Конец шайки орз

Глава 1, в которой после перемены, а затем  после неизмеримо жуткого         напряжения кое-что выясняется.

Загадка природы – этот школьный звонок, в смысле его воздействия на учащихся. Вот вроде бы еще секунду назад сидел обыкновенный ребенок  двенадцати лет за партой. Грыз авторучку. Смотрел в книгу. И не важно, что он в ней видел. Важно, что в нем можно было разглядеть и признать своего брата «хомо сапиенса». Можно было сказать, что вот  пройдут года, и вырастет из ребенка взрослый индивидуум с руками, с ногами и, возможно, неплохой головой на плечах. И будет он этими руками, ногами и возможно неплохой головой приносить какую-нибудь ощутимую пользу себе и людям, а может даже, чем черт не шутит, государству и обществу в целом. И обзаведется личной жизнью. Обрастет семьей, хозяйством, остепенится.
Но звенит звонок, и куда что подевалось! Да разве же это подрастающее поколение? Это поколение крылатых ракет. Три, два, один… Пуск! Через пару мгновений после старта скорость сверхзвуковая. Если вас окликнут сзади, оборачиваться бесполезно. Тот, кто кричал, давно сбегал в буфет и теперь летит вам навстречу, доедая пирожок.
Ступени не успевают отделяться. Я имею в виду ступени лестницы, которые не успевают отделяться от подошв всяко разных башмаков, сандалий и кроссовок. Потому что сначала не успевают соприкоснуться  с этими подошвами. По лестницам скачут не люди, а отставшие от своих хозяев вопли, визг и хохот.
Рассказывают, что в такой вот сумятице одна из таких вот крылатых бестий потеряла на полном скаку не только пару заколок, правый рукав, тетрис и еще кое-какую дребедень. Это все дело обычное. Но она ухитрилась лишиться и голосовых связок. Они звенели,  словно  ключи от квартиры и блестели, как новенькие монетки.
После перемены пошли искать эту онемевшую торпеду в юбке, а у нее как раз «лит-ра», и на дом стихотворение задавали. Получилось очень удачно. Ее только вызвали отвечать, и она собиралась залиться слезами и объяснить, что из-за этих дурацких мальчишек потеряла голос. Сама она, конечно, тихо-мирно прогуливалась по всем этажам школы. И тут – на тебе! – получите вашу пропажу.
Только она все равно всплакнула.
Наверное, от радости.
Там еще выяснилось, что она начисто забыла заданное стихотворение. Сначала с горя, а потом от счастья. В общем, в два раза сильнее забыла, чем могла бы. Ей уже и книгу в руки дали – читай! А она смотрит и ни слова разобрать не может.  Главное,  вроде и буквы все помнит, и в слова их складывает, а в целом вместо стихотворения какая-то китайская таблица умножения выходит.
После перемены всегда что-нибудь выясняется.
В шестом «Б» должна была состояться контрольная по математике. Испытание, конечно, не для слабонервных. По некоторым неофициальным прогнозам шестому «Б» грозили ощутимые потери, как в личном составе, так и в боевом снаряжении (имеются в виду разнокалиберные шпаргалки).
Ну вот, все уже стояли и ждали, когда откроется дверь, и в класс внедрится упрямый, как танк, Тигрыч. Он же Лев Игоревич. И откроет прицельную пальбу. И начнет утюжить окопы.
Дисциплинированно так стояли, как декабристы на Сенатской площади. И даже тишину соблюдали. Иногда это довольно любопытное занятие – соблюдать тишину. Потому что можно много чего услышать. Вот, например, по коридорам зазвучали размеренные шаги. Это вышли учителя из учительской. Они там всю перемену совещались, план дальнейших действий вырабатывали.
А время от времени в их солидную поступь вдруг вплетался дробный топот башмаков какого-нибудь зазевавшегося третьеклашки. Небось, за мороженым бегал, охламон, в соседний магазин. Вот и набегал на свою стриженую голову сверхзадачу: проскользнуть в класс вперед учителя чем-нибудь неопознанным вроде НЛО.
В шестом «Б» напряжение ожидания перевалило все мыслимые пределы. Хлопнули двери в соседних классах, и школьная атмосфера содрогнулась от шелеста разом перелистнувшихся классных журналов. И вторично содрогнулась атмосфера от вздохов вызванных к доске. А в шестом «Б», будь там прибор для измерения нервного напряжения, то прибор этот так зашкалило бы, что стрелка на нем в бараний рог свернулась бы.
Шестой «Б» тосковал в исходной позиции. Изучал опостылевшую классную доску, знакомую до мельчайшей царапины. Судорожно вздыхал и из последних сил соблюдал дисциплину.

И вот в такой, без преувеличения скажем, кульминационный момент воцарившуюся в школьном здании деловую тишину прошил насквозь автоматный перестук чьих-то каблуков. И нацелено это дело было явно в сторону шестого «Б». Все сразу повернулись и посмотрели на последнюю парту. Там обязан был стоять плечом к плечу с одноклассниками Димка Телегин.
Но его там не было…
Дверь с треском описала дугу и врезалась в стену. Раскаленный, как ядро, рыжий Димка, описав замысловатую траекторию, с шипением завертелся возле учительского стола. От нетерпения он притоптывал ногой и даже открывал рот. И видно было, что вот всей душой горит человек высказать нечто, может быть, всем интересное. Что-то такое, что, вероятно, перечеркнет всю прежнюю жизнь шестого «Б» и перевернет дальнейшую. Или наболело у человека, и решил покаяться принародно в содеянном. Да мало ли…
Но со стороны только и видно было, что стоит Димка и заводит своей правой ногой невидимый миру мотоцикл. И пытается выдавить из горла что-нибудь информационно более значимое, чем невнятное мышиное попискивание.
И довел черт конопатый одноклассников до того, что от шевеления в их головах мозговых извилин разразилась-таки небольшая электромагнитная буря с побочными эффектами. В кабинете директора школы ни с того ни с сего зазвонил телефон, а когда сняли трубку, то ничего не услышали. И самолет, который в это время дня гудел над городом в сторону аэропорта, на этот раз развернулся и загудел куда-то к черту на кулички.
Хорошо, что не было в этот момент включено в шестом «Б» никакого прибора для измерения психологического накала страстей. Ибо бедной была бы стрелка этого прибора! И свертывание в бараний рог показалось бы ей детской физзарядкой по сравнению с той неописуемой загогулиной, в какую скрутило бы ее создавшееся в шестом «Б» психическое поле.
Наконец Димка перестал дрыгать ногой. То ли не заводился его мотоцикл безнадежно, то ли уже завелся да с места в карьер рванул и укатил в неизвестном направлении. И писк мышиный, в последний раз вильнув хвостиком, юркнул куда-то.
Совершенно несвойственным ему задушенным басом просипел Димка всего два слова. И слова эти были не менее, а может даже, более поразительны, чем вся предыдущая телегинская пантомима.
И упал рыжий вестник пластом, как тот древнегреческий воин, который отмахал на своих двоих по древнегреческой жаре. И который тоже сообщил своим согражданам что-то чрезвычайно важное и радостное.
Секунд десять вглядывался шестой «Б» в стоптанные подметки рухнувшего в изнеможении вестника. Переваривал полученную новость. Все «за» и «против» быстренько взвешивали в своих душах шестиклассники. И «за» моментально и несомненно перевесили. Да иначе и быть не могло. Потому как на чаше весов для «против» не оказалось ни малюсенькой гиречки.
Ну что? Пора бы уже приоткрыть завесу таинственности и обнародовать, привести дословно эту, не побоимся сказать, судьбоносную фразу. А то чего ради, спрашивается, наворочено столько всякого в первой главе нашего фантастического повествования?
Итак, этот Димка, этот золотой человек, который в данный момент конвульсивно подрагивает конечностями на мытом-перемытом  линолеуме цвета замороженной картошки, успел-таки выпалить в замершее пространство следующее:
- Тигрыч! Заболел!
И, как на военном параде, поразмыслив положенную паузу над поздравлением от лица командования, безбожные глотки шестого «Б» грянули мощное, неудержимое, гвардейское:
- Ур-р-р-а-а-а!!!
Началось то, что обычно начинается в таких случаях.

Глава 2, в которой сначала рано радовались, а потом поздно опомнились.

Вот так оно бывает в суровых школьных буднях.
Еще мгновение назад маячил у двери шестого «Б» кровожадный призрак бесчеловечной пытки, проходящей в секретных педагогических циркулярах под кодовым названием «Контрольная работа».
Еще не остыла согретая теплым человеческим телом спрятанная на груди, последняя, оставленная на крайний случай шпаргалка.
Еще не высохла горючая слеза, уроненная на парту бедолагой шестиклассницей, так и не успевшей помириться с подружкой, у которой обычно списывала…
И вот, все позади.
Зря стояли, зря соблюдали. Упирались, понимаешь, как атланты и кариатиды, поддерживали на своих хрупких детских плечах мировую гармонию, именуемую дисциплиной, и вдруг выяснилось, что можно было и не поддерживать.
Тут уж она и рухнула, эта самая дисциплина, Да со всего маху! Да в полный рост! И сразу захромала, заохала. Но уже никто не обращал на нее никакого внимания.
Угрюмое ожидание легко и непринужденно сменилось в шестом «Б»  массовым народным гулянием. Девчонки по-быстрому соорудили хоровод и поплыли лебедицами. Парни, подбоченясь, вышли в круг и для почину топнули разом ногою в пол. Невесть откуда выкатилась пара скоморохов с ученым медведем на ремне. И вот кто-то гикнул, кто-то свистнул, и завертелось дело с перебором на гармошках парового отопления с озорными прибаутками и с лихим переплясом.
Ах да. Еще до этого откачали всем миром добра молодца Димку Телегина. Ничего, оклемался орел. Пощекотали – заулыбался. Двинули дружески по хребту – забегал. Ну и порядок. Гуляй, народ!
В пылу поголовной свистопляски никто не заметил, как приоткрылась дверь, и в класс протиснулась некая чрезвычайно подозрительная фигура. В общем и целом эта фигура оставляла впечатление какого-то сугубо старомодного старикашки.
Хотя нет, лучше не надо. Начни я сейчас расписывать этот дореволюционный персонаж, опасаюсь что вряд ли нарвусь на одобрительную ухмылку подрастающего поколения. Кто же сейчас помнит, что возможны были такие старикашки, носившие на макушке филерскую шляпу-котелок, на носу поблескивающее пенсне, в руке – массивную трость, она же зонт? Ну и остальной прикид не менее антикварный. Даже само слово «дореволюционный», боюсь, мало кому что скажет из молодых. Для этого надо, чтобы в памяти сидело знание,  дескать, однажды, не в такие уж незапамятные времена случилась в нашей стране революция – рубеж, до которого все было по-другому, а после нее началось все то, что мы имеем на данный момент..
Скорее всего, грозит мне полное взаимонепонимание.
И без того загнул я с девичьим хороводом и молодецкой пляской на лугу. Наверняка, там было нечто в стиле брейк или другой какой хип-хоп.
А потому вынужден пойти я на поводу у широких школьных масс и выдать понятный и близкий сердцу всякого современного недоросля  образ. Что ж, даешь  супермена навьюченного мускулатурой, как бухарский ишак дынями. И чтобы при виде его нижней челюсти захлебнулся и утоп  от приступа зависти гроза океанских осьминогов – кашалот.
Ура восточным единоборствам!
Много повыше леса стоячего, и незначительно пониже облака ходячего способен лягнуть своей тренированной пяткой наш супермен. И все это, заметьте, легко и играючи, с улыбкой для юных поклонниц и изящным поклоном противнику. А уж о мощи и точности удара этой пятки я и судить не берусь. Достоверно и досконально о чем-то приблизительно схожем могли бы поведать отлетевшие души расплющенных мух, убиенных кувалдой.
Что же касаемо до огнестрельного арсенала, то тут наш супермен даст фору  любому из самых современных крейсеров-линкоров, оснащенному всеми калибрами.
Само собой разумеется, что эдакий громила с большими затруднениями, развернувшись боком, протиснулся в классную дверь. Хотя, надо сказать, что эта же дверь в ответственные периоды своей жизни свободно проглатывала или выплевывала – в зависимости от направления движения – тех же школьников по десять штук за раз плотно упакованными пачками.
Но тут случай был вообще из ряда вон выходящий. И то, что дверь не ввалилась в класс следом за еле выдравшимся из ее объятий негабаритным мордоворотом, можно объяснить только ее нежеланием связываться с таким дураком. А, может, она подумала, что в класс просто приволокли какой-нибудь шкаф или чучело динозавра в натуральную величину. Но с другой стороны, какие могут быть динозавры в кабинете математики?
В отличие от скрипучей тугодумки громила времени даром не терял и ознаменовал свое вторжение всеми делами, какие в боевиках показывают. Рванул из кобуры массивный многозарядный кольт и сиганул от порога одним скачком прямо на то место, где давеча приводили в самочувствие рыжего вестника Димку. Еще находясь в прыжке, он развернулся лицом к классу и приземлился на растопыренные полусогнутые в коленях ноги. И двумя вытянутыми перед собой руками вцепился в свой кольт, словно в хвост удирающей коровы. Потом, багровея от натуги, заорал, в отличие от Димки, вполне соответствующим внешним данным, сиплым басом:
- Ш-ш-ша, публика!
Опять же пара слов. Одно из них вообще так себе междометие. Устаревшее и мало что кому говорящее. Другое тоже какое-то клоунское, в цирке в старину кричали: «Уважаемая публика!» Но эффект эти слова произвели что надо. Тут дело в том, что стояло за этим дурацким обращением.  Тусклым зрачком своим суперменский кольт по какой-то роковой  случайности избрал единственно верное направление. Дуло уставилось именно в официального лидера административной верхушки шестого «Б», то есть в старосту класса Айнуру Шаханову.
Староста округлила свои персидские глаза и сначала не произнесла ни звука. Но и мгновение спустя, когда онемение покинуло ее, Айнура не стала вдаваться в расспросы типа кого конкретно имеет в виду  агрессивный незнакомец под таким растяжимым понятием как публика.  Перепуганная до смерти лидер и душа класса, не мешкая, врубила на полную мощь свою девчачью сирену, и с невероятной быстротой исполнила маневр, известный в подводных флотах всего мира, как срочное погружение.
Погрузилась она не куда-нибудь, а под парту. Но и в дальнейшем староста действовала в строгом соответствии с подводным регламентом, то есть прекратила издавать вообще какие бы то ни было звуки.
Умница эта Айнура Шаханова. В шестом «Б» дуру в старосты не выбрали бы. Классный руководитель Алевтина Никандровна не позволила бы.
В мгновение ока весь шестой «Б» последовал примеру своего демократически, на альтернативной основе избранного вожака, и заблокировался в укрытиях под партами.
А куда еще прикажете прятаться бедным учащимся при виде звероподобного, неизвестно откуда материализовавшегося террориста да еще с огнестрельной хлопушкой в руках? Милая, родная, многомудрая и бесконечно терпеливая школьная парта! Она одна оплот юному страдальцу, брошенному на произвол  судьбы в необозримом океане знаний. Она и трибуна ораторская, и эшафот для провинившегося, она же диван-кровать для  невыспавшегося.  Под толстыми  слоями неказистых красок можно еще разобрать на ее поверхности письмена, оставленные предыдущими поколениями.
О чем повествуют эти скрижали?
С археологической пытливостью доковыриваются до самых глубин иные дотошные следопыты-партоведы. И случается порой, что всего лишь в двух-трех словах открывается перед взором исследователя целая драма, полная древнего накала страстей  и многовековой умудренности.
Вот, например,  два имени – мужское и женское. Кому принадлежали они? И знак арифметического действия меж ними – сложения – сближает, сплачивает их в нечто единое. И сумма выражена не числом, но словом, которое затем перечеркнуто и исправлено на  другое. И оно перечеркнуто. И уже можно только гадать чем все дело кончилось.
А вот еще слова. Кто написал их? Здесь же рисунки в стиле первобытно-общинного исполнения с ярко выраженным анатомическим уклоном. Кто нарисовал их? Вопросы эти всегда были животрепещущими и не теряли своей актуальности. Целые коллективы учителей, завучей и завхозов, которым довелось быть современниками анонимных творцов, ломали головы, изощрялись в моральных и психологических  пытках каждого по отдельности и целых классов, пытаясь установить авторство. Редко когда удавалось.
И вот уже новый школяр, вдохновившись примером далеких предшественников и подталкиваемый скукой, навеянной какой-нибудь теоремой Пифагора, выцарапывает и свое сокровенное слово. И так же, не заботясь ничуть о славе, но, наоборот, всячески избегая ее, не оставляет как современникам, так и потомкам ни имени, ни фамилии своих…
Партоведение – наука увлекательная, можно не одну книгу написать. Но пора бы вернуться к потрясенному шестому «Б». В следующей главе.


Глава 3, в которой пожелание  чихнувшему чтоб он сдох, было бы невежливо, но зато от всей души.


- Окей! – удовлетворенно молвил супермен, садясь на учительский стул и с кряхтеньем водружая ноги в ковбойских сапогах на учительский стол. -  Эти проклятые ищейки из поликлиники скоро меня доконают. Я так зол, что готов проглотить бочку микстуры от кашля. Однако ближе к делу. Мне кажется вы толковые ребята, и мы с вами поладим. Эти чертовы доктора решили устроить на меня настоящую облаву и повсюду разослали своих людей со шприцами. Они уже орудуют и в вашей школе. Полагаю вы не такие болваны, чтобы дать медицине тыкать вам под шкуру иглы как подопытным кроликам?
Нетакие болваны помалкивали под партами. Быть подопытными кроликами им, конечно, не хотелось бы, но понять из сказанного что происходит, и кто, собственно, этот тип, усевшийся с ногами на стол и несущий какую-то уголовную чушь, было не возможно.      
- Окей! – еще раз употребил иноземное словечко пришелец, ковыряясь стволом кольта в своих лошадиных зубах. Пока что именно это словечко оставалась единственным более-менее осмысленным для шестиклассников. Смысл остального скрывался для слушателей за семью печатями, хотя и произносился на сносном русском языке. Неясный акцент, похожий на то, как если бы кто-то разговаривал, сунув лицо в воду и пуская пузыри, странным образом не мешал понимать речь незнакомца.
Однако, тип бандитской наружности продолжал:
- Сдается мне, пацаны и девчонки, за вами должок. Вы думаете кто уделал вашего Тигрыча? Ну то-то же, что не знаете… Лежит он сейчас в больничке, чихает и кашляет. А все потому, что я постарался, и зовут меня, кстати, папаша Гриппи, прошу любить и жаловать, – несколько запоздало отрекомендовался оратор. – Вы можете так и называть меня – папаша Гриппи. Улавливаете? Тогда услуга за услугу, господа школьники! Я спас вас от контрольной, уложив вашего математика в больницу, так и вы отплатите мне добром. От вас требуется, что бы вы сбежали от прививок, которые сейчас придут вам делать. Ясно?
Ответом ему было полное молчание. Изумленные шестиклассники один за одним рискнули выставить на свет божий свои головы из-под парт. Кое-кто явственно стукнулся затылком при этом. Что можно было ответить неведомо откуда нарисовавшемуся типу со стволом в руке, называющему себя папашей Гриппи, и требующему того, чего, собственно, хочется любому, кому грозит шприц в заднее место: оказаться где-нибудь подальше отсюда.
- А если нет, то что? – вдруг раздалось во всеуслышание, отчетливым человеческим голосом, и, главное, явно не из-под парты. 
Тут только папаша Гриппи и погруженный в анабиоз шестой «Б»  открыли факт, что на своем месте, как ни в чем ни бывало, сидит Вадик Новгородский и смотрит со скукой в окно. И сразу видно, что ни под какие парты он лезть не собирался. Да и вряд ли кто нашелся бы в шестом «Б», кто мог представить себе Вадика нырнувшим под парту от страха.
-  Не хватало еще, чтобы я от уколов бегал! – высокомерно пояснил Вадим для непонятливых свое отношение к происходящему.
- Ого! – расширил было очи папаша Гриппи, но потом что-то смекнул и пожал безразмерными плечами. – Окей, храбрец! – и раздражаясь прорычал, - Некогда мне тут с вами рассусоливать, а то бы я разъяснил тебе, малявке, что к чему, и как надо со старшими разговаривать. Ты подвел весь свой коллектив под монастырь, герой. Теперь лежать вам всем в больнице. А тебе, малявка, будет особое приглашение!
 Если бы этот громила хоть малость знал характер Новгородского, он поостерегся бы принародно величать его малявкой. Вадик был человеком крайне обидчивым и решительным. Кроме того, он был убежден, что самое уязвимое место у любого противника – нос. И уж до этой выпуклости на физиономии вероятного врага Вадим дотянется во что бы то ни стало, даже если придется сбегать за табуреткой.
Новгородский моментально вошел в состояние, что некоторые именуют полетом мысли. Воображение его взмыло, как истребитель-перехватчик, включило форсаж и, выполнив боевой разворот, уже поймало в перекрестье прицела пупырчатую суперменову носопырку. Уже выдвинулись в боевое положение из закатанных по локти рукавов рубашки закамуфлированные чернильными кляксами руки, начиненные боеголовками видавших виды кулаков.
И неожиданно пришлось сыграть отбой.
В зоне боевых действий неждано-негадано обозначилась еще одно действующее лицо, одноклассник Мурат Байменов. Дерзость Новгородского подвигла и его на решительный акт. Мурат воодушевился и рискнул выкарабкаться из-под парты и выставить на всеобщее обозрение свою долговязую фигуру.
Перед этим он изобразил некую пантомиму, давая понять наблюдающим со стороны и, в частности, чтобы убедить себя, что под собственной партой он оказался вовсе не потому, что испугался наравне со всеми, а по нечаянному совпадению обстоятельств. Он похлопал вокруг себя по полу ладонями, близоруко щурясь. «Ага, вот оно!» - пробормотал он, делая вид, что нашел то, зачем, собственно, и залез под парту. И будто бы сунул в карман это что-то.
И вот он стоит на виду у всех, третья вершина неправильного треугольника.
Двое против одного. Два катета и гипотенуза. Однако, папаша Гриппи тоже не исчерпал всех своих ресурсов. Недолго думая, он выдернул из запасной кобуры еще один многозарядный не менее предыдущего кольт и нацелил его в Байменова.
- Не делайте глупостей, папаша, как вас там, Гриппи! – задвинул речугу Мурат. – В нашей школе не то, что выстрелы, даже шепот с задней парты слышен в кабинете директора. До последнего слова… Система слежения такая, «Антитеррор» называется. Вы здорово влипли, папаша, признайтесь!
Последняя фраза в данном монологе обязана была иметь ключевое значение. Она припирала преступника к стене. Кому как не Байменову было знать это назубок? Он несчетное количество раз репетировал такие монологи, воображая себя со стороны. Излюбленным чтивом для него дома на диване и в школе сквозь щелку в парте были детективы.
Возможно, премьерное исполнение на публике, не особенно удалось. И голос срывался, и жестикуляции почти никакой, если не считать засовывания правой руки в карман брюк. Аплодисментов восхищенной публики он не сорвал. Но достаточно уже того, что Мурат нашел в себе харизму произнести хоть что-то более, менее внятное, внезапно пересохшей глоткой и вышедшим из повиновения языком.
Что касается самого дебютанта, то он остался вполне доволен своим выходом на авансцену, более того, он внутренне ликовал и пожимал себе руку. И если о чем сожалел Байменов, так это о том, что не было на нем сию секунду низко надвинутой шляпы и плаща с поднятым воротником. Как он видел на любимых картинках в своих книгах.
Какой-нибудь пистолет тоже не помешал бы. Мурат руку в карман брюк сунул совершенно машинально, без всякой задней мысли, так сказать. Но папаша Гриппи все понял по-своему и аж скинул ноги со стола, и привстал. Громила разверз было искривленные злобой уста, чтобы вернуть в стойло зарвавшегося фантазера, но осекся… К группе добровольцев примкнула еще одна фигура. Стволы кольтов заметались, как бы подсчитывая и черкая в воздухе пример деления три на два столбиком. Видимо, владелец кольтов был не в ладах с дробями, потому что от умственного напряжения его физиономия стала, как листок из тетради в клеточку. А через мгновенье клеточки вытянулись в ромбики, когда папаша Гриппи разглядел, кого именно выплеснуло на волне героизма из-под парты.
А это была Ленка Арутюнян. Девчонка! Правда, в данный момент она была не просто девчонкой, а сестрой милосердия на вероятном поле боя, чтобы оттаскивать раненых и оказывать посильную помощь. Чувство долга протрубило тревогу и призвало к исполнению возложенных на нее полномочий командира санитарного поста в шестом «Б» Лену Арутюнян.
Для нее отсиживаться под партой в такой момент означало потерю всякого авторитета. Ее после этого просто перестали бы слушаться. И весь шестой «Б» погряз бы в антисанитарии и ходил бы немытым, нечесаным, колупаясь где попало нестриженными ногтями. И это после стольких лет беспорочной службы на вверенном посту! Арутюнян заведовала гигиеной, начиная со второго класса, когда еще носила косички с огромными, сиявшими белоснежной чистотой бантами.
Сейчас Лена была коротко пострижена, и если что на ней сияло, то это массивные, до блеска начищенные очки на тоже великоватом для ее лица носу. Черные глаза за сияющими стеклами были скромно потуплены. Никакая сила на свете не заставила бы ее оторвать взор от парты, и посмотреть перед собой. Санитарка трусила ужасно, но по-другому поступить она не могла.
Завидев на ее рукаве белую повязку с красным крестом, папаша Гриппи весь передернулся и разразился громовым  хохотом:
- Глупцы! Зря я уложил вашего Тигрыча…  Но вы еще пожалеете, что так со мной обошлись. Со мной, с самим предводителем шайки ОРЗ.! Хотел я вам устроить внеочередные каникулы… А теперь фиг вам! Чихать я на вас хотел!
И тут самое время пожалеть, что не осуществились намерения Вадима Новгородского относительно дыхательного приспособления на роже незваного шантажиста.
Папаша Гриппи накачал в грудь побольше воздуха и что есть мочи чихнул. Потом снова и снова. И проделал эту процедуру в общей сложности три раза. Шестиклассникам показалось, будто над ними распороли гигантскую подушку, и пуховая метель разыгралась в кабинете математики.
Когда все улеглось, и ученики протерли глаза, оказалось, что папаша Гриппи исчез.
Он-то исчез, зато в классе остался не один миллиард микроскопических козявок, называемых по-ученому бациллами. Эти микрокозявки неторопливо, по-хозяйски располагались во всех присутствующих на данный момент носоглотках шестого «Б».

Глава 4, в которой знакомство с доктором Витамином автоматически перерастает в поголовную госпитализацию

Антракт длился не более одной-двух минут. Фантастическое шоу, которое по ходу песни я придумываю и разворачиваю перед читателями, вводя новых действующих лиц, и непосредственными свидетелями и участниками которого стали ни в чем особо не провинившиеся  шестиклассники, только начинается.
Ошалевшая от наплыва незваных визитеров, классная дверь в очередной раз распахнулась. Да так настежь, что стали видны и школьный коридор, окно в коридоре, и подъемный кран на стройплощадке через улицу, с усилием отдирающий от земли какую-то бетономешалку. Мимо коридорного окна, беспечно глядя перед собой, промчал на трепыхающихся крыльях голубь. Подъемный кран, наконец, приподнял довольно объемистую бетономолотилку, стыдливо отвернулся и уполз из поля зрения.
Но все это было только декорацией, на фоне которой по-военному четко возник и строевой походкой промаршировал в класс сержант десантных войск в запасе, доктор Вениамин Фельдшеров (он же Витамин).
О докторе Витамине ходили легенды.
Рассказывают, что однажды ему довелось прыгать с парашютом к одному полярнику, у которого кончилось сгущенное молоко, и начались галлюцинации. Несчастный покоритель снежных просторов беспрерывно откалывал кусочки от своей льдины, кипятил их в котелке и изумлялся, когда они теряли свой белый цвет и превращались в обыкновенную воду.
Бедняга перекипятил почти всю льдину, так что сесть спасательному вертолету было негде. Вот тогда-то доктор Витамин и сказал решительно: - «Выброшусь!...».  И, чтобы отвести возможные возражения со стороны онемевших друзей-спасателей, еще решительней рубанул воздух скальпелем и  добавил: «… с парашютом!»
Командир вертолета с сомнением покачал головой. Но, посмотрев вниз и увидев, что несломленный полярник снова выполз из палатки, и льдина на глазах сокращается до катастрофических размеров, летчик отбросил прочь все сомнения. Взвизгнув, сомнения разлетелись в разные стороны, ударяясь обо что попало, расползлись по укромным вертолетным закуткам и там затихли.
Рассказывая о дальнейших событиях, доктор Витамин обычно бывал немногословен. Вытащили, мол, бедолагу, и ладно, скупо ронял он. И только в мужественных серых глазах мелькала искорка, при свете которой можно было смутно догадываться об истинной картине подвига.
Все было. Были то раскрывавшиеся, то не раскрывавшиеся, когда им заблагорассудится, но всегда невпопад, парашют и саквояж с медикаментами. Была и негостеприимная льдина, обалдевшая, когда и новоприбывший доктор принялся ее кипятить. Да, вдобавок, варил не суп и не чай, а какие-то несъедобные шприцы.
Много чего такого можно рассказать о докторе Витамине. Правую щеку его пересекал свежий шрам, оставленный первоклашкой, боявшимся уколов.

Доктор был не один, а со свитой. Его сопровождали две медицинские кинозвезды. Под халатами у них угадывались такие умопомрачительные шмотки, что девчонки шестого «Б» хором подумали о перспективе поступить после школы в медицинское учебное заведение. Киносестры оккупировали учительский стол и стали раскладывать на нем всякие блестящие коробочки и стеклянные флакончики. Шестой «Б» мигом сообразил что к чему и занял проверенные убежища под партами.
Доктор невозмутимо обозрел стальным взором помещение и наткнулся на сидящего на своем месте Вадима Новгородского. Лицо доктора вдруг приняло унылое выражение. Точно с такой же гримасой смотрел он однажды, когда в пустыне Каракумы в сорокаградусную жару у них иссякла вода, и нечем было мыть перед употреблением фрукты и овощи.
Доктор Фельдшеров настороженно потянул носом и решительно рубанул воздух шприцом.
- Инфекция! Я ее нюхом чую, - убежденно заявил он. – Боюсь мы опоздали.
И огорченно поглотил какую-то таблетку.
Какая-то особенная тишина установилась в классе. Более тридцати носов засопели с нарастающей скоростью. Столько же пар глаз зажмурилось, и…
- Апчх-и-и-и!!!
Шестой «Б» чихнул с такой силой, что закачались люстры, и над аквариумом пронесся десятибалльный шторм. Второй залп получился не таким дружным. А затем и вовсе шестиклассники перешли на беспорядочное перечихивание.
Доктор Витамин, не теряя самообладания, надел марлевую маску и командирским голосом приказал:
- Срочная поголовная госпитализация!

Глава 5, в которой, кому суждена контрольная, тому здоровье не помешало бы.

Целый караван машин «скорой помощи» вырвался из ворот школы и, отчаянно завывая сиренами, помчал в сторону городской больницы. Водители встречных и попутных автомобилей озадаченно вслушивались в работу своих двигателей, пытаясь уяснить откуда доносится безостановочное чихание.
В больнице царила деловая паника. Здесь перетаскивали кровати, пересчитывали простыни и наволочки. Что должно случиться никто толком не знал, но каждый делал свое дело. Самым главным словом здесь на сегодня стало слово «эпидемия». Оно, как генералиссимус, расхаживало по всем этажам больницы, передавалось из уст в уста, и влезало во все разговоры. Один младенец, около двух лет от роду, которому как раз приспичило выговорить первое  в жизни слово, вынул изо рта палец, откашлялся и произнес: «Эпидемия!»
Чего уж толковать о младенцах, когда некоторые люди солидного возраста ухитрялись обходиться одним этим словом с утра до вечера. Здесь весь секрет в умении пользоваться интонацией голоса и мимикой лица. Например, вам говорят:
- Что-то плоховато вы справляетесь с порученным делом, уважаемый. Может, не умеете ни черта?
- Эпидемия. (С тяжелым вздохом, глаза преданные, губы полосочкой).
- Надо бы стараться побольше. Обществу трудно с недотепами.
- Эпидемия? (Задержка дыхания, брови вскинуты, глаза выпучены, язык вывалился).
- Сегодня зарплаты не будет, кассир заболел…
- Эпидемия! (Дыхание хриплое, брови сдвинуты, в глазах молнии, язык змеиный).
Умелому специалисту таких нюансов звукового и визуального оформления какого-нибудь одного слова может хватит на все ситуации в жизни. Известен случай, когда некий одаренный однослов стал звездой эстрады. Он прославился исполнением шлягеров на собственные стихи. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы  догадаться, все песни его состояли из одного слова. Если кто подумал, что слово это «любовь», вынужден разочаровать. Помянутый певец налегал в основном на местоимение «я» и производные от него «мне, меня, мое…»
Как бы то ни было, прибытие шестого «Б» на излечение было встречено медициной во всеоружии. Сияли свежевскипяченные шприцы, высились штабеля коробок с пилюлями. И в воздухе носился запах горчичников.
         
Шестой «Б» очень скоро пришел к выводу, что лежать в больнице не только неимоверно скучно, но, кроме того, опасно для неокрепшей детской психики. Первое, что проделали медики, это отделили мальчишек от девчонок, и расфасовали их в две соседние вместительные палаты.
Само собой, что разлученные мгновенно затосковали друг без друга. Перед лицом беспощадной медицины забылась и угасла извечная междоусобица, разделявшая однокашников по половому признаку. Девчонки физически ощущали отсутствие мужской половины шестого «Б». Некому за косу дернуть, никто не хватает, не толкает – в общем, никаких привычных знаков внимания.
Парней томил недуг нравственного порядка. Делай, что заблагорассудится, и никто не наябедничает. Это же никаких тормозов! Хоть матершинные анекдоты с утра до вечера без оглядки рассказывай, хоть высунься в форточку и кури сигареты одну за одной. Никто не смотрит на тебя с подвохом, типа «А я все про тебя знаю!», не шепчется про тебя подружке на ухо.
Чтобы как-то компенсировать душевный дискомфорт, наладились было перестукиваться с девчонками через стену. Мурат Байменов сказал, что те, кто попадает в застенки, всегда с соседями перестукиваются. Но толку вышло мало. Во-первых, никто не знал азбуки Морзе, во-вторых, на стук пришла медсестра и пригрозила карательными мерами.
Все утихомирились, один Байменов упрямо долдонил карандашом по стене какую-то нудную чечетку. Дожидаясь отклика с той стороны, сосредоточенно шмыгал распухшим носом. Постучит, помолчит и снова. С той стороны чем-то грохнули в стену, может, даже кроватью. А с этой подкрался Новгородский и оттащил Байменова за ноги.
Мурат обиделся, но не за себя, а, так сказать, от лица коллектива:
- Дурак, я ведь для всех стараюсь! SOS  передаю, сигнал бедствия такой, международный. Спасите наши души, расшифровывается.
- Нам что, пора уже души спасать? – также от лица коллектива возмутился Новгородский.  – Ты хоть знаешь, кому души спасают и где?
- Я знаю! – влез в разговор Димка Телегин. – Души спасают богомольцам в церквях.
И он, сделав постное лицо, закатил глаза к потолку, перекрестился, сложил руки молитвенно перед собой и затянул плаксивым голосом:
- Господи, спаси душу грешную раба твоего Димитрия!
- Здорово, совсем как настоящий. И откуда ты знаешь, что говорить надо Димитрий, а не Дмитрий? – восхитился Новгородский, но потом возразил, - только это совсем другое. Во-первых, неизвестно, есть ли вообще бог, во-вторых, не все же в него верят. А я имел в виду, что души спасают душевнобольным в психушках. Нам-то чего спасать? Может, и нет никаких душ вовсе…
- Ну, это ты загнул! – категорически не согласился Байменов. – Вот, когда кошки на душе скребут, сразу понимаешь, есть душа, и никаких гвоздей. У меня, например, они как раз и скребут, аж мурашки по коже.
- Это не у тебя кошки скребут, - снова вмешался Телегин. -  Это скребут и надраивают все, что под руку попадет, в больнице. У них тут всегда так. Гигиена. Вот где наша Арутюнянка разгулялась бы.
- Это точно, - согласились все.
Беседа была прервана вторжением в палату доктора Витамина. Выйдя на середину, он погрозил пальцем всем, кто его видел и не видел.
- Так, это что тут за парламент такой? – строго нахмурился он. – Все дебаты отменяются, у вас тут не верхняя, не нижняя, а больничная палата. Больным нужен покой. Вы не одни в больнице, хотя вас большинство, прямо нашествие какое-то.   
- Так вы же нас сюда и запихали! – напомнил Новгородский и почти проорал историческую  фразу, - Срочная поголовная госпитализация!
Доктор сунул руки в карманы халата и уставился на Вадима. На шее его висел стетоскоп, из нагрудного кармана выглядывал кончик градусника. Вид у Фельдшерова был весьма внушительный, он был похож на командира на наблюдательном пункте, который вот-вот отдаст приказ о всеобщем наступлении.
- А вы чего ждали, молодой человек? – сурово спросил доктор. - Вы своим залповым чиханием чуть стены в школе не обрушили. У нас указание сверху. И вообще, почему я должен перед вами отчитываться? У меня есть кое-что для вас, господа юные пациенты. Когда надо, мы, так сказать, не только врачуем здесь телесные недуги, но и…
- Неужто души спасаете? – снова не выдержал Новгородский, свирепо глянув на Байменова. Достукался, мол?
- А что уже пора? – опешил доктор. – Я, правда, еще ваши анализы не смотрел. Да и не наш это профиль. Впрочем, не перебивайте меня! Что за манера такая? Так, о чем это я? Ах да… Мы не можем допустить вашей умственной деградации в связи с массовым пропуском занятий! Тем более, что на ваше счастье, мы можем обеспечить вам все условия. Так что, валяйте, грызите гранит науки, так сказать, не отрываясь от постельного режима. Приятного вам аппетита!
И вслед за этим доктор Витамин махнул рукой, приглашая кого-то войти в палату.
- Здравствуйте!! – произнес голос настолько знакомый голос, что учащиеся автоматически повскакали с мест по стойке «смирно».
- Ничего, ничего! Сидите, то есть лежите, - поспешил охладить их рвение преподаватель математики Лев Игоревич. – Надо же где довелось нам с вами свидеться. Еще бы вчера мне такое сказали, я бы в лицо рассмеялся. Но не зря народная мудрость гласит: нет худа без добра. Я как узнал, что вы загремели сюда всем классом, и, выяснив, что самочувствие ваше не исключает возможности заниматься умственным трудом, уговорил медицинское руководство в лице уважаемого Вениамина Вениаминовича…
Здесь Тигрыч обернулся в сторону доктора Витамина, который, кстати, оказался еще и Витаминычем, и почти поклонился ему.
- …позволить нам, - продолжал учитель математики, - наверстать упущенное…
- Одно другому не помеха! – подтвердил свое согласие Фельдшеров. - Леченье плюс ученье: равняется…
- Мученье! – поспешил завершить докторскую фразу Вадим Новгородский.
Одноклассники без особого восторга вяло посмеялись.
Тигрыч в больничной пижаме и шлепанцах на босу ногу энергично прогулялся между рядами коек и совсем уже школьным голосом произнес:
- Достали тетради, приготовились к контрольной!

                Глава 6, в которой вариант Байменова
                лучше всех, хотя к контрольной он не
                имеет никакого отношения.

             Мрачная тишина царила под вечер в палате в палате мальчишек. Всеобщую тоску усугублял Димка Телегин.
             - У тебя какой вариант? А у тебя? – взволнованным шепотом допытывался он у своих соседей. – Во! И у меня тоже… А у тебя сколько получилось?
            Услышав ответ, Димка потускнел. Говорить, сколько у него получилось, он постеснялся. Да и что говорить, когда и так все ясно. В ответ на телегинский вздох заворочался на своей кровати Мурат Байменов. На спине его зазвенели медицинские банки.
            - Ах ты, мерзкое стекло! – свирепо прошипел он. - Вот навесили сигнализацию!
            - Щипет, да? – посочувствовал Телегин. – Во, и у меня тоже.
            - Что у тебя! – бесцеремонно отверг Байменов телегинские притязания на равноправие. – Мне целых десять штук поставили, а у тебя что? Полторы баночки…
            И он нервно передернул лопатками. По палате будто тройка проскакала, так переливчато и мелодично заиграли стеклянные доспехи Байменова.
           Димка Телегин помолчал, прикидывая, обижаться или нет. Потом решил продолжить опрос общественного мнения.
          - А у тебя какой вариант? А сколько получилось? – стал он приставать к остальным обитателям палаты.
          Он уже всем изрядно надоел. Казалось, не нуди он со своими вариантами, все бы уже благополучно забыли бы об этой злосчастной контрольной по математике, и что результаты ее мало кому сулят пусть не праздничное, но хотя бы мало-мальски сносное настроение. Однако, помочь Телегину заткнуться никто не имел физической возможности. У всех при малейшем движении курлыкали, присосавшиеся к спинам, стеклянные кровопийцы.
           На женской половине шестого «Б» в этот вечер тоже не наблюдалось приготовлений к праздничным торжествам по поводу блестящей виктории, одержанной в битве за знания. Ученицы не менее одноклассников страдали душой и телом. Только, вместо банок, девчачьи спины терзали противно пахнущие и горячие, как сковородки, горчичники.
             
              Мужественное, молчаливое терпение сильной половины шестого «Б» казалось неисчерпаемым, покуда Байменов, страдавший по причине богатырской спины более других, не взвопил:
              - Будь он трижды проклят, мерзкий папаша Гриппи!
              И этот вопль стал первым камушком, столкнувшим по наклонной кувыркающуюся лавину ругательств, проклятий и клятвенных угроз физической целостности и самой жизни супермена с кольтами. До этого все как-то помалкивали о происшедшем. Оно казалось сущим бредом, ненаучной белибердой и дурацкой выдумкой. Теперь же, после душераздирающего стенания Мурата Байменова, всех словно прорвало.
              - Бацилла вонючая! – изощрялись шестиклассники. – Вирус гнойный! Микроб мерзопакостный! Бактерия недоделанная!
              Через минуту это уже переросло в спортивное состязание. Хотелось обругать болезнетворца как-то позаковыристей и обязательно с научным уклоном. Откровенный мат не допускался по той простой причине, что все-таки –  больница, не базар-вокзал, здесь могут и к ответу привлечь. Тем не менее, участники состязания превысили допустимые децибелы. На гвалт примчалась медсестра и прекратила это, по большому счету, бессмысленнее занятие. Заодно она освободила истерзанные спины шестиклассников от стеклянных кровососов.
               Сразу как-то полегчало, и буйный скандальный парламент сменился чем-то вроде ученого диспута. Обсуждались самые неимоверные способы отлова и обезвреживания папаши Гриппи.
               Выдвигались и тут же браковались разнообразные проекты: от простейших, в первую очередь приходящих в голову, до необузданно фантастичных и дорогостоящих, перед которыми побледнели бы планы Пентагона насчет космических войн.
               Люди приземленные, не утратившие по ходу экстренной эвакуации из школы прямиком в больницу способности  здраво мыслить, предлагали обратиться в соответствующие правоохранительные органы. Но на них сразу же обрушился шквал ехидных замечаний, еще более приземленных и здравомысленных: «Ну и что вы там предъявите? Скажете, ой, помогите, к нам в класс ввалился вот такенный мужик с двумя стволами в руках, уговаривал нас сбежать от прививок, а потом обчихал нас всех и испарился, поймайте его, дяденьки?»
               Возразить было нечем. Но, критиковавшие оказались вовсе не такими приземленными и здравомыслящими, как следовало ожидать из их справедливых нападок. Сказалась-таки на их рассудке вся эта катавасия с резким переходом от уныния к всеобщему ликованию, а потом вспять – к повальному ухудшению самочувствия в связи с моровым насморком. Стоит только узнать, что они предлагали. Например, проект опрыскивания всего города и его окрестностей с помощью каких-нибудь стратегических бомбардировщиков с воздуха специальной, сильнодействующей вакциной. Про стратегические бомбардировщики внес особое мнение примкнувший к группе разработчиков проекта, Димка Телегин.
             Добытые им разведданные насчет правильных ответов на задачи и примеры его варианта ввергли рыжего лазутчика в меланхолию и пробудили в нем склонность к агрессии. Чтобы как-то выместить накопившуюся досаду, он и настоял, что опрыскивание города надо производить со стратегических бомбардировщиков, и никакими кукурузниками тут не обойдешься.
            Были и такие горячие головы, что призывали вступить в контакт с какой-нибудь высокоразвитой цивилизацией… Тема была интересной и сулящей несомненный и окончательный разгром папаши Гриппи и банды его приспешников. Димка Телегин подумывал, не переметнуться ли к инопланетникам от опрыскивателей, здесь можно было размахнуться и раздолбать всю нашу злосчастную планету, где нормальному человеку дыхнуть не дают спокойно и изводят никому не нужными контрольными, чем-нибудь гораздо серьезней стратегической авиации.
         Кто знает, до чего бы у них дошло дело, не будь время уже достаточно поздним, не будь шестиклассники такими усталыми после выпавших на их долю превратностей судьбы, и не навались на них прямо посреди дискуссии богатырский сон, да такой крепкий и безмятежный, какой полагается только невинным младенцам, ночным сторожам и медведям на зиму.
        Когда равномерное сопение, кое-где смахивавшее на храп, распространилось по всей палате, со своей кровати поднялся Мурат Байменов. Чего он хотел, сразу догадаться было нельзя. Ясно было только, чего он не хотел. Например, привлечь к себе внимания. Двигался на цыпочках между кроватей, стараясь ничего не задеть и никого не разбудить. Однако, когда он добрался до места, где спал Новгородский, он, напротив, приложил все усилия, чтобы Вадик его услышал и проснулся. Задача не разбудить остальное население палаты оставалась насущной. Поэтому Мурат проделывал все манипуляции как можно  бесшумней.
        Ночную тишь больничной палаты наполнили таинственное шуршание, шипение, посвистывание и даже легкое постукивание, совсем как в рассказе Артура Конан Дойла  «Пестрая лента». Почему-то Мурат был уверен, что у Вадима должен быть по-звериному чуткий сон. Но не тут то было. Все дело в отсутствии практики. Как-то не доводилось до сих пор шестиклассникам ввалиться в коллективную спячку всем скопом, в одном месте и в одно время. Повальная дремота в классе на скучных уроках ботаники или географии, разумеется, не в счет. 
        Минут десять в общей сложности ушло у Байменова, чтобы добиться хоть сколько-нибудь осмысленного выражения во взоре то и дело проваливавшегося в трясину глубокого сна Новгородского.
       - В туалет выйдем? – прошептал Мурат.
       - Ты чо, Мурик, совсем? – вяло поинтересовался разбуженный Новгородский. Полусонное состояние, видимо, помешало ему распознать тайный намек в предложении Байменова.  По той же причине Вадим вместо того, чтобы повращать пальцем у собственного виска, ткнул этот палец себе в глаз и… окончательно проснулся.
     - Выйти надо, понимаешь? Переговорить… - сгоряча зашипел открытым текстом Мурат.
      Новгородский нехотя покинул постель, и как был, в трусах, пошлепал босиком по больничному линолеуму вслед за самозваным детективом, тоже босым, но в штанах. В холодной кафельной туалетной комнате, пританцовывая на в миг заледеневших подошвах, Новгородский моментально обратился в прежнего Новгородского – решительного и скорого на поступки. Байменову даже нехорошо сделалось, когда его однокашник слишком уж пристально уставился на его, байменовский, нос. Поэтому он поспешил переключить внимание Вадима и стал задавать ему наводящие вопросы:
      - Ты помнишь кто заходил к нам в палату во время контрольной?
      - Ну.
      - Что ну? Фаина Михайловна заходила, русский язык и лит-ра, тоже в больничном халате была. Помнишь? Нос красный, распухший, чихала через каждое слово. – Байменов поднапрягся исказил физиономию и насморочным тоном прогнусавил. – У бедя жудгий дасборг, и дебберадура выше дорбы уже два дбя. (Это он изображал учительницу). Я еще сказал, что скоро все учителя в больницу переберутся, помнишь?
Актерский талант оставил равнодушной публику в лице Новгородского, он не стал рукоплескать, а повторил все тоже междометие:
       - Ну.
       - Что ну? Знаешь, о чем она говорила с Тигрычем? Вот именно, не знаешь, а я знаю. Среди прочего она сказала, что у нее завтра срывается контрольная по русскому в шестом «А».
        Байменов любил щегольнуть литературным стилем в разговорной речи, вот и вставил словосочетание «среди прочего она сказала». Довольно удачно и уместно получилось. И весомо. На всякий случай Мурат уточнил:
      -  Понял? Завтра! И еще никто ни о чем не догадывается… Все, как у нас!
     Какое-то понимание засветилось во взоре, и хотя он ответил все тем же односложным междометием, но звучало оно уже с восклицательным знаком:
      - Ну!
      - Вот тебе и ну! Все гениальное просто! Я – гений! – даже не покраснев, объявил громогласно Мурат. - Завтра утром мы должны быть в школе…
–  Ну! – все так же односложно подтвердил Новгородский. Да что это с ним? Где порастерял свой словарный запас Гроза Вражеских носов? Кстати о носах…
–  Мурик! – сказал Вадим, когда они уже покидали туалет, - ты меня, конечно, извини за бестактность, но у тебя рыло того… В пуху оно.
– Чего? – поразился Байменов. – Как это? Я ни в чем таком не замешан. В чем ты меня подозреваешь?
–  Я тебя? – уставился на товарища Новгородский. – У тебя перышко куриное на носу прилипло. От подушки,  наверное.
И заржал на всю больницу. Нет, не порастерял свой лексикон Истребитель Шнобелей. Мурат Байменов бросился назад к умывальнику, где висело зеркало, убедился в наличии пушинки прямо на переносице и тоже ухмыльнулся.
На обратном пути по коридору их поджидал еще один повод для веселья. У приоткрытой двери в девчоночью палату Димка Телегин привычно заводил свой мотоцикл-невидимку. Из-за двери на него таращилась полусонная Лена Арутюнян.
–  У тебя какой вариант? – свистящим шепотом оглашал больницу неугомонный Телегин…

Глава 7, в которой двое с картонным ящиком, белые от волнения, начинают и выигрывают.
Побег заговорщиков из больницы на следующее утро обошелся без криминальных подробностей. Так что описывать его неинтересно: ни тебе перестрелок с погонями, ни головокружительных прыжков с небоскребов на телегу с сеном, ни турпоходов по канализационным подземельям. Но не спешите разочаровываться! Все впереди.
Вадик и Мурат появились в стенах родной школы как раз перед началом третьего урока. Перемена подходила к концу, все спешили наотдыхаться как следует, поэтому на них никто не обратил внимания. Хотя, конечно, эта парочка в больничных пижамах не очень гармонировала с остальной школьной братией. К тому же скорость их движения весьма затруднял солидный картонный ящик, который они транспортировали, ухватив его с обеих сторон. Марлевые маски на их лицах тоже смотрелись довольно нелепо для средней школы. А, впрочем, чего только не увидишь в этих школах на большой перемене!
Так что без задержек парочка с ящиком добралась до класса, где шестому «А» предстояла экзекуция в форме контрольной по русскому. Вернее, это шестой «А» так думал, но наверняка они предпочли бы две подряд контрольные, если бы знали, что их ожидает на самом деле. Если бы они знали, что довелось пережить шестому «Б».
Вадик с Муратом притаились в одном укромном уголке в коридоре, откуда можно было вести наблюдение за дверью в кабинет русского языка и литературы. Здесь их и застал звонок на урок.
Все шло обычным порядком. Шум и грохот аварийного расселения учащихся по местам сменились выжидательным миром и спокойствием. Наши герои терпеливо дышали через раз в своем укрытии, и были вознаграждены. Кто-то на бешеной скорости промчался в сторону шестого «А» и хлопнул дверью.
«Гонец!» - понимающе переглянулись Вадик с Муратом. В каждом классе сыщется свой проныра-разведчик, знающий все наперед. И словно в подтверждение их догадки из-за двери донеслась короткая ликующая скороговорка. Затем последовало ответное молчание. Шестой «А» переваривал полученное известие. И вот оно – громовое «Ур-р-р-а-а-а!!!»
Звуки разгорающегося народного гуляния потекли из-за двери кабинета, заполняя коридор, и чуть было не помешали засадчикам не пропустить возникновения очень характерного постукивания смешанного с не менее характерным поскрипыванием.
Ребята скорее учуяли, чем услышали чье-то подозрительное появление в коридоре. Мурат осторожно высунулся из засады, и на лице его отразилось крайнее разочарование. По коридору, опираясь на антикварную трость-зонт, медленно телепался некий чрезвычайно старомодный старикашка. Как раз такой, какого я хотел подсунуть еще шестому «Б». Прошу не возмущаться, откуда я знаю, что ему тут понадобилось, и с чего он нарисовался в моей суперсовременной истории?
Старичок дополз до разгулявшегося шестого «А» и с усилием отворил дверь. Вадик и Мурат переглянулись, и в недоумении пожали плечами…
- Ша-а-а! Публика! – грянуло из-за двери,  в которую только что вползал дедуля с клюкой. А, может, и не дедуля, и не с клюкой.
- Это он! – первым опомнился Новгородский, после того, как они с Байменовым приземлились, подпрыгнув от удивления. – Вперед! Скорее!
Подхватив ящик, они кинулись туда, где, судя по первоначальному девчачьему пронзительному взвизгу и моментально наступившей мертвой тишине, шестой «А» переживал самую жуткую в своей жизни трагедию.
–  Стой! Ни с места! Бросай оружие! – наперебой загалдела группа захвата в образе Новгородского и Байменова, вваливаясь в класс и на ходу распаковывая ящик.
Папашу Гриппи залихорадило при виде этих двоих, и он, не долго раздумывая, повернул свои обалденные кольты на дерзких нарушителей его замысла. Но гнев, как водится, служит плохую службу злодеям в детективах. Раз десять успел он выпалить из своих хлопушек и ни разу не попал. Кто не верит что так бывает, пусть внимательней посмотрит боевики и сам убедится.
В стену позади ребят врезались и рассыпались хрупкие ампулы, из которых высвободились мутные клубы какой-то заразы.
– Включай, Вадик! – крикнул Байменов, протягивая товарищу длинный шнур со штепселем на конце. В этом и заключалась вся сила их тайного оружия, припасенного для папаши Гриппи. Его вычислил гениальный сыщик Байменов.
Во время первой знаменательной встречи с папашей Гриппи никто в обчиханном шестом «Б» не мог толком понять как исчез из класса трусливый террорист. Если бы он удрал через дверь, это при его габаритах не могло остаться незамеченным. Классная дверь так просто не выпустила бы верзилу, прикидывайся он хоть динозавром, хоть статуей египетского сфинкса.
Было такое впечатление, словно гигантский повелитель микробов испарился, превратившись в облако заразной пыли. Ну, а где пыль, там самое место пылесосу.
И все прошло как по нотам. Папаша Гриппи уже стал расплываться, когда загудел включенный Вадимом пылесос и втянул в себя, направлявшуюся к форточке пылевую тучу. На пол с грохотом обрушились два тяжеленных кольта.
Когда шестой «А» выбрался из-под парт, в помещении класса уже никого не было.
Вадик и Мурат еще какое-то время потратили  в школьном туалете на то, чтобы переселить в литровую банку то, что оказалось в пылесосе.
Выйдя из школы, они направились в сторону больницы, на ходу заново переживая все подробности бескомпромиссной схватки и придумывая новые.
– А как мы его!
–  Да, здорово!
–  Я кричу – включай!
–  А он в меня – бах! Бах!
–  И в меня тоже! Вот настолько от головы пролетело!
В проходном дворе, куда победители вируса свернули, чтобы сократить дорогу к больнице, навстречу им вышла и загородила путь очень и очень подозрительная компания человек из десяти. Некоторых из них Вадим с Муратом знали в лицо. Отъявленные двоечники и лоботрясы.
–  Привет, скауты! – сказал один из них, выходя вперед…
–  Ну-ка, малявка, дай сюда эту посудину! – повелительно приказал атаман и протянул руку. Уже второй раз за какие-то несчастные два дня называют Вадима Новгородского малявкой, и второй раз вынужден он терпеть это безобразие. По объективным причинам, разумеется. В руках у него банка, сохранность которой гарантирует обидчикам неприкосновенность их носов, что бы они не сказали, как бы ни задели честь и достоинство Новгородского.
Вот что значат ежедневные тренировки по поддержанию железной дисциплины до прихода учителя в класс после перемены! В три погибели скрутил Новгородский ущемленную гордость, нашептывавшую передать сосуд Байменову и рвануть в атаку. Более того, превозмогая стыд, зашарил Вадим глазами, выискивая пути бесславного бегства.
Но не было их ни для бесславного, ни для рекордного. Нападающие по знаку главаря взяли двух товарищей в тесный полукруг и прижали к стене…
Тут-то Мурат Байменов, пятившийся бок о бок с Вадимом, осознал, что пробил и его долгожданный звездный час. Неожиданно для всех он, как ужаленный, отпрыгнул от стены навстречу противнику. И сгорбился, и нацелил перед собой два огромных, сороказарядных кольта!
Молодчина Байменов что подобрал их тогда, не дал пропасть добру. Хотя брал он их, конечно, как вещественные доказательства. И подкачал малость на радостях гениальный сыщик, ничего лучшего не пришло ему в голову, как заорать:
–  Ш-ша-а-а! Публика!
Что поделаешь, не зря говорят: дурной пример заразителен. А что касается папаши Гриппи, то от него немудрено нахвататься заразы.
Однако, хоть побледнели немного окружавшие, но никто из них не ринулся лезть под парту. И вовсе не потому, что поблизости никаких парт не наблюдалось. Слишком уж обозлены были двоечники и лоботрясы. Главарь, качнувшись назад, ободряюще крикнул:
–  Небось, не выстрелит!
И шагнул вперед. Тут же о его лоб шлепнула хрупкая ампула. Та же участь постигла и остальных, рискнувших последовать примеру вожака. Кольты папаши Гриппи работали безотказно.
Вскоре противник был совершенно деморализован и лишен дееспособности. Те, кто не сообразил вовремя смыться от разбушевавшегося не на шутку Байменова, теперь бегали по двору, натыкаясь друг на друга, обливаясь слезами и на все лады чихая. Вадим и Мурат, покидая беспрепятственно поле брани, слышали плаксивые причитания главаря побежденных:
–  Говорил ведь… апчхи!.. Папаше Гриппи… апчхи!.. чтобы выдал нам… апчхи!.. оружие!.. Апчхи-и-и-и!

–  Смотри, нас встречают, - сказал Новгородский Байменову, когда они вышли со двора.
В самом деле, на дороге у тротуара стояла «скорая помощь», а навстречу юным героям шли два незнакомых врача и улыбаясь говорили:
–  Вот вы где, пропавшие беглецы! Мы вас по всему городу разыскиваем…
–  Вообще-то, ощущая чувство долга,  поставил их в известность Новгородский. – Здесь поблизости есть такие, кому неотложная помощь нужнее.
Из глубины двора за их спиной отчетливо доносилось разноголосое чихание.
–  Новый очаг эпидемии? – заинтересовался один из врачей.
–  Ничего, мы для них другую  машину вызовем… по рации, - строго вмешался второй врач.
Когда все уселись, и машина тронула с места, Байменов не удержался и не без гордости сообщил врачам:
–  А мы гриппа поймали!
– Само собой, - весело отозвался тот первый врач, - А то с какой радости мы бы вас сейчас разыскивали?
И он подмигнул своему коллеге. Оба они рассмеялись.
–  Да нет же, вы меня не поняли! – досадливо поморщился Мурат. – Я говорю…
Договорить ему не дал ощутимый толчок, полученный от Новгородского.
–  Ты чего? – удивился гениальный сыщик.
–  Брось ты, все равно не поверят, - шепотом ответил ему Вадим, - Вот приедем, тогда… Что-то не нравится мне это… Смотри!
И Байменов опять получил толчок в бок. Обернувшись, к заднему стеклу, он увидел, что их нагнала и преследует еще одна «скорая помощь». Сквозь стекла было отчетливо видно, что за рулем второй машины восседает сам Доктор Витамин.
Он также узнал беглецов и погрозил пальцем.
      

      Глава 8, в которой выясняется, что математику в шестом «Б» преподает не просто Лев Тигрыч, но еще и по фамилии Кошкин.
Два белоснежных, с красными полосами на боках автомобиля неслись один за другим, петляя в непрерывном потоке машин. Вдруг задняя «скорая» разразилась громким воем. Ребята увидели, что их машина на полном скаку промахнула поворот к больнице. В ответ на их недоуменные взоры один из врачей улыбнулся:
- Давненько мы не шутили с доктором Витамином!
Подозрительно прозвучало все это, и улыбочка была какая-то ненатуральная. Так улыбается нильский крокодил египетской корове, раздумывающей, а не переправиться  ли вплавь через реку. Однако, пацанам, еще двадцать минут назад, бывшим натуральной группой захвата, а теперь угодившим в заложники к лекарям-шутникам, было не до улыбок.
Бедная «скорая» гудела и сотрясалась, как реактивный аэроплан на взлете. Дома и деревья вдоль дороги слились в одну бешено несущуюся серо-зеленую полосу. Вадима и Мурата, уцепившихся кто во что успел мотало из стороны в сторону, как белье на веревке. С замиранием сердца вслушивались они в оглушительные вопли сирены, не успевая даже считать обгоняемые попутные машины.
Лишь время от временим удавалось разглядеть, что следом за ними, также вихляя в уличном потоке, спешит вдогонку, сверкая синими вспышками, вторая «скорая».
Только, вырвавшись за город на какую-то пустынную трассу, водитель первой машины сбросил скорость, а потом и вовсе остановился. Вокруг не было ни души.
Вадим и Мурат, выбравшись вместе со своим спутниками в белых халатах на свежий воздух, увидели, что к ним быстрым шагом приближаются доктор Фельдшеров и учитель математики Лев Игоревич. Ребята хотели броситься им навстречу, но на плечо Вадима, торжественно вскинувшего к небесам банку, легла железная рука одного из врачей.
- Что все это значит? – недовольно вопрошал доктор Витамин, подходя совсем близко.
_ А мы папашу Гриппи поймали! – раньше всех успел ответить Байменов. – Он здесь, в банке.
- Что за ерунда? – еще больше нахмурился доктор. – Все больные с ума посходили!
- Это тот что ли, - насмешливо поинтересовался Лев Игоревич, - о котором ваши друзья нам все уши прожужжали?
- Он самый! – подтвердили Мурат  с Вадимом.
- Бросьте ваши россказни! – проворчал доктор, и, взяв из рук Новгородского банку, сразу же потянул крышку…
- Осторожней! – только и успели пискнуть дуэтом двое школьников.
Но поздно! Будто что-то изнутри толкнуло приоткрытую доктором крышку. От неожиданности он выпустил стеклянную тару из рук. Раздался звон бьющейся посуды, и к действующим лицам прибавилось еще одно, материализовавшись из клубов, почуявшей свободу микроскопической пыли.
- Ша-а! Публика! – ознаменовал коронной фразой свое возникновение верзила в ковбойских сапогах. – Хелло, док! – обратился папаша Гриппи персонально к Фельдшерову. – Я ценю вашу услугу, оказанную мне только что. А потому отпускаю вас вместе с этими паршивцами подобру-поздорову!
Никто не успел рта раскрыть, как окаянный папаша уже находился под защитой двух врачей, вооруженных тяжеловесными кольтами. То есть, это, конечно же, это были никакие не врачи вовсе, а те же вирусные гангстеры, замаскировавшиеся под медиков.
- Уматывайте, покуда я добрый! – разрешил из-за их спин папаша Гриппи.
Минутное замешательство отпущенных на волю было ему ответом.
- А вы знаете, - ни к селу, ни к городу, задумчиво и неизвестно к кому обращаясь, заговорил Лев Игоревич, - вы знаете, что ученики зовут меня Львом Тигрычем и что фамилия моя Кошкин?
Таким же задушевным, участливым тоном, надо полагать, святая инквизиция уговаривала Галилея отречься от идеи насчет вращения Земли. Что  же до Тигрыча, то он немедленно пропал куда-то, не дожидаясь ответа, на поставленный вопрос. Пропал буквально на секунду, чтобы тут же вынырнуть прямо между телохранителями.
И вынырнул он совсем другим человеком. Настолько другим, что телохранители в первое мгновение опешили, гадая, кто бы это мог между ними вынырнуть. Во второе мгновение оба охранника уже пребывали в состоянии невесомости, то есть в свободном падении, и о чем они гадали, разобрать по выражению лиц было трудно.
В третье мгновение пожар войны переметнулся еще на двоих участников событий. Припомнив десантную молодость, доктор Витамин обрушился всей своей боевой выучкой на свирепо визгнувшего папашу Гриппи.
Новгородскому и Байменову оставалось только неотъемлемое право сторонних наблюдателей. И уж они им воспользовались на всю катушку.
Схватка Витамина с Гриппи поначалу выглядела не очень зрелищно. Папаша попросту отлынивал от прямой потасовки, и они с доктором успели протоптать солидную тропинку, бегая вокруг «скорой помощи». Ситуация прояснилась, когда освободился от неотложных дел Лев Тигрыч Кошкин.
После непродолжительной, но ощутимой физической нагрузки, предложенной Тигрычем, телохранители утратили какой бы то ни было интерес к дальнейшему общению с преподавателем математики. Один из них почти с самого начала улегся под машиной  и натужно кряхтел там, будто отвинчивая некую гайку.
Второй охранник, спустя совсем немного, увлекся некоторой трудноразрешимой головоломкой. Не обращая никакого внимания на происходящее вокруг, он сидел на земле и пытался натянуть левый ботинок на правую уже обутую ногу. Может, он и справился бы, но уж мешала внезапно открывшаяся, сотрясающая все тело, икота, по шкале Рихтера баллов на семь, не меньше.
Оставшись один против двоих и лишенный возможности беспрепятственно нарезать круги вокруг машины как по часовой стрелки, так и супротив, папаша Гриппи сопротивлялся совсем недолго.
Новгородский и Байменов смогди воочию убедиться, что не только умственная смекалка, но и физическая удаль способна на чудеса. Издерганный папаша Гриппи на глазах стал хиреть и оседать тяжелым, сизым облаком. И, когда ему подставили банку, он поспешно вполз туда и даже помогал чтобы его закрыли.
Устало улыбаясь, Тигрыч и Витамин сидели, прислоняясь к запыленному боку машины и подставляя лица, вынырнувшему из-за облака солнцу. А со стороны второй «скорой помощи» к месту баталии не спеша шествовали две медицинских киносестры, увлеченно демонстрируя друг дружке какие-то обновки.

Глава 9, в которой автор детектива «Конец шайки ОРЗ» нахально сваливает со своей здоровой головы на больные головы ни в чем не повинных Байменова и Новгородского всю ответственность за сочинительство.

Шестой «Б» рукоплескал возвращенным в больницу героям. Вадим и Мурат проявили незаурядное актерское дарование, изображая в лицах всех участников описываемых событий. Особенно блистал понаторевший в публичных выступлениях Мурат Байменов. Если записать дословно все, что они с Вадимом там наболтали, мое произведение в сравнении с этим казалось бы скучным и правдивым, как протокол с места происшествия.
Девчонки попеременно то взвизгивали от страха, то весело заливались хихиканьем. Мужская половина аудитории сдержанно завидовала и в глубине души сомневалась.
И вот, когда по просьбе зрителей, артисты возобновили свой спектакль на бис, кое-что на ходу подправляя и добавляя, так что в некоторых местах казалось, что это совсем новая пьеса о чем-то другом, в этот момент представление было прервано топотом чьих-то башмаков  в коридоре.
Все посмотрели на кровать, где обязан был находиться Димка Телегин…
Разумеется, дверь тут же распахнулась, и рыжий Димка выкатился на середину палаты. Выкатившись, он для начала обвел всех очумелым взором, словно спрашивая, не угонял ли кто его невидимый мотоцикл. Не дождавшись явки с повинной, вестник пожал плечами и звонким голосом отрапортовал:
- Тигрыч… выздоровел!
Шестой «Б» ответствовал затейливым молчанием. Затейливым потому, что толковать это молчание каждый мог как угодно. Одно можно с уверенностью утверждать, молчание это не было вызвано перевариванием полученного известия. Выздоровел человек, и замечательно, чего тут переваривать? Лучше бы учительница по русскому выздоровела. Мало ли? Не хватало в этой больнице еще и по русскому контрольной.
- Скорей бы в школу… - вздохнул кто-то.
Все согласно призадумались. Неплохо было бы… Хотя и странны такие желания для гвардейского шестого «Б». Как-то все наперекосяк пошло из-за этого проклятого Гриппи. Заболел Тигрыч – радость, выздоровел – тоска.
- Чихал я на такие внеочередные каникулы! – разгорячился вдруг Димка Телегин. Во дает! Забыл уже как варианты выспрашивал?
- А вот чихать я никому не советую, - послышался голос доктора Фельдшерова. Все оглянулись и увидели, что в дверях красуются, улыбаясь, доктор Витамин и педагог Тигрыч.
- Что, братцы, приуныли? – спросил доктор.
- Скажите, - вопросом на вопрос полюбопытствовала храбрейшая медсестра шестого «Б» Лена Арутюнян. – А где сейчас этот, как его, папаша Гриппи?
Впрочем, ей простительно, она, наверное, имела право спросить вот так, напрямик, как медик медика. Возможно, такие вопросы полагается обсуждать на латыни, но Лене Арутюнян, как начинающему лекарю, повторяю, простительно. И доктор также честно, на понятном языке, признался:
- А фиг его знает! – потом, словно спохватившись, переспросил, - Кто-кто? Чей папаша? Первый раз слышу…
- Может, и вы в первый раз слышите? – подключилась к перекрестному допросу староста Айнура Шаханова, обращаясь к Тигрычу.
- О ком, собственно, речь? Что за личность такая? – аж двумя вопросами на вопрос ответил преподаватель математики.
- А с кем же вы тогда дрались? – уже совсем официальным голосом спросила глава классной администрации и многообещающим взором обвела Новгородского с Байменовым.
- Я?! – изумился Тигрыч.
- Я?! – изумился доктор Витамин.
Наступило неловкое замешательство. Теперь уже все многообещающе глазели на своих недавних кумиров, то есть Вадима и Мурата.
- Ну вы даете! – покачал головой Тигрыч. – Да я за свою жизнь мухи не обидел!
- Да он… - подхватил доктор Витамин, но опять спохватился. Что-то слишком часто он спохватывается последнее время. Зря, между прочим, шестой «Б» не замечает этого. А доктор продолжил:
- То есть, не он, а я… В общем, я посмотрел ваши анализы, дело идет на поправку, с чем и поздравляю!
- Выздоравливайте, выдумщики! – присоединился к уходящему доктору Лев Игоревич.
Когда взрослые вышли, встала Айнура Шаханова и потребовала внимания:
- С вами все ясно! – вынесла она вердикт Вадиму и Мурату. – Пойдемте, девочки, к себе, хватит слушать басни!
Девчонки послушно поднялись и потянулись к выходу…
- Ш-ша! Публика! – раздалось вслед им. И первой отреагировала, как это и полагается, Шаханова. Не оборачиваясь, она взвыла так, что на мгновение померк белый свет, а через пару секунд весь шестой «Б», воспользовавшись затемнением, не дыша, заполнял собою все пространство под кроватями.
Странным было то, что вой не прекратился, хотя все рты были плотно замкнуты, у некоторых даже зажаты руками. Вой доносился с улицы через окно. В палату скорым шагом вошел доктор Витамин. Строгим взором обвел он безлюдное пространство, пока не наткнулся на сидевших на своих местах Новгородского и Байменова.
- Что случилось? – потребовал объяснений врач.
Байменов виновато пожал плечами:
- Да так, пошутил я немного, а они испугались. А там что?
Все трое подошли к окну. Во двор больницы въезжал караван «скорых помощей».
- Ах это? – сказал доктор Витамин. – Соседи ваши будут. Еще один случай массового заболевания. Шестой «Г» привезли из вашей же школы.
Из-под кроватей полезли любопытные, и скоро у окна не было где яблоку упасть. Со двора донесся чей-то громкий разговор:
- Вы мне губы полосочкой не делайте! Я же просил вас, я же русским языком говорил, я же предупреждал… А вы что?
- Эпидемия…
Смолкли на полувзвизге сирены. Прекратился нагоняй за окном. Ошеломленно не издавал ни звука шестой «Б».
Любопытное это занятие соблюдать тишину.