Хроники ротмистра Кудашева. Глава 28

«Хроники ротмистра Кудашева или Тайна Туркестанского золота».
Книга V историко-приключенческого романа «Меч и крест ротмистра Кудашева».

Третий дополнительный том романа "Меч и крест ротмистра Кудашева".
Издатель ©  Владимир П.ПАРКИН. 2013.  ISBN 978-5-906066-11-4
Автор ©  Владимир П.Паркин. 2013.

***   *****   ***
***   *****   ***

ГЛАВА  XXVIII.

*****

На постое в караван-сараях Карасакала. Дальняя дорога в Киштвари через южные перевалы. Свастика над Киштвари. Проблемы с Азариасом. Быть или не быть? Кое-что об остракизме. Дирижабль над Киштвари-Деви. Снова в строю воинства Святого Георгия.

*****

«Хроники»
Кудашева Александра Георгиевича.

21 сентября 1936 года.
Персия. Южный склон Копет-Дага.

От Гаудана до Мешхеда, столицы Персидской провинции Хорасан, мы с Семёновым на нашем черно-буром ишаке на двоих по моим подсчётам добирались бы трое суток.
Держаться особняком от группы репатриантов мы не могли, не вызывая подозрений: сердобольные женщины взяли на себя заботу о нищих слепцах, следующих на поклонение в Мазар-и-Шариф. По этой же причине не имели возможности поговорить по душам. У меня к Семёнову было больше вопросов, чем у него ко мне.
Семёнов свою задачу выполнил. Подъесаул удовлетворён одним этим обстоятельством. Ему его собственный дальнейший путь известен, чего нельзя было сказать обо мне.

Ночь с 20-го на 21 сентября мы с Семёновым провели в маленьком придорожном караван-сарае, приглашённые из милости его владельцем согласно доброму мусульманскому обычаю «зякят» – милости, завещанной Пророком во имя Бога. Спали в конюшне, но под крышей. Не дрожали от ночного холода. Семьи репатриантов разбили свои шатры рядом с караван-сараем.
Управляющий караван-сараем молодой туркмен через слугу прислал нам лепёшку и кумган кипятка, заваренного оранжевыми плодами дикого шиповника. Мы поблагодарили: «саг бол!» – «спасибо» на туркменском языке. Слуга ответил на персидском: «Во имя Всевышнего!». Ушёл.

Можно было отдохнуть в копне чистой рисовой соломы, которой с большим аппетитом ужинало наше горластое и длинноухое транспортное средство.

– Ещё один переход, и будем в Кучане, – докладывал Семёнов.

Я не остановил его речь, чуть было, не сорвавшимся с языка словом «знаю». Промолчал.
Семёнов продолжил:
– В Кучане отмоемся, бельма сбросим, переоденемся, отдохнём денёк. А потом я вас, Александр Георгиевич, с ветерком доставлю в Мешхед, в английское консульство. Там получите письмо от своего друга, документы, прогонные и далее проследуете как белый человек на почтовом дилижансе с упряжкой в шесть жеребцов. Эстафетой через каждые пятьдесят километров. В день сможете 150-200 километров отмахать!

– Вы со мной, Семёнов?

– Никак нет-с. У меня собственный извоз имеется. Семейное дело. Сам я да три сына, да три наёмных кучера. Тоже на подряде с английской торговой концессией.

– В Мешхеде?

– В Мешхеде. Хороший город. Чистый, зелёный, вода ключевая. С церковью православной. Жить можно. Как раньше в Закаспии жили. Ничего не изменилось.

  – Так, кто на вас с поручением вышел? Английская разведка?

– Упаси, Бог! Никогда не шпионил. Есть у меня здесь дружок закадычный из туркменских афшар, компаньон мой по извозу, владелец одного караван-сарая в Кучане, второго на реке Атрек на тракте Мешхед-Боджнурд.

– Случайно, не Карасакалом кличут?

– Не случайно… Действительно, кое-кто из стариков его так называет, однако он для всех Караджа-батыр-бай! И борода его свою смоль потеряла. Он теперь аксакал. Завтра у него гостить будем!

Неисповедимы пути Господни. Особенно для непосвящённых.
В который раз подивился я в своей душе Мак’Лессону. Вот он словно рождён для Большой Игры. Была необходимость, чуть не прострелил Карасакалу голову. Прошло двадцать пять лет – снова на доске появилась старая фигура, использовал её. Без эмоций. Нет ни вечных друзей, ни вечных врагов. Есть только Большая Игра. И сам Мак’Лессон – тоже фигура на доске, но изо всех сил сопротивляется тому, кто пытается играть им самим. Похоже, его собственная Игра подходит к концу. Нужно успеть к нему. Нужно поторопиться.
Спросил Семёнова:
– А что, Караджа-батыр-бай моего друга лично знает? Где он сейчас, тот, что пароль передал?

Семёнов осторожно потёр прикрытые веки глаз, ответил:
– Думаю, без посредников не обошлось. Но за вас, Александр Георгиевич, Караджа-батыр хорошие деньги авансом получил и ещё получит, после того, как вы из Мешхеда на английском дилижансе отъедете. И я не в обиде буду.

Меня тоже беспокоили бельма из рыбьих чешуек на глазах. Остроумное изобретение профессионального нищего Али-Юсуфа, расшифрованное полковником Дзебоевым! Вот и нам с Семёновым оно пригодилось. Помогло унести ноги из Советского Туркменистана. Однако, конюшня караван-сарая не то место, где можно от них избавиться. Придётся помучиться до Кучана.

Весь следующий день провели в пути. Хорошо, хоть идти всё время под гору. Ноги сами несут.
Вот, наконец, солнце на закат, а мы в Кучане. Наши репатрианты в городе не задержались, повернули на запад, пошли в сторону Тегерана. Будут идти до ночи. Как далеко? По-моему, они сами не знают.
В Кучанском караван-сарае с Карасакалом не пришлось встретиться. В отъезде. Тем не менее, помывку Семёнов организовал. Переоделись в чистое, сменили обувь. Объелись домашними пирогами. Глаза свои привели в порядок, от рыбьих чешуек освободились. С час промывали глаза тёплым настоем чая, кипарисовой хвои и мёда. Ещё сутки понадобились, чтобы можно было видеть мир по-прежнему. Слава Богу!

С рассветом Семёнов подогнал к караван-сараю собственную английскую грузовую рессорную фуру с большим брезентовым верхом, запряжённую парой воронежских серых тяжеловозов. Весело крикнул:
– Прошу, вась-сиясь! Хотите – в карете, есть желание с ветерком, прошу на козлы. У меня сиденье широкое, кожаное, набитое конским волосом. Сносу нет. На нём с барыней спать можно, места хватит!

– Я без барыни, но с ветерком!

Сели, поехали. Действительно, с ветерком.
Дорога была на удивление сносной. Сто тридцать километров переменным аллюром от рыси до быстрого шага с остановкой на час прошли за один световой день, за четырнадцать часов. Не удивительно. Фура пуста. Ночевали в доме Семёнова.

Поутру нужно было отправляться в английское консульство. Я не мог исключить возможного наружного наблюдения ИНО НКВД за миссией. Решил посоветоваться с Семёновым.
– Нет проблем, Александр Георгиевич! – отмахнулся Семёнов. – Фура английская. В хозяйственной части консульства точно такие же. Я вас, аккуратно, к девяти утра во двор консульства под брезентом и доставлю.
Так и сделали.

Разговор с консулом не занял много времени. Мне достаточно было назвать своё имя – Джозеф Стивенсон.
В полдень я уже сидел в пассажирском отделении почтового дилижанса, летевшего по далеко не безопасной дороге к афганской границе со скоростью курьерского поезда под «выстрелы» длинного кнута и вопли «Йя-хуууу!» двух здоровенных возниц. В Герат.
Пять раз, сменив упряжных лошадей, мы прошли четыреста один километр, вернее,  двести сорок девять английских уставных миль за три дня.
В Герате отметившись в консульстве же, сменил костюм, сходил в хамам, побывал у цирюльника, обзавёлся багажом истинного джентльмена, получил в банке некоторую наличность в афганских рупиях и в индийских мохурах. Ночевал в приезжем доме при миссии.
В девять утра занял место в почтовом дилижансе, отправлявшемся в Кабул.
Я торопился.
На то были две причины. Конечно, я должен был успеть застать Мак’Лессона живым, если он, действительно, смертельно болен. Вторая причина была связана со временем года. В восемнадцатом году ранняя зима закрыла горные перевалы в середине сентября. А какой сегодня день? Двадцать седьмое сентября! Ого. Как бы мне не пришлось зимовать в какой-нибудь горной деревушке, греться у кизячного огонька и кормить собственной плотью индийских кровососов…
 
В Кабул прибыл второго октября.
Прошу прощения у моих возможных читателей. О достопримечательностях пройденного мною пути им придётся почитать в ином повествовании. Поверьте, в этой гонке мне было ни до красот осенней природы, ни до исторических памятников культуры и архитектуры. Пишу эти строки и переживаю всё заново.
От Кабула до Пешавара я ещё пользовался услугами английской королевской почты.

Впервые пересёк границу Афганистана с Британской Индией через знаменитый Хайберский  перевал или проход через хребет. Хайбер впечатляет. Легко было представить, как через эту узкую щель, местами сжимающуюся до пяти метров со стенами скал, поднимающимися на высоту более километра, проходят войска Александра Македонского, Надир-Шаха, Тамерлана… Кто только не завоёвывал Индию. Но удержались в Индии только англичане. Навсегда ли? 

Пешавар был конечным пунктом. Далее мне предстоял долгий и трудный путь по горным тропам до самого Гилгита. Искать транспорт, погонщиков и носильщиков в Пешаваре пришлось самому. Кое-как добрался до Абботтабада. Там белый сахиб без свиты и охраны вызвал у местных ушкуйников нездоровый интерес. Меня заманили для переговоров в дальний угол рынка домашнего скота и попытались ограбить. Пришлось достать наган, вынесенный мною ещё из ашхабадской тюрьмы. Грабители разбежались, а мне пришлось свести знакомство с местной туземной полицией. Знакомство завершилось договором, по которому полицейский, сам себя называющий «полковником», за мизерную, по моим понятиям, плату организовал отряд из десяти конных полицейских. Обязался доставить меня в самый короткий для этого времени года срок, в Гилгит. В свою очередь, я пообещал приз в тройном размере, если успеем в Гилгит к 20-му октября.
Так, путь от Кабула в Гилгит через Джелалабад, Пешавар и Абботтабад длиной в 872 километра или пятьсот сорок две мили был пройден за восемнадцать дней. В Гилгит мы прибыли двадцать первого октября. Я щедро расплатился с «полковником» и его полицейскими. Они, не задерживаясь, тут же развернулись в обратный путь.
Не без труда я нашёл себе приличное место для ночлега.
Двадцать второго октября в день моего пятидесятипятилетия на город обрушился снегопад.
С тоской я смотрел сквозь снежную пелену на далёкие ледяные вершины. Я попал в холодную мышеловку, из которой, как я думал, мне не суждено было выбраться до весны. Сам не заметил, как вместо «Господи, помилуй!», подумал: «Ом мани падме хум!»!

Местный заминдар-помещик по имени Рама, в скромном доме которого я остановился, старался угодить мне изо всех сил. Не безвозмездно, конечно. Он был готов пережарить и скормить мне в один обед всех цыплят из своего птичника, день и ночь кипятить воду для медового чайно-лимонного напитка, однажды похваленного мною.
На следующее утро меня разбудил его визгливый голос. Заминдар грозил метелкой двум молодым мужчинам, восседавшим на пегих гималайских лошадках, кричал на них что-то на деванагари. Незваные гости, так же, как и я не понимали заминдара.
Рама вернулся с веранды в комнату, снял со стены прадедовский фитильный мушкет-мультук. Я остановил заминдара, вышел на веранду сам.
Всадники, увидев меня, спешились. Подняв вверх правые руки, в один голос произнесли хорошо знакомые мне слова приветствия:
– Гея соу, АлЕксандре!

Я ответил, как положено:
– Зито то айонио елио Неаникос Хелайос Агни-Ра!

Обернулся к своему хозяину. Заминдар Рама стоял, раскрыв от удивления рот и выпучив глаза. Я спросил Раму на хинду, не позволит ли он принять в его доме моих друзей. Рама доброжелательно закивал головой, был готов кинуться на кухню отдавать приказания готовить обед и накрывать на стол. Его остановил голос старшего из пришельцев. Он сказал на киштвари, обращаясь ко мне:
– Именем нашего басилевса, Александр, просим вас немедленно ехать с нами. Мы должны пройти перевал, пока это ещё возможно, пока снег еще не успел слежаться. У нас есть всего несколько часов!
Мне пришлось срочно распрощаться со своим  заминдаром.  Рассчитаться с ним, собрать свои пожитки.
К дому подъехали ещё два всадника-агнирашира, в поводу у каждого заводная лошадка. На одну я сел сам, на вторую возложили мои саквояжи. Мы, несмотря на разыгравшуюся метель, покинули Гилгит. Наша тропа вела круто в гору. Я очень быстро понял, что этой тропой пользуются очень редко. Примерно через милю пути пришлось спешиться, вести своих пони в поводу. Первый в нашей цепи киштвари  прокладывал, протаптывал для остальных более-менее приемлемый путь. Каждые сорок-пятьдесят шагов,  киштвари менялись местами в цепи. Часа через три пути снегопад закончился. Весёлая круговерть метели сменилась сильным ледяным ветром. Наш авангардный обернулся, крикнул:
– Держитесь, скоро пройдём перевал!

На вершине хребта я не удержался на ногах, поскользнувшись, упал, но не выпустил из рук повода. Мой пони рывок выдержал. Я поднялся, продолжил путь. Ещё полчаса пути, и тропа пошла вниз. Опасность полететь в пропасть возросла в разы. Но тут стих ветер. Наконец-то стало возможным дышать полной грудью. Повеселел не только я. Даже моя лошадка, казалось, заулыбалась.
Однако до Киштвари идти и ехать предстояло ещё трое суток!
Всё проходит. Прошли и мы этот путь. Последними, пришедшими в Киштвари до весны следующего года!
Успели. Хорошо, шёл в Киштвари южным путём. Северные перевалы, такие, как Барогиль, закрылись ещё дней двадцать назад.

*****

26 октября 1936 года.
Гималаи. Княжество Киштвари.

Снова в Киштвари.
Напрасно я понадеялся, что Мак’Лессон выйдет меня встречать уж если не на внешний склон кальдеры, то, хотя бы, на ступени лестницы, ведущей в его гранитный дворец.
Мне были даны сутки на отдых с дороги.
Отдых, так отдых. Горячий серный источник, хороший массаж, роскошное платье, ужин, достойный махараджи, собственные покои, постель. Тёплый воздух, вентиляция с подогревом, журнальный столик с газетами и журналами российскими, европейскими, американскими.
Молодой киштвари, послушник культа Агни-Ра, приставленный ко мне в услужение, обратил моё внимание на английский патефон «His Master's Voice» - «Голос его Хозяина», Классная вещь. Леночкина мечта. Эмалевая табличка с изображением собачки, уставившейся в раструб фонографа, на внутренней крышке. Патефон стационарный. Упрятан в элегантную тумбочку чёрного дерева с инкрустацией серебряной проволокой ручной бенгальской работы. В тумбочке – с сотню пластинок. В основном, оперная классика: Бизе, Верди, Вагнер. Но больше чисто английских записей национальной  оперы «Сэдлерс-Уэллс»: «Дидона и Эней» Пёрселла, «Макбет» Коллингвуда  и другие. Ладно, поскучаем. Впереди полугодовая зимовка!
Не сказать, что я был обижен или разочарован. Просто устал. Безмерно устал. После ужина поставил себе Штрауса и уснул под «Голубой Дунай». Проснулся лишь через сутки.
Рядом с моей постелью на коврике в падмасане сидел, покачиваясь, с закрытыми глазами мой помощник.  Послушник. Один из тех проводников, что встретили меня в Гилгите. Сказать о нём «слуга» язык не повернётся.

– Как тебя зовут? – спросил я его на киштвари.

Послушник встал, сдержанно с достоинством не монаха – воина – поклонился. Ответил:
– Моё имя – Адрастос.
– «Храбрый», – перевёл я для себя с древнегреческого.
Адрастос продолжил:
– Я жрец младшей ступени посвящения Великого Хелайоса Агни-Ра. Меченосец. В моих обязанностях оберегать вас, Александрос, и заботиться о вас. Можете приказывать мне, исполнено будет всё, что возможно в Киштвари.

Его речь и манера держаться мне понравились.
– Хорошо, Адрастос. Не скажешь, на какой день наш князь назначил мне встречу?

– Сегодня Его Высочество басилевс  Панкратайос Кризантос будет завтракать в вашем обществе, Александрос, как только вы будете готовы.

– Так чего мы ждём?

– Свежие туника и гиматий уже готовы. После омовения в полюбившемся вам горячем ключе и массажа мы пройдём в покои басилевса!
_____________________________________________
*  Прим.
Туника – нижнее льняное бельё, рубашки, хитон.
Гиматий – верхняя одежда мужчин в Древней Греции, чаще всего из козьей шерсти, представляла собой просто кусок ткани, длиной по росту человека, скреплявшийся застёжками-фибулами и подвязанный поясом.
_____________________________________________

Закончив с утренним омовением, я в сопровождении своего Адрастоса, меченосца, прошёл в покои басилевса.

Его покои были обставлены мебелью европейского типа, но явно индийской ручной работы. С искусной резьбой и инкрустациями перламутром. Гранитные полы грота покрыты наборным паркетом, много ковров. Светильники, канделябры.
С невысокого ложа мне навстречу поднялся человек по фигуре мне незнакомый. Высокий очень худощавый мужчина.
Платье и тюрбан индийского раджи. Белоснежные. Без драгоценностей. Его движения несколько неуверенны, болезненны. Лицо, как у женщины скрыто вуалью. Рукава платья длинны, кистей рук не видно. Что бы это значило? Он и есть басилевс? Что с Мак’Лессоном?!
Человек отвёл рукой вуаль с лица за спину.
Но лица я не увидел.
Вместо него на меня смотрела тёмными глазницами золотая маска. Копия серебряной маски Гюль Падишаха, что использовалась мною в дороге моего первого путешествия в Киштвари.

Человек в белом жестом приказал своим людям покинуть покои. Сел в кресло напротив. Жестом же пригласил присесть и меня. Молчал. Разглядывал меня.

Я делал то же самое. Только разглядывать было нечего.

Золотая маска, не разжимая губ, сказала:
– Здравствуй, Александр! Если бы ты только знал, как я рад тебя снова встретить!

Это был голос Гюль Падишаха! Истинного. Вернее, Алана Фитцджеральда Мак’Лессона, известного в Индии как Рами Радж-Сингх, а в самом Киштвари – Панкратайос Кризантос.
Я не смог сдержать волнения. Мой голос дрогнул:
– Алан! Сколько лет…
Встал, сделал шаг к нему навстречу.

Мак’Лессон резким жестом рук крест-накрест остановил меня, готового обнять его.
– Остановись, Александр. Я не имею права на близкий контакт. Прости. Господь наказал меня. Я болен…

Я остановился в недоумении. Вернулся и сел в своё кресло. Пятнадцать лет разлуки…   Разве мало вместе пройдено дорог? Вместе пережито?!
Встретил легендарного Гюль Падишаха, своего старшего друга… Мак’Лессона! И такая встреча? Как сказал у Лермонтова Максим Максимыч: «Не так я думал встретиться!».

– Лепра! – одним словом остановил поток моих нелепых мыслей Мак’Лессон. И добавил в пояснение: Проказа. Уже два года. Первый диагноз мне поставили в Лондоне. Я ездил навестить своего принца – Раджа Дигора Урсдона, Шер-Мена Руси. Чермен выздоровел. Я заболел. Застрял в Англии. Еле вырвался.
Привёз с собой докторов. Открыл персональный лепрозорий здесь, в Киштвари.
Ну, долго рассказывать.
У меня, как всегда, дел много. И ничего не успеваю. Даже Наполеон мечтал разделиться на двести частей, чтобы в его империи был порядок! А я, вот, разделяюсь физически. Хуже всего, никто не знает, сколько мне осталось. Может, год, может – десять. Не ропщу, заслужил. Хочу ещё здесь, при жизни, хоть малую толику моих долгов перед белым светом отработать. Поможешь мне, Александр?!

Я мог только кивнуть головой. В моём горле стоял горький клубок.

*****

С этой встречи начался новый виток моей жизни в Киштвари.
Заново описывать природу этого удивительного ущелья в сердце Западных Гималаев, соприкасающихся с Восточным Гиндукушем, равно как и историю народа киштвари или агнираширов, нет необходимости. Эти подробные записи уже существуют. Стоит только пролистать назад страницы моих «Хроник».
Расскажу о событиях, ещё не отражённых на бумаге.

*****

22 июня года 1941-го

Это произошло в дальнем северо-западном углу Индостана, в микроскопическом независимом княжестве Киштвари, затерянном в ущелье этого же названия между отрогами Гиндукуша и Гималаев.
Двадцать первого июня маленький народ киштвари, равно как и родственные ему народы агнираширов и прочих, почитающих себя потомками греков, воинов Александра Македонского, разбросанных по ущельям и долинам Гималаев, Гиндукуша, Памира и Тибета, отпраздновали самый большой праздник Астрономический День летнего солнцестояния, посвящённый своему главному божеству Хелайосу Агни-Ра.

К этому времени князь Киштвари басилевс – его Королевское Высочество Панкратайос Кризантос, урождённый Алан Фитцджеральд Мак’Лессон уже скончался, оставив при своём вакантном троне в 1939-м году трёх принцев от двух жён: старшего сына, Наследника престола по имени Александрос – «Защитник людям» – двенадцати лет; среднего по имени Филохиппос – «Любящий коней» – пяти лет и самого младшего трёхлетнего Артаксерксеса, имя которого можно было бы перевести как «Справедливый правитель». На двадцать первое июня 1941 года принцу Александросу исполнилось полных четырнадцать лет. В шестнадцать он мог быть возведён на княжеский престол и коронован Кидаром своего великого предка – Александра Великого Македонского, императора, царя Греции, Крита, Персии, Парфии, Египта и Индии.

Регентом при Наследнике Панкратайос Кризантос назначил, а его маленький «парламент» – Агора, или Совет Старейшин, утвердил настоящего киштвари из царского рода, своего родственника по матери Принцессе Кризанзэ (Лали), её младшего двоюродного брата, тоже по женской линии, по имени Азариас. Одновременно Азариас вошёл в должность  главного жреца культа Хелайоса-Агни-Ра – божественного Гелиоса. Это была Власть. Азариас не имел систематического образования, но большую часть своего времени проводил в библиотеке. Серьёзными организаторскими способностями не обладал. Как жрец и маг был никакой. После смерти князя, исполнявшего и обязанности Главного жреца, мне приходилось помогать Азариасу в его богослужениях и мистериях: колдовал с Кидаром, зажигая лучом солнца, пропущенным через алмазы венцов, священный огонь в ритуальной лампаде, усыплял жертвенную козу, предназначенную к всесожжению. Что там, даже костёр под телом Мак’Лессона загорелся по мановению моей руки. Да, Азариасу было, за что меня побаиваться, завидовать мне и, соответственно, ненавидеть.
Мак’Лессон в своё время терял время попусту, пытаясь воспитать из племянника будущего политика, способного стать Наследнику надёжным первым советником. Но Азириас был из рода Кризантос. Этим всё сказано.
Мудрый Мак’Лессон, отдав должное традициям Киштвари, уравновесил власть Азариаса, назначив меня, своего советника, друга и побратима, указом басилевса «педагогисом» – наставником и учителем Наследника по день его совершеннолетия. Кроме того: командующим вооруженными силами, включая пограничную стражу и охрану дворцового скального комплекса. И  главное: пожизненным Хранителем Кидара и иных культовых предметов, сохранившихся со времён Александра Великого Македонского, посвятил в тайну сложнейшего процесса многоступенчатого раскрытия многочисленных каменных врат в Большую и малую Сокровищницу.
Практически, говоря языком европейских финансовых терминов, Азариас и Совет старейшин были в княжестве распорядителями кредитов, а я – финансовым директором, бухгалтером и казначеем. Впрочем, не только. На меня легло и управление производством, и торговые взаимоотношения с внешним миром. Всё то, на что когда-то хватало одного Мак’Лессона!

Члены Агоры – Совета Двенадцати Старейшин –  были обязаны блюсти исполнение подданными требований обычного киштварского права, вершить суд, заниматься проблемами внутреннего порядка, а также разрешать конфликтные ситуации, если таковые возникли бы между мною и Азариасом.

Вот и настал день конфликта.
Между нами пролилась кровь.
Азариас убил послушника-меченосца из группы моих людей, которые должны были доставить Кидар в Малую Сокровищницу после праздничной ритуальной церемонии. Похитил Кидар. Разумеется, не своими собственными руками. И тут же явился ко мне с известием, что его храмовая стража отбила Кидар у похитителей, и он, Азариас, готов передать реликвию мне, его Хранителю по завещанию покойного владыки.
Наглое лицемерие. Лицемерная наглость. Глум!
Я не поддался на провокацию. Сила не на моей стороне. Попытался воззвать к рассудку этого дегенерата. Объявил, что отныне я не достоин чести быть Хранителем священной реликвии и передаю её на хранение Великому жрецу. Всё равно, с Кидаром Азариас обращаться не умеет, с его помощью никогда не добудет священного огня. Попробует короноваться сам – получит смертельный солнечный удар в мозжечок!

Я пытался оттянуть развязку, выяснить истинную расстановку политических сил в нашем загнивающем киштварском королевстве. Тем временем заблокировал все входы в подземные кладовые Сокровищниц.

Был уверен: сложились новые обстоятельства, толкнувшие Азариаса на открытый конфликт. Таким обстоятельством мог быть флаг фашистской Германии, поднятый на вершине Киштвари-Деви, венчающей восточный склон кальдеры Киштвари.

В ночь с двадцать первого на двадцать второе июня мне не спалось. Было чувство полной потери равновесия. Понятно, кровавая борьба за Кидар Александра Македонского, начавшаяся со дня его смерти, уничтожившая род его прямых потомков по мужской линии, если таковые и были, приведшая на княжеский престол полукровку-шотланца Алана Мак’Лессона, сына принцессы Лали Кризантос, не могла не продолжиться после смерти басилевса.
Верховный жрец Азариас, как тигр, вкусивший человеческой крови раз, не остановится перед убийством и во второй раз, и в третий. Что мне противопоставить этой крови? Её более мощный поток? Эскалацию убийств? Развязать гражданскую войну среди народа киштвари, едва насчитывающего семь тысяч человек?!
Какой тут сон.

Да, со мной моя пограничная стража, стража дворцовых покоев, военачальники ополчения. Все ли они встанут под знамя чужеземца, не киштвари, человека, рождённого неизвестно где, воспитанного в вере иной, нежели вера Хелайоса Агни-Ра?! Пойдут за Азариасом, их выбор не будет изменой. Азариас – регент при несовершеннолетнем принце Александросе.

Да, в моих руках цейхгауз.
Военный переворот? Низвергнуть Азариаса, стать диктатором? Будет возможность получить к имени собственному Александрос Бхарати Бхерия-Сингх ещё одну приставку – «Кровавый». 
Нужно ли мне это?!

Ночь провёл за радиоприёмником. От известий на английском, немецком и даже русском голова пошла кругом. Война!
Всю ночь напролёт от радиоприёмника меня отрывали дела киштварские. Мои разведчики докладывали о положении дел в районе горы Киштвари-Деви.
Там немцы. И флаг со свастикой на её вершине!
Азариас тоже не оставлял своим вниманием.
Ну, об этом уже писал…

*****

Кое-что об остраконах и остракизме.

– «Гнев, о, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына!
Гнев неуёмный его много бедствий ахеянам сделал!».
*  Гомер. «Илиада».
Греч.:
– ;;;; ;;; ;;;;, ;;;;;;;;;; ;;; ;;;;;;;, ;;; ;;; ;;;;;! ;;;;;;;;;;; ;;;; ;;; ;;;;;; ;;;;;;;;;;; aheyanam ;;;;; ...

Каким божественным пафосом звучали в наших юных головах гимназистов шестого класса эти строки на древнегреческом, дошедшие до нас из глубины веков ушедшей античности!
Как знать, уделял бы наш преподаватель Лаврентий Платонович Серко более внимания изучению наследия Гомера, нежели рекомендованных попечительским советом гимназии, святых отцов восточной церкви –Иоанна Златоуста и Григория Богослова, – знал бы я сейчас древнегреческий «от альфы до омеги», а наша асхабадская первая мужская гимназия избегла бы в своё время грандиозного скандала. Мы, гимназисты, как и Пушкин в своём Царскосельском лицее, любили более читать не то, что положено, а то, что хочется. В нашем классе нашлись шутники, которые изобрели и организовали силами всего класса сюрприз Лаврентию Платоновичу в полном соответствии духу и времени Афинской демократии времён Перикла и Фемистокла.
Так, преподаватель древнегреческого языка в одно прекрасное утро обнаружил на своей кафедре большую керамическую миску, купленную нами вскладчину на «Текинке», полную битых черепков.

–;; ;;;;; ;;;;? Ти инавто? – спросил учитель. – Что это?
– ;;;;! Доро! – хором ответил класс. – Подарок!

Это был злой подарок. На каждом черепке бедный Лаврентий Платонович мог прочесть только одно процарапанное слово, собственное имя: «Лаврентиос» – «;;;;;;;;;;».
Реакция преподавателя на «сюрприз» нас не порадовала. Лаврентий Платонович медленно без сил опустился на пол. Больного учителя увезла в «Красный Крест» карета скорой помощи.
Так гимназия лишилась своего единственного преподавателя древнегреческого языка. Зачинщики «шутки» были выявлены в первый же день произведённого расследования. Они были отчислены из гимназии с «волчьим билетом». Это, несмотря на то, что их отцы были в Закаспии далеко не последними людьми в иерархии положения и чинов. Родители за своих чад не заступились.
Мой родной отец Георгий Александрович Кудашев специально приехал из Красноводска, чтобы вразумить меня тремя добрыми ударами нагайки, прошедшейся от спины до ягодиц. За каждый полученный удар я говорил отцу «спасибо». О визге и слёзах не могло быть и речи.

В городе только и было в те дни разговоров о древнегреческих демократических обычаях. Только совсем глухой либо ленивый не узнал этих  слов – «остракон» и «остракизм». В демократической Элладе остраконами – черепками – голосовали все мужчины Афин, выражая свою волю в политических вопросах: выборах стратега либо его изгнание – остракизм. Позднее «остракизмом» стали называть общественное презрение к гражданину, признанному виновным в незаконном захвате власти.

Сколько лет прошло, а память сохранила для меня эту историю во всех подробностях. А вспомнилась она мне при сообщении моего меченосца:
– Учитель! Мой господин Александрос! В домах членов Агоры готовят к завтрашнему дню остраконы…

Мне не было нужды переспрашивать, что означает это слово.

*****

23 июня 1941 г. Киштвари.

В полдень человек Азариаса с поклонами пригласил меня в скальный храм Агни-Ра на чрезвычайное собрание  Агоры – Совета Двенадцати Старейшин княжества Киштвари.

Я ждал это приглашение. Был готов к отчёту перед народными избранниками, вернее, перед их пастырем – Великим жрецом Хелайоса Агни-Ра регентом Азариасом. Повестка дня была известна: персональное дело «педагогиса», управляющего делами, хранителя сокровищ и начальника пограничной стражи чужеземца по имени Александрос. То есть, моё.

По прибытию в храм, о моём появлении известил первым вступивший в зал мой верный человек,  меченосец Адрастос, прибывший в сопровождении троих вооружённых винтовками подчинённых, для простого народа – храмовых же послушников, младших жрецов, не обременённых физическим трудом в штольнях и при плавильных печах.
Адрастос протрубил в боевой рог и провозгласил о моём прибытии, перечислив титулы, присвоенные мне самим басилевсом Панкратайосом Кризантосом – Мак’Лессоном.
Я дал понять Азариасу: сегодня низложение моей персоны не состоится. Взял инициативу в собственные руки. Начал речь, не дав Азариасу раскрыть рот.
 
– Уважаемые Старейшины! Уважаемый Великий жрец Хелайоса Агни-Ра дорогой Азариас! Большая беда пришла на нашу Землю, в каждый дом Ойкумены – нашего познанного мира. Сегодня в ночь фашистская Германия начала войну с Россией, со страной, на которую возлагал большие надежды наш незабвенный басилевс Панкратайос Кризантос. В своём предвидении он не только опасался такого возросшего могущества Великобритании, которое могло поглотить и Киштвари, но и жестокой агрессии со стороны Германии. Его опасения сбылись. Россия могла бы быть и будет в дальнейшем хорошим противовесом в политике Киштвари. Даже – для будущей независимой Индии. Я верю, Германия никогда не победит Россию. На протяжении многих столетий она уже пробовала это сделать без результата. Почти два года Великобритания вынуждена вести войну с Германией, привлекая на фронт и силы Вице-королевства Индии. В самой метрополии горят города под немецкими бомбами.
С весны этого года Германия и её союзная Италия захватили территорию ваших предков – Королевство Грецию! Сегодня Греция ограблена, её лучшие мужи уничтожаются, а уцелевшие сгоняются, как скот, на принудительные работы. Женщины насилуются, дети умирают от голода и болезней. Богатства Греции вывозятся в Германию!
Сегодня ночью я слушал речь английского премьер-министра Черчилля. Он объявил о солидарности Великобритании и Советской России против Германии. Если кто-то из вас считает, что Киштвари нет дела до схватки двух или трёх гигантов, пусть обратит свой взор на Киштвари-Деви. На её священной белоснежной вершине развевается кровавое полотнище с чёрным пауком каракуртом – флаг Германии. Если кто-то из вас считает, что Англия – не является другом Киштвари, пусть вспомнит, что она и не враг. Мы – торговые партнёры. Вы должны знать, Германия не признаёт партнёрства. Германия – превыше всего мира. Германия уничтожит народ Киштвари, чтобы завладеть его богатствами! На основании этих фактов я, Александрос, объявляю себя архистратигом Киштвари. С сегодняшнего дня объявляю Киштвари на военном положении. С сегодняшнего дня Агора является консультационным органом при архистратиге. Все сношения с внешним миром осуществляются исключительно по решению и с разрешения архистратига. Храмовая стража переподчиняется архистратигу. Её непосредственным начальником назначается меченосец Адрастос. Агора лишается судебных полномочий, которые с сегодняшнего дня будут осуществляться военным трибуналом, назначенным архистратигом. Те члены Совета старейшин, которые пожелают принять участие в трибунале, могут заявить об этом. Измена интересам Киштвари в пользу Германии будет караться смертной казнью через расстрел по приговору военного трибунала. Вводится режим экономии продуктов питания. Каждая семья будет обеспечена продуктами, достаточными для полноценного поддержания жизнеспособности. Мы не знаем, как долго может продлиться война!
Флаг Германии сегодня же ночью будет сброшен с вершины Киштвари-Деви. Немецкие воины с оружием в руках будут уничтожены независимо от того, примут они бой или нет. Гражданские лица будут задерживаться  Киштвари до окончания войны, и использоваться в необходимых работах. Мы не будет даром кормить лишние рты.
Великий жрец Хелайоса Агни-Ра Азариас будет молиться за успешное для Киштвари, для всех народов мира окончание войны победой над Германией! Я сказал. Вы слышали.

Я повернулся и пошёл к выходу.
За моей спиной Адрастос взмахом руки сбил с постамента, на котором я в раннее утро солнцестояния с помощью Кидара добывал божественный огонь, вазу с заготовленными для сегодняшнего совета черепками – остраконами, на которых было нацарапано моё имя: «Александрос».

*****

Из донесения моих разведчиков я знал: в лагере у подножия Киштвари-Дэви всего всего шестеро европейцев плюс два проводника туземца и два носильщика-шерпа. Гурки и раджпутанцы. Две палатки. Шесть пистолетов, одна винтовка маузер. Я потребовал уточнения, действительно ли вся группа пришла, незамеченная нашей пограничной стражей, со стороны Тибета. Адрастос был достаточно сконфужен. Пояснил: со стороны Тибета прошли четыре человека пешим порядком. Это были гурки и раджпутанцы. В кальдеру Киштвари они не спускались, остановились на восточном склоне Киштвари-Деви. Усыпили бдительность пограничников. Мало ли кто мимо проходит. Да ещё без транспортных средств передвижения. Бродяги. Но вот откуда потом взялись немцы – большой вопрос. Путь от ближайшего населённого пункта – не менее четырёх суток в летнее время. Все близлежайшие деревни под наблюдением. Никто не видел там европейцев.
Это была загадка.
Я спросил, видел ли кто аэроплан, парашютистов? Пришлось объяснять, что это означает.

– Виман? – переспросил Адрастос. Улыбнулся:

– Индуистские мифы. Типа крылатых сандалий бога Гермеса. Разве крылья способны поднять в небо башню? Сказки!

Похоже на правду. В наших Гималаях на сотню километров в окружности не найдётся подходящей полосы для «мессершмита».
Пришла почта. Конечно, её доставил не улыбающийся англичанин в синей униформе с кожаной сумой через плечо и кокардой на фуражке с надписью «Post».
Первый же пакет, вскрытый мною, содержал донесение агента, внедрённого ещё Мак’Лессоном в Лхасу. Тоже воспитанник Снежного Ламы! Слава Богу, донесение не на старомонгольском. На английском. Шифрованное. Ключ простой, у меня имелся. Прикинул по объёму – время на расшифровку текста потребуется не один час.

Моё внимание снова привлёк Адрастос. Он сообщил такое, что заставило меня в спешном порядке забросить почту в сейф и выступить в сопровождении своей свиты к Киштвари-Деви.
Внутренний периметр кальдеры и её гребень охранялся нами достаточно бдительно и надёжно. Однако, чтобы добраться до немецкого бивуака на внешней стороне Киштвари-Деви, нам понадобилось бы не менее четырёх часов.

По дороге Адрастос пересказал мне сообщение, полученное им по эстафете от часового к часовому на дистанциях прямой видимости флажковым семафором.

Часовые внешней стороны кальдеры по склону Киштвари-Деви наблюдают гигантский предмет, по форме напоминающий сильно вытянутую дыню, свободно перемещающийся по воздуху. Предмет остановился в воздухе над горой Киштвари-Деви на высоте в половину высоты горы. Потом снизился к её подножию с восточной стороны. Стал слышен шум его винтов. Воздушный корабль прибыл  с востока со стороны Тибета. Установить визуальным способом его размеры можно только приблизительно.  В длину он может быть не менее двухсот шагов.

Я со своим эскортом успел к восточному гребню кальдеры к закату солнца. Вовремя. Укрылись.
Удалось при хорошем освещении сделать двенадцать фотоснимков карманным стереоскопическим «Кодаком». Конечно, это был германский дирижабль. Гражданского типа «Шютте-Ланц». Невооружённый. В дальнейшем по этим снимкам в сопоставлении с человеческими фигурами можно будет определить истинные размеры дирижабля, а также точную скорость движения и манёвра.
Дирижабль на наших глазах принял на борт членов наземной экспедиции. Люди по двое, вещи и свёрнутые палатки в несколько минут были подняты в гондолу с помощью электротельфера. Всё это время дирижабль находился на высоте не более десяти метров над землёй.

Солнце село. В последний раз под его лучами сверкнула снеговая вершина Киштвари-Деви. И тогда от гондолы по скалам кальдеры пробежал ослепительный электрический луч прожектора. Взревели моторы. Дирижабль начал подъём. Ему понадобилось всего двадцать четыре минуты, чтобы вознестись над Киштвари-Деви и осветить флаг фашистской Германии лучом прожектора. Отблески света от ледника позволяли видеть и силуэт дирижабля. Вот он развернулся и, выключив прожектор, ушёл в темноту ночного неба.

Что и говорить, зрелище было впечатляющим. Мои меченосцы были в шоке. Пришлось потрудиться, чтобы встряхнуть их.
Несмотря на то, что немцы убрались от Киштвари, я не стал отменять режим усиленного варианта службы ещё трое суток. Адрастос с тремя меченосцами с успехом выполнил моё поручение: снял с вершины Киштвари-Деви флаг и к утру доставил трофей в штаб стражи. Это была далеко не лёгкая добыча. Полотнище размером шесть на четыре метра из прорезиненной парусины. Металлический флагшток остался на горе. Для того, чтобы вытянуть металлическую конструкцию изо льда и камня, нужен был динамит.

Дирижабль с его прожектором наблюдали не только мы. Его было видно издалека. Его видели и жители Киштвари с храмовой площади. Его видели и Азариас, и члены Агоры.

Мне было о чём подумать.

Флаг на вершине горы мог означать только одно: фашистская Германия этим фактом де-юре «остолбила» за собой новую, не занятую ни одним государством мира, территорию. Очень скоро данные воздушной фоторазведки будут переведены в карты с политической окраской границ Киштвари в коричневый цвет.

Очень скоро этот дирижабль вернётся в Киштвари, в свою новую заморскую территорию, которую переименуют в какую-нибудь Новую Пруссию. Высадят десант. Разберутся с аборигенами, договорятся с местной властью. Сгрузят материал для постройки причальной мачты и эллинга. Доложат фюреру о своей новой крепости на гребне Гималаев, контролирующей стык между Афганистаном, Тибетом и Индией…

Вспомнил свою утреннюю напыщенную речь перед Азариасом и членами Агоры. Имел ли на это право? Не возьми я на себя полномочия диктатора, решением Совета Старейшин был бы подвергнут остракизму. Изгнан за пределы Киштвари. Трясся бы на своей мохнатой лошадке по направлению к Барогилю. А в Киштвари Азариас принимал бы немцев. Великому жрецу немцы милее англичан. Трудно сказать, почему.
Самому пригласить англичан? Даром Корона не воюет. Мне никто не делегировал права раскрыть перед англичанами сокровищницы Киштвари.
К утру разболелась голова. Вот когда я вспомнил слова Мак’Лессона: «Не каждая шея выдержит тяжесть Кидара Александра Великого!».

Ничего не придумал. И придумывать было нечего.

Мне следовало помнить одно: я не киштвари, не индус, не англичанин. Я русский. Я русский офицер. Россия в состоянии войны с фашистской Германией. Значит и я, русский офицер, тоже в состоянии войны с Германией. Раз судьба забросила меня сюда, на край света, буду воевать здесь, на краю света. Один, так один. С теми силами и средствами, которые будут у меня в руках.
Не важно, к какому полку приписан я или нет.  Есть ещё и воинство Святого Георгия Победоносца. В этом строю всегда все налицо. Нет ни больных, ни увечных, ни мёртвых. Все всегда живы. Всегда плечом к плечу и все вместе против врага за Родину, за Россию!
И Кудашеву в этом строю место всегда найдётся. Нечего сомневаться.
Перестала болеть голова. Я определился. Ротмистр Кудашев снова в бою. А Кудашевы в бою, как рыбы в воде. Родная стихия.

*****     *****     *****
*****     *****     *****

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

***  *****  ***
***  *****  ***