Медная жаба - авт. Людмила Замятина

В Красном селе с незапамятных времен бытовал ювелирный промысел. Ремесло это своеобразное. Бывает и так, что быстро приводит мастера к богатству. Да не каждому оно кстати. Иной раз кошельком-то человека и придавит, коли душа у него хлипкая. И ведь что интересно, самому-то богачу кажется, что он могуч, да над людьми воспарил, а со стороны-то и видно, что уж человека почти нет. Все богатей растерял, что человеку свойственно. Ни пожалеть, ни уважить не способен. Так и живет дальше пропащим, кутит да буйствует. И ведь что обидно, ни родня, ни друзья беде пособить не могут. Не внимает никому несчастный. В конце концов, друзья рукой махнут, да раздружат с ним. Жена и дети  уйдут, когда богатство хуже бедности покажется. Нанятая прислуга на заработок плюнет и уволится. И окажется богач в старости, болезни или в смертный час один, как перст.    

 Вот так-то повернулась жизнь у золотых дел мастера Акинфия Еремеевича Пронина. Руки у него были и впрямь золотые, ум богатый на выдумку да сметливый в торговых делах. Быстро пошла слава об его умении. Посыпались заказы один богаче другого. Вскоре Акинфий от мелких заказов стал отказываться, а потом и вовсе работал два-три раза в год за непомерную по сельским меркам оплату.

 Вот и стал он на богатстве да  праздности людьми пренебрегать. Друзей привечать перестал, на жену и детей покрикивал, старикам родителям и то прежнего почтения не оказывал. Дальше-то больше, появилась у Акинфия жадность да скупость непомерная, словно разум померк. Когда кутит, ради пьяного куражу деньги прохожим бросает. А как на доброе дело, соседям ли погорельцам помочь, родне ли строиться пособить, жене ли обнову купить – копейки не даст.

 Загоревали его старики родители, позвали невестку к себе на совет, да и порешили: невестка с детьми к ним жить перешла. А к Акинфию выписали из монастыря его старую тетушку богомолицу, ибо причуды его могло вынести только христианское долготерпение. Так и пошло. Родня сама по себе, а Акинфий сам по себе. Есть богатый заказ- работает с утра до ночи. Кончилась работа- вино пьет да чудит. То карету себе купит золоченую перед людьми похвастать, то цыган откуда-то привезет и петь заставит. Словом, хвастает, что богат. А жене и детям копейки не даст, даже стариков не проведает, как, мол, живут, здоровы ли. Ну, те худо-бедно перебивались хозяйством да рукоделием.

 А при Акинфии старушка жила безропотно. Явится ли пьяный, упадет у порога, тетушка его половичком укроет, чтоб не озяб, перекрестит, да и спать пойдет. Кричит ли он, бессовестный, на нее - ни слова в ответ, знай крестится, да молитвы шепчет. Свечки и лампадки у всех икон в доме все время горят, а ярче всех у иконы «Неупиваемая чаша». Вот и стали замечать в селе, что Акинфий пьянствует, будто, поменьше, а работает побольше. А потом и вовсе пить перестал и куролесить тоже.

 Знай работает и заказы берет один за другим. Работает день за днем, месяц за месяцем. Но к родне ни ногой. Люди было с ним здороваться стали по-прежнему, думали, видно, отмолила его тетушка, вот-вот станет он прежним Акинфием: у родных прощенья попросит, друзей в дом позовет. Но не тут-то было. Время идет, а мастер как жил бирюком, так и остался. Ни в трактир, ни в церковь. Никуда. Еще заметили люди, что старенькая монашка вроде худеет и бледнеет, как будто истаяла. Только она одна знала, что творится в доме Акинфия, а уж что в душе – и ей было неведомо. Иконы – то в доме были, лампадки перед ними горели, да Акинфий под теми образами не сиживал.

 Жил он в своей мастерской. Днем работал, ночью там же и  спал. Боялся лишний час от дела оторвать, лишний грош упустить. «Куда ему столько денег?»- Терялась в догадках монашенка. А после приметила: улыбается  мастер только в тот момент, когда ему  деньги дают, да пока он их пересчитывает. «Вот оно что,»- сообразила старушка: «Деньги-то ему сами по себе нужны, в них теперь вся его отрада. И ни кому он их не даст, ни с кем не поделится!» Стала она ставить свечки святым бессребреникам  Козьме и Дамиану. Может быть, так бы и отмолила племянника и от этой беды, но случилось с Акинфием  происшествие.
 
 Сидел он поздним вечером за работою, уж и глаза устали, спина ноет, а он все старается, да прикидывает, сколько ему денег достанется, когда работу закончит. Даже зябко Акинфию стало, вроде откуда-то холодом потянуло, или зазнобило с устатку? Оторвал он взгляд от работы, да и охнул: рядом с лампой на столе сидит медная жаба, вернее, стоит медная статуэтка, изображающая жабу в натуральную величину. Очень хорошо сделана. Жаба совсем как живая, того и  гляди, прыгнет. « Ишь, уставилась,» - подумал Акинфий: «Откуда бы ей взяться?» В доме из посторонних никто не бывал. Сам он ничего подобного отродясь не делал и не покупал. Старушку богомолицу тем более невозможно было связать с мерзкой статуэткой. Да-да, отчего-то  жаба показалась ювелиру невыносимо мерзкой, хоть и сделана была отменно.

 Ничего не придумав, позвал он старенькую свою тетушку, показал ей окаянную жабу, выслушал просьбу помолиться перед иконами да откушать чего-нибудь горяченького, авось, мол, и вспомнится, откуда статуэтка взялась. Махнул рукой ювелир на простодушные старушкины речи и снова за дело принялся. Работает да прикидывает, как бы из заказчика  побольше денежек вытянуть. Поработал сколько-то времени, снова на жабу взглянул, а она будто побольше стала. «Все,»-решил Акинфий: «Устал, как собака.» Обтер руки ветошью, да и повалился на лавку спать прямо здесь, в мастерской, не раздеваясь, без ужина и без молитвы.

 Тетушка же его, как обычно, помолилась на ночь с усердием о здоровье дорогого племянника, легла было спать, да что-то не спалось, старость, должно быть, мешала. Вот и решила она обойти дом со свечой, пока непутевый Акинфий спит. Дошла до его мастерской, крестя углы и читая молитвы, постояла под дверью, послушала, как храпит племянник, посомневалась, зайти ли, ну, как проснется да осердится. Вдруг Акинфий перестал храпеть, застонал протяжно и, внезапно, закричал не своим  голосом!

 Старушка распахнула дверь, повеяло холодом, пламя свечи затрепетало и чуть не погасло, в ее дрожащем свете увидела тетушка перепуганного бледного племянника, сидящего на лавке, служившей ему кроватью. Отдышавшись, несчастный поведал, что приснилось ему, будто прыгнула  на грудь медная жаба, холодная да тяжелая, и чуть не задушила. Посмотрели они оба на стол: что за притча, сидит жаба раз в пять больше, чем была поначалу. Хотел Акинфий выбросить ее вон, да не смог, слишком тяжелой оказалась она.

 Ушли Акинфий с тетушкой в горницу, да и просидели там до утра за чаем с разговорами. Никогда они раньше подолгу не беседовали. Тяготился Акинфий простой речью и тихими мыслями старенькой монашки. Зато теперь говорил он и говорил о своих печалях и тяготах, просил у тетушки защиты и наставления. А по утру пошли они в церковь на исповедь. Покаялся Акинфий Еремеевич в грехе стяжательства, гордыни, непочтения к родителям и прочем. Долго беседовал с ним батюшка, а под конец сказал: «Обольщает дьявол слабого человека призраком золотого тельца, а тот, бедный, и не чувствует, что подбирается к нему медная жаба, чтобы погубить несчастного.».

 Так и закончилась эта история. Видно, услышал Господь молитвы старенькой тетушки, и допустил Акинфия увидеть поганую жабу воочию, осознать, сколь ужасна она. Помирился Акинфий с родней и друзьями. Тетушка вернулась в монастырь, где Акинфий ее и навещал потом всю ее жизнь, подолгу разговаривал с ней о том, для чего человек живет. А жаба из мастерской пропала, как будто и не было ее никогда. Чью-то душу теперь стережёт?