Меня нужно любить совершенно необыкновенно

«Меня нужно любить совершенно необыкновенно, чтобы я поверила», – читаю эти проникновенные строки в дневниках Марины Цветаевой.
Как нужно любить женщину? Необыкновенно! Чтобы она поверила! Поверила чему? Словам, поступкам, глазам? Почему, поверив, растворяясь в любимом мужчине, в муже, происходит охлаждение чувств, эмоций. Все зависит от женщины, от мужчины? Почему женщина инстинктивно тянется к другому мужчине? Что ищет она в нем? Друга, собеседника, единомышленника, любовника?

Как напишет дочь Марины Цветаевой Пастернаку: «В маминых записных книжках и черновых тетрадях множество о тебе… Как она любила тебя и как долго — всю жизнь! Только папу и тебя она любила, не разлюбливая».

История взаимоотношений двух больших поэтов – Марины Цветаевой и Бориса Пастернака – это сотни  писем и всего несколько коротких встреч. Почему случилось это притяжение? 

 «ГОСПОДИ, ЗАЧЕМ ТАК МУЧИТЬ СЕБЯ И ДРУГИХ!»

Марина Цветаева и Борис Пастернак были москвичами, ровесниками, оба из профессорских семей. Так получится, что они в годы войны и революции будут лишь шапочно знакомы. Три-четыре беглых, безмолвных встречи. Услышит она его как-то в политехническом университете. Он будет выступать с другими поэтами, читать свои стихи: выступать неуверенно, позабудет все слова, голоса его почти не услышат. Он будет напоминать вагон, который так и хочется подтолкнуть. Она не поймет ни одного слова из его текстов, про себя подумает: «Господи, зачем так мучить себя и других!»

Пройдут годы, Пастернаку попадется сборник стихов Марины «Версты», он прочтет их и ахнет от чистоты и глубины ее поэтических строк: «Там, где… словесность бессильно барахталась в мире надуманных схем и безжизненных архаизмов, Цветаева легко носилась над трудностями настоящего творчества, справляясь с его задачами играючи, с несравненным техническим блеском».

 «ТЫ ЖЕ У ЛИРЫ КРЕПОСТНОЙ»

Пастернак напишет ей восторженное письмо, в котором будет сокрушаться, что так поздно познакомился с ее творчеством. Она ответит ему. Между ними завяжется переписка сначала как творческих людей, переписка, обогащающая друг друга, переходящая потом в иную плоскость.

Они начнут общаться в тот период, когда Пастернак будет находиться в творческом кризисе. Он опустошен, он на распутье, а  вопросы, терзающие его душу, не дают ему покоя. Своими сомнениями он поделится с Цветаевой. Та живо откликнется на его творческие муки. Она ответит ему: «…бросить стихи. А потом что? С моста в Москва-реку? Да со стихами, милый друг, как с любовью: пока она тебя не бросит... Ты же у Лиры крепостной».


«НАГРАДА ЕМУ ЗА СТРАДАНИЯ, «БЛУЖДАНИЯ», ЗА ВЕРУ»


Эти слова станут для него определяющими. Теперь Марина –  его первый читатель и критик. Без ее живого участия он не сможет идти дальше. Он будет счастлив, он будет непрестанно ее благодарить за то, что она вернула ему самого себя, что вселила  уверенность в себе, что он вновь почувствовал забытое ощущение любви и страсти: «Я люблю тебя так сильно, так вполне, что становлюсь вещью в этом чувстве».

Марина для него «прямо с неба спущена»: «…ты моя и всегда была моею и вся моя жизнь — тебе».  Марина будет всюду с ним. Он ей поведает, что даже когда он читает, пишет, она рядом. Он не раз признается ей в своей любви: «… люблю тебя и хочу, чтобы ты меня любила».Он будет благодарить Бога за эту встречу, которая как награда ему за страдания, «блуждания», за веру.

Он чувствует и понимает, какая бездна разделяет их в творчестве. Для нее все легко: слово, поэтическая эмоция, у него – неуверенность и неуспокоенность. Он не раз напишет: «….ты знаешь это точнее, прости невежество и неточность», «как удивительно, что ты — женщина. При твоем таланте это ведь такая случайность!»


«КАКОЕ-ТО СЕМИНАРСКОЕ УДРУЧАЮЩЕЕ ОДНОСЛОВЬЕ!»

Он будет страстно желать встречи с ней  и жить этой встречей: «Болезненно близко и преждевременно подступило к горлу то, что будет у нас, и кажется скоро, потому что этим воздухом я дышу уже и сейчас».
Он расскажет ей о своей жене, начистоту, без прикрас, как другу, который должен понять и принять: «Моя жена порывистый, нервный, избалованный человек. Бывает хороша собой, и очень редко в последнее время». Ему нужно выговориться, выговориться без остатка: «Завтра я встану другим, скреплюсь, возьмусь за работу. А эту ночь проведу с тобой».

Пастернак познакомит Цветаеву с немецким поэтом Рильке. Он захочет сделать ей сюрприз, а потом, когда поймет, что Марина увлеченно переписывается с Рильке, сникнет: «Мои следующие письма будут скучны тебе, если ты не со мной сейчас, и не знаешь, кто с кем и почему так переписывается…Сильнейшая любовь, на какую я способен, только часть моего чувства к тебе. Я уверен, что никого никогда еще так, но и это только часть». «Дай мне только верить, что я дышу одним воздухом с тобою и любить этот общий воздух».

Он будет мучиться и страдать от нечаянно брошенного ею слова: «Зачем ты сказала мне, что я как все? …Ты правда так думаешь? А я как раз в фатальных тонах все это воспринимаю оттого только, что такого счастья руками не сделать».



«ОН БУДЕТ ЛЮБИТЬ ЕЕ ТАК, КАК В ЖИЗНИ ТОЛЬКО ЛЮБИТЬ ХОТЕЛ»

Он боготворит ее. Эмоции будут приводить в волнение его, но не писать ей, не «говорить» с ней он уже не сможет: «Надо успокоиться. Скоро я напишу тебе еще. Спокойнее, как раньше. Когда перечитываю письма, — ничего не понимаю. А ты? Какое-то семинарское удручающее однословье!»

Для него важно каждое ее слово, потому что она во всем объективна, потому что талантлива, гениальна, хотя последнее слово будет считать галерочным, парикмахерским и неуместным для нее.Он прочтет ее анкету и узнает о  ее детстве. Все это так впечатлит его, взволнует до слез.

Они обменяются фотографиями и будут встречаться во сне, в котором  он  будет любить ее так, как в жизни только любить хотел.

Он настолько с ней откровенен и искренен, что хочет рассказать ей все, даже то, что знать ей не следовало, ведь она была не только поэтом, но, прежде всего женщиной, любимой женщиной. Он расскажет ей и о том, как начинал любить свою жену и «не долюбливал даже до первого шага»; что он влюблялся во многие женские лица,  что любое проявление женственности его влекло, но он никогда не давал себе воли.

 
«УДИВИТЕЛЬНО, КАК ПОПРАВЛЯЕТ И ОМОЛАЖИВАЕТ СТРАДАНЬЕ»

Он будет настаивать на встрече, он будет просить ответить ему честно, как самой себе: возможно ли это и когда: сейчас или через год? Он готов ждать, напряженно работать, но при этом знать, что каждый день делает его ближе к ней: «Ты должна будешь представить себе, как я читаю твои письма, и что со мной при этом делается». «У меня есть цель в жизни и эта цель — ты». Он не может работать, он ждет ее ответа, ее решения: «Все равно, пока ты меня не приведешь в порядок, я ни за что взяться не могу». Он отправляет ей фотографии, чтобы она осмыслила и поняла, каков он на самом деле: «Я ужасно безобразен. Я именно таков, как на фотографии, — она удачна. Я только щурюсь, потому что смотрю на солнце, что и делает ее особенно неприятной».

Марина получит это письмо, вернувшись только из Лондона, где будут ее два литературных вечера, и холодно отнесется к этому душевному порыву. Она отправится с детьми на лето в Вандею, в приморскую деревню Сен-Жиль, а он будет ждать ее письма. Ждать ее решения. И холод письма облегчит ему  «тяжесть этого сознанья». Он будет извиняться за свой внезапный и безоглядный порыв, но чувства сильнее разума: «… ты мое единственное законное небо, и жена до того, до того законная, что в этом слове, от силы, в него нахлынувшей, начинает мне слышаться безумье, ранее никогда в нем не обитавшее. Марина, у меня волосы становятся дыбом от боли и холода, когда я тебя называю». «О насколько я твой, Марина! Везде, везде». Он будет переживать, но в то же время понимать, что в этой боли его счастье: «Удивительно, как поправляет и омолаживает страданье».

Она заставит его погрузиться в работу, чтобы облегчить разлуку. Он воспримет это как наказ, приказ, ослушаться которого он не в силах: «Не обгоняй меня, я так отстал. Семь лет я был нравственным трупом. Но я нагоню тебя, ты увидишь».

Они будут обсуждать каждое написанное им слово. Марина  справедлива в оценках, порой строга и категорична, но везде и всюду будет говорить, что для нее есть только два любимых поэта, непревзойденных и настоящих, это Пастернак и Рильке.


 «НЕУМЕНИЕ НАЙТИ И СКАЗАТЬ ПРАВДУ — НЕДОСТАТОК, КОТОРОГО НИКАКИМ УМЕНЬЕМ ГОВОРИТЬ НЕПРАВДУ НЕ ПОКРЫТЬ»

Пастернак понимает, что нужно оправдать столь высокую оценку его творчества, он будет зол на себя, что не может выразить задуманное, ему не хватает слов, нет легкости выражения мысли: «Как я ненавижу свои письма! ….эти вспышки разыгрывающегося тупоумья». «Я хорошо напишу летом, я все пройду снизу доверху. Я тебе напишу о тебе, о предельном, о самом дорогом: о тебе безотносительной, «объективной». И о том, как представлял я себе мое прикосновенье к тебе. Говорю и громоздятся словесные извращенья».

Для него отрывки стихотворений Марины — образцы лирической силы и высоты. Заговорят они и о роли поэзии. Что такое поэтическое слово и каков предмет изображения. Для Марины ясно одно: поэт должен «суметь не исказить голоса жизни, звучащего в нас». «Неумение найти и сказать правду — недостаток, которого никаким уменьем говорить неправду не покрыть».

Они отправляют другу другу свои произведения: он ей первую часть своей поэмы «Лейтенант Шмидт», она – поэму «Крысолов». Он мучительно ждет ее мнения. Ее решения: «Если ты мной недовольна несмотря на объяснения и причины, которые твое воображение воссоздаст во всей живости, если захочет; если ты все-таки мной недовольна, скажи это прямо, а не давай этому чувству раствориться в общем тоне слов».

Напишет он подробно и свои рассуждения о ее поэме: «Знаешь что? Пошлю-ка тебе пока эту ерунду. Слух тебя не обманет. Ты по вялости и топтанью на месте восстановишь хаос, в котором я урывками конспектировал этот разбор». «Больше чем когда-либо я именно в этот раз хочу быть перед тобою зрелым и точным. Крепко тебя обнимаю. Прощай мне всё».

Марина внимательно прочтет все, что он напишет. С присущей ей вдумчивостью и без китайских церемоний ответит: «Мой родной Борис…
Что такое Шмидт — по твоей документальной поэме: Русский интеллигент, перенесший 1905 г. Борис, не люблю интеллигенции, не причисляю себя к ней, сплошь пенснейной. Люблю дворянство и народ, цветение и корни. Блока синевы и Блока просторов». Она выскажет свое мнение, что ей хочется, чтобы он «оживил» своего героя, показал его в действии. Не писал ему «придуманные» монологи: «Борис, теперь мне окончательно ясно: я бы хотела немого Шмидта. Немого Шмидта и говорящего тебя».

Напишет она ему и о том, что сын ее Мур, только что начал ходить, но ходит только по пляжу, кругами, «как светило». В комнате и в саду —  отказывается категорически, а возле моря просто рвется из рук. Напишет, что у нее много хлопот по дому, что написать что-то у нее мало времени и то только тогда, когда дети ее засыпают, и она на миг остается одна. Но она мысленно всегда  с ним, она говорит с ним непрерывно: «Борис, я не те письма пишу. Настоящие и не касаются бумаги». «Я так скучаю по тебе, точно видела тебя только вчера». «Я не слишком часто пишу? Мне постоянно хочется говорить с тобою». «Я только что бежала по аллейке к колодцу (две разные радости: пустое ведро, полное ведро) и всем телом, встречающим ветер, здоровалась с тобой. Так я живу с тобой, утра и ночи, вставая в тебе, ложась в тебе».

«НАМ С ТОБОЙ НЕ ЖИТЬ ИЗ-ЗА … ПОНИМАНИЯ»

Но при всей привязанности к Пастернаку, она понимает, что вместе с ним ей не жить, и для этого много причин, одна из которых, первая и самая определяющая – это «трагическая невозможность» расстаться со своим мужем, и вторая, не менее трагическая, в понимании Марины, это невозможность «из любви устроить жизнь».

«Борис, а нам с тобой не жить. Не потому, что ты — не потому, что я (любим, жалеем, связаны), а потому что и ты и я из жизни — как из жил! Мы только! встретимся». «Я бы не могла с тобой жить не из-за непонимания, а из-за понимания. Страдать от чужой правоты, которая одновременно и своя, страдать от правоты — этого унижения я бы не вынесла».

Он как-то обмолвится, что он постоянно борется с соблазнами, искушениями перед женскими лицами,  она уточнит ему, что значит для нее понимание: «Оговорюсь о понимании. Я тебя понимаю издалека, но если я увижу то, чем ты прельщаешься, я зальюсь презрением, как соловей песней. Я взликую от него. Я излечусь от тебя мгновенно».
Возможно, все эти мысли холодны и рассудочны, но за каждым словом у нее конкретный живой пример из ее жизни, многому ее научивший.

Ревность ли это? Нет, Марина слишком сильна, чтобы предаваться этому чувству, и слишком ранима, поэтому она наперед уступает, «как душа всегда уступает телу, особенно чужому — от честнейшего презрения, от неслыханной несоизмеримости». «Ты не понимаешь Адама, который любил одну Еву. Я не понимаю Еву, которую любят все».
«Родной, срывай сердце, наполненное мною. Не мучься. Живи.
Пиши или не пиши мне обо всем, как хочешь. Я, кроме всего, — нет, раньше и позже всего — твой друг. М».

Она понимает, что их переписка пришла в тупик. Она просит его больше не писать ей, и она отвечать ему не будет: «Наши жизни похожи, я тоже люблю тех, с кем живу, но это — доля. Ты же воля моя, та, пушкинская, взамен счастья».

«ДВУХ ЖИЗНЕЙ И ДВУХ СУДЕБ У МЕНЯ НЕТ»

Он растерян и потерян, потерян настолько, что напишет своей жене, которая будет в это время в Германии: «Я сейчас совершенно одинок. Марина попросила перестать ей писать…». И в то же время, он пытается объяснить своей жене, что не предавал ее никогда и причин для ревности не создавал, но он не может изолировать ее от сил, составляющих его судьбу: «Двух жизней и двух судеб у меня нет».

Несмотря на запрет Марины ей не писать, он ответит. Он напишет ей, что они встретились с ней неслучайно, что сама судьба и силы небесные поставили их рядом, что «это вне воли». Но он считает их сильными людьми и готов подчиниться ее решению, но приведет ли это к благу, вот в чем вопрос.

И в то же время он заключает: «Я не могу писать тебе и ты мне не пиши.Когда твой адрес переменится, пришли мне новый. Это обязательно!» «Прости мне все промахи и оплошности, допущенные в отношеньи тебя… Не забудь про адрес, умоляю тебя».
На следующий день он напишет ей снова: «Успокойся, моя безмерно любимая, я тебя люблю совершенно безумно, я вчера заболел, написав то письмо, но я его и сегодня повторяю». И тут же: «Вчерашняя моя просьба остается в силе. Умоляю тебя, не пиши мне. Ты знаешь, какая мука будет для меня получить от тебя письмо и не ответить. Пусть будет последним — мое. Благословляю тебя, Алю, Мура и Сережу, и все, все твое». «Обнимаю тебя. Держи меня в известности относительно перемены адресов. В час добрый тебе в Чехию!»

Известие о смерти их любимого поэта Рильке их ошарашит, уберет почву из-под ног. Какое-то время они еще будут переписываться, но эта переписка будет не та, слова не те, все это будет уже в другой плоскости: «Борис, я с тобой боюсь всех слов, вот причина моего не-писанья. Ведь у нас кроме слов нет ничего, мы на них обречены».

Почему не случилось, почему не сложилось, почему не поверила Она Ему, ведь со всех сторон была любовь, любовь, любовь…


*** В статье сохранена авторская орфография и пунктуация.