Часть 3. За соломой, на самолете

Осенью тысяча девятьсот восьмидесятого года посчитали в совхозе все корма, какие за лето запасли, и директор опять обязал всех сослуживцев в командировки собираться.
До того года у нас не командировки были а, можно сказать, прогулки.
Вызовет директор и повелит собираться на Кубань или в Украину. Билет на самолет для тебя забронирует. А я, признаться, страсть, как на самолетах люблю. В салоне светло, тепло, сухо. Кресла в белые чехлы одеты. Одним словом – полный комфорт. Но главная прелесть путешествия – это иллюминатор. Смотришь в него и вся земля перед тобой – словно сказочный ковер лежит. Чего на нем только не увидишь, на какую невидаль не насмотришься!...

Если на АН-24 летишь, он выше четырех километров не ходит. И такая красота под крылом проплывает! Не рассказать мне всю ее прелесть, если бы и до Владивостока случилось ехать. –
Услышав столь восторженную речь, я взглянул на собеседника и поразился перемене в его лице. Оно преобразилось, словно помолодело. В глазах играли искорки вдохновения и задора.

Заметив мой взгляд, он несколько умерил патетику изложения, но совсем от нее избавиться видимо был не в силах:
– Леса и поля под тобой ковром расстилаются. Реки – ручейками журчат. Как бы не мотор, так и в кабине слышалось бы, как они на перекатах плещутся. А деревни, села и поселки целиком видятся. Сразу все края и средину видишь. Города, правда широко лежат и в иллюминатор со всеми предместьями не помещаются. Машины заметны. Различимы. Даже можно понять: едет или остановилась.

Люди, правда, мелковаты. Их плохо видать. Льва Толстого, наверное, любой человек разглядел бы – глыба человечище был. А таких как я – нет. Не разглядишь. И для орлиного глаза мелковаты.
А как на посадку самолет пойдет, и если не дорулит как надо, перед полосой так колыхнет – душа об страх тукнется.
А если на ТУ- 154 полетишь – простор тебе не виданный открывается. Небо голубое-голубое и чистое. Облаков уже выше тебя нет. И синева его и высота сочным светом наполнена. И солнышко над головой яркое-яркое. И не румяное, как на утренней зорьке, а словно парным молоком умытое.

 Под крылом, далеко внизу облака теснятся. Белыми клубами стелются. Причудливыми сахарными горами высятся. В немыслимые кудри завиваются. А то, как стадо белоснежных барашков, по всему видимому полю разбредутся. А горизонт далеко за едва видимым рубежом угадывается.
Зимой летишь, все вокруг белым-бело. Смотрел бы на это чудо и не насмотрелся. Да еще и с собой взять хочется, чтобы и другого человека этой невидалью порадовать. А в голубой дымке, далеко внизу земля. С такой высоты ее трудно от облака отличить. Ничего и никого на ней не угадать. Только умом ее постигаешь и всем телом ее вечный зов слышишь. Притягивает она к себе. Не отпускает, расстаться с собой никому не позволит. Сколько кто ни поблудится за ее пределами, а все одно к ней воротится. –

–Ну вот… –  споткнулся о рассеянность мой собеседник.  –  О чем это я? Ах, да… командировки, договоры…
 В командировки ездили все равно как туристы. Куда приедешь, к аграрному начальству в районную управу идешь. В чистом кабинете достойные разговоры говоришь и себя строго держишь. Предложения свои оглашаешь и условия. А они простые. Мы дома рубим строевой лес и вагонами отправляем партнерам по договору. Они у себя прессуют солому и отправляют вагонами к нам. За кубометр леса – три тонны соломы. Выгода обоюдная.

 Выслушает тебя начальство и попросит завтра в таком-то часу зайти. А за это время позвонит куда надо. Завтра придешь, а тебе уже адреса твоих партнеров готовы. Едешь туда и пишешь договоры. Несогласие редко случается. Лес в тех краях не растет. Доски брошенной там нигде не увидишь. Мужики местные иной раз жаловались – умри кто, гроб сколотить не из чего. Пытаются хитрить иногда, без этого не бывает. Всяк хозяин свою выгоду прирастить норовит. Да на то тебе и голова на плечи посажена, чтобы не только шапку хранить.  Бумаги напишешь, подписи и печати поставишь и в обратный путь собирайся. Дело сделано.

 А если не договоришься и согласия не достигнешь, в райком партии заходи. Там двери всегда открыты. Выслушают, вникнут и какие надо указания тому же колхозному руководству дадут.
Вот и вся командировка. Не командировка, а путешествие. Да еще и благодарность могут объявить или премию дать. Чаще, правда, случалось первое.
Все это так славно и было до самого того года, пока этот африканский хрен на спирт переводить не умыслили.