Палево палёное, а не пенсия

Во дворе дома №  136, ул. Розочки Люксембург – с утра праздник.  Шестеро, пенсионеров, сидят за доминошным столом, в тени виноградника, потеют от жары и пьют карбидный самогон. Трое других бездельников хлебают из горлышка «палёнку», а две пристарелые дамы опохмеляются прокисшим домашним вином. Лица их веселы и беззаботны. Некоторые хрипят песни, а один, совсем уже седой и опухший от пьянок, хватаясь рукой за скамейку, пытается станцевать брейк-данс.

Великий утренний праздник устроил им, бывшим заслуженным людям, жилец угловой квартиры № 46 третьего этажа Виктор Петрович Карабмишников. Три дня назад он, служащий стемяшенской  бани ООО «Грудомедь», достиг 60-летнего возраста и вышел на пенсию с восемью тысячами рублей ежемесячных. По случаю вступления в дворовой пенсионерский клуб Виктор Петрович выставил местным алкоголикам бодяжную бормотуху, выложил на стол три хвоста заржавленной, сухой азовской рыбы с душком, массу упаковок с просроченными чипсами, кериешками и солёными орехами, а также трёхлитровую банку пятилетней давности маринованных огурцов.

Половину подаренных продуктов они с голодухи сразу пометали в щербатые рты. Другую добивали постепенно после опорожнения стаканов.

За чередой вступительных поздравлений, всплесков эмоций, добросердечных улыбок и нескольких капель слёз о былом компания перешла к обсуждению глобальных мировых тем о семейных взаимоотношениях. Естественно, обсуждали не свои, а чужие проблемы. Первый, кто вывел российскую семью на суд товарищей, был Шугрюгейкин Роман Владиславович, наделённый, как говаривал его друг Сударкин, умом утописта-международника и языком торговки арбузами.

- Что есть такое семья! - Вопил он товарищам.- Вначале она, как агнец, - чистая и непорочная, а к концу похожа на скукоженную и промасленную фуфайку, нефига не греет.

- Знал я одну такую семейку, – перебил его, Живоглазов, чемпион двора по домино. – Если сверху на неё смотреть, то семья как семья. Жена типа: принеси-подай. Фигура у неё  - два притопа, три прихлопа. Ногами топчется, будто веником мусор заметает. Бери её и танцуй с ней африканскую кадриль. А муж – тоже, как разрисованная живопись. Морда – не украсть, не покараулить. Руками его только траву грабить и верблюдов причёсывать. Когда оба говорят, то кажется будто хор песню, трагичную, поёт, она – басом минорит, он – фальцетом подвывает. Головы у обоих круглые, ушастые и пучеглазые. Если бы их не знал, то подумал, что – гуманоиды. И, главное, любят друг друга рачительно, как собаки перед случкой. По субботам обопьются пива, сядут друг перед другом, высыпят мелочь с кошелька на стол и  на одном дыхании подсчитывают – истину в копейках ищут.

- Ой, да ладно там……., че не удивил семейкой…., – кривится Желторотов, дворовой философ и поклонник первача из грецких орехов. - У меня соседи похлеще. Музейные экспонаты из зоопарка. Реликтовые животные в период евразийской гололедицы.  Лица как у рублёв решки – блестящие. С какой стороны на них ни глянь – всюду анфас. Смотришь справа – нос и два округлых глаза, слева – то же самое, прямо – опять тоже самое и сзади глянешь – нос торчит. Формат 3Dвкруговую. Во как !

- Хренотень какая-то….. Сидите тут, выдумываете….,- набычившись, не соглашается Карбомишников. - Вот у меня на работе муж с женой в одном отделе два десятка лет дурковали. Что ни день, то и разборки. Сидели за столами друг против друга и нажитое делили. Муж говорит, телевизор и холодильник после развода  себе оставлю, а жена ему в ответ крутит дули. Мозгов же у обоих – на одну жменю, за три копейки не купишь. Когда начинают хохотать, то так и хочется за дырокол схватиться – рыгочут  на всю баню.

- Никогда не видел, как в банях олени смеются. Ты, Петрович, наверное, насмотрелся, наслышался …. – Вставляет Шугрюгрейкин.

- Ничего не скажешь, всякое видал… Глаза и уши не пропьёшь. Они всегда при мне..., – протирая ладошкой замасленный рот, говорит Карабмишников. – Нагляделся на эти семейные ужимки.. страсть, как противно.

- Вот, вот..  – подтверждает Живоглазов. – В нынешние годы всё противно. Так и хочется – два пальца в рот и выплеснуть всё наружу…

Сидящие оживились, а тот, что пытался станцевать брейк-данс, сменил расстановку ног и, приседая, начал раскорячивать их под гопак.

- Это точно, Живоглаз, так бы и выплеснул, освободился от прошлостей…, - сделал на лице мину добропорядочности Шегрюгейкин и, говоря, пристально изучает действия брейк-танцора. – Красиво, однако, танцуют олени, рога так и шевелятся….

Наконец-то брейк-танцор упал. Свернулся на земле калачиком и заснул. Пучеглазый Живоглазов, обмеряв глазами упавшего, говорит:

- В прошлом году мы его принимали в свой клуб, чистенький был, надушенный, причёсанный, а сейчас такой же, как и мы – дерьмо дерьмом. И всё почему ? Потому что после выхода на пенсию оженился на пьянчужке. Вот я и говорю, что семья должна держаться на бабе. Если она тупорылая, то и он по жизни будет тупорылым.

- Бери шире, - поправляет Живоглазова Шегрюгейкин.- Тупорылость измеряется не только жёнами, но и внутренним образом жизни. Работа, она, украшает нашу внешность, а пенсия клонит к убожеству, делает дубовым и дурковатым. Ты, Лёха, когда-то при галстуке ходил, костюмы носил, а сейчас даже носки не стираешь, завонялся.

Карабмишников перевёл глаза на пустую бутылку из-под самогона. Вздохнул. Утёр пот со лба и опустил к столу лысую голову.

- Да-а……новая жизня наступает… - Тихо проговорил он. – Теперь я буду таким как вы. Никому ненужный. Скоро завоняюсь…..….