Часть четвёртая Первые шаги

Часть четвёртая
Первые шаги

По распределению

         Месяц каникул после госэкзаменов пролетел мигом. Ровесники  метались по институтам, а он, получив свой первый  диплом, решил честно отработать три года по распределению, а уж потом двигаться дальше. И даже не стал ничего просить или выбирать – куда пошлют.  Достался  Златопольский  райпотребсоюз.  Златополь – заштатный городишко в 15 тысяч жителей на границе Черкасской области,  когда-то знаменитое   Гуляй-поле.  Ехать  туда всего-то 150 километров. Но летом 1954 года  ехать  пришлось долго:  сначала на местном, как говорили, «пятьсот весёлом» поезде, потом  в кузове попутного грузовика  по  пыльной ухабистой дороге, а в заключение ещё и на лошадях.  Прибыли на место поздно вечером. Мест как всегда    в гостинице не оказалось. Да какая там гостиница – покосившийся двухэтажный барак!   Ночевал у попутчика, а утром выяснилось, что Златополь – это ещё не конечный пункт в его путешествии. 
 -  А-а, хочешь работать самостоятельно и постичь все премудрости бухгалтерского учёта?!  Тогда  -  в Оловянское сельпо.  Там  Ася Балашов давно просит освободить её, потому что у  неё двое маленьких детей, - предложил-приказал  председатель райпотребсоюза.
Саша не ослышался. Ася Балашов – это  женщина.  Когда-то малограмотный  секретарь сельсовета, не вникая в сущность русских фамилий,  регистрируя молодых,  а по-местному, расписывая,  записал  «Балашов». Ведь у украинцев и у женщин, и у мужчин фамилии одинаковые. С тех пор и муж – Балашов,  и жена – Балашов. Сначала ошибку не заметили, а потом привыкли.
-  Сегодня здесь председатель  тамошнего сельпо Тополенко.  Как погрузится, так  с ним  и поедешь  в свою Оловянку.
На этом официальная часть  закончилась.  И новоиспечённый старший бухгалтер на правах главного отправился в неизвестную  ему  Оловянку  со   старым и молчаливым Тополенко,  которому  было целых двадцать восемь лет, освобождать от непосильных обязанностей Асю Балашов.
        Когда  утром в конторе  Ася Балашов узнала, что прибыл дипломированный  бухгалтер, она   радостно  схватила стоявшие у стола туфли и босиком  бросилась к двери.
- Подождите!  Надо же  дела передать! – успел крикнуть Саша.
- А что тут передавать? – весело спросила, возвращаясь, Ася.
- Давайте сначала познакомимся! Меня зовут Александр Васильевич Прокофьев. А ваше имя-отчество?
- Ася.
- Я спрашиваю имя-отчество. У каждого человека есть имя и отчество. И я  буду звать вас только по имени-отчеству.
- Анастасия Ефимовна.
- Расскажите, Анастасия Ефимовна, кто с вами работает и о сельпо.
     Оказалось, что сельпо обслуживает два села. Три магазина смешанных, книжный, продмаг, заготпункт.  Транспорт – четыре лошади. Работает шестнадцать человек. Срок сдачи баланса в райпотребсоюз  и  в банк 16 числа. Документы в папке. Вот и всё. Дескать, начинайте Александр Васильевич!
      Он стал думать, с чего начинать. Стал листать папку с документами, но в контору вошёл  мужчина лет тридцати в морской тельняшке, выглядывающей из-под рубашки.
- Я принёс отчёт по магазину, передайте Асе.
- Старшим бухгалтером сельпо теперь  являюсь я -  Прокофьев Александр Васильевич.
Так начался новый этап в биографии нашего героя.

Первые шаги
 
      Дмитренко Иван Фомич оказался  заведующим продовольственным магазином, и отчёт он принёс очень толковый.  Потом явилась  бойкая девушка солидной украинской упитанности, с чёрными смолистыми волосами и такими же чёрными усиками, в возрасте этак тридцати лет. Отрекомендовалась ученицей Марией Торчак, которой,  в основном, поручают курьерские дела.
      На следующий день неожиданно  приехала его однокашница Лида Толстенко  с  приказом  о её  назначении   старшим счетоводом. Это  была  красивая блондинка, училась  она лучше Саши и  когда-то даже подарила ему свою фотографию с надписью на вечную память о совместной учёбе. Приезд однокурсницы  обрадовал девятнадцатилетнего бухгалтера. Но, как оказалось, радовался он рано.
     Коварное это слово – «субординация»!  А ещё коварнее её суть! К сожалению, часто бывает так, что сотрудники сути не понимают и   не видят разницы  между отношениями личными, бытовыми и служебными. Более того, превращают серьёзное дело в панибратство, считают возможным вести себя с руководителем так, как  в компании где-нибудь на пикнике. То, что произошло с Лидой, доставило и ей, и окружающим много неприятных минут. И закончилось плачевно. Но это не вина её начальства.
    Началось всё с того,  что обе  девушки не пожелали выполнять Сашиных распоряжений в силу его молодости.  Одна  и «ухом не повела», другая пустилась в пререкания. Старший бухгалтер, прошедший хорошую практику, и жизненную, и профессиональную, прекрасно понимал, что дружба дружбой, а служба службой. И если девушки этого пока не понимают, то придётся объяснить. Но только раз!
Ученица продавца, приставленная к бухгалтерии,  не ожидала от юного отрока  такого натиска, но  поняла сразу, что  за нарушение  трудовой дисциплины  могут просто-напросто   сократить  –  и всё стало на свои места.
     С  Лидой возились долго. Она считала, что коль  вместе учились, то  можно фамильярничать,  вольничать и даже скандалить по поводу своих прямых обязанностей.  Это, впрочем, черта типичная для многих  соотечественников наших, и объяснить им, что  личные и служебные отношения путать нельзя, довольно трудно.  С  Лидой тоже  вели беседы, объявляли выговор, лишали премиальных -   ничего не действовало. Пришлось расстаться с молодым специалистом, как это ни грустно.
     К шестнадцатому августа Александр Васильевич стал готовить первую в жизни отчётность и  обнаружил, что знает  очень мало и совершенно не умеет считать на счётах. Пришлось   одолевать, и не без упорства,   систему бухгалтерского учёта на практике. Первый блин комом не вышел, но кое-что пришлось переделывать. Но через две недели напряжённого труда  он поднялся  в своих собственных глазах на необычайную высоту.
      Дважды в неделю приходилось ездить  в райцентр. Четырнадцать километров  на лошадях – это два часа в  одну сторону.  Ехали   с песнями. Возчик,  он же экспедитор, молодой парень лет двадцати пяти,   прекрасно пел, а  иногда пели вместе. Врезался в память один случай, после которого   изменились у Александра Васильевича гастрономические пристрастия.  А было так.  Отправляясь домой, возчик   обычно докладывал, что сделал – чего не сделал. В этот раз он получил  колбасу. И был абсолютно уверен, что колбасник положил ему  килограмма на три больше. Может, весы у него барахлили?!  А может, огляделся?!  Представляете, два голодных парня и три килограмма ещё тёплой копчёной, а главное, дармовой  колбасы!  Купили буханку хлеба, сели на телегу, достали из мешка колбасу и ели её полдороги  с огромным удовольствием. Финал  предугадать довольно  легко:  при сдаче в магазин не хватило именно  трёх килограммов колбасы. Ещё очень долго Александр Васильевич колбасы видеть не мог -  наелся.
         За месяц жизни в Оловянке  Саша  познакомился со многими  ребятами, стал бывать в клубе, куда приходила молодёжь и из других сёл.  Развлечения,  по тем временам, были немудрёные: кино,  бильярд, танцы.  Иногда всей ватагой задерживались на бугорочке: хором пели песни. Образовался даже стихийный хор. Распределяла на голоса и руководила хором девушка  по имени Галина. Она  от природы имела хороший слух, безошибочно определяла  тех, кто фальшивит,  подсказывала, исправляла. Пели с удовольствием,  расходились по домам уже на заре. Утром не хотелось вставать. Саша  быстро вник в  бухгалтерское  дело, поэтому иногда позволял себе лениться. Это касалось ежедневной отчётности, к которой относились данные о товарообороте, о  заготовке   вторичного сырья, о сданных  государству яйцах и кожах – рутина!   За несвоевременные сведения поругивали, но прощали. Делали скидку на неопытность.
     На осень назначили общее собрание пайщиков. Старший бухгалтер получил распоряжение вести протокол.
    Пайщики собрались, избрали президиум, секретарь  приготовился писать протокол, но оказалось, что….. не пригласили председателя райпотребсоюза. Это всё равно, что начать юбилей без юбиляра или свадьбу без жениха. Стали звонить в район, председатель обещал приехать.  А Александр Васильевич неожиданно для себя  получил  другое  задание:
- Протокол  мы без тебя напишем, а ты иди и что-нибудь придумай. 
Что  он должен придумать? Как в сказке: иди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что. Ситуацию  быстро и толково разъяснил  заготовитель Антипов:
- Надо готовить ужин на  двадцать человек: три председателя колхоза, три секретаря парторганизации, два председателя сельсовета, четверо из райпотребсоюза, вас двое с председателем, участковый милиционер, водители. Попроси хозяйку отварить ведро картошки, дать солёных огурцов и капусты. После собрания  все соберутся в конторе. Надо   столы сдвинуть и найти стулья.  Я  сейчас  запрягу лошадь и двигаем  в заготпункт.
К обычному меню приложили  ящик яиц - 720 штук,  ящик водки  и  несколько буханок хлеба. Поскольку официантов в штате райпотребсоюза не было, то пришлось юному  бухгалтеру  искать посуду, резать хлеб, раскладывать огурцы, выставлять водку, торопить хозяйку с картошкой.
Но народ ворвался до того, как сварилась картошка.  Гости от удовольствия  потирали руки и громко шумели, настаивали,   чтобы первым  выпил   наш уважаемый гость -  председатель райпотребсоюза. Пили все из одного стакана,  поэтому задерживать соседей не позволялось. Тот залпом выпил  250 граммов «Московской»,  и  стакан  пошёл гулять по кругу. Александр Васильевич как раз  замыкал круг. Ему  тоже налили  законные 250.
- Я не пью, - жалобно пролепетал он.
- Пей! – грозно приказал председатель райпотребсоюза. -  А деньги  кто списывать будет?
После этих слов Прокофьеву стало вообще плохо. « А как же принцип: бухгалтер - государственный контролёр?» –  только и успел он подумать, но на него так посмотрели, что он залпом освоил стакан.  Компания  быстро «закосела». Председатель райпотребсоюза запел любимую для  всех застолий  песню «Ревела буря, гром гремел». Комната перед Сашей заплясала, ему стало весело,  и он  тоже начал  подпевать. Председатель хорошо вёл партию, остальные не отставали,   и  лилась песня в двадцать мужских  глоток. Когда  мощно выдохнули припев, то пять керосиновых ламп потухло. Не обращая на это внимания,  песню допели и только тогда стали искать спички и зажигать лампы.
      Разговор пошёл бурный и бестолковый.   И тут Александра Васильевича  лихо подкузьмил председатель профкома  Русаков – довольно  красивый мужчина лет тридцати: «Петь-то  ты умеешь, а вот работать  - не очень».  Оценка  резанула Прокофьева,  но он отшутился: «Спишем на молодость».  Однако слова  задели  за живое.
    На следующий день он  засел за работу,  чтобы  всё подтянуть и «доказать» противному Русакову, что он умеет не только петь.  Не спал ночами,  изобрёл свои формы учётных регистров, привёл в порядок учёт. А потом вдруг подумал: « А кому это  нужно?  Русакову? Председателю? – Вон как они государственные деньги разбазаривают!».  Не начав ещё серьёзно работать, он почти разочаровался в профессии, которой с таким трудом учился три года.  Он даже подумал,  уж не сменить ли её!?  Может, поступить в юридический институт? У юристов заработки высокие. А тут?!  На жизнь  не хватает, за  квартиру должен,  костюм рвётся, в люди выйти не в чем – тоска,  да и только! Обстоятельства не из весёлых! В юридический институт он не поступил, но нашёл противоядие от мрачных мыслей. И как это ни странно, способствовала тому политическая обстановка.  В стране начался активный  процесс  развенчания культа личности  Сталина: издавались директивы, проходили открытые и закрытые собрания,  из библиотек и магазинов изымались книги. К изъятию книг из книжного магазина Саша имел самое прямое отношение.  Он буквально днями  не выходил из  подсобки, где было погребено  так много интересного.  Вот  он видит впервые вышедший сборник Сергея  Есенина, вот повесть Виктора Некрасова «В окопах Сталинграда»,  вот  словарь иностранных слов на 20000 терминов.  Космополитический словарь, который, вопреки всем запретам, он купил,  открыл ему целый мир. Стало правилом вечером после гулянья час-два поработать со словарём, выписать и заучить несколько терминов.  Он не только сам учится читать книги,  но и создаёт солидную библиотеку в конторе сельпо, куда приходят разновозрастные читатели. Всё больше и больше его тяготит замкнутый  мир  отдалённого села. Ровесников он перерос, а солидные люди были,  в основном,   лишь с сельской десятилеткой. Несколько раз он  вступал в дискуссию  с председателем колхоза имени Ленина, у которого  было  неоконченное высшее образование и  большой жизненный опыт. Тот, правда,   легко обставлял юного оппонента, но они подружились. Прокофьеву  стало тесно в рамках бухгалтерии. Он активный комсомолец, участник художественной самодеятельности, профорг сельпо, его избирают в профсоюзный комитет райпотребсоюза.  В двадцать лет он учится ездить на велосипеде – это его  личное и очень важное достижение.  Но ему хочется, как часто бывает в молодости, совершить что-то важное, значимое.

Прощай, конная тяга!

     Смешно и горько, что сегодня, чтобы увидеть лошадь, надо идти на ипподром,  в зоопарк или в цирк. Ни в деревне, ни в городе лошадей почти не осталось. Вытеснили их «железные кони», которым нужен бензин, а не овёс. И пасти их не надо. И хлеб с руки  тёплыми губами они не берут. Грустно! А в пятидесятые годы без лошади никуда. В распоряжении сельпо было четыре лошадки. Но очень хотелось иметь автомобиль.-  Авторитет! Статус! Да и удобство! Как в песне поётся, «ни мороз нам не страшен, ни жара». Но где и как купить автомобиль, не роскошь, а средство передвижения?  Идея  перевода не только сельпо,  но и  всего райпотребсоюза  с конной тяги на автомобильную не давала покоя и Саше. Пока не блеснуло: надо купить  подержанные автомашины у воинских частей, в которых как раз происходит  обновление  техники.  И хотя он уже наступает на  свою больную ногу, но   поехать за техникой  ещё не решается.
    А однажды,  разговаривая с заведующим чайной,   он случайно узнал, что чайная, не будем уточнять как,  покупает «ГАЗ-51», поэтому может передать полуторку.
- Давайте  завтра оформим документы, – предлагает он заведующему, который явно пребывает  в эйфории.
А тот с радостью:
- Да бери её хоть сейчас!
Перегнать надо  сейчас же, пока не передумал! Немедленно! Это отнюдь  не простая задача. Прокофьев что есть сил  выбегает из чайной,  ему  во что бы то ни стало надо найти  шофёра.   Как назло знакомых нет!  Встретился один, но, увы,  он не может: срочный груз и в другом  направлении.
- Тогда  хоть объясни, как  на ней ехать!? – взмолился Александр Васильевич.
Явная авантюра. Так подумает читатель. И будет прав. Но бывает ли жизнь без авантюр? Риторический вопрос.
Получив схему, Саша побежал  к  машине. Сел, стал заводить и завёл. Попробовал включение скоростей – получилось. Тихонько тронул и пошёл по райцентру,  словно ковыляя справа налево и наоборот. Выехал на просёлочную дорогу и  пригнал-таки  к воротам сельпо. А у ворот машина заглохла,  и  снова её завести он не сумел. Чудо не повторилось. Пришлось собирать друзей-товарищей, чтобы затолкать приобретение во двор.  От радости не мог уснуть. Утром взахлёб рассказал о случившемся председателю.
       Но приобрести автомашину  оказалось только  половиной дела. Кто на ней будет ездить, ясно – работники сельпо. А вот кто ей будет управлять, заправлять, чинить, мыть!? Это был большой вопрос, потому что требовалась новая штатная единица.  А её мог дать только райпотребсоюз. И Прокофьеву опять пришлось лезть   поперёк батьки в пекло. Ничего не поделаешь: такой уж он человек! Инициатива, как говорят, в народе, наказуема.  Пришлось обратиться с просьбой о шофёре  к председателю райпотребсоюза  Ищенко Александру Елисеевичу.   А тот был человеком  весьма вспыльчивым.
-  Прокофьев!  Как ты мне надоел своей активностью! Лучше  бы балансы вовремя сдавал! Штаты и машины – это дело председателя. Понимаешь, не твоё это дело! Не твоё!
    Прокофьев уже было подумал, что придётся машине стоять на приколе, благо, что овса она не просит. Но тут всемогущий Ищенко посмотрел на него пристально и неожиданно сказал:
 - Ты, Прокофьев, заставляешь меня нарушать правила.  Но ты, оказывается, рисковый парень!  Ладно,  дам вашему сельпо  водителя. Иди!  Бумагу получите.
Шофёр на примете уже был, и 
через час  Александр Васильевич запальчиво  говорил новой штатной единице:
- Исаак Иванович! Машина, конечно,  не высший сорт. Но надо сделать так, чтобы она бегала. Пусть будет склеена из одних денег. Я  ничего не пожалею.
- В точку!  Машину  будем  клеить из  денег, – и стал перечислять, что надо.
А через  три дня первый  в истории сельпо автомобиль  был готов к бою. Председатель определил место Александру Васильевичу только в кабине, остальные -  в кузове. И  сводный экипаж в составе председателя, его заместителя, старшего бухгалтера и водителя двинулся в  райцентр. Полуторка стрекотала, как швейная машина, обгоняя подводы, оставляя  за собой  густой шлейф пыли. И когда въехали на базу райпотребсоюза, то Прокофьев отметил, что на автомашинах  прибыл только совхозрабкооп,  соседнее сельпо, пригнавшее автомашину с Урала, и они – бронзовые медалисты. Остальные восемнадцать сельпо явились  на кобылах.

Оловянские учителя Александра Прокофьева

    Удивительно богат наш язык на образные выражения. Уж чём-чём, а сравнениями и метафорами  он не обделён!  Всем известно, что «годы, как птицы летят»,  что чужая душа потёмки Не раз и не два  читали мы о «заре туманной юности» и непременно  о реке жизни.  Вот и   нашему герою Саше Прокофьеву всегда казалось, что каждый человек -  это неповторимая повесть, которая чему-то учит. И он был с малых лет глубоко убеждён, что учиться надо всегда и везде, ибо  ни один  диплом не даёт того, что называется жизненным и профессиональным опытом.  На его счастье,   уже в первые месяцы самостоятельной работы у него оказались прекрасные учителя – сельские специалисты и управленцы.  По словечку, по чёрточке, по поступку  постигал он их накопленную годами  мудрость. Каждый оставил след в жизни  юноши, которого очень рано  наделили правами и обязанностями  старшего на правах главного бухгалтера и величали не иначе, как  Александром Васильевичем. И спустя годы он помнил их лица, имена, события. Было за что помнить.
        Первым в этой галерее по праву стоит Авксентий Иванович. С  председателем колхоза имени Ленина, членом правления Оловянского сельпо  Прокофьев познакомился               1 августа 1954 года, в свой  в первый  рабочий день.  Тот пришёл  в бухгалтерию сельпо по очень важному колхозному  делу -    хозяйство   за хорошие  показатели в работе  наградили легковым автомобилем «Победа». Но процедура «награждения»  была такова:  сельпо должно было получить машину  через райпотребсоюз  как товар,  продать  колхозу и оформить документы на право пользования.
       И Прокофьева сразу  подключили к реализации награды. Машин он никогда не покупал, не получал, в лотерею не выигрывал, но должен был не ударить в грязь лицом.    И не ударил!  Появление «Победы» в сельской глубинке стало первым добрым делом молодого специалиста. Авксентий Иванович,  авторитетнейший   не только в селе, но и в районе человек,  председательствовавший  много лет и хорошо знавший все лабиринты бумажной волокиты, по достоинству оценил мастерство и сноровку начинающего бухгалтера. Поэтому и пригласил его в первый рейс  на только что поставленной на баланс колхоза «Победе». Первый рейс, как водится, был до ближайшего леска, где в узком кругу  на расстеленном коврике «обмыли колёса». Но   не весёлую пирушку  запомнил Прокофьев.  Усвоил он на всю жизнь, что хорошую работу надо ценить, за добрые дела -    вовремя благодарить, обыденную работу – замечать, имена и отчества подчинённых  - помнить, за одним столом с ними сидеть – не гнушаться.  Авксентий Иванович  ненавязчиво преподал молодому человеку урок, который может преподать только мудрый руководитель.
         Авксентий Иванович никогда не путал личных отношений со служебными, одно от другого  у него не зависело. И это ещё один урок, который навсегда усвоил Прокофьев, общаясь со знаменитым председателем.    А дело было так. На пикник по случаю первого рейса новенькой «Победы» почему-то  не был   приглашён главный бухгалтер колхоза   Дрон Иванович. Казалось бы, председатель и главбух – это одна команда, две руки.  Как же без него?  Да так. Тысячу раз права пословица: дружба – дружбой, а служба – службой. В известной  песне поётся: «От людей на деревне не спрячешься, нет секретов в деревне у нас», и  вскоре по  документам узнал Александр Васильевич, что с некоторых пор  в сельпо за некоим Почепцовым числилась растрата  в сумме 26 тысяч рублей. Ежемесячно из тюрьмы   в счёт её погашения поступали небольшие деньги. И Александру Васильевичу не давал покоя вопрос: почему возникла эта огромная  растрата? Но ещё больше тревожило, как её  погасить? Оказывается,  недостача  возникла несколько лет назад, когда   главбух  Дрон Иванович был ещё только   заведующим сельмагом.  Однажды он ушёл на обеденный перерыв, заперев универмаг на простенький  замок.  А в это время  в траве за магазином спал местный пьяница по кличке Тюря,  постоянный  обитатель  колоний и тюрем. К нему-то и  подошёл молодой парень,   подвыпивший  Почепцов,  у которого было   огромное желание добавить, но не было ни рубля.  Тюря сразу проснулся и   лихо  предложил:
- Давай подкоп  сделаем и вынесем водки хоть ящик - Дрон обедать пошёл!
 И он стал  какой-то железякой  ковырять  землю  у кирпичной стены сельмага.
- Тюря,  да ты чо?! Этой железкой три дня копать будем!  Дай сюда!
- Бери, - не раздумывая, сказал провокатор и  отдал «орудие труда» Почепцову. И тот мгновенно сорвал замок и вошёл в магазин. А за ним как из-под земли  тоже мгновенно появился участковый милиционер  уже с наручниками. Когда провели инвентаризацию, то недостача  в магазине  составила                30 тысяч рублей – огромнейшая сумма. Её и списали  на взломщика  Почепцова как хищение социалистической собственности.  Наивного бедолагу по всей строгости закона  отправили   на отсидку. За эту авантюру жители села в 1200 дворов  Дрона Ивановича возненавидели. Но поделать ничего было нельзя: взлом был,  орудие взлома налицо, свидетель взлома есть, хищение установлено.
Прокофьеву было искренне  жаль  обманутого  Почепцова. Спустя какое-то время тот за отличное поведение был  досрочно освобождён,  вернулся в село,  работал в колхозе. Но невозможно было погасить  приписанную ему  растрату. Александр Васильевич сделал акт обследования условий его жизни, подтвердил суть акта в сельсовете, обратился в правление райпотребсоюза  с просьбой рассмотреть вопрос о безнадёжности долга Почепцова.  Правление райпотребсоюза проанализировало  материалы и списало долг как безнадёжный. Но это было потом. А в то время, когда Прокофьев узнал суть дела, он по-человечески правильно оценил поведение Авксентия Ивановича, который не подавал руки и не хотел сидеть за одним столом с подлецом,  хотя тот и был при хорошей должности.
        Учиться Прокофьеву  приходилось не только на положительных примерах. Случилось так, что после того, как председатель сельпо был спешно отправлен в высшую школу потребкооперации, молодой главный бухгалтер был вынужден как старший по званию встать у штурвала и несколько дней  работать и за себя, и за него, пока не назначили нового руководителя. Им оказался Лаврентий Минович Майданник. Правда, майор в отставке – честнейший человек -  никогда ничем не торговал, документации не знал, денег, кроме своей зарплаты, не считал.  Но на приказ райкома по-военному козырнул и приступил к обязанностям. Не будем говорить, что Прокофьеву пришлось ему многое объяснять, ведь  обязанности председателя невероятно объёмны: руководить магазинами, заготовителями, возчиками, сторожами, бухгалтерией, выполнять функции кассира -  собирать и доставлять ежедневно в банк выручку, получать в банке деньги на заработную плату, выдавать зарплату работникам сельпо,  получать и доставлять товары из района в магазины,  отвечать  перед райпотребсоюзом за выполнение планов товарооборота, заготовок, отчитываться перед райпотребсоюзом, заготовительной конторой и правлением сельпо,  назначать и увольнять работников сельпо.
 Лаврентий Майданник оказался из разряда непредсказуемых учеников, которые всё понимают, соглашаются, кивают, но … делают всё строго наоборот. За что потом и страдают.
 Однажды, проводя обычный инструктаж, Прокофьев сказал:
-  Лаврентий Минович! Обращаю ваше внимание: никогда не подписывайте документ на отпущенные  товары, пока товар не получите.  Доверяйте, но держите ухо востро! Ещё  раз напоминаю: не  под-пи-сы-вай-те!
        Но, увы! Лаврентий Минович  не внял совету  главного бухгалтера. Ему необходимо было  завезти несколько кубов штакетника.  Юные, но проворные  мальчики из «Хозмебельторга» подобрали  нужный пиломатериал. Разумеется,  потребовался грузовик для доставки материала заказчику. И  председатель  должен был идти  в автороту – так называлось тогда автотранспортное предприятие района. А мальчики говорят:
- Распишитесь, Лаврентий Минович, в получении штакетника и спокойно  идите  за машиной. Никуда он не денется! А то у нас обед.
 Он  расписался. А когда вернулся, то юные друзья вежливо  удивились:
-  Какой штакетник?!  Вы его  получили.  Вот и подпись ваша.
    Пиломатериал стоил 5500 рублей.  Лаврентий Минович,  в высшей степени разъярённый, потому что его, боевого майора, фронтовика, обвели вокруг пальца как мальчишку,  вбежал в контору сельпо, отсчитал  деньги  за украденный штакетник и прокричал, что уходит. Судиться с мошенниками  он не захотел, поскольку винил только себя, считая,  что наказан за пренебрежение к инструкции и здравому смыслу.  Что, в общем-то, было верно.
      Через неделю правление  с большим сожалением  освободило от занимаемой должности   порядочного человека. Прокофьеву жаль было с ним расставаться. Но этот эпизод ещё раз утвердил его в мысли, что в деле, которым занимаешься, нужно быть асом, чтобы ни у кого даже мысли не возникло  воспользоваться твоим непрофессионализмом. Или не заниматься этим делом. Середина – это трясина, как говорят, ни то ни сё,  ни два ни полтора. Самая обидная оценка.   К чести нашего героя,  уроки первого года самостоятельной работы заложили в нём здоровое профессиональное самолюбие – он никогда не был в середине, он всегда стремился быть впереди.

Слияние

               Как известно, изначально были  в СССР  две неизлечимые болезни: рак и реорганизация. Дураки и дороги добавились позже. Что обидно, над тем, как объединять и разъединять,  сливать и разливать, укрупнять и дробить, переименовывать и перепрофилировать, думала не одна, и что важно, совсем не пустая,  высокопоставленная голова. Так и появились железнодорожные школы, музеи при исправительно-трудовых колониях, театр транспорта, химико-английские факультеты в вузах. Думы эти мучают наших чиновников и поныне. А в хрущёвские времена это  вообще было эпидемией. Не обошло славное дело  реорганизации и Оловянское сельпо.  К нему присоединили соседей, которые обслуживали два села в  пятьсот и триста дворов. Председателем объдинённого  супер-гиганта   стал бывший председатель соседнего Нечаевского сельпо Михаил Гаврилович, а молодой и пока ещё бесшабашный, но дипломированный и набирающийся опыта   Саша Прокофьев был назначен старшим бухгалтером.
      Причину реорганизации назвать трудно, но, очевидно,  не последнюю роль в оной сыграл возраст работников.  В присоединённом  сельпо  трудились  трое, было  каждому  за семьдесят,  и   начинали они  ещё в девятнадцатом веке (и, всякое может быть, а вдруг были подвержены буржуазному влиянию?). Александр Васильевич познакомился с ними и сразу нашел общий язык – милейшие люди!
     По понедельникам в  Оловянке  испокон веков  был большой  базар, куда съезжались коробейники  со всех концов района. Выполнить план товарооборота можно было только за счёт таких выездов. На базарах работали и заготовители. В  понедельник  магазины, кто на подводе, кто на автомашине,  выстраивались на базаре и торговали где-то до  обеда. Затем все шли в контору,  сдавали выручку, отчитывались,  выясняли  накопившиеся за неделю вопросы. День был напряженный до предела, но   заканчивался всегда одинаково: заведующий сельмагом Григорий Семёнович Морозенко, которому тогда было 73 года,   говорил:
- Хорошие дела надо начинать с обеда, а не наоборот.  А мы и не обедали ещё!
     Председатель давал понять, что не возражает. Тогда  Дед Мороз, как его все величали, вынимал из сумки сало, хлеб и  бутылку водки. Доставал  огромный кошель  с едой его ровесник заготовитель дед Несторчук. Несли свои сумки женщины. Организовывался общий стол. Александр Васильевич садился поближе к  старикам. От них всегда можно было узнать  много интересного, достаточно было  лишь задать всего один вопрос – он всегда ложился на благоприятную почву, словно его ждали.
- Григорий Семёнович, а как  раньше работали? 
Старики рассказывали с  большим вдохновением, дополняли и исправляли друг друга, иногда спорили.  Так Прокофьев заслужил у них уважение и авторитет  любознательного и  внимательного  слушателя. Его звали  и просто  в гости,  и  решить проблемы на месте.   И как-то он  всё-таки собрался в сельмаг.
    Хотя Дед Мороз был с утра навеселе,  это не помешало  ему ознакомить гостя  с вверенным  хозяйством, правда, выяснять деловые вопросы он не захотел – отшутился. А может быть, у такого зубра  их и не было!  Сели в кладовой, где был уже накрыт стол.  Выпили по рюмке, и  Александр Васильевич простецки то ли спросил, то ли упредил завмага, не переберёт?!  Тот рассмеялся и сказал, что  норма у него постоянная   и  что   он её никогда  не  переходит. 
- И какая? – полюбопытствовал Прокофьев, раз пошёл такой откровенный разговор.
- Две бутылки в день.  Полбутылки утром,  полбутылки в обед и бутылку вечером. Пьяным меня никто не видел! А выпившим….  Это не в счёт! Пью регулярно. Шестьдесят лет. Но алкоголиком не стал. И  не сделал ни одной растраты, - его указательный палец многозначительно устремился вверх.
- На такой режим  нужны немалые деньги.
- В торговле всегда есть деньги, надо знать, как их взять.
- Григорий Семёнович, раскройте по-дружески пару секретов!
- Я вас уважаю! Но не для печати.
 И  последовала прямо-таки настоящая эпопея о том, как надо торговать керосином, чтобы без мошенничества, ну, разве самого  невинного, получить с каждой цистерны  прибыль в  двести восемьдесят рублей. А это тринадцать бутылок водки, или объявленная им недельная норма. Надо только умело применить на практике  физику (знать вес литра керосина, его плотность, способность изменять объём при высокой температуре), иметь литромер без ручки,  торговать не утром, по холодку, а с трёх часов дня, когда цистерна раскалена полуденным солнцем и объём  топлива максимальный, помнить  массу анекдотов и прибауток, чтобы нравиться покупательницам, и  ни  в коем случае не смешивать прибыль с общей кассой. Пять приёмов – и всё!
    То ли расчувствовавшись, то ли раззадорясь, поведал Дед Мороз ещё один способ получения дополнительного дохода  при торговле тканями, всё время подчёркивая, что надо уметь мыслить. Здесь фигурировали обязательный перемер,  разумная натяжка, вклинивание при разрезе  в метраж покупателя.  И тогда на одном тюке мануфактуры   вы будете иметь излишек в 3-4 метра. На ситце это сущие копейки. А на крепдешине или сукне? То-то!
- У других товаров есть свои особенности. Их просто надо знать.
Да, вы профессор в своём деле! – восхищался Александр Васильевич, хотя, по должности,  и не имел права на такую оценку.
      Процесс реорганизации не был ограничен во времени, иногда он затягивался на месяцы, иногда имел несколько этапов. И всегда сопровождался кадровыми изменениями. Кадры назначал всесильный райком. Он же снимал, отклонял, переводил, выдвигал и так далее.  Кадры бывали всякие, в том числе, и бестолковые. В этом Александру Прокофьеву  неоднократно приходилось убеждаться лично.
       После очередного совещания в верхах к  Оловянскому сельпо присоединили ещё два крупных села от бывшего Андреевского сельпо с магазинами, заготовительными пунктами, конюшнями. Теперь территория  сельпо раскинулась на 18 километров.  Надо ли говорить, как
затруднились связи с  подчинёнными, работавшими  в отдалённых сёлах?!  К тому же, райком КПСС, по не очень ясным причинам, якобы   по возрасту,   заменил  председатели райпотребсоюза Ищенко,  назначив  на его место 57-летнего Кирьяновского Владимира Петровича – ужасно бестолкового руководителя. Он сразу дал указание сократить сторожей при магазинах  и на их место приобрести собак,   так как это гораздо выгоднее.  Сразу вспоминается бессмертный Салтыков–Щедрин с его градоначальниками, которые то вводили прованское масло, то запрещали его. Дело в том, что когда-то  сторожевые собачки в Украине были повсеместно, но потом было решено вернуть всё на круги своя.  Но, очевидно, наступать на одни и  те же грабли – основной принцип партийного руководства. 
   Сообщили, что  на старой территории сельпо в магазине села Маслово   произошла кража со взломом. Прокофьев решил лично участвовать в инвентаризации магазина и контролировать розыскные действия. И хорошо, что он  принял участие в  расследовании. Изучив ситуацию, Александр Васильевич отметил для себя  некоторые  детали: сторожевую собаку накормили, а может быть, дали какое-то лекарство,  и она успокоилась, легла спать, а железная дверь магазина была сорвана автомашиной с помощью троса. Налицо  следы пробуксовки автомашины и  протяжки сорванных дверей. Но при разговоре с участковым милиционером выяснилось, что тот  вообще  деталей  кражи не изучал,  так как  в его обязанности  расследование не входит - он должен  только зафиксировать сам  факт.  Следователи осмотрели место происшествия, но следов не увидели. Поэтому Прокофьев стал доказывать райотделу милиции, что хищение произошло с применением автомашины, видимо, грузовой. После настоятельного  разговора с главным бухгалтером  милиция всё-таки вышла на цыган, угнавших грузовой автомобиль и  приспособивших его  для  взлома любых дверей. Цыган осудили и удерживали с них деньги в погашение кражи.
И когда председатель райпотребсоюза  в связи с чем-то упомянул о хищении, что якобы подрывает авторитет руководства,   «не обеспечившего и допустившего», Прокофьев  яростно куснул его самолюбие:
- Владимир Петрович, кража произошла, поскольку вы ратуете за новые методы  охраны  социалистической собственности собачками.
К слову, Кирьяновского вскоре освободили.  Ну, что сказать: райком назначил, райком снял. А спорить с райкомом тогда отваживались разве что сумасшедшие. Такое было время.



Николай Запорожский

    В нашем повествовании появилось ещё одно лицо, отнюдь не эпизодическое в судьбе уже известного  героя: Коля Запорожский, он же Николай Запорожский, он же  доктор биологических   наук,  Заслуженный изобретатель Украины, заведующий кафедрой биологии Винницкого государственного сельскохозяйственного университета Николай Фёдорович Запорожский.
     А началось всё банально просто.  В сельпо возникла так называемая производственная необходимость, а все работники заняты. Председатель  утром озабоченно  размышлял вслух:
- Надо  выплатить  пайщикам  дивиденды  за минувший год. А как -  ума не приложу!?
Ум здесь, действительно, надо было приложить. Пайщиков ни больше ни меньше, как  10 тысяч. Живут в двух сёлах. Обойти надо всех  и лично каждому вручить  причитающуюся сумму  под подпись.   И  где найти такого гонца в сапогах-скороходах?
- Знаю я тут одного толкового   школьника, он как раз на каникулах, - вспомнил Прокофьев. Могу поговорить,  если  не возражаете.
 Председатель, конечно, не возражал.
- А сколько он возьмёт за работу?
- Рублей 600. Он мечтает полупальто купить.
- Сделаем всё официально. Если согласится,  составьте договор.
        Как и обещал, Александр Васильевич встретился с десятиклассником Колей Запорожским и предложил  поработать. Реакцию он ожидал: я боюсь связываться с деньгами,    я не справлюсь, надо спросить у мамы. Мать  Коли, колхозная доярка, вдова с двумя   детьми на руках, испугалась ещё больше: а вдруг недостача?! Так ведь коровы нету, чтобы потом к магазину за растрату  привязать!
         И только мечта одеться лучше всех пацанов в селе и обещание Александра  Васильевича ежедневно помогать и контролировать убедили  школьника. Договор подписали с матерью, потому что работнику не было 18-ти лет. Условились, что деньги  будут выдаваться частями, чтобы не потерял. Так Коля в весенние каникулы побежал по двум сёлам вручать причитающиеся кооперативные доходы. За первый день он прочесал чуть ли не всю территорию колхоза имени Кирова -  на круг  это  около   12 километров!  И отчитался по всем правилам. Поэтому Прокофьев решил выдать ему остальную сумму полностью и больше не опекать. А ещё через три дня Коля доложил, что задание выполнил и готов сдать документы.
- Но у меня   осталось 800 рублей.
- Почему? Не всем выдал?
- Выдал всем.  Но  копейки никто не берёт. Говорят, оставь себе на конфеты.
- Ну, что ж, Николай Фёдорович, - серьёзно сказал Прокофьев. - Вот акт приёмки,  вот расходный ордер. Сбегай, пусть мама подпишет, только после этого  я  выдам  тебе зарплату.
 Вернулся   Коля в контору  буквально через три минуты – ещё бы за первой зарплатой!
- А что делать с деньгами, которые у меня остались?
- Так тебе  ж дали  на конфеты?!  Можешь конфет купить, а лучше - хромовые сапоги. 
     Александр Васильевич мог, конечно, забрать чаевые  у неопытного мальца и даже объяснить  почему. Но он помнил слова деда Ивана, что вначале украдёшь курицу, затем -  корову, а потом и в тюрьме поселишься. Практически то же самое постоянно повторяла своим студентам в техникуме    и  строгий преподаватель бухгалтерского учёта, что бухгалтер   -  это государственный контролёр   и  он должен быть безупречно честным.
     Зарплата Коли в буквальном смысле переполошила всю семью: через несколько минут в контору вбежала  раскрасневшаяся Варвара Фёдоровна  и  с порога выпалила:
- Коля не украл эти деньги? – Её прямо  трясло.
- Нет-нет, не волнуйтесь вы так!  Это его пайщики отблагодарили!
Надо ли говорить, каким подспорьем стали заработанные деньги в семье погибшего фронтовика. Десятиклассник Коля Запорожский купил на собственные деньги полупальто фасона «Москвичка», хромовые сапоги и фуражку – полный набор сельского щёголя.
     Заканчивался учебный год.  На вопросы Прокофьева, куда Коля пойдёт после школы,  юноша неизменно отвечал, что хочет  быть ветеринарным врачом. Но чтобы поступить в институт, надо  иметь два года  колхозного стажа по данному профилю -  такова была новейшая хрущёвская установка. Коля  собирался пасти овец. Другого выхода не было.      После выпускного вечера парень с пятёрочным аттестатом готовился  гнать на дальнее пастбище колхозную отару.
    А в колхозе имени Ленина   в этот день  неожиданно закрылся единственный  магазин.   Абсолютно непьющий завмаг  Иван Фомич  угодил  с велосипедом  в обрыв и сломал ногу. Весь день, Михаил Гаврилович, председатель сельпо, вёл переговоры с активом села: председателем сельсовета, председателями колхозов, секретарями  партийных организаций, участковым милиционером, управляющим отделением сберкассы, дирекцией средней школы, советовался с  колхозниками. Но кандидатуры на замену не было. Люди  боялись материальной ответственности  и растраты. 600 дворов, как в войну,  могли остаться без соли, сахара, спичек, папирос, мыла и т.д.  И когда уж, казалось, выхода нет, вспомнили  о  Коле Запорожском, который  так выручил сельпо весной.  Вернее, Прокофьев вспомнил. Председатель такого оборота  дела не ожидал, но с предложением согласился, поскольку делать, действительно,  было нечего.  На переговоры   к Николаю Запорожскому был послан Александр Васильевич.
      Предложение  было отвергнуто сразу же: не справлюсь. У Варвары Фёдоровны были  свои  аргументы: сын не способен на такие дела, кроме  того, у них  теперь нет коровы, чтобы покрыть растрату. Пришлось Александру Васильевичу применить все свои личные и профессиональные способности, чтобы убедить Запорожских, что не так страшен чёрт, как его малюют. В конце концов,   он достал из портфеля канцелярские счёты и  бланки накладных и товарных отчётов  и стал учить обоих, как считать на счётах и как заполнять документы. Коля всё схватывал на лету – недаром был лучшим учеником в классе. Наконец, сдалась  и Варвара Фёдоровна.   Александр Васильевич  обещал, что сам лично будет присутствовать при передаче  товара. Всю ночь комиссия передавала магазин семнадцатилетнему мальчику – такое тоже бывает! Всё утро новый продавец   тренировался, как взвешивать, как считать, как обращаться с товаром, как обслуживать покупателей. В 12 часов, согласно вывешенному объявлению,  Прокофьев вышел к толпе покупателей и произнёс небольшую речь, смысл которой состоял в том,  что несчастье с Иваном Фомичом поставило сельпо в труднейшее положение,  что,  кроме Николая Фёдоровича Запорожского, принять магазин некому, просьба не шуметь и не скандалить, иначе магазина в селе  просто не будет. Двери магазина  открылись,  покупатели вошли и встали в очередь у прилавка,  Александр Васильевич  занял место  в углу на  наблюдательном пункте,  и Николай Фёдорович приступил к своим обязанностям. До обеденного перерыва он не допустил ни одной ошибки. Быстро находил нехитрый товар,  ловко сворачивал кульки,     правильно давал сдачу. Во время перерыва наставления продолжались: в долг не давать,  кроме председателя колхоза, главного бухгалтера и кладовщика,  по непонятным вопросам самому решения не принимать, через несколько дней  провести  неофициальную ревизию.
     Прокофьев пробыл в магазине весь день. Вечером помог сосчитать и упаковать выручку, проконтролировал закрытие магазина,  сдачу под охрану и проводил Николая домой.
     Варвара Фёдоровна ждала их, волновалась, с нетерпением  расспрашивала, как прошёл первый рабочий день.  Коля кратко, если не сказать скупо,  доложил матери, что всё  нормально.
    Через четыре дня  самопроверка показала, что Николай не проторговался.
      Конечно, Александр Васильевич чувствовал свою ответственность за работу магазина. Каждый день Николай докладывал ему, кто и зачем приходил, спрашивал, как заполнять документы, упреждал возможные ошибки.  Однажды  доложил, что заходили председатель колхоза имени Ленина и главный бухгалтер, попросили дать в долг: председатель - бутылку водки,  главбух -  пачку папирос.
      Через недели две Прокофьев без предупреждения назначил инвентаризацию и даже сам при ней  не присутствовал. Результат оказался положительным, что его обрадовало. А Варвара Фёдоровна  сказала,  хорошо  бы, чтобы такой результат был  и при   передаче магазина.
   Жители села привыкли к юному завмагу и  звали его уважительно Николаем Фёдоровичем. Мать радовалась, что сын  при деле.               
     А у него была одна мечта: поступить в институт на ветеринара.  В колхозе,   в связи  со сложившимися обстоятельствами,  ему  дали справку о том, что он пас  колхозных овец, поэтому дорога в институт была открыта.
Приближалось 1 августа – день приёмных экзаменов. И Николай Фёдорович попросил  уволить его. Пришёл Иван Фомич на костылях принимать своё детище. Передача товаров прошла без неприятных сюрпризов. Оформив бумаги,  Александр Васильевич  сказал:
- Спасибо, Варвара Фёдоровна,  за доверие. Ваш сын не подвёл ни себя, ни вас, ни нас. Вам не придётся  привязывать  к магазину корову, которой у вас нет. И к тому же, он сам  заработал  на поездку в институт и справку для поступления.  Теперь  у него  будут сплошные удачи.
      Прокофьев как в воду глядел. Николай блестяще сдал вступительные экзамены, поступил,  учился отлично, получал  повышенную стипендию,  был направлен в аспирантуру. Но захотел  приобрести профессиональный  опыт и стал   работать ветеринарным врачом,  а в аспирантуре учиться  заочно. Защитил  диссертацию на степень кандидата ветеринарных наук, потом докторскую.  Он  Заслуженный изобретатель Украины, заведующий кафедрой биологии Винницкого государственного сельскохозяйственного университета. Шутя, он говорит, что ощущает себя  учёным  и в области экономики, ибо первичные экономические знания получил в 17 лет, став  заведующим сельским  продовольственным магазином. Добавим, что он нёс    полную материальную ответственность   и   не допустил растраты.
      Ко всем талантам самородка из сельской глубинки неожиданно прибавился ещё один, очень востребованный в народе. Когда он серьёзно занемог, то с его болезнью медицина не справилась. Столичные светила оказались бессильны. Как тут не вспомнить народную истину: спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Н.Ф.Запорожский изучил нетрадиционную восточную медицину,  разработал собственную методику и … вылечился. Ну, а дальше всё сделала молва.  Лечил, помогал,  заслужил   славу народного целителя.
     После распада СССР Н.Ф.Запорожский для  Прокофьева  стал иностранцем. Но дружба, как известно, не знает границ и перешагнула  уже рубежи третьего тысячелетия.  Они переписываются, шлют приветы родным и близким,  иногда грустят. И ценят то время, когда семнадцатилетний мальчик не боялся взять на себя   ответственность за трудную, но необходимую работу, потому что рядом были люди, которым он всецело доверял. Иногда  вспоминают, как селяне  восхищались мальчиком, который не допустил растраты  в магазине, даже   не подозревая,  что его опекал главный бухгалтер Прокофьев.  К чести Александра Васильевича надо сказать, что  за шесть  лет работы в сельпо главным бухгалтером он не допустил ни одной растраты, не посадил в тюрьму ни одного человека. Это была колоссальная заслуга молодого специалиста, ибо то и дело газеты сообщали о растратах и хищениях, за которые карали  провинившихся материально ответственных лиц.

 Репрессия

     В сельпо  позвонил секретарь сельсовета и сухо произнёс всего одну фразу: «Прокофьева в сельсовет!»  Не спросив,  по какому поводу,  надо ли что-то  с собой брать,  он пошёл. Ходил теперь легко, быстро и расстояний не чувствовал, хотя трость пока оставить  не решался.
    В кабинете было пятеро:  председатель сельского совета,  председатель колхоза имени Ленина, секретарь парткома, секретарь комитета комсомола и  участковый милиционер. Он и начал разговор:
- Расскажите, Прокофьев, как  это вы на вчерашнем  комсомольском собрании дошли   до антисоветских речей?
- Каких антисоветских?  Я говорил  о слабой комсомольской работе. Вот и  всё.
- О комсомольской работе он говорил!? Умник! Да ты   на советскую власть понёс клевету!  – с яростью крикнул секретарь парткома. –  Мы тебе этого не позволим!
Возразить ему не дали, поскольку  не за тем пригласили - надо  было  не дискутировать, а молчать, признавать и каяться. А он не догадался. Потому   непробиваемый партайгеноссе по-унтерпришибеевски  и отрубил, что составлен акт, по которому придётся отвечать по всей строгости закона.  И  стал читать акт, из которого следовало, что секретарь парткома, секретарь комсомольской организации, представитель МВД, председатель сельсовета расценивают выступление комсомольца Прокофьева как антисоветское.
- Всё понятно? – спросил участковый. – Этот документ мы направим в соответствующие органы. А вы хотя бы извинились!
- За что!?
- Хватит! – вдруг  резко сказал председатель колхоза. Считаю, что комсомолец Прокофьев  осознал свою вину и впредь будет умнее.  Не надо  ломать ему жизнь. Ответственность беру на себя.
И он разорвал  акт, чем поверг всех и в недоумение, и в ярость.
-    Иди, Саша, работай!
- Вы много на себя берёте! – закричал участковый.
- Ответите  по партийной линии за укрывательство!- вопил парторг.
- Отвечу!
     Прокофьев шёл по улице и пытался понять, что же произошло.  Все его политические устои мгновенно зашатались. Ведь обвинили ни за что. Тогда, живя в сельской глубинке,   он ещё  многого  не знал и не понимал. Не знал, что именно так  обвинили, осудили и посадили, а фактически истребили по очень непонятной  и страшной  58 статье  за антисоветскую пропаганду  миллионы людей -  цвет нации. Не знал, что уже состоялся закрытый пленум ЦК партии, вскрывший  культ личности, и грядут большие перемены. Не знал, что готовятся реформы, которые практически погубят сельское хозяйство. Когда он  шёл в контору сельпо, то из репродуктора на столбе  услышал решение ЦК КПСС об освобождении от должности Министра обороны СССР, о выводе из состава ЦК КПСС, из членов Президиума КПСС легендарного Маршала Советского Союза  Георгия Константиновича Жукова, чьё имя было символом чуть ли не всех победных сражений прошедшей войны.                Шёл октябрь 1957 года. Нашему герою было всего 22 года.

Большие перемены и большое горе

    Саша жил  на квартире у баптистов-евангелистов  -  людей изумительной доброты и красоты. И как это часто бывает,  чрезвычайно трагической  судьбы. Из пяти детей они потеряли четверых, поэтому Саша был для них как родной сын и находился за небольшую  плату, как говорится, на полном пансионе: жильё, питание, стирка. Хозяева были исключительно обязательными.   Иногда дело доходило до курьёзов.
- Можно,  я закажу  вам меню на ужин. Испеките, пожалуйста,  картошку.
- Хорошо, приходи пораньше, не задерживайся.
Прийти пораньше не удалось, а  старики ждали,  не спали.
- Где же ты  был? «Меня» давно испеклась и уже остыла,  –   сокрушались они.
       В селе у Саши появился друг Иван, к которому он частенько захаживал. Однажды  застал  у него  красивую девушку. Это  была Марина  -   родная  Ванина сестра. Она  работала  в  соседнем райцентре на сахарном заводе, а   когда кончится  сезон переработки сахарной свёклы, должна была  вернуться домой.  Сашу она знала по рассказам матери.  Марина  приезжала по выходным,  и  её приезда Саша ждал. Зимой она  приехала  совсем. Встречи продолжались. На следующий сезон Марина на завод не поехала. Саша предложил Марине выйти за него замуж, но она отказала из-за  тяжелой болезни родителей.  Через год  умер отец,  мать ненамного пережила его. Когда  закончился положенный  траур,  Саша вернулся к разговору о женитьбе.  Но Марина опять отказала,  сказав, что не может себе этого позволить, так как  очень больна. Саша горячо убеждал её:  она ему нужна такая, как есть, но обратил внимание на то, как она похудела.  И согласия, наконец,  добился. Родня настояла на свадьбе, чтобы люди не подумали, что жалко денег на сироту. 23 и 20  - прекрасный возраст:  кажется, что всё впереди!  Жили дружно, но Марина всё больше  болела. Лечили её,  неоднократно обследовали, дарили надежду,  наконец, прооперировали. А на четвёртые сутки она умерла. Умерла, не прожив  двадцати одного года! Причина так и осталась непонятной:  врачи называли  воспаление лёгких после перенесённой операции, а в документах указали, что  все внутренние органы  поражены туберкулёзом. Смерть Марины  потрясла Сашу.   Каким бы сильным ни был человек,  к смерти привыкнуть нельзя. А он ведь уже многих людей  в этой жизни потерял!  Близких и любимых.  Отца…  Поэтому не находил  он себе места.  Образовалась какая-то пустота.                В Оловянке всё  стало немило.  А главное – ничего не хотелось. Ничего!  И он решает вернуться  на  родину.
   Была и ещё одна, пусть менее щемящая, но от этого не менее важная причина отъезда. В учебниках истории её назвали бы геополитической. В 1957- 1959 годах  в СССР  было принято несколько  решений  об изменении территориальных границ ряда областей в связи с проведением  экономической реформы и возвращением Совнархозов. Был переподчинён и ряд районов  Черкасской области с передачей  поселений в  соседнюю Кировоградскую область. Сёла Оловянского сельпо целиком остались в Черкасской области, но  были присоединены к Шполянскому району. Новым руководящим звеном потребкооперации стал Шполянский райпотребсоюз. Расстояние  между Оловянкой и Шполой  -  30 километров. Автомобильных дорог нет. В весеннюю и осеннюю распутицу на лошадях в район надо было добираться  6 часов,  и  столько же обратно.  К тому же,   порядки   Шполянского райпотребсоюза   были несколько иные,  чуждые Прокофьеву. А тут письмо с родины,  от двоюродного брата, что в Бузовском сельпо, расположенном  на автотрассе Киев-Одесса (до райпотребсоюза  18  вёрст по асфальту),  есть вакантное место главного бухгалтера сельпо – как раз для него. Такого поворота Александр Васильевич не ожидал.  Но поворот был кстати. Да и ничто его уже  здесь не держало.  Сдав годовые отчёты за 1959 год, продав с убытком свою усадьбу и домик-развалюшку, он уволился и  поехал  в родные места. Работники сельпо провожали  его с сожалением.  А он  был  душевно спокоен,  ведь  за шесть лет работы  он не допустил ни одной растраты и  не посадил в тюрьму ни одного человека.
 
По второму кругу

     И вот они опять, знакомые места… Совершенно другим человеком вернулся сюда Саша Прокофьев через 9 лет. И не только потому, что он имел диплом специалиста и освоил профессию, а потому, что у него был  уже нелёгкий жизненный опыт. В коллектив бухгалтерии довольно крупного Бузовского сельпо  он вошёл легко. Статус главного бухгалтера здесь был на порядок выше. Это было видно даже по штатному расписанию: кроме привычных счетоводов,   был заместитель старшего бухгалтера, что по тем временам было большой редкостью, кассир, плановик и даже  председатель ревизионной комиссии, правда, никто не знал, чем последние двое должны заниматься. Счетоводы были люди опытные: один – недавно вышедший на пенсию старший бухгалтер, а второй – тот самый киномеханик, который когда-то хлестал шлангом «зайцев» и сыграл немалую роль в Сашиной профориентации. Это были  грамотные работники. Нового руководителя  они оценили по достоинству и были готовы вообще не уходить домой, если требовало дело.  Но председателю сельпо  старший бухгалтер явно не понравился,  копий  тот  ломать не стал  и ушёл преподавателем в школу.
    Появились  у Александра Васильевича друзья, и старые, и новые.   Были и такие, которые питали к  главбуху  чисто меркантильный интерес: купить, достать, привезти.  Новые знакомства Прокофьеву, конечно,  льстили, однако  имели и  весьма  опасную сторону – часто  оборачивались  рюмкой. А тут, как известно, только начать – последствия предсказуемы.
    Было и ещё одно обстоятельство, которое  серьёзно осложняло жизнь. Никогда прежде ему не приходилось держать ухо востро с начальством. Ему до сих пор, можно сказать, везло на руководителей. Были строгие, даже жестокие, фанатичные. Были властные, иногда до самодурства. Были не совсем компетентные, выпивающие.  Но все они были по-деловому  надёжные, болели за порученное дело, требовали дисциплины. И их распоряжения старший бухгалтер, призванный беречь государственную собственность, выполнял без боязни, что навредит этой самой государственной собственности.  Раньше у Саши с начальством практически не было  конфликтов, а если и бывали какие-то разногласия, то они решались в пользу дела. Здесь же   всё  заведено было по-другому, и  Саша Прокофьев ощутил  это  сразу.  Главбух и председатель должны были играть по одним правилам, но играть в свою личную пользу. Это могло обернуться либо уголовной ответственностью, либо предательством собственных убеждений, самоопустошением, девальвацией личности. Можно было, конечно, и сопротивляться. Каждый поступал так, на что у него хватало сил.
     На председателей Бузовскому  сельпо явно не везло, как  известному  городу Глупову на градоначальников.
    Первый, с кем пришлось Прокофьеву  начинать работу на новом месте, был товарищ  Огневой, исполняющий обязанности  председателя сельпо. О делах  он был информирован прекрасно, поскольку его дочь была  в бухгалтерии замом. Задерживаться в сельпо Огневой  не собирался – ждал место председателя колхоза, поэтому многое в голову не брал и все дела решал через чайную. Именно в чайной при накрытом средь бела дня столе с водкой и закуской   у двух главных руководителей сельпо  и состоялся первый   разговор, из которого Прокофьев узнал, что и.о. председателя сельпо ходит в звании майора, в войну якобы дружил со знаменитым лётчиком Покрышкиным, Трижды Героем Советского Союза,   и, ещё толком не вступив в должность, уже приказал построить склад над картофельной ямой.  Разговор завершился поздно вечером.  Следующий день начался и закончился чайной. Пили целый день. К председателю подходили разные люди,  и он  давал какие-то задания. Под вечер появился некто   Розенблик,  отрекомендовался заготовителем из Житомира. И уже через пару дней этот ловкий Семён Абрамович доставил в Бузово двенадцать тонн растительного масла  для выполнения  плана закупки, правда, за сто девяносто две тысячи рублей  наличными и без документов. Старший бухгалтер привык всё  оформлять  по инструкции, поэтому запросил вторую подпись. Всякий, кто имеет хоть малейшее представление о бухгалтерии, знает, что означает вторая подпись. Во-первых, это крупная сделка и крупная сумма. Во-вторых, при её оформлении что-то нарушено и первое лицо об этом знает.  В-третьих, это первое лицо берёт на себя часть ответственности – по субординации,  должно взять.  Вторую визу председатель не ставил.
-  Вы о чём? Я никогда не даю письменных указаний, а тем более дважды!
- В таком случае действует  только ваша  подпись на кассовом документе. Я свою подпись не поставлю. Кассиру я дам словесно указание  выдать деньги.  Но в райпотребсоюз и банк придётся доложить о случившемся,  так как  два дня не будут  поступать денежные средства. А это, вообще-то,  – ЧП!  Остаёмся друзьями!?.
- Я сам доложу, что вы буквоед и  мешаете работать.
Прокофьев знал, что пресловутое  растительное масло  «с душком»,   что председатель  получит  20 процентов  в свой личный карман.  А если это повторится!?                И повторилось. Даже дважды.  Закупки  составляли по 16 тонн. Так же было закуплено  и 15 тонн пшена.  Так что без продолжения не обошлось.
Председатель райпотребсоюза, вопреки всем правилам,  принял сторону Евгения Антоновича. Ведь выполнен план закупки растительного масла всего райпотребсоюза. План любой ценой! А на правила, выходит,  наплевать! Прокофьев попал в опалу, его  отношения с председателем райпотребсоюза  и   ОБХСС   значительно похолодели.
      А тут ещё один прожект, который закончился надувательством в три тысячи рублей и  пожаром.  Огневой прямо-таки оправдал свою фамилию.  Сюжет достойный  бессмертного  Николая Васильевича Гоголя.
     Чайная стояла на оживлённой  автодороге, пользовалась популярностью, приносила  доход. Работала она на дровах, которые  на  степной Украине   дороги. И вот какие-то шабашники предложили перевести её на дешёвое жидкое топливо:  соляра  стоила тогда всего  4,2 копейки за литр.   Председатель согласился.  За  модернизацию запросили  полторы тысячи рублей. Но  Остап Бендер венгерской национальности  ловко  подошёл   и к председателю,  и к старшему бухгалтеру,  и  к заведующему столовой  и у каждого  попросил в долг,  разумеется, в счёт будущей оплаты,  по  тысяче рублей. Каждый, а вроде  бы и ненаивные люди,  дал, заручившись обещанием, что при расчёте тысяча будет удержана. Надувательство обнаружилось, но денег было уже  не вернуть. Система жидкого отопления оказалась примитивной. Повара боялись ею пользоваться, а в один прекрасный день форсунки вообще не захотели зажигаться. Зато раздался оглушительный взрыв: плита разлетелась вдребезги,  вылетели рамы в кухне, окно раздачи вырвало с корнем, толстый слой сажи покрыл всё вокруг. К счастью, работники не пострадали. Только Александр Васильевич, оказавшийся рядом,  получил крепкий удар  за оплаченную им  же  модернизацию.
       Товарищ  Огневой, по всем параметрам, оказался похожим на первого русского мошенника-предпринимателя гоголевского Чичикова и Наполеона в одном лице, а в чём-то даже и превосходил их. Так и вспоминалось иногда:  «Ну,  надул, надул, собачий сын!».  В отличие от своего литературного собрата, новый бузовский начальник не работал в одиночку, а окружал себя не менее  способными  и ловкими помощниками. Так  решил он «перетащить»  из заготконторы в сельпо закупку скота. И пригласил из райцентра крупного специалиста по данному вопросу -  Мирошника Ивана Ивановича. Александр Васильевич познакомился с новым заготовителем  в чайной, которая стала своеобразным штабом для  руководителя сельпо. По традиции выпили и вышли покурить. Во дворе стояли товарные сотенные весы. И вдруг Иван Иванович предложил всем взвеситься. Евгений Антонович  потянул на 95 килограммов, Александр Васильевич –  на 67, а Иван Иванович – всего на 24,  в то время  как он был полнее и могучее председателя..
- Что-то здесь не то! - смекнул Огневой. -  Встаньте-ка,  Иван Иванович,  на весы ещё разок!
 И  Огневой весьма с серьёзным лицом  взвесил его ещё пару раз. Но вес  словно застыл:  24 килограмма. И точка! Председатель  не просто удивился – изумился, но виду не показал.  Однако,  продолжая выпивать и  закусывать, всё время думал, каким  же  образом  Иван Иванович обвёл всех на глазах у всех.   А тот, выдержав многозначительную паузу,    как настоящий драматический актёр, наконец, изрёк:
- Друзья!   Настоящий специалист должен  владеть весовым хозяйством.
 Прокофьев подумал: «Вот это заготовитель!  Под стать  нашему председателю. Два сапога – пара! А весовым хозяйством он тоже  овладеет. Будьте спокойны!». 
    Насущные проблемы  и.о. председателя сельпо решать не хотел –  это, по его  наполеоновским  меркам, было  не масштабно!  Вспоминается такой эпизод. Как и многие организации,    сельпо, например,  тогда крайне нуждалось хотя бы в одном  средстве  современного передвижения, поскольку обслуживало восемь сёл, да и само центральное село   размахнулось аж на шесть с лишним километров. И когда Прокофьев всеми правдами и неправдами   приобрёл мотоцикл «ИЖ-52»,  то  ему объявили выговор. Дело в том, что  так необходимое  средство передвижения  было выписано  «без наличия средств финансирования на капитальные вложения», считай, под честное слово, за счёт внутренних ресурсов.  За этот вопиющий проступок и последовал «строгач». Правда,  в  конце  года средства   все же выделил.   К счастью, мотоцикл оказался надёжным  и прослужил  несколько лет. Прокофьев хотел приобрести  и американский «Джип ;», но ему это не удалось.   Председатель, как и предполагалось,  срочно уходил на новое место, поэтому затея не реализовалась.
Забегая вперёд, скажем, что карьера бузовского Чичикова и его соратника закончилась «по заслугам»: став председателем колхоза, он сел на 10 лет, а своего помощника не пожалел, и тот получил 16. К слову,  получил своё и  непотопляемый  Розенблик:  его судьбу решал республиканский суд и за крупномасштабные аферы  вынес приговор о пожизненном заключении.
        Потом   исполняющим обязанности председателя  был прислан райкомом  бывший  директор совхоза и бывший заместитель директора заготконторы  всем, кроме Прокофьева,   известный   Давид Аронович Шпирович.  Это был чиновник с очень внушительным  послужным списком и очень  большими  странностями. Перво-наперво он  изъял  у старшего бухгалтера  печать сельпо, которая традиционно  хранилась у него в сейфе. Событие не то чтобы обидело Александра Васильевича, а просто заставило думать, как быть в создавшейся ситуации.  Доверенности  пришлось выдавать без печатей и подписей, управляющему банком объяснять, почему задерживаются документы, жаловаться председателю райпотребсоза, что Шпирович не доверяет бухгалтеру печать. После каждого внушения  Давид  жалобно говорил,  невольно подражая придорожному нищему:
-    Молодой человек, я старше вас на много лет. По званию я старший лейтенант. У меня два сына служат в одном полку, а дочь водит автомобиль. Неужели меня нельзя уважать?
-    Во-первых, я вам не молодой человек, а старший бухгалтер на правах главного.  Во-вторых, я генерал-ефрейтор. В-третьих, дело страдает из-за того, что вы мне не доверяете. Завтра надо ехать в банк.   Вы меня понимаете?
 -  Я вас понимаю, но печать вам не отдам.
     Этот нелепо-провокационный  разговор ещё раз убедил Прокофьева, что с начальником не всё в порядке.   Более того, настораживало его прошлое. Он развалил совхоз, закупив на тысячи рублей негодный строительный материал. Когда  ему поручили руководить зверофермой, то ценнейших чёрно-бурых лисиц  растерзали собаки.  Став заместителем директора заготконторы, умудрился украсть машину  свиного шпика и избежать суда. Но что удивительно: его ниоткуда не выгоняли. Просто тихо переводили на другую работу. Это был основной принцип системы – раз попал в обойму, то будь в ней до конца. Своих не сдают!  И эти,  которые «из руководящей обоймы», становились непотопляемыми, кочуя из конторы в контору, с должности на должность.
     Назначенный  и.о. в прямом смысле чудил. То он  приказывал   выписать муку высшего сорта для  откорма свиней, то велел срочно  заготавливать на местах чёрный металл, то произносил пламенные речи перед пайщиками. Речи перед пайщиками были однотипно-абсурдными.
   - Заготовка костей является нашей жизненной задачей. Заготовка костей – наш подвиг. Дружно выполним план заготовки костей! Не подведём, товарищи!
  - Заготовка цветных металлов является нашей жизненной задачей. Заготовка цветных металлов – наш подвиг. Дружно выполним план заготовки цветных металлов!
   В том же тоне он говорил о заготовке хлопчатобумажного и шерстяного тряпья,  овечьей шерсти, куриных яиц.   У пайщиков это вызывало смех, но Прокофьеву было не до смеха, потому что после  его замечания о бесполезности демагогических речей  Шпирович  вообще перестал появляться в конторе, а печать продолжал носить с собой.
Он  приезжал  на работу …и гулял по длинному тротуару вдоль  шоссе,  иногда подзывая прохожих, чтобы  рассказать вспомнившийся  анекдот.  И когда звонили по делу  из райпотребсоюза и просили к телефону председателя, то сотрудники отвечали, что он  гуляет по тротуару и  подойти к телефону не может.  А вместе с ним гуляла и печать. Вследствие такого «гуляния» банк  не принимал обязательств,  возникали неоплаты долгов,   прекращалось кредитование сельпо. Экспедиторам и  заведующим магазинами  нельзя  было  оформить   доверенности на получение товаров. А Александру Васильевичу за все эти «выкрутасы» приходилось отвечать. В  конце концов, у него иссякло терпение,  и  он дал указание сломать стену кабинета председателя сельпо и расширить тесное  помещение бухгалтерии.  Давид Аронович  моментально  пожаловался в райпотребсоюз на непочтительное к нему отношение. На что   Прокофьев  весьма аргументированно парировал:
- А зачем Шпировичу кабинет, если его рабочее место на шоссе?
И когда его всё же обязали приходить  в контору, подписывать документы и накладывать  на них печать, то и сотрудники заметили  его странности.
      Невооружённым глазом было видно, что он просто болен. Но вышестоящие лица не хотели  взять на себя смелость и  объявить о его неадекватном поведении. А дело принимало угрожающий оборот.  И пришлось Александру Васильевичу Прокофьеву  работать за двоих, да ещё опекать больного и.о. председателя, вернее, защищать его от любителей покуражиться над беспомощным человеком.
    Если вспоминать о том, что было сделано в это время, то вряд ли будут названы какие-то грандиозные события. Но ведь  как поглядеть!  Иногда обычный эпизод даёт богатую пищу уму и становится основой убеждений.
      У Прокофьева сложились хорошие отношения  практически со всеми рядовыми работниками сельпо. Как-то он пошутил с поваром Марией Ивановной по случаю её скромной немногочисленной  свадьбы и добавил: « Раз уж наплясаться на свадьбе  не удалось, надеюсь, что хоть в кумовья позовёте». Повариха  лихо отшутилась, но о  шутке
не  забыла и  пригласила  старшего бухгалтера  быть крёстным отцом  вскоре рождённой дочери. Приглашение  вообще-то было очень некстати.  Представьте: должностное лицо   в комсомольском возрасте,  политика всеобщего атеизма, десятки, а то и сотни ревностных блюстителей различных директив. Нужно  бы отказаться от предложения. Но он привык быть обязательным. Сказанул, значит, выполняй. К тому же ещё с её отцом сложились по-настоящему  добрые отношения. И он мог не понять отказа Александра Васильевича.
       И тогда Прокофьев решил схитрить: он   предложил   Маше, дескать,  отъедем за село, постоим немного и вернёмся с сообщением, что Светочку окрестили – сама понимаешь, время нынче такое! Но мать Марии Ивановны оказалась хитрее и бдительнее: она   решила сопровождать дочь. Поэтому  такой вроде бы  надёжный план  сорвался.
     У  церкви оказалась очередь и  пришлось ждать.  Очередь в церкви Прокофьев видел впервые. Обряд крещения происходил  в небольшом   зале, где   стоял ряд стульев, на которых сидели ожидающие с детьми. Вдоль  ряда  буквально носился поп с кадилом. Он подбегал к очередному ребёнку, спрашивал, как звать, заставлял поднять крестника, оббегал вокруг крёстных родителей  и сообщал, что мальчик Петя или мальчик Серёжа  крещён.
    Александру Васильевичу вспомнилось собственное крещение – его окрестили  во время  войны, в  8 лет. Тогда процедура была совершенно другая. Его раздели  и поставили в корыто с  водой. Поп  что-то выстриг на голове,  дал поцеловать крест,   долго читал молитву, потом лил святую воду на голову и плечи.  А тут  всё  совершалось настолько быстро, что  не успеешь глазом моргнуть. Но стоило  это «священнодействие» немалые деньги – 250 рублей.
Кому нужно такое крещение? -  Только церкви. Мало того, что деньги берут, так ещё завтра же  в ОВД и далее по инстанции  сообщат,  кто и кого крестил.    А богов-то кто назначает? Князь Владимир Киевский  всех языческих богов отменил и   православного бога одного в трёх лицах  назначил. Товарищ Ленин  одним Декретом  велел забыть про Крещение Руси. Папа Римский благословил Гитлера и Муссолини на победу над большевиками-безбожниками, но Бог им не помог. Как когда-то  Бог не спас помазанника божьего Николая  Второго и Российскую Империю от гибели…  Всё «торжество» крещения  молодой крёстный отец  был занят  единственной мыслью: « Почему  люди верят в  Бога? А он верит?»   Ответа пока не было.
    Заканчивая рассказ  всего лишь об одном фрагменте сельской жизни нашего героя, скажем, что  через  двадцать лет   он  получит   от своей единственной крестницы Светланы  приглашение на свадьбу.
    Были и куда более значимые поступки.
    Контора сельпо, а значит, и бухгалтерия,  находилась в помещении универмага.  А универмаг в своё время построили метрах в семистах от центра. Никаких тротуаров в помине не было. И после дождя приходилось буквально тонуть в грязи по колено.  А   недалеко от дороги пустовало  просторное  здание под железной крышей, что было редкостью по тем временам. Сельсовет согласен был   продать  его даже на дрова. Это  была редчайшая  находка!  Прокофьев решил купить здание,  организовать субботник и переделать здание под контору. Переселение состоялось. Работники были исключительно довольны, получив просторные кабинеты и  оказавшись у   автомагистрали, где кипела  жизнь.
         А одно из  дел  того периода  совпало в событием всемирного значения.  Весной 1961 года  в районе готовилось  расширенное выездное  собрание  руководителей торговли в отдалённом  селе Кривчунка.  Было  приказано провести во время   слёта  грандиозную выставку-продажу  промышленных товаров и изделий общественного питания. Александр Васильевич  практически руководил всем процессом подготовки.  Получилась ВДНХ местного масштаба. И  Бузовское сельпо было отмечено в числе лучших. Но, как это часто бывает,  награда не нашла своего героя.  Так как   пресловуто  знаменитый Давид Аронович  сразу же похвастался начальству, что это  он в поте лица 
организовал торговлю и общественное питание.
Это было как раз  12 апреля. И вдруг перед самым началом  через  громкоговоритель объявляют:
- Всем собраться на площади! Всем собраться на площади!
Народ насторожился, ожидая чего-то чрезвычайно важного.
- Товарищи! Сегодня Советский Союз впервые в мире осуществил запуск  космического корабля с человеком на борту. В космосе  гражданин  СССР  майор Гагарин. Включаем  Москву!. Ура, товарищи!
- Ура! –  с величайшим  восторгом закричала многоголосая толпа, уже любя этого никогда не виданного Гагарина.
А над сельской площадью уже нёсся голос  Левитана:
- Говорит Москва! Говорит Москва! Работают все радиостанции Советского Союза…
Совещание  превратилось  в митинг и стихийное торжество.  Этот  день стал  для людей  самым большим праздником  после дня Победы. Тогда в сёлах телевидения ещё не было, поэтому ждали  газету с портретом  Юрия Гагарина.  Прокофьев представлял космонавта солидным пожилым майором, хотя  по радио и передавали его биографию.  Но когда он увидел фотографию улыбающегося  молодого офицера,  который был всего на год старше   самого Александра Васильевича,  восхитился ещё больше.
     Полёт Гагарина отразился и на личной судьбе Прокофьева. Прошло семь лет после окончания техникума, а он ничего не достиг, кроме скандальной работы с больным председателем сельпо. Да научился водку пить и  транжирить дорогое время.  В этом году во что бы то ни стало надо поступить в вуз. Но куда? Профессия бухгалтера выбрана явно ошибочно. При   его неуёмной   энергии нет сил  сидеть за бумагами,  хочется чего-то  бурного, клокочущего. Ладно,  надо  готовиться, а там будет видно, куда поступать. Но это только в романах цели достигаются быстро, а в жизни бывает много преград.
        В субботу  позвонил муж  троюродной сестры,  завуч
средней школы. Ему нужно было  срочно о чём-то поговорить. Встречу как всегда назначили в чайной. Заказали по сто граммов и кружке пива. Не успели выпить, как  вошёл прораб райпотребсоюза,  потом   присоединились заместитель районного прокурора, участковый милиционер и ещё небольшого роста незнакомец, по его словам,  замначальника районного отдела милиции, капитан, студент юридического факультета Киевского университета. Водка  полилась рекой. Разговор пошёл громкий. Всё бы было нормально, но незнакомец  назвал Александра Васильевича «мелким бухгалтеришкой». Тот не остался в долгу  и парировал «примитивным мусором». Возник скандал.  Спорщиков  развели  в разные стороны. Счастливые и пьяные времени  не замечают. Пили ещё и ещё.  А когда Прокофьев вышел на улицу,  навстречу ему шагнул его «противник»:
- А вот это ты видел?! Как собаку уложу! –   и он  выхватил из-под мышки  пистолет.
Соображать времени не было,   но  личное  оружие всегда было  у  Александра Васильевича при себе.  Он размахнулся и  ударил «противника»  своей палкой. Палка была вишнёвая, с железным наконечником.  Капитан упал, а Прокофьев, не помня себя, перемахнул через  штакетник.
-    Ты что здесь делаешь? –  спросил его кто-то.
- Дерусь с милицией, – сказал он автоматически, сжимая в руке обломок трости и не чувствуя своих пальцев.
- Что случилось? – спросил его свояк, когда  минут через десять он, всё ещё бледный,  вернулся в чайную.
- Чуть не отправился  на тот свет.                Пришлось  рассказать, что произошло. Свояк оцепенел.
      И в понедельник утром его тоже  спрашивали, что произошло,   сначала участковый,  потом секретарь парткома колхоза,  потом начальник районного отделения  милиции.  Его вызывали в райком партии и  любезно предлагали    написать то ли объяснительную, то ли донос. И всех непременно интересовал пистолет! Поразмыслив над довольно загадочной ситуацией, Прокофьев указал,   что с капитаном Гривенко они поссорились на географическую тему, чуть было не разодрались, затем помирились. Зачем ломать жизнь человеку?  Финал этой истории оказался   отнюдь не благополучным: через какое-то  время были уволены руководители районного отдела УВД и  прокуратуры района. Причина   покрыта мраком советской сверхтайной системы.  Капитан Гривенко был назначен оргинструктором в райпотребсоюз, то есть начальником отдела кадров. У них с Прокофьевым сложились нормальные служебные  отношения. Они никогда не вспомнили о том драматическом эпизоде. Это содружество, между прочим,  позволило освободиться от  Шпировича.   А несколько лет спустя,  будучи в родных местах в отпуске, Александр Васильевич  узнал, что Гривенко окончил университет  и    умер  молодым прямо на рабочем месте. Давид Аронович был отправлен  на  пенсию по болезни,  но протянул недолго.   
     А мы вернёмся к нашему герою, вернее, к его мужественным усилиям изменить свою жизнь.  Каких только сравнений, каких метафор не существует, чтобы показать, каким  противоречивым  бывает жизненный  путь. Качели! Синусоида! Взлёт и падение! Из огня да в полымя!  И это всё о Саше Прокофьеве.  То,  мучительно преодолевая лень и  отбиваясь от  пьяных дружков, он штудирует учебники,  то   опять навещает чайную. То даёт себе слово «больше ни-ни», то ввязывается  в  новую пьянку и забрасывает подготовку.   В итоге, как и следовало ожидать, Киевский университет не захотел принять абитуриента, получившего на вступительных экзаменах, которые он сдавал  в перерыве между пляжным флиртом и похмельем,  две четвёрки и две тройки. Всё  справедливо,  но самолюбие  его было уязвлено. Стоило серьёзно  посидеть над учебниками,  и он был  бы у цели.  А  что теперь?!  Остановиться на дипломе техникума?    Пить и разглагольствовать  с непритязательными   собутыльниками?  Жизнь в селе такова, что  не бывает  и  дня без  застолья. Люди празднуют дни рождения,  справляют религиозные и советские праздники, крестят детей,  поминают усопших – и всё скрепляется выпивкой.  Так и до  физической гибели недалеко.   А как же  слова деда Ивана: «Нас, русских, никому не победить!»  Разве это не о нём?  В институт надо поступить обязательно.  В  лучший в мире  институт   -  в МГУ.  А может записаться в  вечернюю школу  и проштудировать всё заново?  Записался.    Прочитал  заново классиков:  все произведения Пушкина,  мятежного Лермонтова,  не такие уж  и скучные статьи Белинского, Добролюбова,  жизненно мудрого, но отнюдь  не простого Островского,  ироничного Чехова, Тургенева, «Войну и мир» Толстого  всё-таки осилил.  А энергии не убавлялось!
 Возвращаясь с занятий,  брал велосипед, который оставлял у чайной,  и ещё полночи ездил, сжигая  неизрасходованную энергию. В один из вечеров чуть не угодил под пулю. Как всегда  пришёл за велосипедом, а  из-за угла  выскочил  пьяный мужик с  ружьём:
- Убью!
 Александр Васильевич успел пригнуться и даже задел угрожавшего по физиономии.  Прогремел выстрел, стрелявший  на ногах не устоял, и Прокофьев отнял у него ружьё.
- Возьми! – сказал он сторожу сельпо. – Проспится, пусть ко мне придёт. 
И как часто бывает, утром  к Прокофьеву пришёл совершенно нормальный человек и, запинаясь,  смущённо  объяснил, что вчерашнее – результат «пьяной мысли попугать одного типа». Сам он  работает на механическом заводе,  на хорошем счету,  орденоносец, член партии.  Дойдёт до  начальства  -  всё  пропало.               
-    Сколько вам заплатить?
- Нисколько. Идите домой к сторожу и заберите  ружьё. Оружие не любит шуток.
     А может быть,  что-то построить?  Например,   двухэтажный ресторан с  хорошим бильярдом вместо  чайной. Идея понравилась не только ему.  Сделал расчёты,  оформил  в банке ссуду,  подготовил  проектную документацию и  … охладел.
     А может, поменять работу? В  ближайшем  птицесовхозе  вакансий не оказалось.
     Тогда  остаётся одно – уехать. Нет, не на комсомольскую стройку -  из возраста желторотых романтиков он давно вышел. Необходимо уехать в большой  незнакомый  город.  У селян паспортов не было, поэтому и жили они в селе, как при  крепостном праве. Он имел паспорт и мог уехать свободно.  Стал вспоминать города, в которых жили  родные или знакомые. Написал письма, можно ли  прописаться,  найти работу. Ответы были разные. Но остановился он на предложении  из  города Рыбинска. Здесь, на Волге,  жили его родственники по материнской линии.  А зов предков, как пишут в романах, не забыть и  не победить.