходил встречаться.
Снял куртку, кинул ее на бочку с пивом. Подумал и достал конверт, вынул из него диск в пластиковой упаковке, распечатал, вложил диск в проигрыватель. Обложку диска украшал портрет – Саша в 16 лет, тогда она только-только начала сотрудничать с модельным агентством, темные волосы до плеч, синий джинсовый костюм, вишневого цвета акустическая гитара на колене.
- Выключи, пожалуйста, звук у телевизоров, - попросил я практиканта.
Низкий голос Саши зазвучал фоном к мельтешению глазастых полосатых рыб на одно экране и к бегу жирафов на другом. Саша пела по-английски о том, что ей, юной девушке, снится Остров Счастья, и она в этом сне танцует самбу на песчаном берегу, солнце тонет в океане, шумит прибой, соленые брызги освежают лицо, а теплый бриз колышет ветви тропических растений и треплет волосы танцующих…
Песня закончилась, студентка вышла, вытирая руки полотенцем.
- Здорово! Кто поет?
- Знакомая моя.
- Не сразу непонятно, - сказал практикант, - кто поет, парень или девушка. То ли женский голос, то ли мужской…
- Это контральто, балда, - ответила ему студентка, - редкий тембр.
«Пожалуй, не редкий, - подумал я, - пожалуй, что единственный».

**
- Александра опять забыла еду! – Сашина бабушка выглянула из дверей подъезда. – Митенька, отнеси Сашке пакет с едой, девчонка уже совсем дохлая!..
Я сложил и сунул в карман синих школьных брюк ножик, которым царапал деревянный столб, и поднялся по ступенькам. Сашина бабушка тяжело переступала затянутыми в ворсистые серые панталоны ногами, надо лбом у нее покачивался пучок волос, выбившийся из высокой прически. Женщина вручила мне истертый целлофановый пакет, на котором еще можно было различить изображение всадника-ковбоя, крутящего лассо.
- Вот! - она раскрыла пакет и зачем-то показала мне содержимое. Достала из бумажного свертка два пряника. – А это тебе!.. Только пустую банку и пакет мне обратно чтоб принес!
Я хорошо знал кратчайший путь и двинулся через пустырь, перелез через каменный забор, протиснулся между гаражей и пошел вдоль реки, мимо забора с наклеенными на нем афишами, рекламирующими концерты поп-групп: «Вираж», «Сенсация» и «Марсиане». Свернул в подворотню между залом игровых автоматов и цирком. Нажал на кнопку звонка, металлическая дверь открылась. Надо мной возвышался мощный парень со стрижкой бобриком, парень оглядел меня и спросил:
- Чего надо, пацан?
- Я к Александре… она здесь модель. Я ей тут, вот… принес… из дома… я ее сосед… ей бабушка просила передать, - и я поднял пакет повыше.
- Что за Александра? А… ну, да… понятно… Нельзя, - ответил охранник, немного подумал. – Хотя, ладно, давай… я передам, - забрал у меня пакет и потянул дверь на себя.
Я побрел прочь. У самого выхода из подворотни меня догнала девушка, одетая в искрящийся золотистый плащ с огромными накладными плечами и пышным аксельбантом в форме стрекозы. Обута девушки была в черные остроносые сапоги с длиннющими каблуками и массивными металлическими пряжками. Длинные волосы девушки острыми перьями торчали во все стороны и были усыпаны блестками размером с мелкую монету. На мочках ушей – треугольные клипсы, переливающиеся из желтого цвета в оранжевый. А веки, брови, лоб и скулы покрыты фиолетовыми, зелеными и розовыми полосками. Нижняя часть лица - белая, как мел, и на фоне белого – жирно блестящие красные губы…
- Митя!..
- Я тебя сразу не узнал!!!
- Я бы и сама себя не узнала!
На Сашу с удивлением оглядывались прохожие.
- Пойдем, пойдем… - она взяла меня за руку и повела обратно к металлической двери. – Правда, я ведь похожа на марсианина?
- На марсианку…
- Это все художники… модельеры… чтоб их!.. – и Саша рассмеялась.
Охранник стоял у входа и придерживал дверь. Кивнув на меня, он сказал:
- Нельзя.
- Это мой сосед, пусть посидит со мной, а?.. У меня все равно перерыв, а?..
Охранник задумался:
- Менеджер увидит, мне влетит.
- Я за тебя заступлюсь перед менеджером. Закрою грудью.
- Ну, - ухмыльнулся парень, - если так…
И Саша, оглушительно стуча каблуками по деревянному полу, повела меня внутрь.
Мы оказались в просторном помещении со светлыми стенами и окнами, плотно закрытыми жалюзи. Несколько прожекторов освещали площадку перед широким белым экраном. На площадке находилась девушка в желтой блузке и зеленых лосинах. Девушка принимала разнообразно-сложные позы: изгибалась, вытягивалась на цыпочках, закидывала руки за голову, поднимала вверх то одно колено, то другое. Очень худой мужчина в безрукавке со множеством карманов целился в девушку длинным объективом фотокамеры, быстро-быстро щелкал затвором, перемещался вдоль края площадки, то приседал на корточки, то устремлял туловище вперед, то отклонялся назад.
Саша указала мне на стол в дальнем углу, мы присели, Саша включила электрочайник. Принесенный мной пакет она небрежно уложила на подоконник.
- Еда там… не забудь… вот!
- Ох, это я уже поняла, - Саша взяла пакет, раскрыла его, заглянула внутрь и вздохнула. – Бабушка, бабушка… Что с ней делать?… - Саша достала из пакета стеклянную банку, тряхнула ее. – Мясной салат! – Саша поставила банку на стол и пододвинула ко мне. – Блинчики… С творогом, что ли? – Саша раскрыла бумажный сверток. – Пряники с вареньем… мама мия! Пирожки…
- Там и ложка есть!
Саша достала ложку, завернутую в салфетку, сняла с банки крышку, смяла салфетку, воткнула ложку в салат и строго посмотрела мне в глаза:
- Ну?.. Ты же мне друг?..
- Друг.
- Тогда налетай.
- А ты?
- Не хочу.
В одну руку я взял пирожок, в другую ложку.
- Давай, давай! – подбадривала меня Саша, не сводя глаз с еды. – Вкусно?
- Очень.
Саша сглотнула слюну:
- Дай-ка… я чуть-чуть
Протянул ей банку.
- Только пару ложечек, - извиняющимся тоном произнесла Саша.
Она жевала, зажмурив глаза:
- Вкусный салат, чтоб его… Ну все хватит мне, хватит!
И она с заметным сожалением вернула мне опустевшую наполовину банку.
Рядом присела девушка в розовом полупрозрачном балахоне. Ее блестящие, цвета вареной сгущенки, волосы были уложены в некое подобие раковины, острым длинным концом устремленной вверх. Я невольно засмотрелся на очертания тела девушки, Саша это заметила, щелкнула меня по носу, и протянула девушке кулек:
- Возьми пирожок, Рамона!..
Рамона скривила перламутровые губки, брезгливо покосилась на банку с салатом:
- Не-а… Мне мамашка сует хавчик перед уходом, так я выбрасываю!..
- Продукты нельзя выбрасывать! – очень серьезно произнесла Саша.
Рамона издала звук «п-ф-ф-ф» и налила кофе в чашку.
- Мне вот хорошо… - сказала Саша, - у меня помощник есть, - и снова обратилась ко мне. – Жуй-жуй, глотай!
Меня не надо было долго упрашивать, я ел с удовольствием, а Рамона, кажется, только сейчас заметила мое присутствие, она смерила меня долгим надменно-удивленным взглядом, а затем, вытянув руки перед собой, стала рассматривать свои полированные длинные ноги, шевеля при этом пальцами, как будто играла на невидимом рояле.
Появился извилистый молодой человек в черных брюках и белой битловке. Его полноватое тело с заметным брюшком, казалось, с трудом несли на себе слишком тонкие ноги. Молодой человек постоянно поправлял длинную челку то правой, то левой рукой. Он посмотрел на меня, изумленно вскинул брови и сказал, растягивая слова.
- Чи-т-о-о-о эта-а-а-а-а?!
Я решил, что он интересуется салатом, вытянул руку с банкой вперед:
- Это бабушка прислала… Ее бабушка, - я кивнул на Сашу, - ей прислала, - и тут же смутился.
Рамона фыркнула, поправила застежку на своем балахоне
- Не-е-е-е-т, - в голосе молодого человека появились капризные нотки, - ты сам чей?!
- Он мой… - ответила Саша. – В смысле, мой сосед, - и рассмеялась.
- Ну, не-е-е-ет… ну, это про-о-о-о-сто я не знаю, что! Со-с-е-е-е-ди, б-а-а-а-а-бушки, де-е-е-ти… Давайте, приведите сюда всех своих родственников, друзей, домашних животных. А то мало у меня голова болит! Устройте здесь цирк-шапито, чтобы я тут подох у всех на глазах. Куда смотрит охрана! Ва-л-л-л-ера! Вал-л-л-ера! Куда ты смотришь? Почему посторонние в производственном помещении?!
Появился охранник, хмуро посмотрел на меня.
Саша поднялась, взяла молодого человека за руку, погладила его по плечу:
- Ну, Вита-а-алик, ми-и-илый! Это я виновата… Мальчик сейчас уйдет.
Виталик закатил глаза к потолку.
- Не-е-ет, пусть уж мальчик останется! Мы сейчас как раз начнем снимать прово-о-окативно! Вот, пусть мальчик останется и смотрит. Пусть кушает он этот дурацкий салат и смотрит на полуголых женщин… Мало у меня проблем, добавьте мне еще одну, чтоб я прямо тут помер у всех на глазах!!!
Саша протянула ему пряник, Виталик откусил от пряника, не прикасаясь к нему руками, похвалил:
- Вкусно! Но…
- Да-да, мальчик сейчас уйдет, он уже уходит, он уже ушел, его нет. И не было… Он тебе привиделся!
- Ты вгоняешь меня в эксцессивное состояние, Александра! Александра-а-а-а-а… - и молодой человек, приложив ладонь ко лбу, направился к фотографу.
Саша склонилась ко мне:
- Все, тебе пора. Дальше тебе нельзя смотреть. Ты еще несовершеннолетний, - она потрепала меня по щеке, - Виталик он хороший, но на нем ответственность.
- Тебе влетит?
- Нет.
Я дошел до дверей, остановился. Охранник посмотрел на меня вопросительно:
- Ну?!
- Сейчас…
Я вернулся в помещение.
- Саша!
- Ну, что еще?
- Бабушка сказала, банку и пакет – назад.
- О-о-о-о, майнгот! Вечно эта бессмысленная экономия! Банки, пакеты, крышки… Я ей сундук таких банок куплю.
Саша кинула в пакет пустую банку и ложку, остатки пирожков, и вручила пакет мне.
- Ну, чеши теперь домой! Бабушке спасибо передай… - Саша нагнулась и чмокнула меня в щеку.
След от помады на своей коже я чувствовал всю дорогу и замечал, что некоторые прохожие обращают внимание на мое лицо, но вытер щеку пальцами только у самого дома. Я понюхал подушечки пальцев – они пахли карамелью.

**
Ранней осенью резко похолодало. С холщовой сумкой в руке я шел по рынку. В сумке – картошка, морковь, лук, редька. Заглянул в бумажку: надо еще купить соленых огурцов и квашеной капусты. Руки замерзли, и я натянул шерстяные варежки. Дома, вместе с сумкой, кошельком, варежками и списком продуктов, я получил, как всегда, наставление: купить овощи получше и подешевле! И, как всегда, мне было скучно выбирать, я покупал первое, что видел. Соленья продавали в дальнем конце торгового ряда.
- Митя! – услышал я голос и повернул голову. Девушка в синей нейлоновой куртке, в переднике из белой клеенки улыбалась мне. Волосы ее были спрятаны под вязаной, круглой шапочкой, лицо без косметики, - и я только через несколько мгновений опознал в ней Сашу. Она стояла за прилавком, держа в одной руке пластмассовый совок, а в другой прозрачный пакет, полный квашеной капусты. – Подожди минутку…
Я знал, что мама Саши теперь, после закрытия фабрики, работает продавщицей на рынке, и Саша почти каждый день помогает ей, но все равно удивился, застыл от неожиданности, так велика была разница между моей яркой, искрометной соседкой и этим существом в бесформенной потертой одежде.
- Скоро маман вернется из… - Саша шлепнула пакет с капустой на весы, - и я тогда отпрошусь минут на десять… - Саша завязала верх пакета узлом и выдала покупательнице, полной женщине в пушистом розовом кандибобере, сдачу. – Что смотришь так?.. Сильно страшная я в этом голимом шмотье?!
- Нет, - соврал я.
- Мужчины!.. Вы цените только внешность!.. Рассолу выпьешь? – и не дожидаясь ответа, налила беловатую жидкость в пластиковый стаканчик и протянула его мне.
Я отпил. Появилась мама Саши, худощавая и высокая, и весело прогудела:
- Привет, малой! Пей-пей! Это правильно… витамины, минералы!.. Как родители?..
- Нормально, - ответил я и вернул пустой стаканчик, Саша смяла его и швырнула под прилавок в мусорную корзину.
- Ну, из тебя никогда лишнего слова не вытянешь! – сказала мама Саши и обернулась к дочери.
- Ну?..
- Чо, ну, мама?!
- Как торговля?
- П-ф-ф-ф… - Саша скорчила капризную, но милую гримаску, закатила глаза к небесам. – Мой черед на перерыв… Я пойду чай попью, ладно?
- А на чай-то хоть ты себе наторговала, а?.. А?! Не слышу!.. Ну, ладно, ладно… иди, наследница!
Мать и дочь обменялись улыбками, в которых дружелюбие смешалось поровну с насмешкой, Саша развязала передник, сунула его в руки матери, стянула резиновые перчатки, кинула их на бочку, вышла из-за прилавка и взяла меня за руку. Сашина ладонь оказалась такой холодной, что я вздрогнул.
- Руки мерзнут – ужас! – пожаловалась Саша, лавируя между покупателями. – Как же я ненавижу эту проклятую работу, рынок этот весь…
Я снял варежки и протянул ей.
- Ну, ты и рыцарь!.. – Саша натянула варежки. – Нагрел! Хорошо!.. Слушай, да они мне как раз по размеру!.. Ты растешь!
Мы зашли в пирожковую – деревянное строение у рыночных ворот, покрытое чешуйками старой зеленой краски. Продавщица за стойкой наблюдала за полетом крупной мухи над лотками с выпечкой.
- Что будешь? – спросила Саша, доставая кошелек.
- У меня есть деньги.
- Откуда? Сдачу мамке верни!
- У меня – свои деньги. Я могу и тебя угостить.
- Кавалер… Ну, тогда плати! Шучу. Давай, пополам.
Мы взяли какао и сладкие булочки, встали к овальному пластиковому столику у окна. Саша обхватила кружку пальцами, прижала ее к носу. Ногти на руках у Саши были совсем короткими, без лака.
- Холодно? – спросил я.
- Нет, уже отошла, - Саша сделала глоток, зажмурилась. – О, как классно! В животе – как будто горячий шарик надулся… Вообще, когда крутишься – не холодно. Только пальцы стынут от рассола.
Саша расстегнула куртку, стянула шапку, положила ее на стол. Волосы, убранные в хвостик, были влажными от пота, на лбу отпечатался розоватый след от шапки. Саша, сморщившись, растерла лоб ладонью, достала из кармана куртки зеркальце, взглянула на свое отражение и недовольно нахмурилась:
- Ну, я и лахудра!.. Ненавижу… Эту капусту! Эти огурцы! Покупателей этих! Эту свою дурацкую шапку…
Я доел булочку, на пальцах осталась липкая глазурь, я поискал глазами салфетки, Саша протянула мне платок:
- Сервис тут на уровне… А что делать?!
Распахнулась дверь, в пирожковую вошли двое разудалых парней в коричневых кожаных куртках и вразвалку направились к прилавку.
- Водочки? – улыбнулась им ласково продавщица.
- Для заводочки! – один из парней, рыжий и худой, рассмеялся.
- Без фильтра у меня заканчиваются… - сказал ему толстый парень, бритый налысо.
- Угу… Сегодня уже не успею, утром привезу… - ответил ему рыжий и шмыгнул носом.
- Угу… - толстый тоже шмыгнул носом, огляделся, уставился на Сашу, перевел взгляд на меня. Я опустил глаза вниз.
Взяв стопарики и блюдца с бутербродами, парни направились в нашу сторону.
- А ну-ка, двинься! – сказал мне рыжий.
Я шевельнулся, но Саша посмотрела на меня жестко, прищурив глаза:
- Стой, где стоишь!
И затем обратилась к парням, повышая тон на каждой фразе:
- С чего это он должен уступать вам место? Он – со мной! У нас – разговор, и вас к нему никто не приглашал.
Я то знал, как звучит ее голос, когда она врубает его хотя бы на пол-катушки, но парни от неожиданности опешили и даже слегка смутились. Похмыкали, пожали плечами и разместились в сторонке. Толстый положил перед рыжим пачку мятых купюр, перетянутых резинкой, рыжий сунул пачку за пазуху.
- «Бонд» тоже быстро уходит, - сказал толстый и выпил водку залпом.
- Угу… - ответил рыжий, взглянул на Сашу и негромко сказал толстому, - вот, борзая какая овца!..
- Да, пошла она! – толстый посмотрел недобро в нашу сторону и поднял свою стопку. – Бля буду, разбавленная!.. Я вижу, когда водка разбавленная, мне даже пробовать не надо. - Он макнул палец в жидкость и поднял его. – Видишь, как быстро стекает. Воды много! Водка, она ж густая…
Саша презрительно передернула плечами и обратилась ко мне:
- Все? Доел? Пошли… Маман заждалась, наверное.
На улице Саша вернула мне варежки. Сунув руки в карманы и подняв плечи высоко, она шла быстро, хмурая и сосредоточенная, а потом изрекла:
- Ненавижу! Быдлятина!.. Я не могу уже на эти мерзкие рожи смотреть. На этих барыг… Рожи!.. Я не создана для такой жизни, я не на своем тут месте, мое место не здесь!.. Что молчишь?
- Ничего… А я уже почти накопил денег на гитару…
- На какую еще гитару?
- Я же сломал тебе гитару, помнишь?
- А… Тьфу ты, когда это было, столько времени прошло, я уж и забыла…
- Я накопил… на такую же.
- Ладно, проехали. Забудь. То была плохая гитара. Дешевая, потому что… Или она дешевая, потому что плохая… все равно. Не важно… Все плохое – дешево, все дешевое – плохо. Одежда, косметика, гитары… Это закон. Я скоро куплю себе настоящий инструмент…
Я остановился:
- Мне на трамвай.
- А ну, ладно, чао, - Саша подняла ладонь вверх. – Слушай, этот парень, который… он ведь не рискнули бы так подкатить к какой-нибудь ляльке расфуфыренной, а? Он решил, что я ему ровня!!! Какая шла, такой и подошел, да? Вот, то-то и оно… Хотя… тебе еще рано в таких штуках разбираться! - Саша грустно усмехнулась, еще раз махнула мне рукой и побрела к своему торговому месту.
На трамвайной остановке толпился народ, бабки продавали котят и щенков, которые высовывали грустные мордочки из картонных коробок, голуби добывали себе пропитание, шныряя под ногами у хмурых прохожих, чайки, крича, планировали над мутной водой городского канала, небо серело и сыпался мелкий, мокрый снежок на потрескавшийся сизый асфальт.
У самого дома я вспомнил, что не купил капусты и огурцов, но возвращаться не стал.

**
Едва потеплело, и на детской площадке между рядами пятиэтажных зданий из посеревшего кирпича появилось яркое пятно. После школы, с ранцем за плечами, я продирался через кусты акации и застывал, наблюдая в прореху между ветвями за девочкой в платье алого цвета, которая щипала струны желтой гитары, сидя на скамейке у песочницы, между качелями и старым тополем. Девочка шевелила губами, как будто напевала песню, слова которой не доносились до моего укрытия, иногда откидывала бледной ладонью темные волосы со щеки, меняла положение тела, перекидывала ногу через колено, дергала плечами, как будто сердилась, а затем, взяв гитару за гриф, уходила в сторону пятиэтажки, а через несколько минут и я отправлялся следом – мы жили в соседних подъездах.
Однажды девочка, бережно положив гитару на траву, встала, одернула подол, подтянула повыше белые гольфы и направилась в мою сторону. Я замер, но скрываться мне было некуда, и когда девочка оказалась совсем рядом, расстегнул застежку на ранце, высыпал тетрадки и учебники на землю, и стал с независимым видом укладывать их обратно.
- Не хорошо подглядывать! – сказала девочка, остановившись.
- Что?..
- Не прикидывайся дурачком. Что ты там делаешь?
- Тетрадки собираю… - ответил я, не придумав ничего лучшего.
- Что?! В кустах?.. Вылазь… давай! Шпион!
Я послушно выбрался, ободрав щеку о сломанную ветвь. Застегнул ранец, закинул его за спину. Девочка изучала меня, прищурившись, уперев руку в бок и притоптывая ногой.
- Ну-ну… Каждый день следишь за мной! Думаешь, я дура совсем?
Я промолчал.
- Ты из третьего подъезда, я знаю.
- Ну…
- Баранки гну! – сказала девочка строго, но тут же улыбнулась. – Пошли! Нечего по кустам сидеть… Тебя как зовут?
- Дмитрий.
- Серьезно-то как!.. Александра Аркадьевна, тогда уж…
Она взяла меня за руку - я еле доставал девочке до плеча – повела к скамейке. Взяла гитару, положила ее на колено, провела пальцами по струнам, вроде небрежно, но из этого как будто случайного движения родилась мелодия. Девочка, взяв аккорд, пропела, глядя мне в глаза:
- А ты-ы так-о-о-й хал-о-о-дный!.. Как айзбе-р-р-г в окиа-а-а-не!.. И все тва-и-и пич-а-а-ли пад мутнаю-ю-ю вад-о-о-й… Здорово я пою, да?!
- Очень!
- Вот… да… Подпевай!
Я не умею.
- Чушь! Все люди умеют петь. Только одни хорошо, а другие плохо. Давай!
И она снова затянула про айсберг, от ее взгляда я смутился, но все-таки попытался мычать слова песни синхронно с ней. Девочка поморщилась и шлепнула ладонью по струнам, глуша их вибрацию.
- Да уж… случай, как говорит Джоулиха, редкостного тугоухия… Джоулиха – это наша музыкантша в школе. Она жена Джоуля, а Джоуль, это наш физик. Поэтому она – Джоулиха… Ты из какой школы?
- Из тридцать пятой.
- А понятно… Я из семнадцатой… Потому ты и не знаешь семейку Джоулей, у них еще дочка – Джоулька – она моя одноклассница, ужасная зануда!.. Как у тебя с физикой?
- У нас еще нет физики… в будущем году только…
- Понятно… А как у тебя с чувством ритма?
- С чем?
- Ну… барабанить можешь? Шлепни ладонями! Повторяй за мной… - девочка отбила пальцами ритм на корпусе гитары. Я повторил, хлопнув несколько раз в ладоши.
- Да, Митя, извини, как барабанщик ты хоть и не совсем безнадежен, но дуэта у нас с тобой не получится!.. Потому что я – музыкальный алмаз! Это не скромно, но правда. К тому же это не я сама себя так назвала, это Джоулиха… Так и сообщила предкам: «Девочка у вас – музыкальный алмаз! Но требующий огранки…» А родителям-то пофиг, им музыка до фонаря, но инструмент все-таки купили. Джоулиха им сказала, что дешевым инструментом я только испорчу руки, но… Но!.. Но предкам… Да и ладно… Голос-то не испорчу, да!
Подбежал игривый молодой спаниель и стал поочередно тыкаться влажным рябым носом то в мои щиколотки, то в коленки Александры. Следом за спаниелем вразвалочку пришлепал толстый ребенок в шортах с подтяжками, сердито посмотрел на нас, насупился, затем отвлекся на спаниеля и схватил его крепко за ухо. Собака взвизгнула, уперлась передними лапами, выставив зад вверх. На помощь собаке бросилась бабуля в цветастом сарафане, освободила животное, погрозила пальцем карапузу и сказала пожилой женщине в спортивном трико, шедшей за ней:
- Купили собачку ребенку! Ребенок мучает собачку, а собачка – меня.
Бабули сели на скамейку, покосились на Александру: места для двух полных женщин и одной девчонки с гитарой места было маловато.
Окно на третьем этаже пятиэтажки распахнулось, показалась голова с седыми распущенными волосами:
- Александра! Сашка! Где ты?! Домой!.. Рассольник стынет! – разнесся по двору громовой голос.
- Да, иду я, иду уже! – ответила Саша голосом тонким, но таким сильным, что обе старухи вздрогнули, а спаниель присел от испуга.
- Ты тоже сейчас домой? – спросила Саша, прокашлявшись.
Я кивнул.
- Ну-у… из тебя лишнего звука точно не вытянешь… На! – Саша протянула мне гитару. – Хотя нет… не доверю… - и она прижала гитару к животу обеими руками.
Мы направились к дому. За нашей спиной одна из женщин сказала второй негромко:
- Рупором – в бабку свою пошла! Тоже, наверное бригадиршей будет…
Саша слышала эти слова, но лишь дернула плечами и презрительно скривила губы.
Она остановилась у первого подъезда и обратилась ко мне.
- Подержите, кавалер, дверь для дамы!
Я оттянул дверь на тугой пружине, Саша сказала «Пока!», улыбнулась и, взяв гитару за гриф, шагнула в подъезд. У меня защекотало в носу, я потер его рукой, отпустил дверную ручку. Хотел поймать, но не успел – дверь стремительно закрылась, ударив по корпусу гитары. Гитара, зажатая между створкой и косяком, развалилась на две половинки. Саша выскочила обратно на крыльцо, в обеих руках она держала гриф, а корпус болтался на струнах, противно шкрябая по бетону.
- Случайно… - промямлил я.
- Все!.. Это все… - Саша удивленно глядела на труп инструмента, который только что был цел и здоров.
- Можно ведь починить?..
- Что?! Сломанные гитары не чинятся!!! Все!.. Эту еле выпросила… а другую мне никогда не купят.
- Я не хотел…
- Еще б ты – хотел!!!
Саша сложила жалкие останки гитары вместе, как будто надеясь, что они сами собой срастутся в целое. Сверху донесся басовитый женский голос.
- Сашка, ну, ты где! Я долго буду с половникам в руках тебя ждать? Барыня!..
Саша задрала голову:
- Да, иду я, иду… - в горле у нее что-то булькнуло, по щекам катились крупные, как бусины, слезы, и Саша, не глядя на меня, рванула дверь и исчезла в темноте подъезда.

**
Жестокий мороз держался двое суток, но не выпало ни снежинки. А на третий день снег повалил густыми хлопьями – за десять шагов ничего не видать!
Мы сидели за стойкой, оба телевизора не работали, мы смотрели на белое за окном; даже двухметровые ели, росшие у входа в бар, были едва различимы.
- Надо бы мастера вызвать, - сказал практикант, - сегодня матч.
- Уже вызвал, - ответил я. Практиканту нравилось смотреть хоккей по ТВ, я же был совершенно к этой игре равнодушен, но зарабатывали мы, в основном, благодаря болельщикам, которые заполняли заведение ближе к вечеру.
Снежную завесу пробили лучи автомобильных фар. Через несколько минут в бар зашли двое мужчин, мы их знали, они были мелкими предпринимателями, возили в грузовике с фургоном цветы из Литвы и Польши, и, отправляясь за новой партией и возвращаясь обратно, каждый раз заглядывали к нам. У старшего из мужчин усы, бакенбарды и волосы на голове торчали во все стороны, как будто их взъерошили хорошенько и скрепили клеем, а у младшего крупный нос и губы стремились к подбородку, как будто кто-то взял нижнюю часть его лица в щепоть и оттянул вниз.
- Пипец-ц-ц, - сказал младший, цепляя пуховик на крючок рогатой вешалки у входа, - едешь, как будто в молоке!
Студентка удалилась в подсобку, я и практикант зашли за стойку. Мужчины сели на табуреты, заказали кофе. Старший посмотрел на часы.
- Скоро новости, - сказал он.
- Новости-хреновости, - хмыкнул младший.
- Телевизоры не работают, - сказал я.
- Оба?
- Оба.
- Так не бывает.
- Бывает. Дело, наверное, не в телевизорах… с тарелкой что-то… Мастер обещал прийти до трех. Успеет починить до матча – хорошо…
- А если не тарелка гикнулась, а спутник? – пошутил младший.
- Если спутник сломался, тогда до вечера точно не починит, - в тон ему ответил старший и пригладил волосы на голове, но они все равно топорщились метелкой.
Практикант приготовил кофе, поставил чашки на стойку.
- Я не понимаю, что в этом хоккее?! – сказал старший мужчина. – Несколько оболдуев гоняют шайбу по льду… На что там смотреть?
- А я не понимаю, - ответил второй, - что в этих новостях?.. Не смотришь их – и вроде нормально все вокруг… А как посмотришь, так, считай, настроение на весь день испорчено. Страшно жить! 
- Сегодня утром на нашей трассе… машину взорвали, – сказал старший. - Слышал?
- Взрыва, что ли? Нет, взрыва я не слышал… Разговоры слышал. Только, говорят, что не взорвали, а расстреляли. Грузовик подрезал, загнал в кювет, а из легковушки – соколики с автоматами. Расстреляли в упор из калашей…
- Не из автоматов стреляли, а из стингера! Потому и говорю – взорвали. Разнесло к едреней фене… как консервную банку. Наркобарона укокали…
- Нет, вроде бы сигаретного короля.
- Один хрен – бандюган… Ты попробуй-ка в табачный бизнес влезть! Или в алкогольный… Это тебе не цветочки!.. От наших цветов еще никто не помер.
- Ну, вот он и влез, наверное… без спроса.
- А-а-а… упыри упырей грызут – нормальным людям легче жить!
- С каких это пор, ты стал таким правильным?
- А вот с таких…
- Ну, - ухмыльнулся младший, - как сам завязал… Те, кто завязывают с бухлом, сразу такими правильными становятся… всех своей правильностью заколебут.
- Я тебя заколебал?!
- Нет. Меня нельзя заколебать. Если только не бить ботинками по голове. Тогда да, мне будет неприятно… А так… я психологически очень устойчив. Потому и работаю с тобой до сих пор!
- Ну-у…
- Извини, Николаич, да! Я же шучу.
- Шутишь – так иди в телевизор работать! Там все шутники собрались. Обхохочешься…
- Может, замнем тему, а? Я же извинился. Нам ведь с тобой ехать еще…
Старший обиженно молчал минут две. Вытер усы пальцами, затем сказал:
- Я бы этим ядом ни за что бы торговать не стал… ни за какие деньги!
- Ну, это, конечно, мудро… Нас, цветочников, реже взрывают.
- Типун тебе, Леня, на язык… - старший уже не сердился. – Может, еще по кофею?
- Ну, давай… Я как на эту белую стену посмотрю… никуда не хочется! Сидел бы так и сидел…
Практикант поставил две чашки под краники кофейного аппарата, нажал на кнопку, побежали черные струйки. Открылась дверь, зашел мастер, поздоровался, поставил пластиковый чемоданчик на пол, подошел к стойке, спросил:
- Оба, что ли, не работают?
- Оба, - ответил я. – Вам кофе или чай?
- Чай… Нет, кофе… Это, наверное, с тарелкой что-то… - сказал мастер, снимая дубленку. – Вобщем, чай.
- А может, это спутник не фурычит? – спросил мастера Леня. – Успеете его до новостей-то починить?
Мастер не ответил, только посмотрел на Леню строго и поджал губы.
- Не доставай человека… - сказал Николаич, и тоже сделался строгим. И обратился к мастеру:
- Сегодня на трассе машину взорвали.
- Расстреляли! По радио слышал.
- Ну и?
- Да, мало что сказали… Они же всех подробностей сами не знают…Джип… какой-то мужик внутри, с ним баба… Обоих – в лохмотья! Очередями…
- Что за мужик?
- Фамилий не называли. Известный, сказали, бизнесмен. Кому он известный?.. Баба вроде его…
- Любовница! – весело хохотнул Леня.
- Шлюха… - сердито буркнул Николаич.
- Нет, говорят, бывшая известная модель… - серьезно ответил мастер.
- А-а-а… - махнул рукой Леня, - у них все – известные.
- Модель?.. – переспросил Николаич. - Так я и говорю – проститутка. Они там всем дают – менеджерам, дизайнерам, фотографам… Иначе карьеру не сделаешь… Мне тетка рассказывала…
- Твоя тетка, - засмеялся Леня, - большой знаток модельного бизнеса и его темного закулисья!
- Да. А что?.. У нее у соседки… дочка… парикмахерша, она работала там… - при слове «там» Николаич показал рукой в сторону реки. – Модели все шлюхи, там других не держат.
Я достал из холодильника крупный лимон, повертел его в руке.
- А если приличная девочка, то ей выгодного контракта никогда не предложат!.. А как возраст подходит… ну, сколько ж можно моделью работать… лет до двадцати пяти, двадцати семи… они стараются мужика покруче заарканить… ну, чтоб женился… Хоть старый, хоть урод, все равно, лишь бы при деньгах… или чтоб власть имел… Что ты, этих баб, что ли, не знаешь?.. А если не удалось такого найти, прямая дорога – в элитный бордель!
- В элитарный, Николаич, в элитарный… - усмехнулся Леня. – Элитные бывают собаки и лошади, а бордели – элитарные.
Я положил лимон на досочку, достал нож из шуфлятки и разрезал лимон пополам.
- Ну, вот эта… которую с бизнесменом в джипе…
- В танке… - усмехнулся Леня.
… с бизнесменом в джипе взорвали…
- Расстреляли же, говорят тебе!
- … так вот она, вроде бы поймала свою удачу… а вот те и хрен-на-ны!..
Николаич достал из кармана горсть карамелек, сыпанул конфеты на стойку:
- Угощайтесь, молодежь!
Практикант взял конфетку, студентка вышла из подсобного помещения.
- Берите, берите больше! – сказал Николаич и ребром ладони разделил кучку карамелек на несколько частей, и ласково посмотрел на студентку. – Налетай, пока дают!
Я отхватил от половинки лимона крупную дольку, отправил ее в рот и, зажмурившись, разжевал и проглотил. Отрезал вторую, третью дольку.
Съев одну половину лимона, взялся за вторую. Я нервно резал лимон на дольки и поедал их. Язык щипало кислотой, челюсти сводило, губы кривились, на глазах у меня выступили слезы, но я продолжал резать и жевать, а студентка, перекатывая конфету во рту от щеки к щеке, внимательно наблюдала за мной, и взгляд ее выражал недоумение.