На дистанции

После школы мы с Валеркой всегда вместе едем в бассейн. Раньше нас возили родители:  день – мои, день – его. Но теперь мы уже сами, 8-й класс, что мы, маленькие, что ли? У меня уже 1 разряд, а Валерка на курсовке тоже сделал первый. Теперь до официального  старта, и тоже будет первый. Ну, в смысле на соревнованиях. С судейством и протоколами.
Наш тренер нам говорит: «Мальчики, все очень серьезно. От вас самих все зависит.  Летом на сборах отберемся в сборную клуба, потом – на республику. Сделаете КМС – уже пойдет стипендия. Вы без пяти профи. Думайте.»
А чего думать, мы не против. Родители тоже за. Я в 9-м классе смогу получать столько же, сколько наши папани, да еще плюс талоны на еду, форма и сборы. Плохо?
А в школе – нам все уроки на полчаса, после 6 урока сидим в классной, один решает задачки, другой – все остальное, потом валим все в общий котел – все пучком. Оба отличники, короче безо всяких хлопот.
  Ну, после тренировки сидим в раздевалке, вареные, сил нет, а еще домой. Ля-ля, как у кого, что и почему.
Валерка чего-то тянет, не пойму, но «поясняет»:
- Денис, батя завтра в дежурке. Ты ничего не слыхал?
- Чего?
- Завтра митинг, а он же…
- Блин!
- Ты скажи своему, чтобы не ходил!
- Ты совсем?
- Я слышал, он маме говорил,  что им спецсредства выдали. Скажи! Пусть по телику смотрит на триумф демократии и протеста.
- Да я с ним пойду! А ты? Ты что – тоже по телику?
- Денис, хорош! Я что, с батей бодаться буду?
- Ну, в общем-то да, конечно, но у тебя же есть …
- Есть, но молчком. Вякни я чего-нибудь, будет штормяга, и матери тоже – куда смотришь, кого воспитала, я всю жизнь долгу и присяге, а в доме – контра? Мать в слезы, отец – в кабак. Знаем, проходили. Денис, от меня зависит их мир. Въехал?
- Валер, уймись. Я-то что?
- Ладно. Давай собираться.
Поехали мы домой, дома наши рядом, от метро пройтись - в самый раз еще поговорить.
- Денис, а твой батя - тоже такой упертый? Мол, схлопочу, но выступлю? А зачем ему это? Вот я понимаю, мой батя -  на службе. Он присягу, зарплату, карьеру, квартиру, - нас с матерью везет. Ну, его амбиции, мол, офицер, предан без лести… Ордена-медали…
- Валер,  у моего – только значок «отличник спасания на водах». Мужику под сорок – и все! У нашего Рекса медалей три золотые и четыре серебряные. Ценят у нас друзей, не то, что их хозяев!
- Ну и что?
- Он не упертый, он на этом ничего не имеет. Разве что схлопочет от твоего по кумполу. Валер, прости, мы же друзья, но…
- Говори, чего же ты?
- Ну не парься. Мой отец считает, что так велят ему убеждения.  Он так должен, но не за квартиру, присягу, зарплату, карьеру – а вопреки им.
- Чего – совсем ку-ку? И еще сверху – колотушкой по ушам? Мой батя это умеет, десять лет учился!
- И что – даст? И моему, и остальным?
- Денис, ладно. Короче, пришли. Пока, я предупредил. У нас свои дела – у них свои дела. Завтра – едем?
- Едем.
Тренировки у нас каждый день, а на сборах – два раза в день. Знаете, что такое горки? У нас, в воде?
Размялись 4 по сто – дельфин, спина, брасс, кроль. Отдохнули 200, откупались. Потом  полтинник в полную силу, полтинник – откупаться. Сто в полную, сто откупаться. Двести в полную, двести откупаться. Если у Николаича настроение – триста в полную, триста откупаться. Уже не понятно, кто в полную, а кто купаться, сил нет и ничего не хочется. Ну, а потом на технику – 200 ноги, 200 руки, потом 100 руки попеременно, ноги брасс, потом руки дельфин доска в ногах… Подышали пять минут – и полторашку в полную координацию. Короче, одни удовольствия. И так много раз - каждый день. Не назову его божьим.
Выходим, садимся в раздевалке.
- Ну, твой где?
- Там. А твой?
- Тоже.
- Блин.
- С мясом?
- Придурок.
- Кто?
- Денис, ты чего хочешь? От меня?
- Валер, чего ты нарываешься? Ты же сам сказал, у них свои дела, а у нас – свои?
- А если они сойдутся – мой с дубинкой, а твой со своими убеждениями?
И мы потихоньку стали собираться, но уже как-то друг на друга смотреть не получалось. И впрямь – вдруг сойдутся? Мы что, будем за папок драться? Или уже сейчас пора вцепиться – за сермяжную отцовскую правду? Мы с Валеркой – друзья уже лет 8 – с первого класса. Он меня выручал, я его выручал, он меня дружит, и я его дружу. Почему это мы вдруг из-за отцов можем поссориться – их в нашей дружбе не было. Все эти годы! И что? И взрослеем мы тоже без них – вкалываем по 6 часов на дорожке, кто нам помогал?
- Валер, нам от этого не спрятаться даже на сборах, и в команде.  Вот Алешка, брассист, взял и махнул в Италию – не выдержал дома. Но он уже МСМК!  И потом, просто убежать – это ведь не решить, а смыться! Струсить! Пусть, мол, без нас разбираются, а мы по короткой воде…
- Денис, а я решил после школы пойти в армию. Там тебе и спортрота, и звезды на плечах, и покой душевный и моральный. Скажут налево, пойду налево. Скажут целься – буду целиться.  Ты сам сможешь сказать себе, как правильно жить? Армия – это база.
- А ты думаешь, что тебе прикажут правильно? Твоему бате приказали дать по башке моему – просто потому, что у них разные взгляды – это правильно? А почему тогда мой не может дать твоему по кумполу?
- Кто сверху, тот и наверху. Сила свое возьмет, это как у нас, в спорте. Так ведь везде. А ты чего хотел?
- Валер, ты был бы согласен, чтобы твой отец подсуживал тебе на соревнованиях?
- А при чем тут это? Ты не тронь моего батю, губа не выросла!
- Да, пусть он трогает моего батю, тебе плевать? Спецсредствами? Против учителя, он же в нашей школе до сих пор еще? Ты же сам за ним бегал! Любимый учитель…  А твой? Десять лет учили по башке лупить, так надо же кому-то и голову обломать?
- Денис, тебе что, хочется? Я могу!
- Валера, остынь. Все могут, у кого дури больше, чем ума. Давай мы с тобой обождем, как оно завтра выйдет, ладно? Мне еще вот что: может нам пригласить предков на курсовку, пусть рядом посидят, пообщаются, поутихнут?
. . .

Юрий Георгиевич еще у самого выхода из метро встретил своих коллег, тоже учителей, собралась маленькая стайка, и потихонечку двинулись в общем потоке к площади, на которой уже видны были трибуна, флаги, растяжки. Толпа шла вдоль военных грузовиков, в которых мерзли молоденькие мальчики в форме МВД. Чуть поближе к площади их уже сменили закрытые серые автобусы, в них грелся ОМОН, кое где мелькали нарядные полицейские машины. Денек выдался не подарок, но ни снега, ни дождя не было, настроение было бодрое и чуть-чуть озорное.
- Юрий Георгиевич, Вы так и не знаете, что вчера было на педсовете?
- Бог миловал, у меня вчера были занятия во дворце молодежи. Да я и нарочно не пошел, небось, опять фирменная накачка от директора?
- Он мудро поручил это дело завучу, а сам сидел молча.
- Ну и что она?
- Ну как обычно, ни в коем случае не ходить, не митинговать, не нарушать и не уподобляться этим либералам, агентам и так далее…
- Ну и как, аплодисменты и крики браво?
- Петр Корнеич в своем репертуаре: на нас дети смотрят, к чему вы их толкаете, на зону, за кордон? Им жить здесь, а не на Лазуритовом берегу (так и сказал)! Пусть наши порядки уважают, да еще и укрепляют. Тогда все у них в жизни будет!
- Понятно. Давайте встанем в сторонке, чтобы видно было, хотя слышно все равно плохо?
- По радио можно, я захватила телефон с ушками.
Педагоги расположились возле железных ограждений сбоку от трибуны, привязали белые ленточки к пальто, и стали наблюдать за эволюциями на площади.
- Интересно, смотрите, сколько молодежи, наших не видно?
- Которых мы своим пагубным примером вовлекаем в антиправительственную деятельность? Нет, пока не видно. Да тут разве найдешь кого?
Минут через десять наши демонстранты уже слегка приплясывали от морозца, - все жалели, что нельзя было брать с собой термосы, - как хорошо чайку горяченького!
Кто-то тронул Юрия Георгиевича за рукав. Обернулся – молодой парень в кожаной куртке, незнакомый, но вежливый:
- Юрий Георгиевич?
- Да?
- Меня попросили подозвать Вас вон к тому столбу, с Вами хочет поговорить товарищ майор.
- Какой еще майор?
- Он сказал, что Вы его хорошо знаете.
- Откуда я…а, постойте, не Соколов?
- Он самый.
- А, ну ладно. Иду, спасибо. – И обернувшись к коллегам, махнул им рукой. – Я сейчас, мне надо на минутку.
Возле столба действительно его ждал товарищ майор.
- Привет, Николай!
- Юра, здорово. Замерз?
- Да нет. А что?
- Слушай, тут такое дело… Тебе Дениска ничего не передавал?
-  А что?
- Да или нет?
- Ну, передавал.
- Что ж ты детей не слушаешься, какой пример молодежи!
- Коля, ну хватит тебе! Что ты ей богу, сам как ребенок. Это мое решение, и я тут не один, у нас тут целая шайка заговорщиков.
- Вот с этой шайкой дуйте отсюда, пока не началось. Серьезно тебе говорю, есть прогноз плохой погоды. Воздух может испортиться. По-дружески предупреждаю.
- Спасибо, конечно, но как ты себе это представляешь? Мы что, предупреждены и значит спасены? А остальные?
- А остальные, Юра, нет. Не надо героизма. Ты на других не смотри. Многие дорого бы дали мне за своевременный прогноз погоды, да вот такой уж я бессеребряник. С тебя получу бутылочкой пивка.
- Ладно, Коля, пиво за мной, но я все же вернусь к своим. Спасибо, но мы в драку не собираемся лезть, года не те. Но взять и смыться – как-то негоже.
- Все, дорогой, я тебе все сказал, твое дело слушать или нет.  Подумай хоть о своих училках. А мне пора работать. Будь здоров, по возможности.


Когда Юрий Георгиевич почти подошел к своим, стало уже довольно тесно, протолкнуться было трудно, и он почувствовал какой-то тревожный тон вокруг. Он хотел рассказать своим коллегам обо всем, но не успел дойти какого-то десятка метров до своей «шайки», как его захватила и понесла куда-то плотная толпа, и у него не было сил выскочить на свободное место. Его развернуло спиной, еще раз, кто-то наступил ему на ногу, толкнул, и Юрий Георгиевич с ужасом понял, что падает, и что его сейчас просто растопчут… Каким-то отчаянным рывком он приподнялся и схватился за железную ограду, но она подалась и упала, вместе с ним и еще несколькими людьми. Шапка съехала ему на глаза, потом что-то лопнуло прямо у него над головой, и Юрий Георгиевич отключился.


. . .

- Подсудимый Грибов, поясните суду, при каких обстоятельствах вы опрокинули ограждение и создали давку на восточном краю площади, покушаясь на причинение вреда здоровью полицейского?
Юрий Георгиевич  встал, неловко придерживая руку в гипсе и опираясь на костыль. После больницы он уже стал поправляться, порозовел, хотя голова стала серебряной. Глухим голосом, с трудом подбирая слова, он рассказал все, что помнил, стараясь отсекать детали, которые ему поведали в СИЗО, - поди, припомни, что он видел, что слышал, а что ему наговорили его «подельники». Он уже не смотрел в зал, хотя и знал, что и семья, и коллеги из его школы, да и из других, были здесь, пришли как-то поддержать, подбодрить его. У него угасла вера в чудо – слишком многое было уже проделано, чтобы его и его новых товарищей подвергли неправедному суду – так неужели кто может подумать, что перед финишем они сами сойдут с дистанции? Нет, попались, голубчики, будете теперь олицетворять собою всю мерзость и скверну социального бунтарства. А смотреть на сына и жену – так просто больно, они извелись не хуже него самого. Вот как вышло, что он стал виноват перед ними, заставил страдать… А показать суду, обвинению и свидетелям, что он на что-то надеется, рассчитывает на освобождение – нет уж, такого удовольствия он им не доставит. Хотя он точно знал, что ни раскаяния, ни укоров совести у них нет и не будет – у них свой путь в жизни, своя колея. Свернуть с нее – все равно что свернуть себе головы. Он говорил тихо, не заботясь, чтобы его услышали, - какой толк в словах, когда слова ничего не значат? И закончил невпопад, оборвал на полслове свою речь, и сел на место, тяжело опираясь на костыль.
- У стороны обвинения есть вопросы к подсудимому?
- Нет, ваша честь. Есть ходатайство пригласить свидетеля со стороны обвинения.
- Не возражаю.
- Прошу пригласить майора полиции Соколова Николая Петровича, дежурившего на участке, где была прорвана цепь ограждения и где начались беспорядки.
Он знал, что придется пройти и через это. Ему уже говорили, что Николая по должности назначили свидетелем, и что он обязан будет поддерживать обвинение. Только бы не смотреть  на него, только бы не смотреть… Он на службе. Он вынужден. Он не хочет, это и так ясно. Но он это сделает, и смотреть на него больно и мне – да и ему. Он же предупреждал, хотел вывести, хотел помочь, когда еще можно было… Вот так оно все обернулось, что и винить теперь некого… Только бы не брякнуть, что он тогда предупредил.
Майор Соколов тоже знал, что сейчас будет. Уже перегорело. Сколько он уговаривал начальство, писал рапорты, увольнялся и даже прятался на заимке в лесу – бесполезно. Тут не погоны терять – тут аргументы были посерьезнее.
- Николай Петрович, изложите суду суть дела, связанного с обвинением подсудимого в организации беспорядков.
Николай дотащил свое некогда молодцеватое офицерское тело до барьерчика, встал, попытался выпрямиться, поднять голову. Получилось, но не совсем. «Играет?» - подумали те, кто знал его раньше. «Нет, не играет» - подумали те, кто знает его сейчас.
Он набрал воздуха, чтобы начать говорить, но выдохнул, и воцарилась нехорошая тишина. Ох, нехорошая. Судья почувствовала это, решила взбодрить офицера:
- Суд ждет Ваших пояснений.
- Я руководил подразделением РУВД по поддержанию правопорядка во время проведения митинга. Подсудимый  Грибов…
- Отец! Папа! – Валерку душили слезы, и больше у него ничего не получилось. Сказать, крикнуть, простонать…
Судья ледяным голосом приказала:
- Вывести из зала суда посторонних. И заприте дверь!
Пара услужливых молодцов бросилась к постороннему, схватили за руки с двух сторон, заломили за спину, головой вниз, - пошел вон негодяй!
- Суд ждет! – с ласковой улыбкой судья повернулась к майору – и не узнала его. Он стоял во весь рост, вцепившись в бархатный барьерчик, глаза горели, а сам он пошел пунцовыми пятнами.
- Не сметь! - гаркнул он, как на плацу, и на улице вспорхнула стая голубей. – Не сметь! Отпустить мальчика!
Но дверь уже была закрыта, и лязгнул замок.
- Свидетель, успокойтесь, выпейте водички, возьмите себя в руки! - Ласково гипнотизируя, ворковала судья, а руки лихорадочно  шарили под столом. Вот, нашла, взяла в правую руку, под столом не видно, но холодок металла подействовал успокоительно.
- Вы будете давать показания? – И без паузы, куда можно было бы вставить даже краткую согласную, - Свидетель просит отложить судебное заседание. Суд не возражает. Следующее заседание назначено на четверг.


Денис ждал Валерку у дома. Валерка шел с матерью, отца с ними не было. Мать вся закуталась в платок, видно только как слезы льют из блестящих глаз. Денис подошел поближе и вдруг бросился к ним, как маленьким бросался в объятия к матери, они вцепились друг в друга и заревели в голос, не стесняясь и не сдерживаясь.
Мать постояла чуток и тихонько пошла в подъезд.
У них свои дела, а у нас – свои.