Никто не знает ночи

Когда человек остается один – совсем один в большом мире – так легко оказывается пустить все под откос. Осознание этого приходит еще в детстве – когда  впервые выпадает остаться дома одним, без присмотра. И мера разрушительного любопытства зависит только от того, насколько дети помнят о возвращении родителей. Потому что безнаказанность не всегда благо. Потому что по-настоящему свободным бывает только падение.
    
Когда день начинает перетапливаться в вечер, она принимается за поиски подходящего подвала – не слишком глубокого, не слишком сырого, но с достаточно прочной дверью. Пока тьма сгущается, клубится и ползет вдоль улиц, постепенно поднимаясь вверх, медленно растворяя последние блики солнца, она заканчивает свои нехитрые приготовления – до блеска отполированный механизм привычных действий.

Запирает подвал на ключ и засов, приставляет к двери тяжелые ящики. Достает из потайного кармана потрепанный молитвенник. Вечерних молитв много – но имен для поминания за упокой еще больше. Закончив молиться, она начинает готовиться ко сну. Стелет у стены стеганое одеяло, надевает нарукавники, застегивает за ушами намордник, пристегивается наручниками к трубе. И терпеливо ждет, пока ее накроет тьма, полная беспросветной злобы и кровавого угара, желания убивать, грызть, рвать зубами и пальцами все живое, до чего только можно дотянуться, в том числе и себя.

Кротость и терпение никогда не были главными человеческими качествами, поэтому никто особенно не обратил внимания, когда вспышки ярости сначала участились, а потом и превратились в привычку. В феврале получить по лицу за грубое слово, справедливое замечание или неаккуратный жест было уже таким же нормальным, как и нанести полноценный ответный удар. В марте на улице могли и убить. Усиленные наряды милиции не столько разнимали дерущихся, сколько добивали тех, кто оказывался слабее. Призывы властей оставаться дома, не ходить центральными улицами, не отвечать на провокации никто не слушал. Самыми привычными в офисе, кофейне, за семейным ужином стали обсуждение тактик нападения, споры про лучшее оружие, «он достал нож – я молоток», «она попыталась меня укусить – но против бейсбольной биты не попрешь».

В апреле с высоких трибун заговорили о болезни и необходимости принятия мер. В обязательном порядке людей заставили принимать специально разработанное успокоительное. Сложно сказать, что стало причиной – недоработки с лекарством или мутация вируса – но болезнь изменилась. В светлое время люди стали почти нормальными, разве что слегка приторможенными – но в темное время суток они превращались в беспощадных существ, бросавшихся на все живое, чтобы убить, укусить, разорвать. Нападая на других, люди калечились сами – ломали себе пальцы, выбивали зубы, инфицировались через раны и царапины. Но понимали это только утром, когда всходило солнце. Больницы были переполнены, пострадавшие вынуждены были по несколько дней дожидаться медицинской помощи.

К июню города опустели. Пытаясь спастись, выжившие уходили подальше от населенных пунктов, в леса и поля. Но агрессия никуда не девалась – теперь она перенаправлялась на родных и близких… Где-то к середине июля земля почти опустела. Редкие выжившие прятались друг от друга днем –  чтобы искать друг от друга ночью. 

Едва солнце начинает подниматься над горизонтом, зверь в ней затихает. И приходит пора начинать новый день.

Утром ритуал идет в обратном порядке. Она отцепляет наручники, отстегивает намордник, снимает нарукавники. Утренняя молитва долгая; и она опять поминает усопших – но при утреннем свете это уже почти не болит. Потом приходит черёд других насущных проблем – нужно умыться, позавтракать, найти что-нибудь новое из одежды.

И идти дальше.

Раньше – до той зимы – она все время переживала из-за будущего: где жить, что есть, во что одеваться, кем работать. Теперь ее это не волнует. Не сегодня, так завтра будет очередной супермаркет или магазинчик, достаточно недограбленый, чтобы она нашла себе еду или одежду или что-нибудь из дорожного снаряжения. Когда приходит время искать ночлег – попадется очередной подвал, комната или гараж – достаточно сухие и достаточно надежные, чтобы провести в них ночь. 

Она не боится смерти и не бежит от нее – не после всего, что пришлось увидеть и кого случилось потерять. Просто ей надо изгнать из себя еще слишком много тьмы, чтобы без страха предстать перед Господом.