Глава IV Ещё немного об институте и о друзьях. Лен

     Я уже писала об институте и о своих преподавателях, но поскольку это –  веха в моей жизни, период полный нешуточной работы ума, обретения новых друзей и отношений, хочется остановить на этой поре взгляд и еще раз вспомнить, что особенно выделялось тогда из общего потока времени.
     Пока человек не определился в жизни, пока он молод и у него нет своей собственной семьи, он общается с большим количеством людей: родных, друзей, товарищей, знакомых.  И я прибивалась то к одной, то к другой компании в поисках единомышленников и близких по духу людей,  желая уйти от одиночества. 
      Наш с братом общий друг Славка Попов еще в конце моего первого курса обучения как-то раз пригласил меня зайти к «очень интересному человеку», жившему на улице Мира, 17, в старом доме с аркой.  Этого человека звали Женя Красильников, и был он оригинальным самодеятельным художником, самодеятельным же философом и гедонистом по призванию.  С молодой женой Ирой Красильниковой, в девичестве Шум, он проживал в большой коммунальной квартире на втором этаже.  У них с Ирой была маленькая комната без окон, выходившая в общий коридор недалеко от кухни и холодного общественного туалета, смотревшего на речку Золотуху.  Преимущества этой комнаты в глазах многочисленных друзей Жени и Иры были неоспоримы – здесь царила полная свобода.  И поэтому все когда-либо попавшие сюда становились, по меньшей мере, постоянными гостями.  Сюда можно было прийти в любое время дня и ночи, в любом настроении и привести с собой кого угодно.  Были, конечно, люди, которые не прижились, но я, мои друзья и подруги остались здесь на долгие годы.  Мы буквально жили в этой квартире, даже когда Женя давно перебрался в другое место, оставив жену и маленького сына Антона.  И стало понятно, что Ира, которую муж всегда держал в тени своей харизматичной личности, оказалась достаточно сильным и интересным человеком, чтобы не только сохранить всех прежних друзей дома, но и сделать его прибежищем и опорой для многих из нас, нуждавшихся в поддержке.  И это продолжалось до тех пор, пока, через много лет, дом как памятник истории не расселили.
     А пока я нашла здесь второе, кроме библиотеки, место, где можно было укрыться, встретиться с друзьями и отдохнуть душой.  Женя поражал меня большими, но бессистемными знаниями литературы, философии и живописи, а Ира была моей ровесницей и просто мне нравилась.  Притом, что у Жени собиралась самая разношерстная публика, и большинство было проникнуто духом космополитизма, сам он внешне и внутренне принадлежал к русофилам.  Он и выглядел русским мужичком, коренастый, среднего роста с русой бородкой и усами.  Ирина же была тонкая, хорошенькая молодая женщина, умевшая нравиться мужчинам. 
      У Жени с Ирой я познакомилась с братьями Шварковыми, с братьями Орловыми, с Сашей Шагаловым и Сережей Щекиным, на многие годы ставшими моими добрыми и веселыми товарищами.   Все эти мальчики были из хороших семей, и думаю, что их тянуло в Женину берлогу то же, что и меня – свобода!  Свобода от родительской опеки, возможность самовыражения, свободомыслия и общая любовь к музыке в стиле «рок», которая начала проникать в Вологду примерно в 1960 году, через «вражеские голоса»: радио «Голос Америки» и радио «Би-Би-Си».   Ребята были фанатами таких модных и известных на весь мир групп, как «Битлз», «Ролинг Стоунз», «Прокл Харум», «Квин» и так далее.  У Жени мы могли сутками слушать, записанные на магнитную ленту песни этих групп.  Саша Шагалов и Сергей Щекин, кроме школьной программы  дополнительно занимались английским языком, чтобы понимать любимых певцов.  Так сильна была магия песен «Битлз», что мы разучивали их и знали не хуже любимых русских песен.  Саша внешне немного напоминал Пола Маккартни и даже стригся «под Пола» и носил такие же узкие брюки.  А Сергей просто бредил «Битлз», он знал о них все и однажды написал письмо на радио «Би-Би-Си» самому Барри Холланду.  К собственному восторгу и удивлению в ответ он получил из Лондона подарок – последний альбом «Битлз» под названием «Оркестр клуба одиноких сердец сержанта Пеппера».  Слава Сергея прокатилась по всей Вологде и далеко за ее пределами.  Пластинку тут же переписали на магнитофон и без конца слушали у Жени.  Сережа давал знатокам слушать и саму пластинку, и, как это часто бывает, ее, в конце концов, украли вместе с нарядным двойным конвертом, на котором была яркая фотография группы «Битлз» в разноцветных кителях с золотыми пуговицами и эполетами, а также тексты песен.  Что было потом, он описывает в своей  книге «Сергей Фаустов крупным планом», вышедшей в Вологде в 2008 году!

      В то время и много позже Вологда была спокойным и безопасным городом, может быть поэтому, да еще, потому что молодым людям было некуда пойти развлечься, мы часто собирались у своих семейных друзей по вечерам и засиживались за полночь.  Вторым вариантом отдыха были прогулки по ночному городу и разговоры, разговоры о смысле жизни, об учебе, о музыке, о книгах и живописи.   
 
     Я с удовольствием общалась с Володей Шварковым и Володей Орловым, городскими, красивыми, модно одетыми, разбитными мальчиками.  Они казались мне необычными. Да и в самом деле сильно отличались от окружавших меня сокурсников, которые почти все приехали учиться в Вологду из глубинки.  В. Орлов был добрым и внимательным к своим друзьям и подругам юношей.  Я благодарна ему за то, что он никогда не жалел  времени, чтобы развлечь меня, сводить в кино или к друзьям, а то и свозить на машине за грибами, или собрать большую компанию, чтобы съездить на Волго-Балт и в Ферапонтово на озера.  Бородаевское озеро, мелкое и чистое с противоположного от Ферапонтова монастыря берега, принимало нас теплой волной и в изобилии одаривало нашу компанию раками и рыбой.  Посредством небольшого канала и шлюза оно соединялось с Паским озером, глубоким и холодным, заросшим по краям густым камышом, в котором прятались утиные семейства, и через которое можно было на лодке добраться до  Мариинского канала, а оттуда выйти в Кубенское озеро.  Володя Орлов познакомил меня с гостеприимным и всегда готовым к приключениям, Валей Щагиным, у него в доме через несколько лет я встретила своего будущего мужа. 

     В. Шварков приобщал меня к западной молодежной музыке и массовой культуре.  Он всегда тяготел к западному миру, к свободному и предпринимательскому образу жизни, обладая способностью находить все самое модное и интересное в мире музыки и в мире вещей.  Ему бы родиться после перестройки девяностых годов двадцатого века, и он со своей хваткой, предприимчивостью и веселой легкостью в общении, может быть, стал бы миллионером или хотя бы просто богатым человеком. 

      Меня привечали в этой компании, конечно же, за знания английского языка.  Володя Шварков к 1968 году организовал свою рок-группу, и я, как могла, записывала для него тексты иностранных песен со слуха.  Причем, многочасовые прослушивания и перевод песен «Битлз» дали мне гораздо больше в умении слышать иностранную речь и понимать ее на слух, чем работа в лингафонном кабинете института.  Поэтому, будучи уже учительницей, а затем вузовской преподавательницей английского языка, я часто начинала свои уроки с прослушивания песен этой великой группы.               

     В 1968 году я окончила институт.  До моего выпуска на инъязе учились пять лет, и изучали два иностранных языка.  Я попала под очередной эксперимент – четыре года учебы и один иностранный язык.  Правда, факультативно можно было, кроме английского языка, учить еще немецкий или французский, на выбор.  У нас на факультете был студент, Николай Паутов, настолько увлеченный учебой и языками, что за эти четыре года он освоил не только три европейских языка, но еще и японский!  Аркадий Иванов, мой институтский приятель, подтрунивал над ним, говоря, что если Коле на колени посадить девицу, он даже не заметит, а будет продолжать смотреть в русско-японский словарь.  Зря смеялся, Коля знал языки лучше всех, и его со временем пригласили преподавать в Московский государственный университет. 

      Несмотря на малый срок обучения, нам преподавали много предметов – теорию и практику английского языка, теоретическую и практическую грамматику, общее языкознание, страноведение, историю Коммунистической партии Советского Союза, политэкономию, философию, психологию, английскую и американскую литературу, стилистику английского языка, интерпретацию текста, теорию и практику перевода, историю английского языка и медицину.   

      Кстати, когда началась медицина, я поняла, что мне эта наука тоже очень интересна и дается легко.  И, хотя нас водили на практику в морг и в хирургические отделения взрослых и детских больниц, ни вид крови, ни уход за больными не вызывали у меня отторжения. А присутствие в морге на препарировании трупа лишь помогло мне рано понять, что труп – это уже не человек, а только его оболочка.  Тогда все девочки из пединститута должны были пройти курс обучения на медицинскую сестру запаса, мы все были военнообязанными.  Интерес к медицине сохранился у меня на всю жизнь, и даже те начатки знаний, которые мы тогда получили, мне очень пригодились, хотя бы в том смысле, что я умею сделать укол, перевязать грамотно рану, наложить шину при переломе и тому подобное. 

      Из общественных наук мне особенно нравились философия и психология, а из профессиональных предметов – литература, стилистика, перевод и интерпретация текста.  В это время окончательно определились мои научные интересы.  Под руководством Р.А. Киселевой я стала заниматься новым направлением в стилистике, «стилистикой декодирования».  Тогда же было принято решение, после «отработки» в сельской школе по распределению, поступать в аспирантуру.  Я училась отлично, достаточно свободно владела английским языком, и прочла почти все книги авторов девятнадцатого и двадцатого веков в зале иностранной литературы областной библиотеки (тогда этих книг было не так много, как сейчас).

     Незаметно подрастала моя любимая сестра Лена, хорошенькая девочка с кудрявой светлой головкой и голубыми глазами.  Она всегда была рядом, как мой довесочек, мое второе «я».  Мама, в основном, отсутствовала, зимой с утра до вечера  на работе в своей школе, а весной, летом и осенью в ее жизнь плюсом ко всему остальному входила Дача.  Слово «Дача» не случайно написано с большой буквы, это обозначает мамино к ней отношение, важность ее места в жизни мамы, ее любовь к грядкам и растениям.  Мама всю жизнь старалась привить всем членам семьи эту свою любовь к земледелию, но поскольку она делала это истово и со всей силой своего недюжинного характера, результат получился обратный.  Кроме мамы дачу любил только папа, как настоящий крестьянин, и немного брат Шура.  То, что мне казалось тяжким трудом, например, вскапывание грядок и прополка, он делал с легкостью.  Помогая маме, он успевал, и отдохнуть, и пробежаться по дачному поселку, заглянуть на ближайшее болотце, искупаться в пруду на берегу реки Вологды, которая в этом месте была грязной и непригодной для отдыха. 

      По причине постоянной занятости мама часто поручала Лену мне и брату.  А поскольку Шура был почти неуловим, то основные заботы о сестре ложились на меня.  Правда, это было не так уж обременительно.  Пока Ленка была маленькой, я возила ее на автобусе в детский сад и обратно, иногда кормила обедом, отправляла гулять во двор, играла с ней и ее подружками в кукольный театр.  Окруженная всеобщей любовью, она была покладистым ребенком и не доставляла много хлопот.  Единственным недостатком, а может быть, и достоинством была ее медлительность.  Она могла час сидеть над тарелкой супа, сочетая в еде мало сочетаемые продукты.  Например, щи заедать шоколадом, или пить сладкий чай с селедкой.  А поскольку во время Лениного приема пищи можно было спокойно заняться своими делами, ее никто и не торопил.  Как-то незаметно подошло время, когда Лена пошла в первый класс той же восьмой школы, в которой учились мы с Сашей.  Почему-то в тот день в школу ее вел брат, и я помню, как стояла на балконе и смотрела на них сверху.  Какая красивая и торжественная она была тогда, как шел ей огромный белый бант, завязанный на макушке, коричневая форма и белый фартучек.  Все соседи из нашего подъезда вышли на свои балконы, чтобы проводить ее.  И я помню, как она обернулась и, приветствуя нас, и весело подняла вверх букет дачных цветов...

     Так же, как ела, так Ленка и уроки делала.  Приходила из школы, обедала и садилась в маленькой комнате за письменный стол.  Процесс подготовки уроков занимал почти весь день.  Он становился немного короче, если она собиралась пойти с подружками во двор, погулять.  Однако училась Лена хорошо, и друзей в школе у нее было много.  К старшим классам у нее сложился свой круг друзей, мальчиков и девочек, для которых она стала центром притяжения.  Уже тогда она умела быть такой верной, доброй и открытой, всегда готовой прийти на помощь, что большинство ее друзей навсегда остались в ее жизни, несмотря на отъезд в другие города, на какие-то жизненные обстоятельства, которые физически отдалили их друг от друга.  Умение по-настоящему дружить – это одно из ее главных достоинств, которое получило дальнейшее развитие в институте, куда она после школы поступила учиться.  Она избрала исторический факультет, потому что хотела идти по маминым стопам и стать учительницей истории.  На факультете тогда была специальность «История и английский язык».  Лена выбрала эту специальность и с увлечением занималась, став одной из лучших студенток факультета.  С третьего курса она стала заниматься научной работой. 

     После института сестра начала работать в «маминой» железнодорожной школе № 8, а затем поступила в аспирантуру на свой родной факультет.  И оказалось, что учить – это ее талант и призвание, которому она посвятила многие годы, преподавая сначала в школе, а затем в Вологодском политехническом институте.  Она была строгим преподавателем, но умным, добрым и честным.  Когда Лена начала работать, мы с ней как-то перестали чувствовать разницу в возрасте, я стала брать ее с собой на встречи со своими друзьями, а некоторые ее друзья стали и моими.  Еще в школе Лена стала переписываться с сестрой моей чехословацкой подруги Милы Малотовой, Ярой.  Они были примерно одних лет и между ними быстро установились дружеские отношения.  Лена ездила к Ярке в гости пять раз.  Сначала в Свит, когда Яра еще заканчивала школу, а потом в Братиславу и в Прагу.  Яра тоже была у нас несколько раз, одна и с мужем Дюро, с которым они вместе учились в военной школе в Братиславе, а затем работали там же в войсках ПВО.  В восьмидесятых годах Дюро повышал квалификацию на курсах в Москве и приезжал к нам на какой-то новогодний праздник один.  Связи между ними и Леной оборвались в то же время, что и мои с Милой, во время распада социалистического лагеря.

     Мы с сестрой – близкие люди и в трудные минуты жизни всегда находим опору друг в друге.  Плохо мне или хорошо, она всегда рядом и наоборот.  Без нее не обошелся ни один поворотный момент в моей жизни, ни одно значимое событие.  Она приезжала ко мне в Питер, когда я училась в аспирантуре.  Вместе мы ездили в Чехословакию и в Геническ (в 1978 году впервые самостоятельно посетили городок своего детства).  Она помогала мне переезжать в мою первую квартиру, много раз брала с собой в деревню мою маленькую дочку, когда я работала, да мало ли что еще. 
               
     В моей институтской группе были славные девочки, мы жили дружно, хотя и не были единым, как тогда говорили, «коллективом».  Мне нравились все, потому что каждая выделялась  чем-то особенным.  Кроме того, мы провели вместе  четыре года, по шесть-восемь часов в день, а это сближает.  Изучение иностранных языков вообще предполагает много парной работы, составление диалогов, чтение и инсценировки этих диалогов, многочасовое совместное прослушивание текстов на английском языке в лингафонном кабинете, выполнение грамматических и лексических упражнений и тому подобное.  Особенно яркими  личностями были Вита Таран, Ира Соловьева, Ира Реутова, Таня Оботурова, Женя Турыгина, Геля Суслова и Люда Розова.  С веселой, умной Витой я дружила три года, затем наши пути разошлись.  Две Иры и Таня Оботурова дружили с детства, начиная со школы, и по жизни прошли вместе, живя в Завокзальном микрорайоне и имея общих друзей.  После института они все трое попали в знаменитую Вологодскую школу № 1 с углубленным изучением английского языка и до сих пор там работают.  Женя Турыгина отличалась необыкновенно яркой, восточной красотой и доброй, преданной душой. Геля Суслова была самой модной и стильной девушкой в нашей группе.   А Люда Розова, имея романтический склад характера, обладала, тем не менее, большими организаторскими способностями, получившими в ее жизни дальнейшее развитие.   Из них лучше всех училась Ира Соловьева.  Впоследствии из нее получилась замечательная учительница и директор школы № 1.  Девочки из моей группы стали учительницами и до сих пор почти все с честью выполняют свое нелегкое предназначение.  Одна Геля не только учительствовала, но и преподавала в политехническом институте, а затем и вовсе уехала в Москву и многие годы работала переводчиком. 

      В параллельных группах тоже было несколько девочек, с которыми у меня сложились дружеские отношения.  Например, Валю Печеркину я знала и любила еще со школы, потому что она была добрая, душевная и красивая девушка, много читала и думала, с ней было интересно общаться.  В школе же Валя пробудила во мне интерес к творчеству А.П. Чехова, мы зачитывались его рассказами, поражаясь филигранности авторского языка и точности психологических образов русских интеллигентов и мещан. Валя часто приводила меня и Риту Батову к себе в гости.  Мне нравилась их прекрасная библиотека и Валина мама, всегда угощавшая нас, чем-нибудь вкусненьким.  Однажды в день рождения Вали она потчевала нас домашними пельменями в прозрачном ароматном бульоне.  Никогда не забуду эти великолепные пельмени, они были сделаны из трех сортов мяса, говядины, баранины и свинины, а тесто было яичное, желтого цвета.  По сравнению с нашим демократичным и не очень ухоженным домом, Валин дом сиял чистотой и был изыскан во всем, от коврика у дверей, до бокалов и салфеток на столе. 

      В Рите Батовой, будущей Трайниной, было много такого, что мне  очень нравилось в людях – внешняя привлекательность, даже скорее притягательность, умение легко общаться и искрометное чувство юмора.  С большим удовольствием я вспоминаю, как мы с Ритой работали воспитателями в пионерском лагере на реке Леже, после второго курса института.  Если бы не Рита, которой было чуждо всякое уныние, не знаю, как бы я пережила неудобства лагерной жизни, ужасную кормежку, состоявшую в основном из слипшихся макарон, и тучи неестественно огромных рыжих комаров.         

     В 1968 году Ира Соловьева и я, единственные на английском отделении получили красные дипломы.  Наша группа, в основном состояла из городских девочек, поэтому им не очень-то хотелось ехать на работу в область.  Многие из них еще на третьем курсе предусмотрительно вышли замуж и остались в Вологде.  Летом этого же года остальные, включая и меня, разъехались по школам, в которые нас направили по распределению.  Я со своим красным дипломом отправилась в далекое северное село Тарногский Городок.