Мы из детства, а оно

  МЫ – ИЗ ДЕТСТВА, А ОНО…

    Какое великое счастье вырасти в здоровом и радостном окружении, когда при усилии восстановить свое самое первое воспоминание внутреннему зрению открывается даже не картина, а ощущение сердечного, радостного, рвущегося в то далекое, движение к светлому, отвечающему таким же порывом любви и нежности к тебе. И видишь себя краснощекой пышкой-крепышкой, в окружении безмерно лелеющих тебя и обливающих своей любовью обращенных к тебе лиц.

     Все мы, поистине, родом - из детства, и то, чего мы недополучили, недобрали с первых дней своих, бьудет в нас прорастать болезненно гниющей опухолью до конца наших дней. Осбенно это проявляется, когда наблюдаешь делающую карьеру женщину. Чес выше она, о нет, не поднимается, а взбирается на корачках, цепляясь всеми хватательно способными фибрами своими, в кровь раздирая крючковать дерущие пальцы. Так и видишь, как после этих цепляний под ногти набивается грязный песок с мелкими камешками. Больно ей, мерзко, но в раж она уже вошла, глубоко втянула в себя эту агрессивную мысль о власти и затаив дыхание, выторащив глазки, сцепив зубы, живет одним заклинанием: «Ну, еще, еще шаг». И чем выше она взбирается, валя, давя, идя по трупам, тем явственнее в ней просматривается та маленькая рыженькая поганка, еврейская девочка из полуподвала… И трудно веришь, что еще пять лет назад это была спокойная, довольная жизнью обыкновенная милая женщина, в меру неглупая, добросовестная и открытая для встречи с чужим теплым словом и для посыла того же все мдругим.

        А теперь она, случайно познавшая изначально незначительную власть, заслышавшая из далека еще не призывный зов, а неясный звук медных труб, поддалась их гипнозу и извивается, как змея при звуках флейты. Да, да, змея-то музыку не различает. А она что же, различает звуки? О нет, она однажды представила их, зовущие вверх, а уже почти притупившаяся обида из ущербного детства этот мираж закрепило в воображении, ибо воображение это изначально изранено, оцарапано той небротой и нелюбовью, что встрепило ее у начала жизни.

 И чем громче теперь титул ее, тем меньше в ней спокойстви, тем больше страха и неуверенности в суетной взвешенности пространства мира, ставшего для нее зыбким, липким и непрозрачным. Сама себя она, биолог по образованию,   видит как  хаотично движущуюся точечку в клетке, рассматриваемой под микроскопом.

       Каким прочным якорем на всю жизнь, на бездну бурь и штормов, дл меня оказалось бабушкино напутствие: ««Пам;ятай, якого ти роду!!!», якого ти роду!!!» С улябкой вспоминаю всю жизнь, когда и как нам это говорилось Мне 6 лет, за меня узепилась сестренка полутора тет. Мы выходим за калитку к чумазм, какими станем тут же и мы, местным деревенским детям, пришедшим кататься на велиолепныю качелю, выставленную в саду к нашему приезду фанатично обожающим нас дедушкой.

 Качеля, как в фильмах, для барсках детей, и все с замирающим благоговением, без обычной для детей суматохи, а с чинной благородностью ожидают своей очереди, раскачивая тех, кому уже этот восторг выпал. Мы уедем, и качелю разберут до нового нашего приезда. И всем будет, чего ждать. Так,  у тех детей всегда был праздник, поскольку самый большой праздник – это ожидание праздника.

        И вот мы, выслушав бабушкино напуттвие, касающееся, конечно меня, строптивой, а не крошечной сестры, о том, как хорошо, что все люди разные, о том, сколько у каждого своих хороших качеств, добросовество перечисленных мудрой бабушкой: о каждом – как о неповторимом чуде, и вытекающим отсюда долгом моим быть ко всем внимательной и, главное, приветливой ( как бабушка сострадала моему постоянному желанию побыть в одиночестве!), мы выходим к детям.

        И всегда напоследок «Пам;ятайте, якого ви роду…» О, нет, не возгордитесь, вашей заслуги в том нет, но помните, что за вашей спиной уже есть крепкая чистая стена, а посему на вас великая обязанность не уронить, не запятнать… «Улыбайся, не порть людям настроение своим кислым видом. Тем более, что они тебя не очень-то и звали. Если идешь к людям – будь им приятной, ты не одна живешь в мире».

         А потому, окрепнув в такой среде, в такой к тебе любви с первых шагов, при всех ветрах и кольчих дождях в лицо, живешь с покоем в душе. В воспитательных книжках говорят «с чувством собственного достоинства». А может, выдумали-то это словоблудие те, кто «не «пам;ятає”, бо пам;ятать нічого?

       О, вы, рискнувшие навязать кому-то жизнь! Влейте же в вами рожденного столько любви, чтобы переплавилась она в покой и бессуетность души его. Тогда все он будеть видеть не в черном, и не в розолвом, а в чистом свете, свете, пронизанном лучами Великого Солнца. И будет он идти с одной лищь тревогой, что может омрачить покой тех, кто оказался рядом.

      И не надо ему будет самоутверждаться и кривиться от мерзости к себе, валящему, давящему, идущему по трупам, будучи сам раздавленным трупом.