Француз

               

                Рассказ

                Вспоминается дождь в ноябре. Не диво для последних лет. Но ведь нужно и меру знать! Вот скоро две недели, а он идет и идет, не переставая, делая короткие перерывы, наверное, лишь для того, чтобы сменить сито. То с крупной ячейкой – и тогда сверху льется  сплошным потоком, как из ведра, заливая все без разбору, то с ячейкой помельче и тогда зонтик уже не совладает с мокрой напастью, а то совсем мелкий. Тогда капли невесомы. Они, собираясь в дружные компании, блуждают где – то на уровне лиц прохожих, застилая им глаза липким туманом.
       При таком дожде различимы лишь  мутные силуэты, но уже можно прогуляться, если тепло одеться. Именно это я и сделал уже в конце второй недели сезона дождей, отправившись за город, на дачу. А там было еще более мокро, чем в городе. Дорога на дачной улице была покрыта сплошным зеркалом воды, и у меня мелькнула мысль: если и лето будет дождливым, нужно менять культуры и выращивать рис вместо обычных овощей. Куст калины, промокший и жалкий еще, наверное, от того, что был  раздетый, понуро стоял в полной растерянности. Лишь на макушке несколько кисточек ягод робко стучались в окно веранды, издавая приглушенные звуки, которых, видно, и испугались свиристели и не тронули эти ягоды. Больше ягод на калине не было, они плавали в воде под кустом, вернее,  только шкурки от них. Так распорядились птицы, почитая себя за гурманов и лакомясь только косточками. Взрослые деревья уже не стеснялись своей обнаженности и принимали грустную пору в своей жизни как должное, и  только  совсем молоденькая яблоня  от излишней скромности пыталась сохранить полюбившееся за лето платьице, которое неумолимо мочил дождь, а ветер уносил по лоскутку в разные стороны.
          Я с трудом открыл мокрый замок и прошел в комнату первого этажа, где у меня стояла буржуйка. В доме тоже было сыро и почти темно. Растопив печь и глядя на жадные языки пламени, я долго сидел, думая о том, какая стихия предпочтительней: огонь или вода. Решил: обе для того и созданы, чтобы сбивать спесь друг у друга, ведь иначе не будет  сними сладу. А огонь тем временем жадно набрасывался на сосновые стружки, которые я ему периодически подбрасывал. Его желание возрастало,  и он своим желтым и длинным языком все пытался протиснуться в щель дверцы буржуйки, чтобы лизнуть их даже вне печки. А  внутри, они защищались, как могли, прибегая к последней хитрости, закручиваясь в колечки. В большие и малые. В комнате пахло смолой, а под монотонный шум дождя спорилась работа: я строгал рубанком рейки для отделки стен. Вот закипел чайник, а за ним, чтобы не отстать, заскворчала яичница с салом. Я сорвал кисточку калины и приготовил фирменный на даче напиток, опустив в рюмку водки красные бусинки, которые от прикосновения ложки разрывались как снаряды, меняя цвет и даря свежесть и специфический запах леса. К четырем часам стемнело настолько, что работать  стало невозможно, и я засобирался домой – электричество на зимний период отключали. Как будто предчувствуя, что мне нужно идти, дождь прекратился, и я подумал, что доберусь до автобусной остановки сухим.
          Закрыв дверь, я по привычке курил на лавочке под калиной, мысленно прощаясь со своим уголком природы на неделю, до следующих выходных. С тех пор как я стал ездить на дачу, любая погода мне по – своему нравилась. Нравилась даже эта – мокрая и холодная. Я подхватил пустой пакет и пошел к калитке, но под ноги мне что – то попалось. В первый момент я даже не понял, что это такое. Присел на корточки. Мокрым и грязным комочком оказался обыкновенный котенок, который еле слышно мяукал, вернее пищал. Что его больше мучило: голод или дождь – определить было трудно, но пищал он очень жалобно. Я дотронулся до того места, где должны быть уши, их вроде и не было, если только предположить, что торчавшие на голове слипшиеся, мокрые и острые, как маленькие кисточки, комочки шерсти  и есть уши. Но таких кисточек было много, точнее, весь котенок и состоял из таких кисточек. Я взял котенка, вернулся в дом, надеясь найти что – то съестное. Проверив все что можно, нашел только начатую банку с майонезом. Зачерпнув большую ложку, вылил майонез в блюдце. Котенок, не нюхая, ткнулся мордочкой в белую массу и, мгновенно проглотив, стал дрожать еще сильнее. Вторую порцию он слизнул не так быстро, как первую, очевидно, уже почувствовал вкус. Потом отполз в угол, где было много стружек, и свернулся в клубочек. Но долго там не пробыл, стал возиться, а потом мяукать громче и громче. Наконец подошел к банке  и вылизал  дочиста, после чего стал, как мне показалось просто плакать. Сначала я не понял в чем дело, а потом, вспомнив, что в майонезе непременно присутствует горчица и другие специи, в душе пожалел бедолагу, а про себя решил: «Раз так «Провансаль» лопает, хотя и по нужде, быть ему Французом». А котенок плакал и плакал, делая лишь короткие перерывы, чтобы облизать языком мордочку, помогая при этом себе лапами.
            Стало совсем темно, и у меня уже не оставалось свободного времени до отхода автобуса, поэтому, не долго думая, я сунул Француза  в карман, предварительно, чтобы не намочить сигареты, переложив их в другой, и «поплыл» к остановке. Француз  плакал не переставая. Плач был слышен и через карман. А я шел и думал, от чего он сильнее плачет: от холода и голода или  от обиды за острое угощение?
    Пока добирался домой автобусом и троллейбусом, Француз громко кому – то жаловался, а пассажиры на полном серьезе советовали не мучить животное. Дома Француз весь вечер пил молоко, и мне подумалось, что он оттого и не сохнет, что много пьет. Держался на ногах он плохо. Его все время заносило в сторону, отчего он двигался боком, причем то правым, то левым, однако, не отходя далеко от блюдца. Он так и уснул у блюдца с молоком и даже во сне по его тельцу, величиной с детский кулачок, пробегала судорога. Дочь была в восторге от Француза и настойчиво пыталась разбудить его, чтобы с ним поиграть, но как бы она его не тормошила, он принимал любые положения, не просыпаясь, а потом снова сворачивался в маленький клубочек.
          Смотря на дочь, я вспомнил свое детство. В то время я учился в начальных классах и очень любил всякую живность. Был случай, когда также  принес мокрого котенка домой. В то время в нашей квартире уже было много кошек и все, как я считал, по - своему несчастные – других я не брал. Кошки были разные: большие, маленькие, была и хромая на переднюю лапу, был и одноглазый серый, рыжий, но все чувствовали себя хозяевами в нашей квартире, а мне было жаль каждую и каждого  по – своему, и я продолжал приносить их с улицы. Не знаю, чем бы все это кончилось, но все испортил рыжий кот. Он вроде и не был увечным, а был здоровым и наглым, и непонятно отчего я его пожалел. Так вот, этот кот пристрастился ходить  в туалет по  большому к отцу в галоши (в то время модная штука была эти галоши. Зря от них отказались). До этого отец терпел многое, даже когда одноглазый серый  стал спать на родительской койке, застеленной красивой тюлью и убранной горой подушек. Серый разваливался, делая глубокую ложбинку. Свой хвост он пускал по кровати, а спиной приваливался к подушкам.. Однако терпению отца пришел конец из – за пакостей рыжего. Я не помню начала той истории. Запомнилось лишь, как отец вечером возмущенно и громко рассказывал матери, что сняв галоши на работе, обнаружил свои всегда начищенные до блеска ботинки в кошачьем дерьме. Помню,  мать  долго смеялась, а отец в  ванной долго ругался и очень долго мыл ботинки – уже от запаха. После этого случая он, прежде чем надеть галоши, тщательно  их рассматривал, но однажды, спеша на работу, отступил от привычного ритуала и сунул ноги  в галоши без проверки…
       Кошек у меня с тех пор не стало. А я жалел другую живность: собак, птиц. Это воспоминание лишь подтвердило, что любовь к животным передалась и дочери.  Она, забрав Француза к себе в комнату, не отходила от него ни на шаг.
             В воскресенье что – то удерживало меня в постели дольше обычного. Я еще спал, но в подсознании чувствовал, что время приближается к обеду и давно пора вставать. Было ощущение, что чем позже я встану, тем больше случится хорошего. Подойдя к окну, понял в чем дело. Деревья, крыши, двор – все было в белом. А снег продолжал падать крупными звездами уже не спеша, с чувством собственного достоинства, зная, что основная работа уже позади. Это был первый снег в этом году – уже в начале декабря. Он выпал, хотя и с опозданием, но по всем правилам – на мокрую землю.
    Почувствовав что – то мягкое, я отстранил непроизвольно руку и с удивлением увидел рядом на подоконнике котенка. Я вспомнил вчерашний дождь, мокрый дрожащий комочек. А Француз – пушистый,  с зелеными глазами, прижался к руке и замурлыкал. Мы вместе смотрели, как падает снег, и нам было тепло и уютно. А снег настойчиво прятал следы жестокости  и предательства, оставленные людьми на земле. Он продолжал падать, видно, хотел скрыть людские пороки наверняка.

                Виктор Попов