почему она до сих пор здесь?

мы с ней специально отправились в книжный магазин, находящийся почти на другом конце города, в котором мы теперь обитали, чтобы она смогла купить себе тетрадей для записей.
она любила много писать, рисовать, и делала это даже на ходу, в метро, на лавочке, ночью на балконе, пока я докуривал очередную черную смертную, пуская вполне осязаемый дым в ночь. обычно записи не отличались примитивностью, это были короткие пометки, наделенные огромным смыслом. такие пометки вспыхивали огненными всполохами у нее в сознании, и ее рука тут же тянулась к пухлому карману на куртке, доставала от туда блокнот или тетрадь в твердой обложке, к которой аккуратно была прикреплена ручка, и нервно записывала слова, не заботясь о красоте выписанных букв. потом, вернувшись домой, в более безопасное и тихое место, она вырывала все исписанные листы,скрепляла их маленькими скрепками, складывала в коробку, в которой когда-то лежал чайный сервиз,и до следующего раза не доставала. коробка имела свое место, под кроватью, среди грязных кружек из под какао, чая, сладкого кофе с маршмеллоу, как она любила и многочисленных фантиков от конфет, к которым был падок я. в очередной раз поставив туда кружку, она называла это место "местом, куда прячется ночь". как-то раз я поинтересовался, почему так, а Майя ответила:" потому что пьем мы ночь и кладем под кровать её же". вот примерно такими словами были испещрены страницы тетрадей и блокнотов, что мы покупали в магазине на окраине города.
этот магазин мы приметили для себя после того, как посетили все достопримечательности душного города, в который переехали, и остановились в самом его конце, на тихой улочке, по которой слонялись собаки, коты, нищие, словно сомнамбулы, во сне, в состоянии опьянения той жизнью, что свалила их с ног. я с Майей под руку вошел в магазин и сразу про себя сказал:" это будет ее любимое место". действительно, тогда она много что себе присмотрела, тетради, ручки со смешными дракончиками, стопки книг, горячо любимые раскраски для детей. и мы возвращались в этот магазин чудес, в котором все пахло волшебством и сказкой, еще бесчисленное количество раз. я притрагивался к выставляемому товару, и через кончик пальца ко всему основанию проходил тонкий заряд энергии, чувствуемый только мной. от такого кожа на спине покрывалась мурашками, волосы на затылке неприятно приподнимались, будто в испуге, а глаза старались найти ее. она должна была меня успокоить, сказать, что все это лишь сон, что реальна здесь исключительно лишь она. часто я впадал в безмолвную панику от такого потрясающего с ног до головы состояния, не имея возможности пошевелиться, стоял и выпячивал глаза все сильнее, пока не приходила Майя со своей дозой успокоительного. она ничему не поддавалась, беззаботно порхала по магазинчику, ловко хватая то, что ей нужно.
очередной поход в это сакральное место увенчался для нас двумя куда более важными приобретениями, нежели записные книжки и дневники. мы взяли с улицы двух собак, увязавшихся за нами, с глазами, в которых при пристальном всматривании можно было увидеть звезды. одна была больше, с нечесаной, спутанной в клочки шерстью, а вторая маленькой, еще щенком, с такой же грязной, полной мусора, шерсткой. Майя глядела им в глаза, гладила за ухом и, кажется, что-то шептала. мы увели их домой, и вскоре наш дом стал их домом.
я любил просыпаться раньше ее, когда солнце лишь показывалось из-за линии горизонта, одергивать одеяло и просто смотреть на очертания ее фигуры. обводить взглядом давно знакомые ноги, бедра, подниматься до живота, рук, а потом и головы. мне хватало ее запаха, мне нравилось то,что я видел. она всегда запрещала мне курить в кровати, именно поэтому я достал серебряный порт-сигар, ловко вынул тонкую сигарету и, не прикуривая, держал ее во рту, пока она не проснется и не посмотрит на меня сначала сонными, теплыми, а потом уже более ясными, чистыми глазами. она прижималась ко мне, укрывалась с головой мятым одеялом, выкидывала прочь незаженную сигарету, и без устали целовала.
после доброго утра она уходила в студию, а я уходил в типографию.
вечером наши полюса снова сталкивались и заканчивались долгими посиделками на балконе при одной свече, бутылке воды, и многократными молчаниями о прошедшем дне.
у нас одновременно было все и не было ничего. мы любили друг друга так, как собаки любят своих хозяев. как облака накрывают небо над городом, ткут над ним плотное ласкутное покрывало, а потом проливаются ливнем. она вдыхала в меня не кислород, она вдыхала пары едкой самоотдачи и самого сильного в мире самопожертвования. я приносил ей венки из полевых цветов, наборы швейцарского шоколада, которым задаривали меня коллеги по работе. бессонные ночи рисовали на моем лице усталость, под глазами неумолимо росли синяки. каждый день я писал миллионы строк для студенческой газеты, она же писала картины маслом по одной за неделю. но ее картины не стоили ни единого написанного мной слова.
она изображала одно и то же лицо в тысячах вариаций, люди странным образом находили в них себя, а я видел лишь свое отображение. искаженное, размытое, но это было оно, сомнений никаких. порой так легко заставить людей верить, если они сами этого захотят.
случалось, она не спала ночами. сидела за ноутбуком, скакала пальцами оп клавиатуре, пробегалась глазами по написанному тексту и нажимала резко delete. я лежал на кровати, следил сонным взглядом за ее движениями, которые казались мне полными напряжения и усталости. она могла ничего не писать, просто прочитывать стихотворения любимого с детства Бродского. и пытаться прочитать в моих глазах мольбу о близости.
близко я чувствовал ее редко, но таких моментов хватало, чтобы ими заполнить пустоту внутри. она обнимала меня со спины, неожиданно, подлетая сзади, пока я пытался вызвать такси. разворачивала мое неуклюжее тело и льнула, мурлыкала, словно кошка. поднимала глаза, полные не разлившегося моря,в которых я ясно видел приливы и отливы, хлопала ресницами, улыбалась той самой улыбкой, что отпечаталась у меня в памяти также четко, как имя и дата рождения. эта улыбка снилась мне по ночам.
никогда бы не смог сказать, чем я ее радовал. новой книгой, прихваченной в библиотеке по пути домой? наверно, нет. искренне она радовалась хлопьям снега и снежным шапкам на домах, похожим на сладкий зефир. дуновениям ветра, густому туману, укрывавшему город,словно одеялом. она улыбалась во сне. а я смотрел на нее и не мог понять: почему она до сих пор здесь?