Землепроходец Максим Перфильев

    Имя енисейского казачьего атамана Максима Перфильева довольно часто упоминается в исторической литературе, посвященной русскому освоению Сибири. Впрочем, без особых подробностей, - главным образом, как землепроходца, построившего Братский острог,  впервые побывавшего со своим отрядом за Байкалом и принесшего сведения о даурах, реке Шилке и забайкальском серебре.
Кто же он такой, - этот Максим Перфильев?

    В первых десятилетиях XVII века в Сургуте и Пелыме служил целый клан  казаков Перфирьевых, связанных родственными узами, пришедших в Сибирь еще с Ермаком. Большая часть  из них служила в Тобольске, Томске, других городах западной Сибири. Один из них, - Илья Перфирьев оставил  о себе память своим походом по Лене к Ледовитому океану, открытием в 1634 году реки Яны и сооружением Верхоянского зимовья.
 
    Максим же пришел в 1618 году к верховьям реки Кети с отрядом стрелецкого сотника тобольского сына боярского Черкеса Рукина и  пелымского сына боярского Петра Албычева,  где  принял участие в строительстве Маковского, а потом и Енисейского острога. В архивных документах за Максима, служившего в отряде подьячим,  называли то Перфирьевым, то - Перфильевым. При этом, чем дальше по времени, тем чаще - Перфильевым.

    О времени рождения Максима  прямых свидетельств не сохранилось. Историки утверждают, что еще в 1600 году в возрасте самое малое лет  двадцати он  ходил атаманом к устью реки Таз с отрядом князя М. Шаховского, ставшего вскоре первым мангазейским воеводой. Удивляться этому не приходится, - тогда на командной должности мог оказаться совсем еще молодой человек. Другие были времена и другие понятия о зрелости мужчины. При таком раскладе Максим родился году в 1575-1580-ом.

    Правда, часть исследователей говорит, что атаманом к устью реки Таз ходил его отец, которого, якобы, тоже звали Максимом, и тогда время рождения нашего героя относится к концу 16-го – началу 17-го столетия.

    На наш взгляд ближе к истине вторая версия. Прежде всего, потому, что если бы он уже проявил себя, как атаман, то вряд ли оказался при строительстве Енисейского острога в роли рядового казака, хотя бы даже и с обязанностями подьячего. Кроме того, известно, что последний боевой эпизод, связанный с именем Максима Перфильева, относится к началу 50-х годов, - больше о его боевых походах в первоисточниках нет никакой информации. Это дает основания считать, что в начале 50-х ему было уже за 60. Таким образом, более вероятно, что время его рождения - конец 1680-х годов.



    Русское поселение  на берегу Енисея представляло собой всего лишь десяток изб, окруженных бревенчатым тыном. Оно и называлось в ту пору по иному, - Тунгусским станом. Первые годы им управляли на правах приказных людей  тобольские дети боярские Максим Трубчанинов, Павел Хмелёвский и Михаил Ушаков. Первое же зимовье на берегу Енисея построили даже и не они, а, как уже говорилось, - казаки  отряда  тобольского стрелецкого сотника Черкаса Рукина и пелымского сына боярского Петра Албычева, годом раньше заложившими Маковский острожек. Участнику этих событий Максиму Перфильеву в то время было уже около 30 лет, то есть он был уже достаточно опытен, к тому же  владел грамотой и потому исполнял обязанности подьячего, то есть был писцом и делопроизводителем приказчиков Тунгусского стана.



    Гарнизон  Тунгусского стана состоял из ежегодно сменявшихся служилых людей из других городов Сибири, - так называемых годовальщиков, а они, понятное дело,  только о том и думали, как бы поскорее отслужить, да вернуться к своим домам. Число служилых  из года в год менялось и не превышало 30-40 человек.

    Племена, обитавшие в нижнем течении  Верхней Тунгуски (позже её стали называть Ангарой) отнеслись к появлению русских людей  враждебно. Предприняли попытку захватить Тунгусский стан, но безуспешно. В бою под Тунгусским станом погиб Данул, принесший столько бед енисейским остякам. Максим Перфильев принимал участие в защите построенного острога, был при этом ранен.

    В 1620 году князцы приангарских тунгусов собрались на Большой совет. Собрались, чтобы обсудить, что делать, как быть дальше. Многим из них становилось очевидным, что сопротивляться русским бесполезно, - слишком неравные силы.

    Мнения вождей разделились. Часть из них была готова признать подчинение белому царю, другие же этого не пожелали и вернулись в свои кочевья. В конце лета к Тунгусскому стану сплыл гонец, сообщивший через толмача, что весной сюда прибудут тунгусские князцы,  челом бить и ясак давать.

    В мае 1621 года в Енисейск приплыли с ясаком тугусские князцы Ялым и Иркиней. Прибывшие дали шерть быть под государевой рукой вечно. Признание тунгусами государевой власти продолжилось и в следующем году, - ясак дали брат Ялыма князец Тасей и князец Тарей. Таким образом, к 1622 году отношения с тунгусами, проживавшими на Ангаре, относительно стабилизировались, и сбор ясака проходил успешно.

    Первым воеводой Енисейского острога стал прибывший из Москвы стольник Яков Хрипунов. Прибыв на место,  Хрипунов с энтузиазмом взялся  за дело и, надо сказать, немало сделал за время своего двухлетнего пребывания на берегах великой сибирской реки. Он добился переселения на постоянное жительство  в Енисейск ста человек из других сибирских городов, то есть сделал его горнизон постоянным. Стрелецкая сотня под командой Поздея Фирсова, набранная  в Тобольске в 1623 году,   стала костяком енисейского гарнизона и сохранила своё название вплоть до начала 40-х годов.

    Именно тогда Тунгусское поселение превратилось в грозную крепость, - Енисейский острог, с  высокими стенами и башнями, - все, как положено по правилам фортификации того времени. Острог был не просто реконструирован, но и расширен. Было сооружено две башни, обе с проезжими воротами.

    Артиллерия острожного гарнизона состояла из шести пушек: четырех затинных пищалей на крепостных стенах, и полевой артиллерии – полковой медной пищали с ядром в фунт и медного дробового тюфяка. Стены острога были дополнительно укреплены надолбами, вокруг стен появился ров.

    Приангарские тунгусы, бывшие свидетелями увеличения русских сил на Енисее, покорно давали ясак. Непосредственными руководителями разведок и казачьих походов были в эти годы сотник Поздей Фирсов и  атаман Василий Алексеев, - человек  бесстрашный и неприхотливый, но вместе с тем  жесткий и строптивый до неукротимости, если видел что-то явно несправедливое, противоречащее его жизненному пониманию.

    В 1624 году обстановка в регионе вдруг неожиданно осложнилась. В тот год для ясачного сбора на Ангару вышел отряд  казаков под командой пятидесятника Терентия Савина. В местечке под названием «Рыбная ловля» они причалили к берегу и срубили зимовье, которое рассчитывали использовать и впредь при сборе ясака, но внезапно подверглись нападению людей князца Тасея. Началась перестрелка, в которой казакам удалось убить несколько нападавших воинов, но прорваться к реке не удалось, и им пришлось шесть дней отсиживаться в зимовье, отбиваясь от неприятеля, пока они не сняли осаду. Стоявший у берега коч оказался сожженным, и служилым не оставалось ничего иного, как, срубив плот, не солоно хлебавши, сплавиться к Енисейскому острогу.

    30 мая 1625 года  Поздей Фирсов с отрядом  наиболее опытных казаков и стрельцов в составе 40 человек, среди которых были  пятидесятник Терентий Савин, стрелецкие десятники Василий Ермолин и Михаил Шорин,  казаки   Никифор Галкин и Максим Перфильев, отправились на кочах вверх по Ангаре с тем, чтобы собрать ясак с уже приведенных под государеву руку тунгусов и, объясачив новые тунгусские земли, идти в поход на братскую землю. Для Максима Перфильева это был первый боевой поход по Ангаре.

    В устье реки Тасеевой стойбища тунгусских людей не оказалось, и ясак брать было не с кого. Времени на поиски ушедших тунгусов не было, и Фирсов, отправив с казаком донесение в острог,  продолжил путь. За шесть недель служилые, собирая, где это было возможно, ясак, смогли дойти только до Шаманских порогов. Выяснив обстановку и узнав, что брацкие люди еще более воисты, чем тунгусы, сотник не решился со столь малочисленным отрядом начинать покорение лежавших за порогами бурятских земель.

    Отряд Поздея  еще только спускался по Ангаре, как из Енисейска вышел новый  отряд из 25 человек во главе с атаманом Василием Алексеевым, отправившийся на поиск тунгусов непокорного князца Тасея. Поиск «государевых изменщиков» решили провести в местах их обычного обитания, - по реке Тасеевой.   Поднявшись до порога на реке Чуна, отряд неожиданно подвергся нападению тунгусов, по численности намного превосходивших отряд енисейцев.

    Ширина реки в том месте оказалась много меньше половины полета стрелы, потому, даже отплыв  к другому берегу, казаки не могли спастись от стрел нападавших. Четыре человека было убито, один тяжело ранен. Конечно и они, стреляя из пищалей, тоже  немало положили тунгусов, но силы были явно не равными, а позиция - невыгодной. Пришлось, отстреливаясь, уходить. Тунгусы преследовали их берегом, но меткая стрельба служилых  и выход на стрелку Ангары, заставили аборигенов прекратить преследование.

    Вскоре разведчики-воины донесли Тасею, что с верховьев Ангары  идет отряд урусов, ходивший к Шаманским порогам.  Засаду устроили в прибрежных кустах, и когда из-за поворота показались казацкие кочи, навстречу им полетели стрелы. Однако суда были еще в недосягаемости прицельного выстрела, стрелы в беспорядке сыпались перед кочами и вокруг, не принося особого ущерба. Однако два казака все же были ранены. Укрываясь бортами, казаки тоже открыли стрельбу, впрочем, тоже без особого успеха. Поздей решил вступить в открытый бой. Продолжая пальбу, казаки направили кочи к берегу.  Устрашенный окутанными дымом со вспышками огня  кочами, устремившимися к берегу, Тасей боя не принял, - увел своих воинов в лес. Преследовать их, опасаясь засады, казаки не решились.

    Уже на подходе к острогу нагнали они отряд Василия Алексеева,  с убитыми и ранеными.  В Енисейске атаманы заявили Хрипунову, что нечего и думать о подчинении братских земель, пока не  будет приведен к покорности князец Тасей.

    Между тем Тасей не только сам, изменив шерти,  отказался платить ясак, но, как писал потом  воевода Ошанин, - «ходит по иным землям и великое воровство заводит, отчего князцы многих ясачных землиц по его злому умышлению смущаются». Одним словом, назревал бунт инородцев, и енисейцам пришлось, оставив другие дела, сосредоточиться на Тасее.

    В конце 1625 года на смену Якову Хрипунову  в Енисейск прибыл новый воевода, - сын боярский Андрей Дмитриевич Ошанин. Уж на что  крут был Яков Игнатьевич, а этот по жестокости своей превзошёл и его. К тому же проявил несравнимую ни с кем алчность. Был Андрей  из дворянского рода, происходившего от выходца из Венеции, чем очень гордился, если не сказать -  чванился. Дед его служил при дворе окольничим, отец - Дмитрий Васильевич, сын боярский и голова, - воеводой в Калужском посаде.
 
    На своё пребывание в Сибири Ошанин смотрел, как на удобный  случай нажиться, сколотить состояние, и потому не брезговал ничем. Быстро нашел способ окружить  себя  людьми, готовыми ему услужить в ответ на послабления и вольности, которые он им прощал. Через близких людей наладил винокурню,  приказал  курить вино и варить пиво с государева казачьего хлеба, хранившегося в острожном амбаре. А при остроге завел питейную избу, где каждый в свободное время мог гулеванить, пока у него были деньги. Давали и в долг. Не прошло и трёх месяцев, как половина служилых была у него в долгу.
 
    Оказался в воеводском окружении и Максим Перфильев. Когда острогом на правах приказных людей управляли тобольские дети боярские Максим Трубчанинов, Павел Хмелёвский и Михаил Ушаков, он, как единственный грамотный среди них человек,   служил в остроге подьячим. А с приходом на воеводство Якова Хрипунова, продолжая выполнять обязанности подьячего, не раз ходил с  казаками  за  ясаком в роли рядового служилого человека. Судя по всему, его это тяготило. Он, видимо, не считал себя менее опытными способным к руководству казачьими отрядами, чем сотник Поздей Фирсов или  атаман Василий Алексеев.
 
    По характеру своему  Максим был подстать новому воеводе, - властным, самолюбивым и жестким, если не сказать жестоким.  Знал, что почести ему и продвижение по службе определялись тем, сколько привёзёт ясака и сколько новых земель приведет под государеву руку. О своей мошне в походах  тоже не забывал. Впрочем, никто не мог отказать ему ни в мужестве, ни в умении управлять людьми.

   Новый воевода быстро разобрался в стремлениях Максима, обещал сделать его атаманом и своё слово сдержал. Избранный с его подачи атаманом, Перфильев летом 1626 года с отрядом в 15 человек совершил свой первый самостоятельный поход по Ангаре. Поднялся до Шаманского порога, но дальше не пошёл, - была малая вода, людей у него было немного, и преодолеть пороги волоком не было никакой возможности. Но удалось собрать  подробную информацию о живших по Ангаре бурятах. Вернувшись в Енисейск, атаман докладывал воеводе о богатстве братской земли пушным зверем, - бобром и соболем,  скотом и хлебом.

    Обнадеживало и то, что встретившиеся у порогов тунгусы заверили его, что буряты ждут прихода казаков и готовы идти в подданство к белому царю.Воевода был рад вдвойне этим известиям, когда Перфильев вручил ему почти полусотню соболей, вырученных за вино, которым снабдил его Ошанин перед походом.

                *
 
    Возвращаясь из Тобольска, куда сопровождал он сдавшего воеводство Хрипунова, Поздей Фирсов утонул в Оби. При каких обстоятельствах это произошло, - спьяну ли, или по какой другой причине, дознаться так и не удалось.
 
    Пользуясь моментом, Ошанин отправил в Москву челобитную с просьбой назначить на освободившуюся должность Максима Перфильева. Кроме воеводы челобитную по его наущению подписали еще четверо стрельцов и пятидесятник Пятунко Арбенёв. Уверенный в том, что в Москве в его просьбе не откажут,  Ошанин не стал ждать ответа и произвёл назначение сам, чем вызвал недовольство казаков, знавших, что  сотников назначает Москва.

    Вообще-то Перфильев был женатым человеком. Но не заладилось что-то у него с женой, не поехала она за ним на Енисей. Не осталась она и в Сургуте, где жили родители  Максима, - ехала к отцу-матери в Верхотурье. И Максим жил сам по себе, - перебивался кое-как без жены. Постирать там что, или одежонку починить, подштопать - зазывал  к себе бабенок казаков, находившихся в походе. И не только по этим делам.  Казаки среди всего прочего жалились  на него, что живет де с чужими женами, когда служилые в походе.

    Уже давно приглянулась ему жена сотника Поздея Фирсова, - Ольга, полюбил так, что не оторвешь. Она тоже была к нему не равнодушна. Встречались, конечно, когда Поздей был в походах. Но от людей не утаишься, - прознал об этом и Поздей. Чего  только он не делал с ней, - и бил смертным боем, и в бане закрывал, и с Максимом дрался, - все попусту.
 
    После того как Поздей, возвращаясь из Тобольска, утонул в Оби, решил Максим как-то упорядочить свои отношения.  Да только как ему, венчанному, узаконить свои отношения  с Ольгой при живой то жене?

    Вот тут-то его Ошанин и выручил. Заручившись поддержкой воеводы, заставил он острожного попа Кирилла ночью в храме обвенчать их, а чтобы тот помалкивал, дал ему 10 рублей и 10 четей хлебного запаса. Одним словом, решил этот вопрос по-атамански, как привык решать сложные задачи в походах.
   

                *


    В 1626 году новый воевода Ошанин направил против Тасея   карательную  экспедицию во главе с атаманом Василием Алексеевым, - семьдесят человек служилых людей и 38 ясачных остяков, пожелавших принять участие в наказании давнего врага.
 
    Уже в начале пути казаки, возмущенные злоупотреблениями и грубостью воеводы, грозились рассчитаться с ним по возвращению. Вспомнили, конечно, и перфильевскую торговлю вином, и его шашни с казачьми жонками.  Кто-то подлил масла в огонь, предположив, что вино  воевода курит из казацкого хлебушка, потому то и задержка хлебного жалованья. И уж совсем остервенели служилые, когда узнали, что воевода грозился прищемить атамана Алексеева и прикидывал на кого бы его заменить. Не мог такого стерпеть  и сам Василий.

    Дойдя до  реки Тасеевой,  узнали, что непримиримый Тасей убит в схватке с бурятами.
  - Слава те, господи, - крестились они, - прибрал окаянного. Чего ж попусту людишек зорить. Вертаемся обратно.

    В мае 1626 года в Енисейске   вспыхнуло восстание. Вернувшиеся из похода с Василием Алексеевым казаки, возмущенные задержкой жалования и выдачи хлеба, своевольствами и жестокостью воеводы,  взбунтовались. Во многих неправедных делах воеводы оказался замешан и бывший в это время в походе Максим Перфильев. Согласно чьей-то челобитной его обвиняли еще и в том, что он «во грехе жил с чужой женой». Собрали казачий круг,  написали клятву ни в чем не слушать воеводу и не даваться ему под суд,  меж собой целовали крест, что не откажутся от своих слов.

    Возбуждённая толпа  с шумом ворвалась в приказную избу, стала бить подвернувшихся под руку торговых и промышленных людей, лаять воеводу,  драть его за бороду, даже хотели убить, однако Василий Алексеев не допустил расправы.  При всём своём бедственном положении воевода нашёл-таки способ отправить в Тобольск гонца с сообщением о бунте.

    Захватив острог, казаки осадили двор воеводы, куда он успел укрыться со своими приближенными, попытались даже взять его штурмом, но те отбились, отстреливаясь из пищалей. Три дня продолжалось это противостояние. В конец третьего дня, узнав, что воевода отправил в Тобольск гонца с уведомлением о произошедших в Енисейске событиях,  и, страшась расправы, казаки пришли к соглашению: Ошанин обещал «жесточи не чинить», а восставшие – «слушаться воеводу». Страсти улеглись, но хлеба казакам так и не дали. В остроге начался голод.

    Весть о восстании служилых людей в Енисейске скоро докатилась до Тобольска. Сибирские власти не на шутку обеспокоились. Несмотря на наступившую зиму для сыска над бунтовщиками в Енисейск был спешно направлен   сын боярский Борис Аршинский с отрядом служилых людей под командой  Петра Бекетова, назначенного в острог стрелецким сотником вместо утонувшего  Поздея Фирсова.

    Казаки стали жаловаться на своевольства воеводы. В ходе следствия выяснилось, что во многих неправедных делах воеводы замешан и бывший в это время в походе Максим Перфильев. Согласно чьей-то челобитной его обвиняли еще и в том, что он «во грехе жил с чужой женой».

    Допрос показал, что насильства не было, и жёнка недавно утонувшего в Оби сотника  жила с Перфильевым полюбовно, когда муж её пребывал в походах. Дело, в общем-то, хоть и греховное, но не редкое, не дававшее повода для сыска и наказания, если бы не  письменная жалоба. А тут, – челобитная. Да еще кто-то из казаков сказал, что по острогу ходят слухи будто Максим заставил попа Кирилла тайно обвенчать их. Это при живой то Максимовой жене.
Аршинский не посмел оставить такое дело без рассмотрения в Тобольске.  Стали ждать его  возвращения  из похода.

    Весной 1627 года вслед за ледоходом  отряд  Максима Перфильева, обремененный добычей и государевой казной,  возвращался по Ангаре в Енисейск. В местечке «Рыбная ловля» увидели казаки тунгусских князцов, - Иркинея, Боткея и Тасеева сына - Лукашку с малым числом людей. Вожди показывали жестами  с берега, что готовы дать ясак. Перфильев решил причалить. Но когда кочи приблизились к берегу, откуда не возьмись, высыпали тунгусские воины общим числом не менее двух сотен, стали осыпать служилых дождем стрел. Среди енисейцев 11 человек было ранено, казак Поспел Никитин убит, сам Максим Перфильев получил несколько ран, - ему стрелами пробили обе руки и прострелили левое бедро. Пришлось, отстреливаясь, спешно уходить.

    Тяжким было возвращение служилых в острог, - шесть недвижимых тел (получившие тяжелые ранения, - умерли в пути) и шестеро раненых, среди которых был и сам атаман.

    История  с женитьбой Максима Перфильева получила огласку, дело дошло до тобольского архиепископа Макария. Возмущенный владыко, призвав к себе енисейского воеводу Ошанина с попом Кириллом,  устроил им допрос, после чего 6 августа 1626 года докладывал царю Михаилу Федоровичу: «…на очной ставке Андрей Ошанин говорил, как де подьячий Максим с Оленькою сговорились, что ему на Оленьке жениться. Выпись полюбовную написали, и тот де поп Кирилл у них и сватом был, и в той записи сговорной  руку приложил, и ту де запись Максим себе взял. Поп Кирилл взял с Максима 10 рублей денег, да 10 четей запасу. Поп Кирилл во всем запирался. А Максим Перфильев из Енисейского острога в Тобольск не прислан».

    Вообще-то поступок Максима Перфильева не был чем-то исключительным. Русских женщин в то время в Сибири было мало, нравы были дикими и грубыми, поступки казаков и промышленников необузданными. Это видно из грамоты 1622 года патриарха Филарета  сибирскому архиепископу Киприану о прекращении «беспутсва» казаков в Сибири.

    В ней говорилось, что в Сибири не носят крестов, не хранят постных дней, живут с некрещеными женами, кумами, сестрами своих жен, при отъезде закладывают их же на срок, не имея чем выкупить, женятся на других. Само духовенство ведет себя «противу всяких правил», венчает без оглашения, постригает в монахи и монахини таких, которые снова уходят в мир, потворствует сибирским властям и воеводам, которые краденных в России девиц и женщин продают в замужество и заставляют духовных при себе их венчать.


    Прибывшему в Енисейский острог Петру Бекетову было около двадцати.  Перфильеву он  годился в сыновья, - тому в это время было лет 46-47. Почему же воеводские власти все же предпочли Петра Бекетова?

    Одна из причин очевидна, - Бекетов подал челобитную государю о назначении его сотником раньше, чем была послана из Енисейска челобитная  с аналогичной просьбой в отношении Перфильева. Об этом свидетельствуют сохранившиеся документы.
 
    Другой причиной явилось то, что  на Перфильева из Енисейска поступали  разного рода жалобы. После рассмотрения их тобольскими воеводами дело все кончилось тем, что Максима отстранили от атаманства  и направили служить «к дому», - в Сургут.  Вскоре  был отозван из острога и Андрей Ошанин. Ему на смену прибыл новый воевода - Василий Аргомаков.

                *

    18 января 1627 года, состоялся  царский указ о посылке Якова Хрипунова в Сибирь для сыску серебряной руды. Ему поручалось приобрести все необходимое для этого дела, набрать людей и возглавить  экспедицию.

    Набрать людей оказалось труднее всего. Только что был отправлен на Енисей отряд Дубенского для сооружения Красноярского острога, да и тому вместо планировавшихся пятисот человек сумели набрать в сибирских городах лишь триста казаков. Людей не хватало, воеводы городов упирались, не желали делиться служилым людом, или отправляли таких, от которых рады были и сами избавиться.

    С большим трудом удалось набрать   полторы сотни казаков и гулящих людей. Но что это были за люди, – в большей своей части сброд своевольных и непослушных оборванцев. С ними-то Хрипунов и выступил в поход из Тобольска.

    С неимоверными трудностями поздней осенью 1628 года «войско» Хрипунова достигло, наконец, Маковского острога. Подходил к концу второй год, как было принято решение об организации серебряной экспедиции, а он всё еще только подбирался к Ангаре. Хотя Яков Игнатьевич был полон надежд на благополучный исход экспедиции, но в глубине души, наверное, сознавал, что поиск может и не завершиться успехом. И страшился государева гнева. Чем тогда мог он оправдаться, чем компенсировать убытки, понесённые государевой казной? Только лишь  обильным сбором ясака с инородцев, намного превосходившим  сборы енисейских и красноярских казаков. Лишь в этом видел он свое спасение  в случае неудачи с поиском серебра.
 
    Из Маковского острога, несмотря на подступавшую зиму, Хрипунов отправил на Ангару разведывательный отряд из двенадцати человек во главе со своим доверенным лицом, шурином - Микитой Военковым. Напутствуя Никиту, Хрипунов не скрывал своих опасений, наказывал ему кроме поисков серебряной руды активно заняться сбором ясака.

    Сам Хрипунов, физически и морально измученный длительным переходом, своеволием и непослушностью своего «войска», пока служилые переносили снаряжение экспедиции через волок, остался  зимовать в Енисейске.

    Вместе с Хрипуновым  в Енисейский острог вернулся Максим Перфильев. Он был прикомандирован тобольскими воеводами к его отряду  для письменных надобностей. Опытный и много испытавший в жизни атаман,  конечно же, был обижен тем, что стрелецким сотником в Енисейске был назначен не он, а совсем еще молодой и, как считал Максим, малоопытный Петр Бекетов. Легко ли  перенести такое унижение?

    Надо отдать должное Перфильеву, в Енисейске он сразу почувствовал искреннее уважение служилых людей к своему новому командиру, и потому не стал обострять с ним отношений. Однако черная тень неприязни,  обиды, может быть даже зависти, на многие годы легла между ними.

    Воевода Аргамаков не на шутку обеспокоился. Нежданно свалившиеся на его голову конкуренты повторно брали ясак с тех тунгусских родов, которые лишь недавно дали его Бекетову и Василию Бугру, тем самым  нарушая все государевы предписания, вызывая роптание и «шатость» в среде  аборигенов.

    30 мая  Хрипунов, прихватив с собой Максима Перфильева, пятидесятника Терешку Савина и еще восемь наиболее опытных енисейских казаков,   двинулся со своим «войском»  вверх по Ангаре.

    Несмотря на малолюдство енисейского острога, Аргамаков противиться требованиям Хрипунова не стал. Срок его воеводства подходил к концу, из Тобольска уже плыл ему на смену новый енисейский воевода – князь Семен Шаховский. Аргамаков знал о «великой шатости» в Красноярском остроге, назревавшем там голодном бунте. Великих бед ожидал он и от похода на Ангару хрипуновского «войска». В такой обстановке  воевода за благо считал вовремя унести  ноги с берегов Енисея.

    Едва приняв острог, князь Шаховский подвергся первому суровому испытанию. Оголодавшие красноярские казаки, численностью почти в сотню человек под водительством пятидесятника Афонасия Путимцева, спустившись по реке, в ночь приступили к Енисейскому острогу. Зная о малолюдстве енисейцев,  даже попытались  взять острог штурмом, на что Шаховский со своим малым гарнизоном ответил пищальной и пушечной пальбой. Нападавшие вынуждены были отступить.

    Развернув струги,  казаки двинулись на Ангару. Там, надеялись они, можно будет добыть и пропитание и разжиться ясырем*. Шли наспех, торопясь опередить Хрипунова, останавливаясь на ночевку, разоряли прибрежные тунгусские стойбища.

    Тяжелогруженые дощаники Хрипунова еще только подходили к устью Илима, когда их обогнали легкие струги красноярских бунтарей. Увидев, что устье Илима занято разведчиками Хрипунова, готовившимися к встрече основного отряда, и что поживиться здесь нечем, красноярцы двинулись дальше, - к порогам. Не  обремененные поклажей и подгоняемые голодом, они хоть и не без труда, но относительно быстро, где волоком, где бичевой преодолели пороги, и через две недели вышли к устью Оки, - к бурятским улусам.

    Как снег на голову свалилось  это войско на не ждавших такой беды бурятов. Еще и года не прошло, как добровольно уплатили они ясак Бекетову, дав шерть быть вечно под государевой рукой. Новоприбывшие не желали ничего слушать, громили и разоряли улусы, силком забирали пушнину, еду, захватывали в плен женщин и молодых воинов. Сопротивлявшихся били, калечили, а то и убивали насмерть. Нагруженные награбленным добром и съестными припасами, захватив с собой 48  ясырей, казаки-разбойники осенью 1929 года сплыли  к Енисейску.

    Не успели красноярцы сойти с ангарских порогов, как к устью Оки   на легких стругах   подошел передовой отряд хрипуновского войска. Хрипунов не знал, по этой ли реке, или по Ие нужно идти на поиски серебра. Попытки Терешки Савина разыскать на Ангаре того тунгуса Чекола, что четыре года назад рассказывал ему о серебряной горе во владениях князцов Окуня и Келти, не увенчались успехом, - он как сквозь землю провалился.

    Между тем  известие о новом большом нашествии вызвало в бурятских улусах панику. Люди бросали  жилища, захватив  с собой жён и старших детей, спешно уходили в степь. В разоренных стойбищах оставались лишь старики и малые дети. И все же служилым людям удалось перехватить несколько «улусных мужиков», привели к воеводе и местного князца Кодогуня. На допросе все они заявили, что ни о серебре, ни о князцах Окуне и Келте  ничего не знают и не слыхивали.
 
    Попытка отряда выйти в среднее течение реки была остановлена  противодействием собравшихся там бурят. Встреченные тучей смертоносных стрел, казаки вынуждены были повернуть обратно. Отстреливаясь, они немало положили бурятских воинов, но и сами понесли потери, - два казака были убиты, многие ранены.

    Наступила осень. Казаки стали роптать, не желая  накануне зимы идти неведомо куда, без хлебных запасов, с ограниченным запасом пороха и свинца, среди враждебно настроенного населения. Хрипунов понял, что серебра ему, по крайней мере, нынешним летом, не найти. Приказал всеми силами заняться сбором пушнины. Но казаки жаловались, что, ни аманатов, ни ясака брать не с кого, -  улусные люди разбежались, в юртах только немощные старики и дети. Тогда Хрипунов пошел на крайний шаг, - велел брать аманатами детей.

  - Никуда не денутся, - наставлял он казаков, - захотят детей своих выручить – придут к нам с поклоном за пороги, и ясак принесут.
Собрав в разоренных улусах князцовых детей (более двадцати человек), Хрипунов с отрядом сплыл к основной базе своего «войска» в устье Илима, где были построены ясачные зимовья, аманатский двор, были причалены большегрузные дощаники с пушками, боевым припасом и всем остальным снаряжением экспедиции. Вольно или невольно, но во всех этих действиях принял участие и Максим Перфильев.

    Между тем и над головой самого Якова Игнатьевича уже сгущались грозовые тучи.  Тобольская администрация, озабоченная отсутствием  от него вестей, отправила к нему для связи «… подьячего литвина Васку Быковского со стрельцом  Кондрашкой Филипповым»,  велев им «… ис Тоболска ехати наспех днем и ночью». Как не торопились подьячий со стрельцом, а добраться  к Хрипунову они смогли лишь к декабрю, в пору обильных снегов и свирепых сибирских морозов.

    Вскоре кончилось терпение и у государя. 18 сентября он велел  тобольскому воеводе князю Трубецкому: «… выбрать сына боярскова добра да послать к Якову Хрипунову…. А приехав к Якову Хрипунову, сыскать служилыми людми … всякими сыски накрепко и их роспросить в тех местех куды по государеву указу послан Яков Хрипунов, серебряная руда есть ли? И чаят ли в том прибыль государю, потому как … в том ево, Яковлеве, отпуске и подъемах по ся место чинитца государевой казне немалая убыль и вперед те денги у государя залегли».

    Князь Трубецкой не медля исполнил государеву волю, - вдогонку первым гонцам из Тобольска на Ангару он отправил сына боярского Михаила Байкашина с предписанием «… Якова Хрипунова со всеми служилыми людьми со всяким нарядом, и с полуторной и с полковыми пищалями, и с пушечным со всяким запасом, и со всей государевой казной, што с ним, Яковом, послана с Москвы и с Тоболска, везти назад в Тоболск».
 
    Но Хрипунов  Байкашина с указом   дожидаться не стал. Когда явились к нему подьячий Быковский с Кондрашкой Филипповым, понял он, что за этим последует. 17 февраля, на второй день великого поста, в самую пургу и снеговерть ушел Яков Игнатьевич из Нимского зимовья в лес, будто по какой-то надобности. Ушел, и не вернулся. Больше Хрипунова никто не видел.

    Своей отпиской от 9 апреля 1630 года, отправленной по первой воде, Максим Перфильев уведомил об этом енисейского воеводу. Тот в свою очередь отправил ангарских посланцев в Тобольск с докладом о положении дел тобольским воеводам.

    Летом 1630 года, когда под водительством Перфильева хрипуновский полк со всем имуществом неудавшейся экспедиции вернулся в Енисейск, встал вопрос о необходимости строительства  острога в среднем течении Ангары. Выбор места для  нового военного опорного пункта на Братской земле был не простой и весьма  важной задачей,  и енисейский воевода князь С.И. Шаховский неоднократно и всесторонне обсуждал этот вопрос со своими ближайшими помощниками.

    В Енисейске разгорелась по этому поводу целая дискуссия, в которой принял участие и Петр Бекетов. Он  предлагал поставить острог на левобережье Ангары возле устья ее притока - Оки.  Бекетов  бывал там, знал обстановку и, отстаивая свои предложения, пояснял: «... брацкие люди живут  на правой стороне Тунгуски, и вверх по Оке реке на левой стороне брацких улусов поблиску нет, и буде брацкие люди не похотят давать острогу ставити и похотят з государевыми людьми битца,  будет им за реку домышлятца мешкотно, а государевым людям на заречной стороне будет усторожливо».
 
    Однако Перфильев,  ревниво  относившийся ко всем предложениям Бекетова, с ним не соглашался, скептически заявляя, что он говорит «не рассудя сдешней службы», то есть, довольно грубо намекая на недостаточный опыт молодого сотника. Надо думать, что несогласие Перфильева  с мнением Бекетова было вызвано совсем  иными причинами, о которых атаман предпочитал помалкивать, поскольку сам был участником происходивших там событий.

    Обстановка на Оке изменилась. Своеволие и бесчинства  красноярских казаков, а вслед за этим и отрядников Хрипунова, среди которых не последнее место занимал и сам Перфильев, вызвали настолько враждебное отношение местного населения к русским, что построить там острог  без ожесточенного боя было просто невозможно. Скрывая истинное положение дел, атаман аргументировал свою позицию иными очевидными причинами.

    При постройке острога там, где  указывает сотник, - заявил Перфильев, - может случиться так,  что его защитникам  «придется помереть голодной смертью», не дождавшись подмоги. Из-за порогов, - убеждал он енисейского воеводу, - до устья Оки-реки из Енисейска «на кочах не подняться не токмо одним летом, но и в полтора лет». Перфильев настаивал на строительстве острога ниже по течению Ангары, не доходя 40 верст до устья  Оки, - перед Шаманским порогом.

    Окончательного решения  перед отправкой отряда, воевода  так и не  принял,  доверившись  опыту Перфильева. 3 августа 1630 г. атаман с  пятидесятником Василием Москвитиным, десятником Семейкой Родюковым и тридцатью служилыми людьми отбыл в Братскую землю. Отряд был обеспечен  годовым денежным и хлебным жалованием и  всем необходимым для строительства острога.  В отписке томскому воеводе Шаховский писал: «... велено  Максиму Перфильеву, пришед под брацкие улусы блиско, посмотреть угожее крепкое место, поставить острог, и укрепить гораздо».

    Бекетов не утратил интереса к ангарским делам, продолжал убеждать воеводу в выгодах своего предложения о месте строительства Братского острога. Признавая сложности преодоления порогов, он, тем не менее, был уверен, что для  острога более удобного и надежного места, чем в устье Оки, не найти во всём среднем течении Ангары.
 
    Сотник старался не напрасно. Ранней весной следующего года Дмитрий Шорин доставил Перфильеву наказную память  воеводы, в которой он дает уже точное и недвусмысленное   указание: «… всяким радением в Брацкой земле в самых тех брацких улусах на устье Оки реки в угожем и крепком месте острог поставити на правой или на левой стороне реки Тунгуски, идучи вверх, в угожем месте и, по скаске сотника стрелецкого Петра Бекетова …».

    Максим Перфильев, задетый за живое непоследовательностью князя Шаховского, его недоверием опыту атамана, воспротивился. В  отписке от 6 мая 1631 года  он пишет воеводе: «... сотник стрелецкий Петр Бекетов сказывал, не рассудя сдешней службы, и хотя он  в брацких местах был, а то себе забыл, как сам он ходил в брацкую землю». Атаман напомнил воеводе, что ходил Бекетов через порог Падун в двух легких стругах, а не в кочах, и не с полным годовым запасом, а  было у него всего по два пуда на человека. В пороге один струг разбило в щепы, запасы служилые люди потопили, да и сами чуть не потонули.

    Словно боясь, что князю  будет недостаточно этого напоминаниия, Перфильев подробно описывает пороги: «... первый брацкий порог, слывет Шаманской, добре велик и долог, больше четырех верст, а по обе стороны порогу - камень, утес добре высок, и камне бойца много, ворота в нем дале пору реки, а не о берегу. А другой Долгий порог в брацкой земле, за Вихоревою рекою больше десяти верст, а по обе стороны порогу - камень же утес добре высок и бечевника в нем нет, а идти все завозам. А мало и подниматца на него, что в гору. А от Падуна порога до устья реки Оки в брацких улусах еще два порога, в кочах порогов не поднятца, а запасы будет служилым людям в порогах  с кочей или стругов выгружать и носити на себе по верх камени утесу, и в том служилым людям учинитца  мешкота и работа великая».

    Опасаясь, что и это не убедит воеводу, атаман просит  при сомнении в правдивости его слов, расспросить об этом служилых людей, которые  ходили с Яковом Хрипуновым искать в Братской земле  серебряную руду. И, видимо, не надеясь, что воевода последует его просьбе, Максим сам в трагических красках описывает этот поход: «… с великою нуждою только десять дней перепровадили в первом брацком шаманском пороге три кочи порожних, а под завозами в пороге у кочей шесть стругов в щепы изломало и многие служилые люди, которые были в стружках, мало не перетонули, едва их на воде переимали, и запасы обнесли по камени только четыре пуда на человека, а Долгий порог и Падун поднимались тоже с великой нуждою…».
 
    В заключение Перфильев предложил воеводе свои два варианта  строительства  острога. Первый -  против устья реки Вихорева (Геи) на правой стороне Ангары, - «И тот, государь, острог будет в самой брацкой земле только от Вихоревы реки до устья Оки, до больших брацких улусов сухим путем день ходу, а водяным путем в легких стругах два дня ходу». Второй - построить острог у Падунского порога, «... вверх идучи по Тунгуске реке, на левой стороне, и тот острог будет под самыми брацкими улусами, только ходу от Падуна порога до устья Оки реки в легких стругах полднищи».
 
    Видимо, атаману этот вариант был особенно по душе и он с энтузиазмом убеждал воеводу: «... а когда государь в брацкой земле острог поставити по рассуждению, смотря по сдешней мере, а не по чьей-то скаске, в таком месте, чтоб был острог крепок и вовеки стояти ему, а служилым людям брацкие люди, чтоб в нем шкоты никакие не учинялися».

    Доводы Максима Перфильева вновь посеяли в душе князя Шаховского сомнения в правоте Бекетова, и он сдался.  Предложение атамана о строительстве острога под Падунским порогом было одобрено  и согласие на это передано через В. Москвитина Перфильеву. После завершения строительства острога атаману предписывалось лучших братских князцов пригласить для осмотра своих детей, взятых  в плен людьми полка Якова Хрипунова и красноярскими казаками, и  сказать им жалованное государево слово.
 
    При всем этом князь Шаховский не склонен был упускать представившуюся возможность, и наказывал Перфильеву «взять с них ясак с большей прибылью, чем прежде»,  отдать пленных ребят, привезенных с собой;  братских же князцов «держать у себя в аманатах,  чтобы служилым людям в остроге сидеть было до перемены бесстрашно», а также привести всех братских людей к шерти, чтобы «им быти под государевой высокой рукою навечно и неотступно, и ему, государю, служити и прямити, и ясаку с себя давати повся годы беспереводно».

    К концу июля 1631 года строительство  острога у Падунского порога было завершено. Исполнив поручения князя, Максим Перфильев с отрядом вернулся в Енисейск.  Удовлетворенный воевода поощрил часть отряда Перфильева за хорошую службу поездкой в Москву с ясачной казной.

    Где был и чем занимался первостроитель Братского острога Максим Перфильев в год гибели отряда Васильева – не известно. Во всяком случае, в исторических материалах 1636-37 годов его имя не упоминается. Однако можно предполагать, что  был он в это время в Енисейске или где-то поблизости, собирая ясак, поскольку летом следующего 1638 года он вышел в свой последний большой сибирский поход.

    Примечательно, что с этим же караваном вышел из Енисейска и отряд Максима Перфильева в составе 36 человек, следовавший на Лену и её приток Витим «для проведывания новых землиц». Так судьба свела в одной экспедиции будущих знаменитостей, - Ерофея Хабарова, Максима Перфильева, Петра Бекетова и Семена Дежнева. Путь каравана занял не один месяц, так что у этих людей было время и близко познакомиться, и рассказать о своем прошлом и своих планах на будущее, поделиться  суждениями об освоении сибирских просторов, успехах и неудачах колонизации этого края.
 
    Добравшись до Лены, Максим Перфильев сплавился по ней до Олёкминского острога, где отряд остановился на зимовку. Весной 1639 года, имея с собой 36 казаков и промышленников, атаман поднялся по Витиму до устья Кутомалы. Насколько был труден этот переход, говорит то, что на него ушло все лето и осень. Здесь он вновь зазимовал.

    Ранней весной 1640 года отряд опять двинулся вверх по Витиму. Преодолев множество порогов, Перфильев достиг со своим отрядом устья реки Цыпы, где  проживали тунгусские племена. Атаман захватил в аманаты «лутшего человека» тунгуса Комбойко и взял под него ясак 2 сорока соболей, однако продвигаться дальше по причине недостатка съестных припасов не было никакой возможности, и отряд вынужден был возвратиться назад.
 
    Результатом  поиска Перфильева были первые официальные  сведения о даурах и реке Амуре, которые сводились к следующему: на правом притоке Витима Карге (Каренге) живет даурский князь Батога. Его люди добывают много соболей, которые он меняет на серебро и хлеб князю Лавкаю, проживающему на Шилке возле устья реки Урки, где  неподалеку  добывается серебряная руда.
 
    От жилища Батоги до реки Шилки три дня хода сухим путем. От князя Лавкая в 5-6 днях хода - устье реки, впадающей в Великий океан, на берегу которого живут килорцы (гиляки), торгующие с китайцами, которые к ним приходят морем. Китайцы на устье реки Шилки имеют капища. Дауры выменивают  у китайцев на соболей шелк и разные товары.
 
    Вверх по Витиму вплоть до озера Еравны живут дауры, - мирные инородцы, не имеющие понятия о военном деле. Они занимаются земледелием и скотоводством и живут отдельными небольшими родами под управлением князей.

    Вернувшись в 1640 году из витимского похода в Енисейск,  Перфильев писал в  отписке государю: «… на той, государь, Шилке-реке у князца Ладкая, на устье Уры-реки под улусом блиско серебряная руда в горе, и из той, государь, руды даурские князцы Ладкай с товарищи плавят серебро и руды де, государь, серебряные много и то де серебро расходитца по многим волостям и по улусам и продают де, государь, серебро на соболи».

    Енисейский воевода, посчитав привезенные Перфильевым сведения весьма важными, отправил его в Москву с личным докладом государю, поручив ему еще и сопровождение соболиной казны.

    В 1641 году на северном пути через Уральский хребет  отряд енисейского казачьего атамана Максима Перфильева, сопровождавшего соболиную казну из Красноярска, Енисейска, Нарыма и Березова, был атакован и исстреблен «самоядью». Государева пушная казна была разграблена, однако сам атаман  спасся.
 
    Можно ли представить себе  большую вину служилого человека,  к тому же еще и казачьего атамана, чем утеря государевой казны. Какие бы не были тому причины, но на то он и служилый человек, для того и писалось в каждом царском указе, чтобы шли по путям сибирским усторожливо, дабы не могли инородцы какого зла учинить. О последствиях этого события никаких прямых свидетельств не сохранилось.

    Казалось бы вот и все, вот и конец служебной карьеры именитого землепроходца. Ан, нет, крепким воякой оказался стареющий атаман. В конце 1643 года он за свои заслуги был пожалован в стрелецкие сотники. В государевой грамоте от 29 декабря 1643 года говорится: «… пожаловати за ево службу в Енисейском остроге в сотники стрелецкие на Васькино Черменина место,  … а нашего жалования ему давати оклад по двенадцати рублев, да хлеба, рыбы, овса по четыре чети».

    Видно сумел таки  атаман, вернувшись после погрома в Березов, собрать служилых людей в погоню за грабителями, нагнал их и отбил похищенную государеву меховую казну.
 
    В 1646 году Перфильев, находясь в Братском остроге, подвергся нападению многочисленного бурятского отряда. Острог мог бы оказаться сожженным, а казаки истребленными, если бы не помощь  подоспевшего отряда во главе с Иваном Похабовым. Двое суток продолжался тогда бой, окончившийся поражением бурят. На месте  сражения позже был построен монастырь, а само место получило название Монастырской долины. Видно не напрасно, - пишут историки, казачьи предания  упорно соединяют эти два имени – Максима Перфильева и Ивана Похабова, называя их друзьями.

    «В августе 1647 года, - извещают сохранившиеся в архивах документы, енисейский сотник Максим Перфильев и тобольский пятидесятник Ларька Едомский на Ленский волок привезли около 30 ссыльных семей. В том числе присланы на службу: дети боярские, тверичи Сенька Епищев с женой  и  Ивашко  Епищев,  человек  стрелецкого  головы  Ивана  Бечечева Ондрюшка Федоров, стрельцы Богдашко Карпов, Гришка Черноус, Мишка Чаколка,  Мишка  Чернычёнок  с  женой,  Яков  Бронник,  Васька Скоробогатый, казанские «тюремные стрельцы», - Друин Трофимов, Семейка Скоморох и Овдюшка Бочкар; на пашню:  калужанин  Демка  Дуров,  подъячего  приказа  Большого  дворца  Юрия Блудова  человек  Лазарько  Григорьев  с  женой  и  с  детьми,  поп  Иван Федоров.  Из  прибывших  около  десятка  семей  устроены  на  чечуйской пашне, остальные записаны на службу».

    Максим Перфильев в этом эпизоде по всей вероятности исполнял лишь роль провожатого. Дело в том, что к этому времени уже почти десять лет существовало самостоятельное Якутское воеводство, воеводами в Якутске были Пушкин и Супонев, а приказным человеком в Усть-Кутске – Курбат Иванов, прославившийся открытием и составлением  карты Байкала. Так что Максим Перфильев, проводив до Усть-Куты партию ссыльных и служилых людей, по всей вероятности, вернулся в Енисейск. Отправка же новоприбывших вниз по Лене проводилась уже местными властями.

 
    В середине 40-х годов в Енисейском остроге несли службу Дмитрий Фирсов и Иван  Перфильев. По всей вероятности, Это были  сын и пасынок Максима Перфильева. Оба они выросли настоящими казаками, оба оставили заметный след в истории. О судьбе самой Ольги, - жены Максима больше ничего не известно. По всей вероятности, её к этому времени уже не было в живых.

               
    Судя по сохранившимся архивным документам, в последний раз Максим Перфильев был в боевом походе, усмиряя взбунтовавшихся бурят, в 1651 году. Он пришел тогда с отрядом  в помощь приказчику  Братского острога Алексею Евдокимову. Максиму  было в то время уже за 60. Больше ни в боевых сводках, ни в официальных сообщениях о походах по «проведыванию новых землиц» имя Максима Перфильева не встречается.

    Народная молва говорит о том, что доживал он свой век на берегах Байкала, женившись там  на бурятке. Память о Перфильеве увековечена в названии села Максимиха, которому он будто бы положил начало, названии губы Баргузинского залива и впадающей в том месте в Байкал речки Максимихи. Может быть, и в самом деле, хотел Максим закончить свою жизнь на Байкале – озере, к которому он стремился в течение более трёх десятков лет. Вызывает, правда, сомнение  упоминание о бурятке, на которой он женился в свои  почти 70 лет.

    Впрочем, чего только не бывает в нашей  жизни. Да и не в одиночестве же ему было начинать жизнь на Байкале.