Короткий МПР

В конце октября мы пришли с боевой службы в Средиземном море на Меж-Походовый-Ремонт. Сразу на нас навалились осенняя сырость и холод. После курортной Средиземки Черное море показалось сердитым, а Севастополь серым и не очень гостеприимным.

Работа не клеилась. Как-то, мы с Чистяком весь день промерзли на юте, усиленно изображая труд, а в итоге покрасили лишь одну леерную стойку. Единственным удовольствием было надраивание палубы тяжеленной шваброй. И спорт и тепло. Но, к сожалению, по команде "Приступить к выполнению работ" махание шваброй не приветствовалось, ибо команда подразумевала работу, а не приборку. А то мы с Чистяком довели бы палубу на юте до зеркального состояния.

Начались сходы созревших годочков, на короткие дни после приказа Министра Обороны превратившихся в "гражданских". Первыми их наших "гражданских" сошли Загайнов и Выродов. Последним за свои неоднократные залеты и вечную грызню с начальством сошел Лебедев.

Наконец, я дождался своего "года". На корабль привели из учебки азербайджанского курда скромного Наби Рзаева, кубанских парней Вована Рыжонкова, Юру Дешевенко и Серегу Сытника, уроженца Гусь Хрустального и обожателя Есенина Колю Морозова. После их прихода наш "год" стал самым многочисленным. Тогда же на корабль пришли с "Очакова" сибиряк Ермолин и литовец Тюнис.

Наби поначалу совсем плохо говорил по-русски и вечно приводил в восторг окружающих недоуменным вопросом, обращенным к самому себе: "Куда это я вчера свои носки поставил?" В артиллерах он пробыл недолго и, формально оставаясь погребным, был переведен в офицерскую гарсунку на место сошедшего годочка Глазунова.

Вован стал погребным, постепенно, по мере службы дойдя до должности командира башни. Отличался Вова трудолюбием и какой-то извечной застенчивостью. Он словно стеснялся своего роста, громкого голоса. Поэтому старался сутулиться, говорить тихо и всегда улыбался своей неповторимой улыбкой, словно говоря: "Такой вот я, большой и нескладный, простите уж..."

Юра, за свою мощь, смелость, выпученные глаза и широкую улыбку прозванный "Глыбой" стал ракетчиком.

Артэлектрик Серега Сытник оказался весьма специфическим человеком. В итоге нашел себя в должности командира барказа. Человек он оказался простой и добрый, но снедаемый тайной страстью, регулярно приносившей ему одни неприятности.

Ракетчик Коля Морозов был тонкий и розовый. Почему-то вместо ровного загара на Средиземноморском солнышке Коля покрывался только одними оранжевыми веснушками. К нему прилепилась необидная для посвященных кличка "Хрюк", напоминавшая о сходстве ее носителя с розовым поросенком из мультика про Винни-Пуха. Но Хрюком Колю называли редко. Чаще использовали простую и всем понятную - Мороз.

Сибиряк Ермолин, артиллерист и командир башни, оказался прост и прямолинеен как многие деревенские. Не унывал. Был крепок телом и убеждениями. Мечтал, что когда приедет в отпуск в родную деревню, пойдет вечером в клуб на танцы, обязательно по «Форме-три» с неуставными светящимися чайками на погонах. Вдруг в зале погаснет свет (движок-то в деревне - хлам старый), чайки в темноте будут освещать таинственным светом шею и уши их счастливого хозяина...!!! "Все бабы мои!" -  решительно заключал Ермолин.

Оператор системы постановки пассивных помех Тюнис был переведен с "Очакова" не в последнюю очередь за свои плохо скрываемые антисоветские убеждения. Был замкнут, почти не общался ни со своим "годом", ни с другими. Винил Россию в оккупации Литвы и говорил, что на службу пошел только чтобы получить военную специальность, которую можно было бы потом применить в борьбе за свободу. Как его прохлопали КГБшники и как никто не вложил? Уму не постижимо!

----------
Сходы - увольнение с корабля в запас.