Гл. 31. Начало работы на Дальнем Востоке

   После окончания двух учебных заведений («угольного» техникума и «нефтяного» института) мне светила, казалось бы, прямая, дорога в перспективную (но почему-то не очень привлекавшую меня) топливную отрасль народного хозяйства…
   
   Дипломная эпопея, как в те годы было принято, завершилась так называемым «распределением» молодых специалистов на рабочие места в разных районах страны, где требовались геологи-нефтяники. Как известно, в СССР все студенты обеспечивались работой по распределению заранее. Принцип распределения был достаточно демократичен. Семейных (число которых к последним курсам обычно существенно увеличивалось) не разлучали, направляя в одно место. Отличникам часто также давался приоритет в выборе места работы. Некоторые «городские прагматики», не рвавшиеся «в романтические дали далёкие» иногда использовали «связи» - устраивались по знакомству в местных геологических организациях «по персональной заявке» - всё, как это обычно бывает в жизни…

   Согласно поступившим новым политическим установкам по «воспитанию местных украинских национальных кадров, в 1954 году студенты «западно-украинского» происхождения оставлялись работать в нефтеразведочных организациях  Западной Украины для поисков прилегающих к нефтепромыслам Прикарпатья потенциальных нефтеносных площадей. Всем прочим предоставлялось право выбирать между различными разведочными и эксплуатационными  трестами Урала и Западного Казахстана (нефтяные богатства Западной Сибири в те годы ещё не были открыты). Выбор был невелик – я предпочёл «записаться» в экспедицию, разведывавшую нефтяные залежи на плато Усть-Урт в Западном Казахстане (недалеко от известного Эмбинского месторождения). Думалось: всё какое-никакое более романтическое и малоизученное место, нежели «затоптанные» башкирские и татарские месторождения в Приуралье…

   Но в глубине души зрела мысль со временем попытаться каким-то образом «перебраться» из Министерства нефтяной промышленности в Министерство геологии и охраны недр, которое курировало все поиски и разведку «твёрдых» полезных ископаемых в различных районах страны – от Карпат до Камчатки -, в том числе и на «вожделённом» для меня Дальнем Востоке…

   Пока же до отъезда на работу у меня оставалось целое лето отдыха до сентября, когда я должен был явиться к месту «прохождения службы». Июль я провёл в профсоюзном Доме отдыха подо Львовом, а в середине  августа, распрощавшись с этим бывшим польским "мястом", тронулся в путь –через Москву - открывать для себя «новые горизонты» и «завоёвывать» новые жизненные «плацдармы». Остановился в Подмосковье у двоюродной сестры.

   Отдохнув день-другой с дороги, поехал в Москву с целью добиться задуманного: изменить место будущей работы – вместо пустынного, жаркого плато Усть-Урт (где меня ждала, как я предполагал,  «скучная» работа) поехать на романтичный Дальний Восток, воспетый В. К. Арсеньевым («Дерсу Узала») и А. А. Фадеевым («Последний из удэге»). Для этого надо было, чтобы Министерство нефтяной промышленности согласилось отказаться от одного из «дефицитных» в те годы молодых специалистов и отпустить его на «вольные  хлеба». А в Министерстве геологии были бы вакантные места на Дальнем Востоке, куда я буквально «рвался»...

   Наибольших усилий мне стоило убедить принявшего меня зам. начальника нефтяного Главка в своей полной профнепригодности (и это при наличии «красного» диплома!): я утверждал, что, якобы, всегда изучал только рудные месторождения и ничего не понимаю в нефтяной геологии. Пришлось даже придумать «девушку-дальневосточницу», к которой я должен был якобы поехать, чтобы не разрушить «будущую семью»… Последнее, как будто, заранее предчувствовал!

   В общем, я – натуральный «враль и жулик» – добился своего: в моём направлении на работу была начертана резолюция, что «Министерство не возражает против перевода молодого специалиста «имярек» в систему Министерства геологии…». Дальше было уже проще: в Министерстве  геологии меня приняла важная дама («ведуший специалист министерства по рудной тематике). В присутствии своих двух помощников – тоже женщин – она подвела меня к огромной карте СССР, испещрённой значками, обозначающими размещение различных месторождений и начала перечислять названия разведочных экспедиций. Демонстрируя свою память и эрудицию, она, как мне показалось, явно относила это в большей степени к своим подчинённым, нежели ко мне, ошеломлённому столь широкими возможностями выбора места работы. Наконец, она остановилась на Карадубской экспедиции в Еврейской автономной области (ЕАО), геологами которой недавно было открыто перспективное оловорудное месторождение. Отметила, что там главным геологом работает очень опытный и талантливый специалист Онихимовский, который в свои приезды в Москву производит в Главке буквально фурор своей эрудицией и неординарным «свежим взглядом» на многие проблемы геологии олова…Замечу, что Вадим Викторович Онихимовский (впоследствии Герой Социалистического Труда и Лауреат Ленинской премии) позже сыграл положительную роль в моей служебной карьере – помог в один из трудных моментов моей жизни. С ним впоследствии я работал в Институте тектоники и геофизики ДВО РАН – до самого его ухода из жизни…
…После такой встречи в Главке мне, «начинающему авантюристу»,  оставалось только согласиться с заманчивым предложением и получить бумажку с направлением к новому месту работы.

   Конец августа и начало сентября (до отъезда на Дальний Восток) я посвятил знакомству с театральной жизнью Москвы. Запомнилась первая неделя сентября, когда я к 6-00 утра приезжал в столицу из Лосиноостровской, где жил, чтобы занять очередь у кассы Большого театра, где в 9-00 продавались билеты на вечерние спектакли каждого текущего дня для приезжих и командированных. Оставлялось всего около 10 дорогих билетов (по 3 – 3 рубля 50 коп – высшая стоимость в тогдашнем масштабе цен) на крайние боковые места – зато первых рядов! Таким образом я прослушал лучшие оперы из тогдашнего репертуара – «Аиду» с В. Барсовой, «Кармен» с В. Давыдовой, «Иоланту» с Н. Шпиллер, «Евгения Онегина» с С. Лемешевым, «Ивана Сусанина с М. Михайловым  и другие постановки. В Малом театре увидел «великих старух» - А. Яблочкину, Е. Турчанинову… Конечно, перечисленные имена Великих артистов, оставшиеся в истории Русского Театра, мало что говорят в XXI веке новым поколениям… Но впечатлений было много! С тех пор Большой и Малый, да, пожалуй, ещё МХАТ  и  театр Вахтангова – стали впоследствии местами моего постоянного посещения во время редких и кратковременных «командировочных» наездов в Москву…

   …9 сентября 1954 г. с Ярославского вокзала тронулся поезд, увозивший меня на неизвестный ещё мне  Дальний Восток -  в Хабаровск. Не ведал я, что лишь более чем через полвека, только в 2012 г., я вернусь на постоянное жительство в европейскую часть России… Проехав впервые практически через всю страну, не думал, что придётся мне впоследствии работать во многих проезжаемых мною районах – в Сибири, Забайкалье и Приамурье…

   Впечатлил красавец Байкал - поезд шёл по старой дороге вдоль озера. Во время непредвиденной кратковременной стоянки из-за горевшей тайги на самом берегу я, рискуя отстать от поезда, ухитрился выскочить из вагона, скатиться по крутой насыпи к озеру и набрать по тогдашней неписаной традиции в бутылку прозрачной хрустальной воды… Угощал двух девушек Надежду и Светлану – выпускниц подмосковного Малаховского физкультурного техникума, ехавших, как и я по распределению в Хабаровск, где их ждала  работа в средней школе… Последняя - крепенькая миловидная блондинка – мне очень понравилась… У нас нашлось много общих тем для разговоров – прежде всего спортивная гимнастика, тренировки, соревнования…  Как оказалось впоследствии она и стала той моей «девушкой-дальневосточницей», о которой я нагло вякал в Министерстве… Интересно, какая бы казашка или узбечка стала моей «девушкой», если бы мне не удалось поменять своё первоначальное направление и пришлось бы работать на  плато Усть-Урт. Куда бы я делся – женился когда-то всё равно на ком-то. Молодой, ведь был... 

   В Хабаровске, в отделе кадров Дальневосточного Геологического Управления (ДВГУ) меня определили на должность младшего геолога в Карадубскую экспедицию № 547, базировавшуюся в 5 км. от разъезда Карадуб на железнодорожной ветке Хабаровск-Ургал, в 400 км к западу от Хабаровска.   Оклад в 1200 руб. затем (через год или два после деноминации рубля и, соответственного уменьшения  цен) стал в 10 раз меньше и был средним по тем временам, но до этого времени я никогда о таких деньгах не мог и подумать. Приехав в Хабаровск 16-го сентября, я пробыл там более двух недель, изучая в геологических фондах материалы по 
району, куда мне предстояло ехать. Но уезжать совсем не хотелось: причиной была Светлана, которая получила место учительницы физкультуры в одной из школ Хабаровска. Охвативший меня, «нецелованного цыплёнка», неожиданный любовный «пожар» едва  не сорвал мой отъезд в Карадуб. Всё же договорились, что я каждую неделю буду приезжать на выходные в Хабаровск…

   Наконец 4-го октября я вылез на полустанке Карадуб и на экспедиционной машине прибыл в посёлок геологоразведчиков, состоявший из… двух деревянных срубов и нескольких палаток, среди заросших берёзой и лиственницей безлюдных сопок. В одном деревянном доме размещался конторско-административный персонал – начальник, бухгалтер, нормировщица и другие  «официальные» лица… Во втором размещалась так называемая «камералка» - геологический «штаб», где велась  оперативная обработка поступавшей первичной информации – документации проходческих канав и шурфов, вскрывавших рудные тела. Остальной народ – горнорабочие (проходчики канав и буровики) располагались пока в нескольких десятиместных палатках, оборудованных деревянными нарами.
   Сотрудники руководящего геологического и административного аппарата ночевать ездили на разъезд, где в нескольких домах арендовались для них комнаты. Но к началу морозов планировалось построить ещё пару деревянных домов для проживания инженерно-технических работников (именовавшихся «ИТР» по общепринятой в те годы аббревиатуре) – геологов, инженеров-буровиков и рабочих. Меня устроили пока в палатке, выдав новый спальный мешок и спецодежду с крепкими геологическими сапогами на каблуках (тогда такие выпускали).

   Первое знакомство с геологическим начальством было странным: начальник экспедиции Балдовский – высокий и красивый мужчина - почему-то не глядя мне в глаза,  рассеянно поздоровался со мной и тут же вышел из камералки. Сидевшие в ней женщины, тоже бегло кивнув мне головами, продолжали какой-то свой «горячий» разговор, азартно обсуждая некую проблему. Одна из них даже расплакалась (это оказалась жена только что вышедшего начальника, работавшая минералогом). Другая – на вид властная и решительная, как потом выяснилось,  старший геолог Ольга Фёдоровна Шишканова – её успокаивала и говорила что-то, вроде, - «мы ему не позволим, партбилета лишим»…

   Я понял, что приехал не совсем во-время… Попал в какую-то местную заваруху и разборки... Чуть позже картина для меня прояснилась: оказывается начальник "сошёлся" с экономистом-нормировщицей, довольно таки брутальной бабой, вслух провозглашавшей в камералке: «как я скажу, так он и сделает». Как потом выяснилось, Балдовский накладывал слишком часто резолюции на бумаги, выдавая по её указанию «нужным» людям незаслуженные премии и допуская многие другие финансовые нарушения. Короче – «мужик круто загулял», а «баба совсем обнаглела» - обычная история. Но в маленьком коллективе подобные ситуации обычно протекают достаточно бурно и болезненно.

   Чтобы закончить с этой историей, скажу, что через неделю, когда я уже немного освоился с местной спецификой, а скандал в семье Балдовских, видимо, достиг апогея, супруга начальника однажды приволокла годовалого сынишку в камералку и резко посадила – почти бросила его на стол мужа - с криком: «воспитывай его сам». Я, испугавшись от неожиданности, при виде этой сцены, и находясь ближе всех к столу, с которого норовил упасть на пол  ребёнок, подскочил и, подстраховав ползущего к краю стола плачущее дитя, подхватил его на руки, не зная, что дальше делать. Его тут же у меня забрали женщины…
   …Спустя более 30-ти лет, уже работая  в Институте тектоники и геофизики в Хабаровске в одном здании с коллективом Института водных и экологических проблем (ИВЭП) шутил, что сохранил для этого научного института Учёного секретаря, коим стал этот ребёнок, спустя много лет выросший в красавца-мужчину, очень похожего на своего отца… В "лихие 90-е" он как-то попал по приглашению в США, где и остался.
   
…Ну, а мне в тот момент подумалось: «ну и в весёлое же место я попал!». Но постепенно всё утряслось: прислали нового начальника, Балдовский, оставив семью, уехал со своей нормировщицей в Хабаровск … Страсти постепенно утихли. Меня же направили работать на разведочный участок «Обещающий», в 5-ти км. от базы экспедиции, на котором проходчиком Киль Ко Ханом (этническим корейцем) в шурфе было вскрыто богатейшее оловянное оруденение. Здесь в сильно гидротермально изменённых до глиноподобного состояния древних эффузивных (излившихся при вулканической деятельности) породах в виде сплошных конкреций и желваков располагались агрегаты массивного касситерита - природной двуокиси олова SnO2 (основного оловосодержащего минерала). 

   …Жили на участке все вместе в палатке-десятиместке, внутри которой по периметру располагались нары, а в центре печь, сделанная из металической бочки, на которой повариха варила еду проходчикам горных выработок - шурфов и канав. Количество рабочих было непостоянным – от 8 до 12 человек. Всё это были бывшие расконвоированные зэки, большинство из которых до этого сидели в лагерях, многие - по 58-й статье УК (см. Википедию), но часть была из «кассованных» уголовников. Все были лишь полгода-год назад реабилитированы (см. Википедию).
   Всем хозяйством на участке ведал завхоз – здоровый мужик с монголоидными раскосыми глазами Кроме последних участок обслуживал возчик на лошади (муж поварихи), привозивший с базы партии продукты.

   С утра после завтрака «работяги» и я обычно шли «в сопку», где были расположены горные выработки – проходческие канавы. Рабочие при помощи кайл, подборных железных листов и лопат копали (пробивали) в уже мёрзлой земле канавы – траншеи глубиной до 3-5-ти метров. Для оттаивания грунта использовали «пожоги» - укладывали на месте будущей канавы сухостойные брёвна (коими были усеяны после старых лесных пожаров все сопки вокруг) и разжигали костры... Мною проводилась разметка местоположения новых канав и документация уже «готовых» После того, как каждая намеченная мною для проходки канава была «пройдена» (выкопана) до «коренных» пород, где можно было ожидать вскрытия рудных тел, я занимался их описанием - зарисовкой в трёх проекциях (обеих стенок и полотна канавы) взаимоотношения различных геологических структур и расположения рудной минерализации… Затем уже в палатке проводилось сопоставление «геологических разрезов» по всем канавам – вычерчивание плана (в горизонтальной плоскости) и общего «разреза» (по вертикали) всей геологической структуры. Эти данные служили затем для дальнейшего планирования мест заложения буровых скважин с целью оценки  распространения рудных тел на глубину… Основными  моими «орудиями производства» на данном этапе были геологический молоток, горный компас, минералогическая лупа, «пикетажная» книжка и, конечно, … собственная голова.

   В один из дней после месяца моей самостоятельной работы, на участок прибыл главный геолог Вадим Викторович Онихимовский – для проверки качества моей – молодого специалиста – документации. По пикетажке выбрал самую глубокую (до 5 м) и длинную канаву, к тому же обводнённую. Я подумал: «неужели сам полезет в такое неудобство?». Однако, полез. Простучал молотком все стенки и необводнённую часть полотна (дна) канавы, сопоставляя увиденное с нарисованным в моей пикетажке. Минут через 20 вылез и, отряхиваясь от налипшей глины, промолвил: «Молодец, - только не надо зарисовывать в делювии каждый камень…». Делювий – это наносные, «чужие и лишние» породы в верхней части канавы, через которые надобно «пробиться», чтобы вскрыть коренное рудное тело… Короче – я
переусердствовал в своём стремлении максимально полно отразить «картину». Потом в качестве шутки самодовольно бормотал в палатке парафраз строки известного  стихотворения А. С. Пушкина: « Старик Вадим меня заметил и, уходя, благословил». Конечно, 40-летний в те годы В. В. Онихимовский был для меня почти «стариком»…

   К ноябрю - началу зимы в этих краях – на базе партии было срублено ещё несколько домов для большой камералки и жилья. Поскольку я не изучал ранее в «политэне» - институте нефтяного профиля - вулканические породы, решил ближе познакомиться с особенностями их микроструктур. С целью ликвидировать пробелы в своих знаниях рудной геологии необходимо было изучать породы в тонких микросрезах – в шлифах под микроскопом. Единственный в партии микроскоп был только на базе: приходилось вечерами периодически совершать 5-ти километровые «марш-броски» с участка на базу партии, где я просиживал в новой камералке допоздна. В. В. Онихимовский такое усердие поощрял.

   Возвращаясь уже в темноте по контрастно относительно более светлому льду замёрзшей речушки, добирался до стоявшей в распадке палатки, где гудел огонь в почти раскалённой бочке-печке и при свете свечей на нарах обычно резались в карты уже поужинавшие мои «канавщики»… В хорошо присыпанной по краям снегом палатке, пока топилось, было тепло. Но ночью и особенно под утро, бывало, волосы примерзали к промёрзшей  стенке палатки, несмотря на то, что конец спального мешка, обращённый к раскалённой печи, уже чуть ли не тлел и дымился от её жара…

   В декабре, наконец, на участке поставили новый сруб. Все перебрались в новое жильё. Мне огородили фанерой «под камералку» небольшую «комнатку», где я мог заниматься своими геологическими делами и хранить документацию. Там же стояла моя раскладушка со спальным мешком. Конечно, бытовые разборки бывших зэков и неизбежный мат были прекрасно слышны через тонкую фанерную стенку, и я за короткий срок вполне смог освоить азы их нестандартной лексики и многие виртуозные идиоматические обороты речи… На участке, как и на базе экспедиции, царил сухой закон: алкоголь сюда не завозили совсем, во избежание повальных пьянок с поножовщиной, которых трудно было избежать.

   С таким непростым «рабочим классом» отношения у меня сложились вполне приемлемые. Поскольку кроме документации мне приходилось осуществлять замеры объёма выкопанного грунта («пройденный кубаж»), проходчики были заинтересованы в хороших отношениях с геологом, который производил все замеры и устанавливал категорию крепости грунта, расценки за которую были различными. Основное требование к проходчикам было у всех геологов экспедиции одно – хорошо вскрывать «коренные породы» для качественной документации. При хорошей зачистке канавы небольшие «ошибки» в пользу проходчика было негласно и общепринято считать вполне допустимыми.

   …Среди проходчиков попадались оригинальные личности. Вспоминается один рабочий – бывший, как он утверждал, директор школы (!) - ещё сравнительно молодой мужик, но отпетый циник и алкаш. Когда ему «до зарезу» было необходимо «почифирить» (что это - см. Интернет) и нужны были деньги, чтобы взять под запись у завхоза пару пачек чая, он писал мне заявления в виде вполне складных стихов. В одном из таких заявлений он, неплохо рифмуя, письменно «убеждал» меня, что три рубля нужны ему не на водку, а для «чая», чтобы «просветлить» свои мозги. При этом он текстуально  утверждал, что он вовсе не относится к тем пьяницам, которые «с глазами кроликов In vina veritas кричат». Как ни смешно, но именно через эту цитату  я впервые познакомился с известным стихотворением А. Блока «Незнакомка»…

   Вспомнаю ещё латыша Яна Яновича. В своё время он, житель Риги, красивый мужчина с рыжей аккуратной бородкой - инженер-механик по образованию - «загремел» в лагерь по той же 58-й статье «за длинный язык», как он мне объяснил. Однажды он пришёл с сопки весьма взволнованный. Перекусив, постучался ко мне в мой «служебный отсек» и сказал нечто приблизительно следующее: «Я, вот, нашёл в канаве, наверное, драгоценные камни. Если я покажу их Вам, Вы не заберёте их у меня?».Уверив его в моей «лояльности», я вдохновил его показать мне найденные «сокровища». Он развернул тряпочку и показал мне небольшие голубовато-сиреневые слегка блестящие камешки.  Я рассмеялся и сказал ему, что эти камни не драгоценные, называются флюоритом – минералом, часто сопутствующим месторождениям олова. И что он может спокойно взять эти камешки себе на память…

   Ян Янович часто рассказывал, что в Риге у него якобы осталась хорошая квартира, где его «ждёт жена». Но по причине «разных случайностей» он уже второй год никак не может добраться до своего дома. Как было ясно, «случайности» эти были – водка и слабохарактерность, обычные для людей подобного типа. Когда я в мае следующего года, направляясь в Хабаровск, проезжал на машине мимо железнодорожного полустанка Карадуб, то увидел возле станционного домика Яна Яновича, который колол дрова, а на крыльце стояла, широко расставив ноги, дородная и суровая с виду баба, одобрительно наблюдавшая за усердием приголубленного ею «дровоксека»… «Опять оседлали беднягу, -  подумал я тогда, - нет, не добраться ему до своей Риги»...
   
   Приехавшего в Карадуб чуть позже меня молодого специалиста – одессита Арнольда Фишмана оставили работать на Центральном участке, где было много горных выработок. Там же трудилась другие мои коллеги: «юные» геологини Cеда Кокосян – из Армении и Лена Василенко из Приморья. Ещё был Гоша – простой недалёкий и добрый «крестьянский парень», не обременённый ни комплексами, ни избытком знаний… Все, кроме Арнольда, были «холостыми» и  вместе мы составляли весёлый молодой коллектив, иногда собираясь вместе на шумные «посиделки»…

   Где-то в начале декабря встретил в конторе озабоченного Арнольда: должна была приехать его молодая жена, а отдельного жилья не было… Но новый начальник – эвенк Пётр Асенкритович Эпов – распорядился отгородить фанерой третью часть своей конторы, куда были поставлены стол и сколоченная из неотесанных горбылин широкая кровать. Приезд Милы – супруги Арнольда - был небольшим событием в коллективе: красивая брюнетка, жизнерадостная и говорливая – типичная одесситка  - Мила немного «освежила» наш несколько однообразный быт, хотя, конечно, ей самой было трудновато вписаться в него после весёлой одесской жизни…

   На Новый 1955-й год в Карадуб ко мне приехала в гости и Светлана. Чтобы встретить её на разъезде и привезти на базу партии, начальник Эпов - неплохой мужик, внимательный к молодым специалистам,  -  дал мне свой новенький начальнический ГАЗ-67 (тогда это была «крутая» полевая легковая машина, скопированная с американского «виллиса»). В честь приезда хабаровской гостьи я устроил маленький «банкет» в камералке, куда пригласил Петра Асенкритовича и всех геологических коллег. Помню, в «народе» возникли разногласия – с чего «начинать» - с коньяка или шампанского. Я настоял на последнем… Уже поздно шофёр отвёз нас на участок Обещающий. Поскольку моя камералка была отгорожена от общежития рабочих только тонкой фанерой, то, по моей просьбе, мужики обязались на время пребывания хабаровской гостьи вести себя потише и «выражаться» не громко. Своё обязательство они свято блюли на протяжении двух дней пребывания в бараке гостьи, которая годилась им в дочки и всем понравилась…
   С Арнольдом и Милой я, как почти земляк (с одной, ведь, Украины приехали!),  близко сошёлся, часто потом бывал у них в гостях, когда – уже весной – им выделили отдельную комнату во вновь отстроенном бараке. А меня перевели на Центральный участок, где я документировал по очереди с Седой Кокосян первую заложенную на Карадубе  разведочную штольню.

   Зимой и весной я на выходные периодически ездил в Хабаровск в гости к Светлане. Дорога в поезде занимала ночь. Утром в понедельник я обязан был быть на работе. Старшая «геологиня» Шишканова - строгая холостячка -, занятая только работой («синий чулок» - известный тип женщин!), неодобрительно относилась к моим отлучкам - с раздражением восклицала: «да что это за любовь такая - во вред работе». Хотя конкретных претензий ко мне быть не могло: я добросовестно выполнял свои обязанности. Но Шишканова признавала только работу и работу, ревнуя своих сотрудников к любым отвлечениям от неё - даже в мыслях!

   К весне мне стало ясно, что в Карадубе «стало скучно»: все тонкости своих достаточно однобразных обязанностей я освоил вполне успешно. Моя обезьянья душа жаждала новых впечатлений. Хотелось расширить «горизонты» своей деятельности: я решил «выбраться» в город, чтобы работать летом в сезонной геолого-съёмочной партии, а зимой повышать свою квалификацию путём расширения круга общения с коллегами, которые на зиму съезжались  в Хабаровск для обработки полученных в «поле» новых данных со всего огромного пространства Дальнего Востока. Короче – повышать и далее свою квалификацию. Кроме того (если и не в значительной степени), хотелось быть поближе к Светлане: роман наш развивался и дело шло к женитьбе…