Не-тикий, плавание на бутылочном плоту

               









           Постройка плота. Подготовка к путешествию.   


           Когда нас стали одолевать мечты попутешествовать по реке, Вера сказала:

           -Было бы здорово прокатиться на плоту!

           -Да где ж его взять, - возразила я,- нет, это нереально. Надо на том, что есть - на лодках.

           И вот уже позади, в прошлом, два лета и два плавания на лодках. На реке маршрут движения определяет сама река, или вверх, или вниз по течению. Недалеко от  деревни, где стоит мой дом, от старта наших путешествий, находится устье Выми, широкой, спокойной реки. Туда мы и направляли оба лета носы наших лодок. Но наступила новая весна, и всё чаще я задавала себе вопрос: неужели никуда не поплывём?

           Можно вверх по Вычегде, до самого Сыктывкара, но этот маршрут не нравился Вере, ей не хотелось плыть в известное, в город, где мы прожили большую часть своей сознательной жизни. Снова по Выми? Нет. Хотелось нового. Вниз по Вычегде? Да, это было бы интересно, но как подумаю, что возвращаться-то придется опять-таки вверх, против течения! Тяжелая и медленная работа. Не бросать же лодку, чтобы обратный путь домой проделать по суше, на автобусе или на поезде. Лодку жалко, она мне ещё ой как пригодится! Миш-Паш-Валь, сделавший мне её, умер пару лет назад, а больше умельцев нету. Мужики спились, не научившись работать. Так что новую лодку взять будет негде. Плот можно было бы бросить, да где ж его  сперва взять, чтобы потом бросить? Из чего строить? Разве только из пустых пластиковых бутылок?

           Я вспомнила, как у деревни Ыб, что неподалёку  от Усть-Выма, в обе прошлые поездки на лодках мы видели на берегу занятное сооружение, восхитившее меня: два мешка из-под муки набиты бутылками, поверх мешков настелены две доски, на досках - табуреточка, сиденье для рыбака. Весло рядом лежит. Выкручиваются же люди, когда у них нет лодки, а плыть надо! Когда второй раз, уже через год, на следующее лето там проплывали, я, вспомнив о плотике, искала его глазами - и вновь увидела! Значит, сие сооружение работало!

          Так что же? Из бутылок плот делать? Вера азартно поддержала эту "бредовую", как окрестила её моя сестрица Наташка, идею.  Вера попросила своего сына Славу, программиста, поискать информацию о плотах в интернете, и он нашёл, и именно о бутылочных плотах, хотя и немного. Об одном старике на Сахалине, который соорудил бутылочный плот и отправился на нём в море. Плот стал разрушаться, деда спасли, сняли с развалюхи. И ещё один сюжет обнаружился: в Кирове весёлая пляжная компания построила для катания бутылочный плот. Тонкие жерди длиной примерно в метра три обвязываются вкруговую бутылками, вроде как скотчем. Эти жерди скрепляются с поперечными палками, без бутылок. Всё сооружение держалось на этой решётке из жердей. Я подумала: нет, это не для нас. Это для пляжных развлечений, коротких поездок. Разве может такой плот выдержать, проехав, например, по коряге, утопленной в воде? Он обязательно зацепится дном. Да его может просто разодрать на составные части! А сколько таких коряг можно встретить на пути, уж мы-то знаем! А если нас понесёт на опору моста, и мы не сумеем увернуться? В воде окажемся, наверняка.

           Появилась уйма вопросов и главный: какова должна быть конструкция и величина плота? Он должен выдержать длинное плавание до Архангельска и не рассыпаться по пути, ни больше, ни меньше! Желательно, чтоб на нём уместились не только мы сами, но и палатка. Будем экономить время на раскладывании - складывании, да и на случай дождя вещь необходимая. Можно будет большую часть суток плыть и плыть, ведь расстояние, которое надо преодолеть, немаленькое, чуть ли не тысяча километров. Но тогда на плоту необходима и кухня походная, и, пардон, горшок. А чем управлять? Шестами? Веслами? И где взять такую гору пустых бутылок? Вопросов было много, но мы уже увязли, не могли отказаться от такой заманчивой идеи.

           Мы понимали, что для бутылок нужен некий деревянный каркас, этакая спичечная коробочка. Из чего же её делать? Эти мысли крутились в моей голове во время привычной ночной бессонницы. Досок, брёвен у меня нет. Есть, правда, жерди, приготовленные для новой ограды. Они уже два года  ждали своего часа, сложенные в штабель под окнами дома. Не из них же? А почему бы и нет? А несколько коротких полутораметровых бревен, из которых мои сыновья собирались сделать столбики для ограды, пойдут на основу, каркас. Мы скрепим эти брёвна по два, удлиним при помощи железных скоб, потом возьмем два таких удлинённых трёхметровых бревна, а поверх и поперёк, как шпалы на рельсы, набьём жерди, так? Потом перевернём всё сооружение - это будет дно коробочки. И набьём жерди с другой стороны. Вода, свободно проходя сквозь такую конструкцию, не утяжелит её. Любая встреченная подводная коряга проедет по жердям, как по стиральной доске! А мешки с бутылками, уложенные меж верхним и нижним слоем жердей, останутся  целы и невредимы.

           Была у нас мысль и о парусе, но как укрепить на пластиковых бутылках мачту? И из чего делать парус? Эта идея осталась мечтой.

           Теперь, когда идея грозила превратиться во вполне реальный проект, загорелась и я.

           Иван, мой сосед и хороший друг, хмыкнул, услышав от меня о новой нашей затее, но, как обычно, взялся помогать. На сей раз - собирать пустые пластиковые бутылки. Как ни странно, даже в безденежной деревне пластиковых  бутылок -  уйма, но главный улов был на реке. Началось половодье, и Иван попутно, вылавливая на дрова плывущие по воде деревья и брёвна, выудил из реки множество самостоятельно путешествующих бутылок. Большинство людей, прежде чем выкинуть опустевшую лимонадную или пивную бутылку, аккуратно завинчивают пробку. Это бессмысленное действие было нам на руку. Зачем нам бутылки без пробок? Вскоре, пересчитав, я обнаружила, что бутылок набралось уже около четырехсот. Они грудой лежали на веранде старого дома и ждали своего часа.

           Из города сажать картошку приехал мой старший сын Егор. Первым делом, увидев мой набросок конструкции плота, он решительно забраковал его, заявив, что такое хлипкое сооружение, скреплённое скобами, сложится как книжка на первом же повороте реки. Нужны не кусочки, а настоящие, целые брёвна. Но помочь в строительстве плота он согласился, куда ж деваться от просьб сумасбродной мамани? Мы договорились, что они с Антоном, моим младшим сыном, приедут на выходные дни в первых числах июля за неделю до предполагаемого начала путешествия.

           Тем временем Вера привезла из Сыктывкара ещё около четырехсот бутылок, безжалостно утоптанных и сложенных в громадные мешки. Теперь уж точно хватит! Пока я возилась с огородными грядками, нянчилась с внуками, Вера, вооружившись ножовкой, подгоняла жерди под одну длину. Всего 52 жерди. Хватит, не хватит? Ничего наперёд не знали.

           Если смотреть от моего дома, река кажется совсем близкой. Но это обман зрения. Чтобы добраться до воды, нужно сначала спуститься по длинному, заросшему густой травой склону Коквицкой горы, затем пересечь, увязая в песке, широкий, намытый половодьем пляж. Когда ты налегке, это не так уж сложно, разве что запыхаешься немного. Но нам с Верой пришлось не раз и не два спуститься, таща в руках по жердине. Больше двух за один раз никак не утащишь. Парни мои сделали бы это, наверно, быстрее, но когда они приедут на выходные, у них будет мало времени, всего один день, поэтому мы старались сделать всю подготовительную работу сами. Плот собирались строить на берегу прямо напротив моего дома.

           Брёвна для каркаса приготовил Иван. Они уже ждали чуть выше по реке, неподалёку от места, где были сложены жерди.

           В назначенный день приехали из города Егор и Антон. Три работника, Иван, Егор и Антон, два указчика, мы с Верой, и два любопытных зрителя, мои внуки Тёма и Дина, спустились вниз, к реке, чтобы построить плот.

           Два бревна длиной в шесть метров перехватили " в чашку" четырьмя поперечными короткими двухметровыми брёвнами. Готовый каркас Иван взял на буксир, то бишь привязал на веревке к своей лодке и оттащил туда, где лежали наготове жерди. Путь в две сотни метров вниз по течению он проделал за двадцать минут. А я шла по берегу, смотрела на брёвна, почти ушедшие под воду, до того они были тяжелы, и думала: а ведь и жерди набьём, плот станет ещё тяжелее! А ещё мы сами, а ещё и наш груз! Ох, не вынесет он! И скорость  какая маленькая!

           Каркас подтащили к берегу. На длинные брёвна сверху и поперёк равномерно, с промежутками между ними примерно в 20 сантиметров, набили 22 жерди, каждая в три с половиной метра в длину. По моей просьбе первую жердь забили, отступив от концов брёвен сантиметров на шестьдесят. На случай, если течение захочет нас обо что-нибудь ударить. Такие своеобразные бивни, или бампер. Короче говоря, страховка. Итак, получилось дно плота. Потом мы впятером с трудом перевернули эту махину, и парни стали набивать верхний слой жердей, оставляя кое-где щели для укладки внутрь мешков с бутылками.

           Хлынул ливень. Мы с Верой и детьми помчались наверх, домой, а мужики под проливным дождём закончили работу. Плот с пустым пока брюхом лежал одним боком в воде, другим - на берегу.

Мои парни уехали, забрав с собой и своих детей. Им надо работать. Уже несколько лет они не видят отпуска, так уж получилось, что при капитализме мои дети оказались той самой дешёвой рабочей силой, которой хвастает правительство, заманивая в Россию иностранных инвесторов. Чтобы прокормить свои семьи, чтобы платить по счетам, надо забыть об отдыхе.

           А из Питера приехал свободный, не обремененный семьей сын Веры Слава, наш третий на сей раз спутник. Работа над постройкой плота продолжилась. Вера в резиновых перчатках  тщательно проверяла каждую бутылку, завинчивала плотно пробки, а мы со Славой, просунув в щели между жердями мешки, наполняли их бутылками. Мешки зашивали капроновой веревкой, вдетой в огромную двадцатисантиметровую согнутую в дугу иглу, сделанную Иваном из куска толстой алюминиевой проволоки, и связывали мешки между собой. К слову сказать, не морскими узлами, а обычными, как получится. Назовём их речными. Ничего, не развяжутся, выдержат. Главное, выдержит ли плот? Поплывёт? Утонет рядом с берегом?

           Вечерами книги читали. Конечно, о поездках на плотах. Наших, коми авторов. Ивана Торопова "Где ты, город?", Александра Лыюрова "Плоты плывут". Нам нужны были подсказки, подробности. Мы хотели предугадать и предупредить неприятности, которые могли с нами случиться. А герои Торопова и Лыюрова - плотогоны на северной реке. Кто как не они наши подсказчики? Всё равно других-то нет. Между нами и ими, конечно, большая разница. Там тяжёлые плоты из нескольких плиток, но время действия - половодье, когда течение самое быстрое, самое сильное.

           А сейчас реки обмелели невиданно. При капитализме дно рек перестали чистить, как раньше, земснарядами. Плоты сейчас очень большая редкость, разве что пара-тройка проплывёт мимо деревни по большой воде, и всё. А ведь было время, когда в Коми крае не было ещё нефтепроводов и газопроводов, не было железных дорог, но реки - были! И лес. И плоты на реке. И так же, как и сейчас, наш лес был нужен загранице. "Древесина в необработанном виде вывозилась за пределы края и шла главным образом на экспорт" - так сурово и осуждающе сообщается о капитализме столетней давности в советском учебнике "Очерки по истории Коми АССР". А воз и ныне отправляется туда! Не плотами, так по железке. Российский президент недавно попенял своему правительству за слишком усердный вывоз круглого леса, как будто может быть иначе.

           Когда реки были полноводнее, плот за плотом гнали в Сыктывкар, Котлас, Архангельск. Сорок лет назад, девчонкой пятнадцатилетней, за два часа купания в Сысоле у Кировского парка я несколько раз переправлялась через реку туда и обратно таким образом: доплыву до плота, медленно проходившего мимо, заберусь на него, перебегу по бревнам  на другой край, ныряю в воду - и к другому берегу. Не успею отдохнуть и отдышаться, катер тащит новый плот.

           Прочитанные книги помогли мало. Нас терзал главный вопрос: выдержат бутылки такую тяжесть, трёх пассажиров и груз? Вера поэкспериментировала с одной бутылкой. Наполнила ее почти доверху водой, оставила чуть-чуть воздуха у самого горлышка. И попыталась утопить бутылку в ванне с водой. Не тонет! Выходит, обычная пластиковая бутылка на полтора литра может выдержать почти 1,3 килограмма груза. Если у нас 800 бутылок, вес плота может быть больше тонны. Это нас обнадежило.

           Плот, между тем, был почти готов. Какое же имя ему дать? Оно появилось само собой. Помните, Тур Хейердал путешествовал на бальсовом  плоту в Тихом океане? Он назвал свой плот "Кон-Тики". Куда нам до этого, думали мы. Наш плот - не "Кон-Тики", и даже вовсе Не-Тики.

           -Давай назовём его "Не-Тикий"? - предложила я Вере. Она со смехом согласилась. В коми языке нет звука "х". Не-тикий, быстрый.

           Я взяла белую краску, кисть, спустилась к реке к лежащему на берегу плоту и на поперечном бревне меж двух "бивней" сделала надпись большими буквами. НЕ-ТИКИЙ.

           На другом берегу реки половодьем снесло старый сарай. Часть досок зацепилась за коряги, уцелела, и Иван, закрепив их позади лодки, притащил к плоту. Эти доски мы настелили поверх жердей. Плот ещё более потяжелел, но теперь по нему было гораздо удобнее ходить. Одну доску мы положили с краю, не приколотив её жердями. Это трап. Его пришлось изобрести после очередного ворчливого вопроса по телефону моей сестры Наташки: как мы будем сходить на берег, если он будет неудобным, если там будет глубоко, или погода будет холодная? Обувать сапоги, или наоборот, разуваться?

          Иван срубил две тонкие сосны, сделал нам шесты. К двум  лопастям сломанного весла приделал длинные ручки. Две пластмассовые лопасти привезла из Питера Вера. Иван и их насадил на ручки. Всего у нас стало два пятиметровых  шеста и четыре весла. Плот должен быть хорошо управляем!

           Что бы мы без него делали, без Ивана! Он дал нам ещё и два тяжеленных трака - для якорей. Один мы привязали на веревке спереди, второй - на корме. В дорогу он снабдил нас топором, запасом верёвок, дал полмешка картошки.

           У нас была довольно подробная карта Усть-Вымского района, в одном сантиметре - два километра. Но участок Вычегды на ней заканчивался где-то после Яренги. Мне пришло в голову зайти в Сыктывкаре в линейную инспекцию речного судоходства Северного бассейна рек. Побеседовала с двумя любезными сотрудниками. Чем смогли - помогли, дали мне для копирования старые навигационные карты Вычегды и Северной Двины. К нашим планам плавания на плоту они отнеслись скептически, сказали, что на таком плавучем средстве лучше на Двину не соваться, а на Вычегде, пожалуй, не опасно. В детской национальной библиотеке, где мы с Верой проработали много лет, нам сделали копии сборных листов к лоцманским картам. Итак, участок пути до Яренги был прописан довольно подробно, а вот дальше, до самого Котласа, расположенного в устье Вычегды, в месте слияния её с Северной Двиной - устаревшая и неподробная лоцманская карта. Такой же, разве что чуть поновее, была карта Северной Двины от Великого Устюга до Архангельска..Всё-таки это было лучше, чем ничего. Лучше, чем плыть совсем вслепую.

           Плот был готов. Осталось поставить палатку, загрузить вещи и оттолкнуться от берега! Отплытие назначили на 8 июля. Дни стояли холодные, но ждать нельзя, отпуск у Славы не безразмерный. С утра, позавтракав, несколько часов таскали к реке груз: рюкзаки с личными вещами, сумки с запасами еды, бутыли с колодезной водой, палатку, спальники, матрасы.

Сыновья мои подарили мне мобильник, чтобы, как выразился Егор, я "не сгинула бесследно на бескрайних водных просторах". И перед самым отъездом я позвонила Наташке. Она сделала нам напутствие:

           -Господь смотрит на вас сверху. Постарайтесь сделать так, чтобы ему было интересно!

           Слава установил с нашей помощью новую, ещё "ненадёванную " палатку. Моя палатка - старая, брезентовая и всего лишь двухместная. Новая, которую Вера и Слава купили перед самой поездкой, оказалась довольно просторной, вместительной и современной, на дугах, а не на растяжках. Она как раз хорошо подходила для установки на плоту.

           Впереди, на самом носу, мы поставили на бок большой фанерный ящик. Боковая поверхность будет играть роль стола, внутренность - для продуктов. Рядом с ящиком с одной стороны поставили бутыли с водой, с другой - перевернутую вверх ножками старую табуретку, на неё - тазик. В тазик зачерпнули песок с берега. Это у нас будет очаг. В книжках мы вычитали, что плотогоны делали костёр прямо на плоту, на куче земли. Тазик, конечно, удобнее, песок не просыплется сквозь щели пола в воду. Когда об этом узнала  Наташка, она задала  очередной сварливый вопрос:

           -Как это вы собираетесь жечь костёр прямо на плоту, если его брюхо набито пластиком?

           Пришлось изобрести табуретку.

           Несколько мешков с запасными бутылками сложили на корме за палаткой. Матрасы, спальники грудой закинули внутрь палатки. Потом разберемся, на ходу. Было уже четыре часа пополудни, а мы ещё не знали - поплывём или затонем  прямо у берега?

           Столкнули плот, поддев его шестами как рычагами, на воду, заскочили на него, оглянулись на берег, не забыли ли чего? И поплыли!



           Начало поездки.



           За день до отплытия соседка-дачница спросила нас с Верой:

           -А вы не боитесь?

           -Как сказать. Опасаемся, это будет точнее. Мы осознаём, что в плавании может случиться всякое: встреча с опасными, агрессивными людьми, с дикими животными. Или стихия разгуляется. Стараемся предугадать и предотвратить неприятности насколько это возможно. Нам вовсе не нужно экстрима. Да ведь мы и не альпинисты какие-нибудь, не в горы полезем, а поплывём по спокойной, равнинной реке. На всякий случай - в спасательных жилетах, как обычно.

           Но всего не предугадаешь. Наше путешествие началось именно в условиях "экстрима". На градуснике - всего лишь + 8 градусов. Дождь и ветер. Стоило нам оттолкнуться от берега в Коквицах, как заморосил дождь, потом на первом же перекате плот сел на мель, да так крепко, что пришлось разуваться, раздеваться  и лезть в холодную воду, неумело, с большим трудом сдергивать нашу тяжелую махину с песка. На первом же повороте ветром нас занесло в протоку, долго из неё выгребали. У нас не было навыков совместного плавания на плоту, да и откуда им было взяться? Мы с Верой плавали раньше на двух лодках, рядом, но не вместе. Слава ходил в море на яхте, но не на плоту же? Втроём, Вера, Слава и я, олицетворяли басню о лебеде, раке и щуке. Делали всё вразброд, по своему разумению, без согласованности.

           Вечером, уже когда проплывали мимо Вогваздина, длинного села на правом берегу Вычегды, навстречу нам примчалась моторка, лихо около нас тормознула. Три мужика с любопытством взирали на нас и наше сооружение. Один из них сказал:

           -Сколько лет здесь плаваю, а такого плавсредства ещё не видал!

           -Да мы и сами в первый раз! У нас плот бутылочный. Видите, мешки под жердями? Они бутылками набиты.

           -Да! Вот это да! И далеко плывёте? И откуда?

           -Мы из Коквиц. Только сегодня отплыли. А сколько проплывём - не знаем. Как получится. Может, до моря доберёмся.

           -До какого моря?

           -До Белого.

           -Ну, вам долго плыть придётся. Может, ледокол потребуется!

           -Поглядим. Ещё сами не знаем. А вы что делаете? Рыбачите?

           -Да. Хотите, мы вам рыбки дадим на ужин?

           Предложение было сделано от души, и мы не стали ломаться.

           -Хотим.

           Мужики подгребли поближе, вручили нам пакет. Там были неплохая щука, язь и подлещик.

           -Ухи себе сварите.

           -Вот это рыбины! Большое спасибо!

           -Счастливого плавания!

           Мужики умчались, а мы не спеша поплыли дальше. Скорость плота - это скорость течения реки плюс или минус сила ветра, не больше. Уже темнело. До ночи нам хотелось добраться до устья Выми, но налетел сильный ветер и прибил плот к правому берегу. Была уже полночь, и мы не стали спорить с ветром. Бросили якоря и завалились спать. Сыро и холодно. Неуютно. Вода совсем близко под нами, в десяти - пятнадцати сантиметрах. У нас самодельные матрасы из пенопласта, спальные мешки. Утеплились насколько возможно, и хотя ночью обещали всего лишь +3, я спала, тем не менее, до семи часов утра. А Слава встал раньше нас. Когда я вылезла из палатки, увидела его с удочкой. Видать, вчерашние рыбаки его раздразнили.

           Утро было солнечным, ветреным, холодным. Мы сделали костёр на берегу, приготовили завтрак, тушеную рыбу, вчерашний подарок, и кофе.  Поели и отчалили. Вдалеке виднелся Усть-Вымь с его церквями, мужским монастырём, железнодорожным и автомобильным мостами через Вымь. Мы находились недалеко от устья Выми, а чуть ниже устья, на Вычегде - большой остров, река разделяется на два рукава. Какой из них удобнее, глубже, где опасные мели - мы не знали. Надо было идти, ориентируясь по буйкам, установленным речниками для судов, которых нет на реке.

           Ветер погнал плот к противоположному берегу, на мель. С ветром не поспоришь. Постоянно натыкаясь на мель, отталкиваясь шестами, пошли вдоль левого берега. Выгребли подальше, на глубину, где нас подхватило течение и понесло в левый рукав, огибающий остров. Судя по буйкам, мы шли по речному фарватеру, то есть там, где глубже и где наиболее сильное течение.

           Егор, мой старший, просветил меня немного насчёт водных знаков. Белый буй - левая сторона, красный - правая сторона фарватера, за буйком - мели и опасные места, камни подводные и прочее. Два створа на берегу - знаки для больших судов. Сошедшаяся воедино линия на створах - указатель курса для судна. А Иван снабдил меня в дорогу необходимой вещью - биноклем. Благодаря биноклю мы заранее могли разглядеть поворот реки, изменение  направления русла реки, и успеть как-то к этому подготовиться.

           Мы вошли в левый рукав, и это нас вполне устраивало. Довольно быстро плыли прямо по фарватеру, но река сделала поворот направо, а мы продолжали двигаться, но уже не вперёд по течению, вместе с рекой, а налево, к обрывистому, крутому берегу, заваленному  упавшими в половодье деревьями. Их кроны болтались в воде, а корни цеплялись за почву, рыхлую, песчаную, ненадёжную. Наш плот несло прямиком в эту мешанину из веток, стволов, сучьев. Мы схватились за шесты и еле успевали отпихиваться от берега, от деревьев, а плот нёсся, кружась, толкаясь в берег то носом, где красовалась надпись "НЕ-ТИКИЙ" и выступали вперёд два бивня, то боком, сразу всеми жердями, то кормой, где были свалены мешки с запасными бутылками. Ветки деревьев норовили снести всё, что находилось на поверхности плота. Нам приходилось постоянно перемещаться вдоль бортов, чтобы успеть вовремя оттолкнуться от опасного места, не налететь с размаху на торчащую из воды громадную корягу.

           Тяжёлый длинный шест в руках - вот как начался отдых на плоту! А я-то мечтала: сижу это я беспечно и глазею по сторонам, на лес, на небо, а плот, не спеша, всё плывёт и плывёт вперёд и несёт на себе наш домик, нашу кухню, все наши вещи и нас самих, трёх бездельников. Два предыдущих лета мы с Верой плавали на стружках по Выми, долго поднимались вверх по течению. Второй раз довольно далеко, до Емвы. Нелегко грести день за днём против течения. А на плоту мы плыли вниз по течению, и перед поездкой казалось, что уж сейчас-то отдохнём по-настоящему, а всю работу по передвижению возьмёт на себя наш плот.

           Мрачные мысли, тем не менее, не мешали мне орудовать шестом или веслом, тем, что успела схватить. А плот мчался вдоль берега, тыкаясь в него поочерёдно носом, боком, кормой, другим боком, снова носом, боком, кормой...

           -Одно хорошо, - подумала я вслух, - конструкция плота оказалась удачной, в первую очередь - прочной.

           Несмотря на все наши усилия, мы не смогли оттолкнуться подальше от берега, чтобы спокойно плыть на глубине посредине реки. Нет, плот упорно продолжал  тыкаться в берег и утюжить все встреченные по пути коряги. Что хорошо и даже замечательно - дно из жердей прекрасно справлялось со всеми подводными пакостями. Коряги, пересчитав все жерди, выскакивали за кормой и недовольно кивали нам вслед.

           Но вот берег постепенно стал более пологим, а дальше и вовсе превратился в длинный песчаный пляж. Течение убежало в сторону, а мы остались! Пришлось ползком преодолевать, опять же при помощи шестов, мелкие места, усердно отталкиваться и отталкиваться от них, чтобы не посадить плот прочно и надолго на песчаное дно реки. Потом, взявшись втроём за вёсла, с трудом выгребли подальше от берега. Какое-то время можно было отдохнуть. И мы, конечно, этим воспользовались по очереди. Сначала Слава отдыхал в палатке, потом мы с Верой, даже вздремнули немного. Но вскоре Слава нас позвал, потребовалась наша помощь.

           Ветром плот прибивало к левому берегу недалеко от Туис- Кероса, очень красивой деревни на высоком берегу на холмах. Итак, за сутки мы вместе с Вычегдой сделали петлю вокруг Коквицкой горы  с прилегающими лесами. Если здесь подняться вверх и пойти прямиком через луга, то до Коквиц можно добраться за два-три часа. Судя по карте, плот прошёл километров двадцать пять. За сутки! А мы-то намылились до Белого моря плыть... Это сколько дней надо идти до Архангельска с такой-то скоростью? Скоко, скоко? Сорок?... А картошку мою кто выкопает? Робинзон Крузо? А в лес по грибы кто за меня ходить будет? Кикимора болотная?

           Мы бросили якоря, перекинули на берег трап (пригодился!). Сделали костёр, подогрели  в кастрюле тушеную рыбу, доели ее, выпили кофе. Потом я устроила первый сеанс связи. Включила свой новенький мобильник, дозвонилась до Наташки.

           -Плывём, как ни странно, а ведь не верилось, - сказала я сестрице, - только уж очень медленно. Наверно, Господу Богу очень забавно наблюдать, как мы тут мотыляемся вдоль берегов по малой воде на тихой скорости, под дождём и шквалистым ветром. В этот день дождь налетал на нас, именно что налетал, раз двадцать, наверно!

           После еды мы оттолкнулись от берега Туис-Кероса и поплыли, усердно загребая, к середине реки. Через несколько часов нам это удалось, но совсем на короткое время. Течение вернуло нас к левому берегу. Около полуночи, когда совсем стемнело, пристали к пляжу, вернее, не пристали, до берега осталось пять-шесть метров, мелко. Бросили якоря и спать. Очень устали. По пути потеряли эмалированную тарелку, она булькнула вниз со стола. Тарелка была нужной вещью, работала крышкой на кастрюле, поэтому утром Слава, побродив по мели, нашёл-таки беглянку и вернул её на борт.



           Купола на земле. Чудо-поленница.



           Я спала до семи часов утра, не замёрзла. Встала, надела свои тесные, очень неудобные сапоги (я их потом выброшу,  не жалко будет) и сошла на берег. Собрала сухого валежника и запалила костёр, вскипятила воду в чайнике. Встали и мои спутники. Вера сделала бутерброды. Мы попили кофе и тут же отчалили.

           И снова течение весь день тащило нас  по всем извилинам левого берега. По правой стороне проплыл мимо Тыдор, небольшая деревня, рядом с которой причаливает паром. Он ходит от Кырса до Тыдора, соединяет деревни Коквицкой горы с райцентром Айкино. До него от Тыдора по трассе километров шесть. Мы уже видели Айкино на дальних холмах, а нас снова прибивало к левому берегу, к Кырсу. Там на берегу расположились мужики, поджидающие паром. Они, конечно, с любопытством взирали на наш плот, пока мы неспешно проплывали мимо, спрашивали, откуда мы и куда. Я крикнула глупейшую шутку:

           -Спорим, мы раньше будем в Айкино?

           Как бы не так! Берег, вдоль которого мы пробирались, отталкиваясь шестами, стал обрывистым, круто уходил в воду. Глубина большая, шесты не достигали дна. В нескольких местах плот крутило на водоворотах, но при помощи вёсел мы заставляли его двигаться дальше. Если бы я сидела в своей лодке, мне бы страшно стало в таком большом водовороте. Справился бы лёгкий мой стружок? Или его утянуло бы ко дну? Если там есть дно... Интересно, какова природа водоворота? Как я предполагаю, а я по физике тупица, скажу честно, возможно, под дном реки существуют какие-то пустоты, которые и заполняет река, устремляясь в громадную, естественным путём образованную воронку. А плот наш на водоворотах был молодцом! Он чихать на них хотел! Он их просто игнорировал! Он их приутюживал и оставался абсолютно устойчивым. Покрутившись на месте, важно следовал дальше. И стоять на таком плоту рядом с чёрной водой было совсем не страшно.

           Но уже за полдень перевалило, уже три часа пополудни, а мы, кроме кофе утром, ничего не ели и не пили. Айкино на правом берегу, а мы - на левом. Близок локоть, да не укусишь. А нам надо было успеть до закрытия в магазин, иначе без хлеба могли остаться. Мы уже почти смирились с этим. Я позвонила Егору (с борта плота, на ходу - сказочная техника этот телефон!), похвалила прочный и надёжный плот, ругать за тихоходность не стала. Дома всё было в порядке, это главное для моего душевного спокойствия.

           Айкино, длинное большое село на высоком берегу, не спеша проплывало мимо нас, а мы, загребая вёслами изо всех сил, не могли пересечь реку. Но чудо всё-таки случилось. Ветер стих и дал нам возможность, хоть и с большим трудом, хоть и ниже села, но пристать к правому берегу.

           Слава остался у костра готовить ужин, а мы с Верой, прихватив пятилитровые бутыли для воды и сумку для продуктов, по непролазной лесной круче полезли наверх, к шоссе. Выбрались, а на часах уже шесть часов. Успеем ли? До магазинов в центре села пара километров, не меньше. По пути задержались, фотографировали строящуюся заново после пожара деревянную церковь. Рядом с ней на земле стояли наготове три сияющих "золотых" купола. Как мы узнали от подошедшего дьякона, хмурого мужика, жившего раньше в Ульяновском монастыре, купола привезли из Волгодонска, скоро их будут устанавливать. Отец Григорий, так назвался мужчина, был одет очень интересно: сверху - черное одеяние православного монаха, а ниже из-под одежды выглядывали дешёвые спортивные штаны китайского пошива, в каких ходит пол-России, и я в том числе. Рабочая одежда строителя и церковного сторожа. Пошли дальше и опять интересное явление: необыкновенная поленница дров, круглая, сложенная как стог. Я таких никогда раньше не видела. Мы с Верой опять застряли, фотографируя чудо-поленницу. А когда добрались, наконец, до магазина, было уже поздно: хлеб кончился! Накупили всякой ерунды, хотя продуктов у нас завались, только хлеб был нужен.

           На  обратной дороге набрали в колодце воды. Пришли на окраину села, гадая, где лучше спуститься к реке, чтобы снова не лазать наугад по заросшему лесом склону. Помогла какая-то женщина. Завидев нас из окна, вышла из дому, спросила:

           -Вам к плоту? Пойдемте, покажу тропинку, по ней прямо к плоту и выйдете.

           Забавно. Мы эту женщину видели в первый раз, а она знала, кто мы и куда направляемся.

           Добрались до реки, благодаря подсказке женщины, без труда. Слава уже сварил кашу, вскипятил воду в чайнике. Мы поели, выпили кофе и снова отчалили. Сумерки, тихо, безветренно. С неба уходили последние облака. Появилась надежда на долгожданное потепление, но пока ещё было холодновато.

           Судя по карте, на правом берегу проходило шоссе, и, конечно, все деревни располагались там, вдоль дороги. Мы прошли хорошим ходом несколько километров и несколько деревень, скрытых от взгляда с реки за лесом. На этом участке Вычегда выпрямляется в довольно правильную линию, без поворотов, поэтому плот несло по фарватеру. Мы только иногда вставали и подправляли направление вёслами. Впервые за поездку появилась возможность просто посидеть и поглазеть по сторонам. Солнце уже село, но оставило свой след на небе. Оно из розового медленно превращалось в фиолетовое, и это было невероятное зрелище. Тишина, тёмная вода, чёрные берега, заросшие лесом, волшебная заря, и мы посреди этой тишины и простора.

           Внезапно течение стало стремительным, нас понесло к левому берегу, довольно высокому, и как обычно в таких местах, заваленному упавшими в воду деревьями. Нас несло как с горы! Схватив шесты, мы стояли наготове и время от времени, выставив их вперёд, вовремя успевали оттолкнуться от огромной сосны или берёзы и избежать столкновения. Страшно даже представить себе, что можно запросто упасть в эту чёрную воду, а плот умчится дальше, не в силах затормозить. Мы все трое были в спасательных жилетах, но здесь было такое невиданно быстрое течение, что захватывало дух, а сумерки делали это место ещё более опасным.

           Мы лихо промчались мимо берега, течение повернуло вправо и вынесло нас на середину реки. Стало поспокойнее. Но впереди в густеющих сумерках справа вырисовался тёмный  высокий узкий остров. Впечатление было такое, что его берег отвесно, как скала, уходил в бездонную воду. Очень не хотелось повторить только что пережитую опасность. Мы стали загребать влево, где вместо крутого берега уже пошёл песчаный пляж и через полчаса причалили. Бросили якоря, и спать легли.

           Было два часа пополуночи, уже поднималась утренняя заря. Прошёл длинный, много вместивший в себя день. Утром мы были у Тыдора, а ночевали где-то рядом с Вездиным, судя по карте. Нам попадался участок с водоворотами между Кырсом и Айкино, странное быстрое течение около Гобанова, где, кажется мне, вода вырыла в песке глубокий канал и мчалась вперёд и вниз. А может, она стремилась в какие-нибудь карстовые пустоты? Мы видали купола на земле и чудо-поленницу в Айкино. А спать легли, провожаемые зарёй, всегда новой и никогда не повторяющейся неземной красотой.


                *


           Утром я решила заняться плотом. Пока Вера и Слава разжигали костёр и делали завтрак, я набила запасными бутылками два мешка и закрепила их под правый передний край плота меж двумя рядами жердей. Здесь часто приходится стоять во время хода плота, и я заметила, что если наступить на самый край, он погружается в воду. Мешки поправили дело, заодно и разгрузилась от барахла корма. С этим барахлом мы выглядела как табор цыган, окруженный сумками и тюками. Под впечатлением вчерашней опасности я сделала нечто вроде спасательного круга, вернее, матрасика из бутылок, зашитых в мешке. Этот мешок я привязала на длинной верёвке, на корме. Бережёного Бог бережёт. На корме сделала, как сумела, поручень: прибила к брёвнам каркаса две метровые вертикальные жерди и поперёк них одну горизонтальную. Бывало, что корму заливало водой, а когда плот вышивает вдоль берега, не один раз нужно пройти по скользким и мокрым жердям позади палатки, чтобы вовремя подправить ход плота шестом или веслом. На этот участок, на корму, просто не хватило досок, покрывающих остальную поверхность, да и жерди сюда пошли самые тонкие, остаток. Позади палатки мы поставили скамейку, а кроме того, горшок - старую перевернутую табуретку, с приделанными наверху двумя перекладинами для сидения. Внизу помещался старый кювет из холодильника.

           Палатка занимала много места на плоту. Длиной, вместе с предбанничком, она была почти трёх метров, а в ширину - около двух метров. Представьте себе обычную комнату в обычной хрущобе - это как раз будет площадь нашего плота. И палатку, занимающую большую часть комнаты. Иногда она очень мешала, особенно когда нужно было быстро реагировать на стремительно изменяющуюся ситуацию. Пока схватишь шест, пока проберешься по краю плота до нужного места, а "НЕ-ТИКИЙ" уже неотвратимо наезжает на дерево с огромными раскидистыми ветвями, среди которых можно застрять. Иногда при встречном или боковом ветре палатка служила тормозом, парусом наоборот, но поставив перед самым отплытием, мы решили не убирать её до конца поездки. Слишком много времени потребовалось бы на это. Слишком много вещей  было внутри: матрасы, спальные мешки, запасная одежда, всякие необходимые мелочи: фотоаппараты, запасные кассеты с плёнкой, мобильники, фонарик, антикомарин, шляпы-накомарники, дорожные карты.  А в ногах у входа,  под матрасом, лежали запасные мотки верёвки, гвозди, молоток и даже топор. В предбанничке лежали рюкзаки, и это было удобно, вещи не промокали под бесконечными дождями.



           Жешартские помойки. Мёртвая зона Лесобазы.



           Мы позавтракали и отчалили. Выгребли на течение при помощи попутного ветра. Плот пошёл самостоятельно и довольно быстро. Вера занялась уборкой в палатке, Слава уселся на корме с удочкой, а я принялась записывать свои впечатления, в поездку, кроме всего прочего, я взяла тетрадь для записей.

           После Айкино пошли новые места, раньше мне не приходилось здесь бывать. Но пока что берега Вычегды без каких-либо новых особенностей. Если один берег высокий и обрывистый, то другой, противоположный, низкий, пологий. Высокие берега заросли настоящим лесом, сосной, елью, а низкие - ивняком.

           Мы проплыли при тихой солнечной погоде и хорошем течении мимо Гама, Кырува с разрушенной церковью и Яга. Эти деревни расположились рядком на высоких холмах довольно далеко от реки. У нас было мало питьевой воды, и почти закончился хлеб, но плот хорошо шёл, и не хотелось упускать такую возможность, причаливать, терять время. Мы поплыли дальше. Вдали за лесом показались высокие трубы, сразу ясно - промышленное поселение. И это действительно был Жешарт с его фанерным комбинатом. Мы очень долго плыли мимо посёлка на высоком берегу, сплошь заваленном мусором. Одна гигантская помойка, свисающая по круче к воде, сменялась другой. Старая бытовая техника, сломанная мебель, дырявые ведра, кучи рванья. Какое мерзкое место! И как ужасно жить здесь.

           На реке у Жешарта было много молодёжи на берегу и на лодках, и они, конечно, проявили к нам большое любопытство. С берега заинтригованные мальчишки кричали нам:

           -Эй, на тазике! Вы кто?!

           -Действительно,- со смехом сказала Вера, - наша круглая палатка издали наверняка похожа на перевернутый тазик.

           Слава, пользуясь тем, что плот  шёл ходко и самостоятельно, залез в палатку подремать, а нам с Верой пришлось давать многочисленные интервью любопытным, подплывающим к нам на лодках. Они выпытывали у нас, кто мы такие, откуда и куда плывём, и не скрывали своей зависти. Я сказала шутя:

           -Мы плывём на Северную Двину, а оттуда знаете куда?

           -Куда?

           -А куда Северная Двина впадает?

           Пацаны пожимают плечами.

           -Эх, вы! В Белое море! А из Белого моря - в Северный Ледовитый океан! Не верите? У нас в палатке шубы лежат и лыжи. Мы по льду прямиком на Северный полюс. Не верите?

           Мальчишки не знали - верить, не верить. Но им очень хотелось верить, вот что интересно! Им хотелось чуда и хотелось хоть к краешку его прикоснуться.

           Подплыли на лодке два подвыпивших парня, хотели взять нас на абордаж, но мы отпихнулись шестами. Разговаривали они, впрочем, вполне миролюбиво, а мы и не провоцировали ссору. Оказалось, парни - работники комбината. Работа, работа, работа, а отдыхают они с бутылкой, по-другому не умеют. Да ещё жалуются на жизнь, чего я терпеть не могу, надоело.

           И сказала им с досадой:

           -Эх, вы! Что, в Жешарте пустых бутылок из-под пива нет? Взяли, сделали плот и поплыли! Или на лодке. Вон, у вас лодка есть.

           -Когда? Мы работаем! А давайте договоримся на следующее лето и вместе поплывём? - неожиданно предложил один из парней.

           -Зачем вам компания пенсионерок? - удивилась я, не поняв сразу халявных намерений молодёжи, - вам надо плыть с ровесниками, с нами скучно будет.

           Расстались мы с ними по-доброму, они пожелали нам счастливого пути и убрались восвояси.

           А вывод о том, что скучно рядом с нами молодым, я сделала, глядя на Славу. Отправился он с нами, в первую очередь, из интереса к путешествию на плоту, да ещё таком необычном, бутылочном, но уж никак не к попутчикам, вернее, спутникам. Разные поколения, разный уровень понимания жизни, отношения к ней, да и просто круг интересов иной, иные разговоры. Обычно, когда мы с Верой, его матерью, болтали "за жизнь", Слава помалкивал, в беседу не встревал. Наверно, считал нас пеньками замшелыми? По-моему, молодой я была такой же.

           Между тем мы уже добрались до окраины Жешарта, проплыли мимо длинного высокого причала. Строили его, по всему видать, в период "развитого социализма", в то время, когда река ещё была судоходной, и такое большое бетонное сооружение на берегу имело смысл. Сейчас по реке никакая баржа не пройдёт, разве только в короткие дни половодья.

           Вообще меня удивляет то обстоятельство, что на реке исправно работают речники. Весь фарватер размечен белыми и красными буйками, на берегах в нужных местах стоят створы, периодически встречаются столбы с цифрами, отсчитывающими километраж до устья. На речных поворотах у буйков рядом - деревянные поплавки, указывающие направление поворота. Для кого всё это великолепие, весь этот порядок? Для нашего плота? Пока что, а мы плыли уже четыре дня, не встретили никакого судна больше размером, чем моторная лодка. А моторки – да, их встретили несколько раз, три, а то и четыре.

           Жешарт, обложенный свалками, заваленный мусором, закончился. А причалить где-то нужно. Запастись питьевой водой. И вскоре, уже в сумерках, мы причалили к правому берегу с несколькими домами наверху. Вера осталась, а мы со Славой вдвоём зашагали в зарослях высокой травы вверх по склону в поисках колодца. Спросить не у кого - нигде не видно ни души. Но вот на лай собаки вышла из дому женщина, показала тропинку до родника. Набрали воды, спустились к реке. Отчалили. Ночевать в таком месте не хотелось, несмотря на позднее время. Место  имело скучное название - Село. Не хватило у живущих здесь людей способности название придумать.


*


           Нам нужно было выгрести подальше от берега, далеко впереди чуть ли не на середине реки виднелся красный буй. Чтобы выйти на фарватер, мы должны были взять как можно левее. Необходимо было, чтобы  буй оказался справа от нас, но времени и расстояния для достижения этой цели нам не хватило. В этом месте река с двух сторон огибала немалый высокий остров, и плот, не спрашивая нашего согласия, устремился в правый рукав. А буйки указывали на то, что фарватер – в левом рукаве реки. Ну что ж, деваться некуда, поплывём здесь,- согласились мы с плотом. А он нас не больно-то и спрашивал, шёл вперёд в узкий пролив меж высокими берегами, заваленными сухими, мёртвыми деревьями, полуразрушенными бетонными плитами, какими-то обломками недостроенных сооружений, рваным железом, покорёженной арматурой. На память мне пришли кошмарные пейзажи из  фильма  "Письма мёртвого человека". Но там-то речь шла о выдуманной ядерной войне! А здесь что произошло? Казалось, жизнь здесь умерла после какой-то ужасной бомбёжки. Запредельное, мрачное место. Мёртвые ржавые катера валяются на обезображенных склонах. На карте обозначено: Лесобаза. Очередное незатейливое название. Откуда-то с правого высокого берега бил луч света, вроде как со сторожевой вышки. Да-а-а. Не хотела бы я здесь жить. Хотелось одного - убраться отсюда поскорее. А плот, подлюка, сначала резво кинувшись в этот рукав-катастрофу, постепенно замедлил свой ход, пока совсем не остановился в невозможно грязной воде посреди топляков и торчащих из воды железяк и бетонных обломков. Понравилось ему здесь, что ли? Пришлось взяться за вёсла.

           Была уже глубокая ночь, а мы всё не могли выбраться из этой проклятой протоки. Я падала с ног от усталости, глаза слипались. Ночью я хочу спать! Вера сказала:

           -Иди поспи, я подежурю.

           Хоть и стыдно было бросать её одну, я полезла в палатку, где дремал Слава. Ещё ни разу за всю поездку я так не мёрзла, и мои попытки уснуть были безрезультатны. Я вылезла, снова взялась за весло.

           За одним из изгибов берега увидели на обрыве трёх мальчишек. Рыбачили. Они здесь где-то жили! Боже мой, что это за жизнь? Мы медленно проплывали мимо них, а мальчишки, после обычных расспросов - откуда и куда, - видя, что нам их не достать, стали кричать вслед всякие пакости. А какие ещё мальчишки могли вырасти посреди подобного пейзажа? Только пакостники. Так испохабить, искорёжить среду обитания можно, только если очень ненавидеть её. Возможно, здесь когда-то или даже сейчас живут зеки? Или дети и внуки зеков? Подневольный труд не делает человека лучше. Не знаю истории этого поселения, но знаю одно: ни за что бы мне не хотелось оказаться там ещё раз!

           Мы гребли несколько часов, пока не выбрались из мёртвой зоны. Причалили к берегу только в шесть часов утра. Но это был нормальный, чистый берег, песчаный пляж близ деревни Римьи.

           В этой деревне, кстати, сто лет назад жила любимая тетка нашего земляка, эмигранта и знаменитого социолога Питирима Сорокина. Здесь и он сам жил какое-то время. Научился читать, писать и считать. Получил свою первую и самую дорогую награду за хорошую учебу – красивый фантик от леденца.

           А еще Римья связана для меня с именем другого человека,  Хельми Андреевной Ловин-Лович. Ей  было уже 86 лет, когда мне довелось прожить с ней месяц, ухаживая за ней. Она рассказывала, что в начале войны, в ноябре 1941 года, она, ее мама и младшая сестра Аунэ были эвакуированы из Ленинградской области и попали в Жешарт, на лесобазу. Может, ту самую, где мы вчера застряли?  Она работала сучкорубом на заготовке леса. Зима была очень холодной, а у Хельми из теплой одежды – только красный лыжный костюм. А у местных – фуфайки и ватные штаны. Но для деревенских девушек этот самый костюм был невиданной красотой, как, наверно, бальное платье Золушки. Они завидовали. И с досадой говорили Хельми: «Вы сюда понаехали, а нам самим, и без вас, хлеба не хватает».
 
            Они голодали, и Хельми несколько раз ездила в деревню Римья, там был богатый колхоз, и она меняла кое-что из вещей на картошку. Аунэ и мама жили в Межоге, недалеко от деревни Римья. И там, в Межоге, мама умерла от воспаления легких. Лечить ее было нечем.

            Мы с Верой рухнули спать и спали до полудня. А в это время на вахту заступил Слава. Он встал, отчалил от берега и прошёл немало, пока не поднялся ветер и не прибил плот к левому берегу. Когда мы вылезли из палатки и протёрли глаза, то увидели, что никакой деревни поблизости нет, а впереди вдалеке железнодорожный мост через реку. Значит, рядом Межог.



           У моста. На волнах мимо Яренска.



           Лес, заросли ивняка, чистый пляж. Ни мёртвых катеров, ни рваной арматуры, ни грязи на берегу. Глаза отдыхали от вчерашних кошмарных видений. Красота! Я позвонила домой, отметилась и снова отключила мобильник. Так меня научили дети: экономить заряд батарейки, розетки для подзарядки поблизости нет. Дома всё было в порядке.

           После завтрака-обеда Слава остался на стоянке, а мы с Верой предприняли попытку добраться до моста и через него на тот берег. Нам нужен был магазин, хлеба купить. На глаз до моста было километра три-четыре. Пройдя по берегу, пробравшись через завалы упавших деревьев, через заросли кустарников и высокой травы на лугах, оказались перед широким ручьём. Непроходимые пошли места. Мы вернулись к стоянке.

           Слава тем временем, разглядывая окрестности в свою подзорную трубу, внезапно заметил стремительно несшегося гигантского зайца.

           -Это было так неожиданно, что я от окуляра отпрянул,  - со смехом рассказал нам молчун Слава, - а когда снова посмотрел, он уже умчался. Во-о-н туда!

           Мы решили  заночевать на этой стоянке, а уж с утра плыть к мосту. Моста мы опасались. Судя по карте, по буйкам впереди, фарватер там идёт зигзагом, а нам трудно следовать фарватеру. На поворотах течение спихивает нас со своей спины, толкает к берегу. Да ещё если нежелательный ветер вмешается! В общем, мы приходили к досадному выводу: ветер, течение, плот - наши хозяева. Как они пожелают, так и будет. А если нас понесёт на опору моста? Уцелеем? Успеем ли увернуться?  Хотя, как мы уже не раз убеждались, конструкция плота прочная, вот только тяжёл он, неповоротлив.

           Мы с Верой занялись подготовкой к предстоящему проходу, в рюкзаки с вещами на всякий случай положили куски пенопласта, служившие нам в дороге сиденьями. Подстраховались. Заодно порядок на плоту навели.

           Я нашла на берегу две небольшие доски и вечером, под свирепые комариные укусы, сделала запасённой для этого случая белой краской две надписи. На одной - Не-Тикий, на другой - Дер. Коквицы, Респ. Коми. Потом прибила их гвоздями по обе стороны стола на носу. Та надпись, что я сделала на поперечном бревне, была почти вся под водой, а плыть анонимами - нет. Наше судно имеет название.


*


           Утром, позавтракав, отчалили. Солнечно, тепло, а вчерашний день закончился дождём. Кажется, погода, наконец, налаживалась.

           Проплыли под мостом без сучка и задоринки, течение направило нас меж двух опор, опасения оказались беспочвенными. Если бы мы вчера с Верой добрались до моста, пройти по нему не смогли бы, это был охраняемый железнодорожный мост. Для людей и машин невдалеке работал паром, катер с прицепленной сбоку баржей.

           Проплыв ещё метров триста, подгребли к правому берегу. Нам нужен хлеб. За ним отправились Вера со Славой, а я осталась на плоту. Мы соблюдали правило не оставлять своё добро без присмотра. Кто-то должен оставаться у плота.

           Ну что ж. Со скуки я срезала себе удилище из ивы, прицепила к нему леску с Ванькиной удочкой, выданной мне на дорогу, прихлопнула на себе овода, присобачила его на крючок. Бухнула в воду остатки недоеденных макарон. Посидела так полчаса, время от времени оглядываясь на грохочущие поезда на мосту. Ничего не поймала и была бы безмерно удивлена, если бы это оказалось не так. Но теперь я честно могла отрапортовать дома, что рыбачила, хоть и безрезультатно. И до чего ж это скучное занятие! Куда интереснее считать вагоны в проносящихся наверху поездах.

           А по мосту то и дело из Коми в Россию мчались нескончаемые длиннющие поезда с добром из донорской республики, составленные из чуть ли не семидесяти цистерн с готовым ли топливом, с непереработанной ли нефтью, неведомо. Или вагоны с древесиной, с круглым лесом навалом.

           Вспомнилось мне, как зимой мы с Иваном вдвоем ходили на лыжах через Вычегду от Коквиц до Чёрного Яра. На перекрёстке дорог у Вогваздина, одна из которых вела в Ухту, а другая в Сыктывкар, мы увидели глупую, горделивую и наглую надпись на огромном рекламном щите Севергазпрома: "Тепло Севера - Югу!". Перекрёсток безлюдный, для кого он там красуется? Или для чего? Для вящей гордости аборигенов? Вот, мол, какие мы молодцы! Всё тепло отдадим на юг, пусть запарятся! А  нам зачем  тепло? Нам не надо. Перебьемся. Деревни как стояли негазифицированные, так и сейчас стоят. У меня в доме есть печка, топится дровами (югу их не подарю!). И электроплитка есть. Спасибо Чубайсу? Или, скорее, Ильичу... Так что от "тепла Севера" мне ни холодно, ни жарко. Что бы ни рапортовали много-много лет подряд с экрана телевизора политики бодрыми-бодрыми голосами... Да. Я обывательница. Живу здесь и сейчас. Родилась ещё при Сталине, жила во время неразвитого, а потом и якобы "развитого" социализма, при перестройке, при развале СССР и живу сегодня, в эпоху дикого, неразвитого капитализма, ориентированного ныне и присно и во веки веков на развитие сырьевой экономики. И какая мне разница, кто усердно втолковывает мне про неустанную заботу государства о благе народном, Сталин, Хрущев, Брежнев, Горбачев, Ельцин,Путин или ещё кто либо. Каждая новая власть уверяет, что она всех краше и милее. Стоп! Солнышко светит-греет, речка бежит-журчит, день такой хороший, а я - о политике. Тьфу!               


           За всё время, что я наблюдала за эшелонами, с той, другой стороны прошёл только один поезд, составленный из нарядных цветных импортных вагончиков. Интересно, что в них к нам везли? Жвачку? Чипсы?

           Славы и Веры всё ещё не было. Я разобралась с зеленью, много повыбрасывала. Она потихоньку прела в пакетах на солнце, портилась. Листья салата, укроп, зелёный лук. Как там дела на моём огороде? Бросила все свои заботы на Ивана, будто ему своих не хватает, а сама поплыла невесть куда.

           Вернулись мои спутники. Оказалось, им пришлось идти далеко, до посёлка Донаёль, где был магазин. Хлеб купили, всё в порядке. Мы пообедали и отправились дальше. Солнышко пригревало, хорошо. Очень долго не было тепла.



*


           Межогский мост остался далеко позади. Проплыли мимо нас Заручейный и Казлук, посёлки на правом берегу. Всё. Республика Коми здесь кончилась. Мы вплыли в Архангельскую область. Тихо, безветренно. Не надо сражаться с ветром и течением, не надо отпихиваться от берегов.

           НЕ-ТИКИЙ плыл себе не спеша, и мы вместе с ним. Этого я и хотела, но порой казалось, что уж больно медленно меняется окружающий нас пейзаж. Сидишь, потихоньку передвигаешься вместе с плотом, а картинка всё та же: левый берег низкий, песчаная коса или пляж, ивняк, а правый берег высокий, с соснами и елями наверху. Или наоборот. Много островов, песчаных или заросших ивняком. Иногда водное пространство впереди кажется безбрежным, так широко разлилась река.  И  непонятно, где проходит фарватер: красный буй почти на левом берегу, а белый, наоборот, переместился к правому. Бывало, что мы долго разглядывали в бинокль окрестности и гадали, где нам придётся плыть, где плот пройдёт, а где может на веки вечные сесть на мель. Попытки изменить направление нашего плавсредства надо было делать много загодя, здесь крутые виражи по нашей прихоти просто невозможны.

           Мы плыли до полуночи, потом причалили  к пляжу. На левом берегу напротив нас виднелась деревня с разрушенной церковью, розовой в закатном небе. А деревня - старая, тусклая, несколько серых крыш. И ни одного человека, ни одной лодки на берегу. Дорог на левой стороне реки нет, видно, деревня брошена?

           Спим мы спокойно, комары не донимают. Вообще надо сказать, палатка хорошей конструкции, просторная, вместительная, снабжена противомоскитной сеткой, двухслойная, непромокаемая.

           На следующее утро стоило отплыть, как поднялся сильный ветер, прижимая нас к берегу. Слава слез, потащил плот на верёвке, как бурлак. Мы подправляли направление, время от времени отталкиваясь от берега шестами. Долго так продолжаться не могло. Мы остановились и до вечера проторчали у рыбацкого шалаша из пожелтевших и высохших сосновых лап. Я уселась у входа и попросила Веру меня сфотографировать:

           -Я назову этот снимок  "Лена в шалаше".

           Вообще состояние у меня в этот день было дурацким. Я бездельничала, спала в палатке, а Вера со Славой тем временем сварили суп, вскипятили чай.

           К вечеру ветер стих, и мы отчалили. Плыли до часу ночи. Шли ближе к левому берегу. На правом берегу прошёл мимо нас Лантыш, тусклый посёлок из домов барачного типа. Ненавижу такие дома, хотя никогда в них не жила, Бог миловал. Река здесь широкая. Завидев вдали что-то непонятное, плывущее на воде, от домов к реке побежала группа подростков. На берегу лежали лодки-казанки. Парни переходили от одной к другой, но, видимо, взрослые поснимали с лодок моторы. Разочарованные, мальчишки ушли с берега, то и дело оглядываясь. А я разглядывала их в бинокль. Что-то очень опасное было во всех их повадках. Стая. Стая подросших безбашенных волчат - так они держались. Как знать, заведись у них хоть одна моторка, и кончилось бы наше путешествие? Мы были от них достаточно далеко, а им очень, очень хотелось нас достать...

           На левом берегу увидели километровый столбик с цифрой  200. До устья, до Котласа, 200 километров. А у Коквиц есть отметка - 310. Выходит, наш НЕ-ТИКИЙ за какую-то неделю "лихо" проплыл 110 километров. Быстрее разве что пешком. Но пешком я не хочу. А посему - молодец, НЕ-ТИКИЙ!  Исправно тащит на спине большой груз и его осадка не меняется, как было в начале поездки - уровень воды не доходил до верхнего слоя жердей, так и сейчас. А я опасалась, что некоторые бутылки могли потихоньку заполняться водой и стать балластом, который не сбросишь как с воздушного шара.


*


           В час ночи мы причалили  на пару километров ниже Лантыша. Как обычно, на пустынном пляже. Здесь заночевали. Наутро отправились дальше. Показался на правом берегу впереди Яренск, большое село, куда нам очень хотелось попасть. А вместо этого оказались на другом берегу. Нас прибило к нему, не вырваться. Хотя течение здесь сильное, ветер был ещё сильней. На гребнях волн плясали белые барашки. Берег, к которому нас прибило, был высоким, обрывистым, с узким уступом к воде. Я залезла наверх, хотела дозвониться до своих, но связи не было. Третий день уже не звонила, не ловил мобильник сигнала.

           Яренск лежит на высоком холме, вокруг луга. Сейчас это село, а в былые времена - город Архангелогородской губернии, центр Яренского уезда. Он хорошо был виден в бинокль, от нас до него по прямой - всего лишь пара километров. Мы сидели, ждали погоды, а потом, не дождавшись, отчалили и, непрерывно загребая вёслами, поплыли на другой берег. Наш НЕ-ТИКИЙ отлично утюжил волны. Стоишь посреди реки, вокруг волны пляшут, а плот еле колышется, и ощущения страха совсем нет,- настолько мы к этому времени были уверены в прочности и остойчивости плота. Молодцы мои дети и Иван! Без их помощи не было бы плота и этой поездки.

           Слава ходил на яхте в море в четырехбалльную качку, и я спросила его с любопытством:

           -Как ты думаешь, есть сейчас четыре балла?

           -Какое! Это просто рябь на воде,- ответил бывалый моряк, а потом оценил ветер всего лишь на двойку, на два балла.

           Ветер-двоечник на тот берег нас не пустил, да и палатка, ставшая парусом наоборот, тормозила нас.  Напротив Яренска плот снова прибило к берегу - левому. Увидели белую доску с цифрой 190. Со вчерашнего вечера прошли всего лишь десять километров. Негусто.

           Отдохнули немного и дальше поплыли. Мимо Яренска, несмотря на все наши усилия переплыть реку. А у нас заканчивался хлеб. Сидели на плоту и рассматривали удаляющееся село в бинокль. На берегу - разрушенная церковь, некрасивая, торчит как печная труба. А сам Яренск на хорошем месте, высоком. Оттуда, наверно, здорово смотреть на реку. Далеко видать во все стороны, простор. В Коквицах тоже так.

           Когда село оказалось далеко позади, и в этом уже не было особой необходимости, нас потащило к правому берегу. Так пожелало течение. Навстречу пронеслась "Заря", первое достаточно большое встреченное нами судно. Из рубки кто-то помахал рукой, мы в ответ помахали тоже. Поужинали на плоту, разогрев еду на походном очаге. И плыли. Тихо стало, безветренно. Сгустились сумерки, буев не видать. Казалось, что плот - посреди водного круга, берег темнел где-то очень-очень далеко. Не сразу можно было понять, где именно река делает поворот, а где просто заливчик, где остров. Дикие, необжитые, пустынные места.

           Смотрела я на наши необъятные просторы, и невольно приходили на ум мысли, что именно они – наша главная российская беда. Задавило нас пространство. Прав Вячеслав Пьецух, у нас плотность населения – мочка уха на квадратный километр. Невозможно и просто некому освоить такую гигантскую территорию. Не хватит россиян. Все равно как если бы один человек сел на старый, раздолбанный трактор и попытался вспахать землю, равную по площади государству по имени Москва.  Маленькие государства Европы живут себе и в ус не дуют. Недаром Гитлер напал на нас, а не на безоружную Швейцарию. Пространства ему захотелось. И Сталин, в первую очередь, защищал территорию, а не население. Людишек не жалко было тратить. У моего отца дядю отправили на  фронт, забыв дать в руки оружие. Он так и погиб, просто так, ни за понюх табаку. Об этом домой написали земляки. Государство, сидя на такой огромной территории, непременно стремится к абсолютной власти. Ладно, снова меня заносит в другую протоку.

           Где-то здесь, судя по карте, находилось устье правого притока Вычегды - Яренги, но мы проплывали мимо него уже совсем поздно, и было темно. Плыли так до часу ночи, пока не пристали к правому берегу к пляжу.

           Всё. Наша подробная карта закончилась, мы выехали за её край. Дальше - сводный лист к старой, 1960 года, лоцманской карте. В одном сантиметре - пять километров. В ней наверняка много неточностей, но ничего не поделаешь.



           Разрушенные церкви. Цилеба и Вожем.



           Утром поели и отчалили. За очередным поворотом далеко за лесом увидели две церкви высокие, слева и справа. Было тепло и солнечно, церкви вырисовывались ясно, отчетливо, однако вскоре за поворотом реки обе пропали из виду. Пройдя ещё один зигзаг, увидели на левом берегу разрушенную церковь, очень величественную, на высоком месте. Заметив невдалеке на берегу хороший ручей, причалили набрать воды, ледяной и чистой. Весь берег был усыпан камнями. И глина полосами, красная и зелёная. Мы поплыли дальше, очень хотелось подобраться поближе и посмотреть, что там за церковь такая. Непонятно было, есть ли там деревня? С реки за деревьями ничего не видно, кроме высокой колокольни. Куда это, интересно, нас занесло?

           У противоположного берега с лодки рыбачили двое, мальчик и бородатый дядька. Они нас заметили, поглядывали в нашу сторону, потом завели мотор и перебрались к нам поближе. У мужика некрасивое заросшее волосами лицо. Вера крикнула этому Харону Квазимодо:

           -Где здесь хлеб можно купить?

           Мужик махнул рукой вдаль по реке: «в Ошлапье!»  Вот так раз! «Или в Урдоме».  Вот так два! Ну, ничего, хоть воды набрали.

           -А это место как называется?

           -Цилеба. Там наверху когда-то был инвалидный дом, но в шестидесятых сгорел вместе с людьми. Сейчас там пусто.

           Нам, конечно, очень хотелось осмотреть церковь. По еле заметной заросшей травой тропинке мы с Верой поднялись вверх, где  на нескошенном лугу обнаружили остатки деревянных строений.  В стороне от них красовалась, утопая в зелени, высокая каменная церковь. Пытались подойти к ней поближе, но  остановил опоясывающий её овраг, очень крутой, уходивший вниз, весь заросший высоченными густыми елями, сквозь которые был виден сплошной мёртвый бурелом. Не пролезть. Нашли же люди место для церкви! Как крепость. Как же сюда строительные материалы доставляли?

           Мы не сдавались. Решили подобраться с другой стороны. Спустились вниз, вернулись к плоту. По берегу здесь не пройти, камни, заросли высокой травы, сыро, поэтому мы проплыли на своем судне ещё пару сотен метров и снова причалили. Полезли снова наверх, сначала вдоль ручья, потом по крутому  лесному склону с еле заметной тропкой. Наконец выбрались к старому кладбищу у церковных стен. Трава - выше головы. Побродили вокруг храма, обнаружили вход.

           Мы вошли внутрь, сначала на первый, потом на второй этаж. Особенность - нет на стенах похабных и глупых надписей, не добралась сюда ничья шкодливая рука. Не уважают пакостники трудностей и непроходимых дебрей. Ну, а Советская власть, конечно, и здесь свой след оставила, разрушительный, разумеется. Если б не так, была бы цела бы церковь в Цилебе!

           Мы разглядывали стены, оконные проемы с уцелевшими коваными решетками, сводчатые потолки, восхищались кладкой, умением, мастерством людей, строивших этот храм. На втором этаже обнаружили небольшую современную бумажную иконку и огарок свечи рядом. Значит, бывают здесь иногда люди.

           По каменной лестнице в узком, тесном проходе полезли наверх, на колокольню. Мы рисковали своей тяжестью проломить гнилые доски, которыми был застелен пол на верхней площадке колокольни и сломать себе шею, рухнув вниз, но зато какая нам сверху открылась панорама, какое великолепие! Лес до горизонта, ширь небесная, а напротив, через реку, на другом берегу - ещё одна церковь! Вот она, пропавшая голубушка! Рядом с ней виднелась небольшая деревня. Захотелось попасть и туда. Облазив всё, мы спустились вниз, на землю. Ещё раз обойдя храм снаружи, спустились по склону к реке. Слава, рыбачивший у плота, тоже заинтересовался церковью, и Вера пошла с ним снова, проводником. А я осталась, приготовила поесть.

           Когда они вернулись, мы пообедали и отправились на другой берег. Усиленно гребли и цели своей на этот раз достигли. Правый берег - обрывистый, высокий. Течение около него быстрое, река глубокая. Отпихивались по пути от топляков и коряг и с трудом нашли место для стоянки. Зацепились, бросили оба якоря, дополнительно, чтобы не снесло, воткнули в песок весло, привязали к нему верёвку, закреплённую другим концом на плоту.

           Слава остался рыбачить, а мы с Верой полезли вверх по осыпающемуся песчаному склону. Хотелось, во-первых, осмотреть тутошнюю церковь, а во-вторых, разузнать о хлебе, где его можно купить. Мы побродили вокруг церкви, двухэтажной  и каменной, с высокой колокольней, как в Цилебе, но куда более разрушенной и запустелой. Загаженной. Зашли внутрь. После закрытия её, видимо, использовали как овощехранилище, - решила я, разглядывая чёрные, в гнилых разводах и в плесени сводчатые потолки.

           Неподалёку – несколько жилых домов, но людей не видать. Когда из одного дома вышла женщина, мы узнали от неё, что деревня называется Вожем. Вожем! Вот он где, Вожем - невидимка! Тот самый, который я никак не могла найти на карте, когда писала дипломную работу о вотчине Вологодско-Пермской епископии в Коми крае, потому что в советские времена крупномасштабных подробных карт было не сыскать, государство прятало свои «страшные тайны» от дурного глаза да длинного носа. Чтобы не лезли куда не следует. Единственное, что я знала о его местонахождении – он где-то ниже Яренска. На нашей лоцманской карте он тоже не указан. Вожем был особняком стоящим погостом с прилегающим небольшими деревнями. А другие погосты вотчины, Усть-Вымский, Оквадский, Коквицкий  - находились рядом, компактно, в соседстве меж собой. Мы уже проплыли их в начале нашего путешествия, в первые же дни поездки. А вот теперь через неделю добрались и до Вожема. В семнадцатом веке здесь была деревянная церковь Живоначальные Троицы. Рядом жили поп, дьячок, пономарь, просвирница, был и дом для приезжающих командированных из архиерейского дома, было несколько крестьянских дворов. Похоже, тогда здесь было многолюднее…

           Если здесь, в глухом месте, могли построить столь огромную каменную церковь, то, выходит, место тогда было не столь уж глухим, а людным и оживлённым? Снаружи ещё величественная, несмотря на разрушения, гордо устремленная ввысь, в небо, внутри бесстыдно обезображенная, церковь оставила во мне тяжелое, угнетающее впечатление.

           Как сказала женщина, в деревне магазина нет, хлеб покупают в Лене, что стоит на притоке Вычегды Ленке. Не везло нам с хлебом.

           Вернулись мы к реке. Сверху, с обрыва, видно было, как натянулись все веревки, удерживающие плот на месте, столь сильным здесь было течение. Казалось, ещё чуть-чуть и НЕ-ТИКИЙ сорвётся с тормозов, помчится один, «закусив удила»!

            Мы отчалили. Нас потащило вдоль берега. Проскочили, просто чудом, узкое место, проход между высоким, обрывистым берегом и торчащей из воды огромной берёзой, понеслись дальше, время от времени отталкиваясь от берега шестами. В какой-то миг Слава не успел выдернуть шест обратно, он вырвался из его рук, увяз в глинистом дне и встал торчком, как ложка в стакане. Вещь это была необходимая, поэтому остановились и, накрепко пришвартовавшись, мы принялись вылавливать его с берега. Слава на другом шесте подвёл к беглецу верёвку с петлёй и с её помощью вытащил его.

           Отправились дальше. Прошли приток Вычегды, видимо, ту самую Ленку. Увы, плот не ходит вверх по течению, даже если там есть хлеб.



           Подлая протока.



           К вечеру похолодало. Мы всё плыли. Поужинали на плоту, не останавливаясь. Вдали на левой стороне показалась ещё одна разрушенная церковь. Огромный кусок стены, это церковной-то, особо прочной кладки, толщиной в метр, вырван с мясом и с грудой кирпичей сползает в воду. Я предположила, что её взрывали, да недовзорвали, а Вера – что весной её постепенно подмывает водой и разрушается фундамент. Возможно, мы обе правы. Наконец, заметили, что не плывём, а почти стоим на месте. Напротив церкви, у правого низкого песчаного берега, река образовала широкий мелководный залив, куда нас и занесло. Наверно, весной это место работает как полой, вода здесь тихо идёт вкруговую. Мы не смогли выбраться из залива, сколько ни пытались. Вода тихая, ветра нет, плыть бы да плыть, а мы застряли на месте.

           Причалили метрах в пяти-шести от берега, на мели. Когда легли спать, по крыше палатки застучал дождь. Слава заснул первым. Я уже тоже засыпала, когда  Вере показалось, что кто-то ходит по воде вокруг плота. Спящий человек беззащитен, и когда такие опасения возникают, их надо проверять. Я вылезла, осмотрелась, убедилась, что пляж пуст, только кусты ивняка и дождь. Сказала Вере:

           -Какой дурак  полезет  сюда под дождь? Только мы одни такие.

           -Логично,- согласилась Вера, и мы уснули.

           Встали с ней в шесть часов утра. Слава ещё спал, когда мы отчалили.

           День хороший, солнечный. О вечернем дожде напоминает влажный песок на пляже. Мы прошли, наконец, мимо церкви, сделали с плота несколько снимков, и я, и Вера. У неё был день рождения, и я ей пропела:

           -Старость нашу Веру не застанет, всё в дороге, всё в пути!

           Так мы, орудуя веслами, прошли медленно около километра, и поднявшийся ветер снова прибил нас к правому берегу. Где-то далеко впереди в бинокль было видно какое-то поселение, большая труба, вышка. Нам надо добраться до магазина, чтобы купить, наконец, хлеба. Слава даже сказал по этому поводу:

           -Я и не думал, что такое может быть! Что в деревне нет магазина или что в магазине нет хлеба!

           А я не думала, я знала. В Коквицы, где я живу, хлеб привозят дважды в неделю, по вторникам и пятницам. Обычно его не хватает, продавщица заказывает поменьше, чем надо, чтоб не засыхал и не плесневел. Кто не успел, тот опоздал! Если придёшь чуть позже, вполне возможно, что останешься с носом и без хлеба. А в Нижней Коквице магазин при капитализме и вовсе ликвидировали. Да и зачем он там? Всё равно у людей денег нет. И не будет.

           Мы решили осмотреться, прошли с Верой по берегу немного вперёд, но дорогу преградил небольшой то ли залив, то ли пролив. Весело бежала вода, было видно освещаемое солнцем дно и камешки на нём. Я заметила, что это не впадающий в Вычегду ручей, - течение шло от реки, но как-то совсем не придала этому никакого значения. А зря!

           Кто бы мог подумать, к какому опасному месту мы приблизились!

           А в те минуты мы просто беспечно побродили по тёплому и подсохшему песку, посидели у воды, я сфотографировала именинницу, и мы пошли обратно к плоту.

           Сварили кашу, вскипятили чайник. Вера нас «гуляла». Угощала припасённым ко дню рождения шоколадом. Наша компания непьющая, так что на мир мы смотрели трезвыми глазами.

           Погода тем временем снова испортилась. Пошёл дождь, над нашими головами сверкали молнии, громыхало совсем рядом. Залезли в палатку, переждали ливень. Стихло только к вечеру, небо прояснилось, и в восьмом часу вечера мы решили плыть. Отчалили, выгребли подальше от берега. Как я ошибочно полагала, мы уже были на фарватере, а на самом деле – на самом его краю. Далеко впереди я увидела в бинокль белый буй почти на правом берегу. Река делала очередной зигзаг, образуя уже с левой стороны такой же залив как тот, в котором мы застряли вчера. Чтобы повлиять на ход плота, меры надо принимать заранее.

           Заспорили с Верой: она хотела грести влево, я – вправо. Пока спорили, боковое течение схватило наш плот за хвост. Он сначала остановился на месте, а потом медленно, но всё быстрее и быстрее пошёл назад, кормой вперёд! Дух у меня перехватило от неожиданного и невероятного явления: нас засосало, как в пылесос, в тот самый весёлый ручей, около которого мы бродили утром. Не успели опомниться, как помчались в мощной струе течения по всё расширяющемуся правому рукаву реки неведомо куда! Нас несло впритирку к правому берегу. Поваленная, склонённая почти до самой воды берёза чуть не смахнула с плота палатку. Ошеломлённые, мы едва успевали отпихиваться от опасных мест шестами.

          Промчались так узкое место, «горлышко бутылки»,  и течение затихло. Вот поганство! Как у Лесобазы. Одно, но существенное отличие: тут не было и следа человека, грязной человеческой цивилизации. Ни каких-либо хотя бы брошенных строений на берегах, ни лодок рыбаков. Ни души, никого кроме нас. Мы плыли по довольно широкой реке. Оба берега достаточно высоки и завалены упавшими деревьями. Кроны деревьев все дружно лежали «головами» вперёд, указывая направление течения, а оно хоть и притормозило, было неплохим. Потянулась нескончаемая дуга поворота. Сначала солнце было справа, потом впереди, потом чуть ли не слева. Мне всё казалось, что мы проходим полный круг поворота, а выйдем на Вычегду всё там же, рядом с Ошлапьем. Где-то за верхушками елей то мелькала, то вновь пропадала из виду маковка церкви. Есть ли там поселение? Или заброшена, как в Цилебе? И выберемся ли мы туда? Бог весть.

           Вера боялась, что нас занесло в залив, и обратного хода нет. Слава опасался, что этот рукав где-нибудь впереди разделяется на ручейки, и мы застрянем, не сможем выбраться на основное русло реки. Я чувствовала свою вину за возникшую ситуацию, потому что настаивала на Вычегде на неправильном решении, но, глядя на заваленные деревьями берега, думала: здесь в половодье промчалась уйма воды. И неужели она где-то рассосалась по пути? Не может быть! Течение есть, значит, есть и путь на Вычегду, есть! Только вот почему так безлюдно? Здесь классные места для серьёзной рыбалки!

           Уже было совсем темно, когда мы сели на мель, и очень прочно. Слезли в воду, побродили, нащупывая более глубокие места. Везде мель! Наконец Слава определил, что у правого берега глубже. Поддевая плот шестами, с огромным трудом подтолкнули его к глубине. Поплыли дальше, совсем вымотанные. Внезапно Слава воскликнул:

           -Крыса!

           -Где?!

           -Вон, на корме сидит, за палаткой!

           Да, действительно, там сидел зверёк, в темноте плохо различимый. Мне показалось, что голова его была большой и круглой, у крыс не такие. Разбираться не стали, шуганули его, и он спрыгнул в воду, откуда и объявился на нашем корабле. Совсем не хотелось, чтобы он забрался к нам ночью в палатку.

           Поплыли вперёд неведомо куда. Течение было неплохим, а место – сказочным. Правый берег довольно высок, и над ним – густой розовый туман, предвестник зари, сквозь который вверх тянулись черные ветви кустарников. Ломаные линии, изгибы ветвей создавали причудливые переплетения, чёрные изысканные кружева, сквозь которые просвечивало нежное розовое сияние. Никогда не видела ничего подобного! Фотографировать бесполезно (моей-то мыльницей!), слишком темно. Это был самый лучший неснятый мною кадр. Всю оставшуюся жизнь жалеть буду.

           Мы очень устали и когда, наконец, слева берег стал пологим, превратился в пляж, пристали к нему в половине второго ночи, решили подождать рассвета. Слава сразу лёг спать, а мы с Верой прошли по берегу немного вперёд, хотели осмотреться, куда это нас занесло. Следы присутствия человека, наконец, обнаружились. Это был деревянный стол с точёными ножками, у меня в моём деревенском доме есть почти такой же. Здесь, на ночном пустынном пляже, освещенный красной зарёй, он выглядел как сюрреалистическая картинка, хотя, если приглядеться, всё было понятно: на столе остались следы разделки рыбы, слизь и чешуя. Кто-то из рыбаков приволок на моторке лишнюю в доме мебель, чтобы на рыбалке устроиться с удобствами.
               


*


           В пятом часу мы с Верой тихо, чтобы не разбудить Славу, вылезли из палатки, выбрали якоря, убрали трап и отчалили. Уже поднялось солнце, и мы увидели на правом берегу признаки жизни: кое-где лежали лодки, виднелись крыши сарайчиков. Появились и рыбаки. Мы погребли к правому берегу. Один из рыбаков сказал нам, что наверху, на угоре, есть деревня Козьмино. Есть магазин, можно купить хлеб.

           -Дорога там,- махнул он неопределенно рукой, - А как же вы здесь проплыли? Здесь мелко.

           -Мы и сели в одном месте, думали, не выберемся. А в целом ничего, прошли, как видите.

           Проплыли ещё с километр, причалили у тропинки, идущей вверх.
-Пойду, разведаю дорогу в Козьмино,- сказала я Вере.

           Она согласилась и залезла в палатку досыпать, а я пошла вверх по тропинке, но вскоре оказалась мокрой по грудь от росы на высокой траве. Разведя руками заросли, совсем неожиданно оказалась у небольшого озерка, где выводок утят поднял при моём появлении страшный переполох. Они в панике суматошно и врассыпную бросились прятаться в траве. Смех! Я побыстрее отошла, чтобы не пугать детей.

           Я нашла, наконец, грунтовую дорогу, спускавшуюся к реке немного ниже нашей стоянки, и поднялась по ней вверх к селению. Мимо спящих ещё домов выбралась к шоссе, обнаружила два магазина. Запомнила их расписание. Пустынные улицы, тихо, нигде ни души. Торчала вдалеке высокая труба, как я поняла, та самая, которую видела в бинокль, сидя напротив разрушенной церкви в Ошлапье.

           Прогулявшись по спящему Козьмино, отправилась обратно. Сверху с угора далеко была видна Вычегда, тот фарватер, с которого черти унесли нас в протоку. Я высматривала церковь, чью маковку видели мы, когда плыли по неведомому рукаву, но её не было видно, не видно и недовзорванной церкви, стоящей напротив  нашей вчерашней стоянки.

           На обратной дороге по той самой грунтовке спустилась к  реке  немного ниже нашей стоянки и по кромке воды вернулась к плоту. Была половина седьмого, рано. Я сняла сапоги, в которых хлюпала вода. Носки полиняли и выкрасили мои ноги в стойкий чернильный фиолетовый цвет, у покойника-утопленника таких не бывает. С трудом их отмыла в реке и легла досыпать.

           Проснулись около девяти часов. Вера со Славой засобирались в магазин. Я начала объяснять, как пройти к селу, но увидев возвращавшегося с рыбалки старика, Вера попросила его быть провожатым. Они ушли.

           День наступил хороший, солнечный, тёплый. Я приготовила завтрак, но зря, потому что Вера и Слава нечаянно попали в гости к рыбаку-провожатому, где их накормила радушная хозяйка, жена старика. Взамен им пришлось удовлетворить любопытство, рассказать о нашем плавании на плоту. Хлеб они, наконец-то, купили, купили и кое-какие продукты. Путешествие продолжилось.

           Оттолкнулись от берега и поплыли. Впереди где-то за поворотом был невидимый пока основной фарватер Вычегды. Высокий правый берег зарос лесом. Не зная, ни за что не подумаешь, что далеко наверху за ним спряталось большое село Козьмино. Оно стоит на автомобильной трассе, река – в стороне от его деловой жизни.

           По прибрежной тропинке к месту рыбалки шагал рыбак, а мы плыли рядом со скоростью пешехода и разговорились с ним. Рыбак сказал, что и на плотах плавал, и в горы поднимался, бывалый человек, одним словом. Он поинтересовался у нас:

           -Почему плот – НЕ-ТИКИЙ?

           Вера ответила:

           -Читали Тура Хейердала «Кон-Тики»?

           -А-а-а-а! - засмеялся он и, указав на небритого Славу, спросил:

           -А это Тур Хейердал?

           -Нет! Тур-не-Хейердал!

           Рыбак добрался до своего места, а мы поплыли дальше и вскоре увидели потерянную нами реку. Вот они, родимые белые и красные буйки, указывающие нам дорогу!

           Путешествие по неведомому, не отмеченному на нашей карте рукаву, куда затянуло нас течение, завершилось благополучно и если бы не нервотрёпка, даже с успехом – хлеба, наконец, купили. За десять дней поездки – второй раз. Первый – в посёлке Донаёль, пять дней назад.



           Дикий жеребец. По воле волн.



           Проплыли под ЛЭП, на правом берегу показалась Урдома. Название знакомое, так называется одна из станций на железной дороге между Сыктывкаром и Котласом. Если из Сыктывкара или Воркуты ехать поездом в Москву или Питер, непременно проедешь и эту станцию. Но здесь на берегу не станция, а деревня Урдома. Издали, с реки, это красивая деревня на высоком холме с очередной разрушенной церковью со следами былой красоты, высокая, в три ряда окон, как в Ошлапье. Деревня Урдома на правом, а станция Урдома на левом берегу. Станция перетянула к себе почти всех жителей деревни, хотя до неё от реки целых восемь километров.

           Мы подплыли к длинному пляжу на левом берегу напротив деревни. Там было много отдыхающих, - выходной день. Нам стали кричать, мужики в основном, любопытствовали, кто мы и откуда. Женщины молча лежали на своих подстилках, и провожали нас надменными пренебрежительными взглядами. А что остается делать, если вас обуревает невыносимая зависть? Один из мужиков, видать, принадлежавший кому-то из этих женщин, устроил нам настоящий допрос. Когда он узнал, что мы плывём уже одиннадцатый день, очень развеселился, а отсмеявшись, спросил:


           -Когда же вы с такой скоростью в Котлас приплывёте?

           -Ну, может, через неделю, точно не знаем. Как получится.

           Мужик  расхохотался ещё пуще:

           -Пешком быстрее!

           Тогда я спросила:

           -А небось завидно?

           И он честно ответил:

           -Да.

           Парень, стоящий рядом с мужиком, спросил:

           -Можно вас сфотографировать?

           Мы с Верой с удовольствием попозировали. Вот она, слава! А наш Слава фотографироваться не захотел, укрылся в палатке.

           Да. К этому времени наши планы поменялись. Урдома в 130 километрах от устья, от Котласа. За одиннадцать дней мы прошли всего лишь 180 километров. С такой скоростью до Архангельска до зимы будем добираться. Зимовать на Северном полюсе, как я врала мальчишкам из Жешарта, мы не собирались. Столько времени у нас не было. Решили закончить плавание в Котласе.

           Мы причалили немного ниже пляжа. Место было очень грязным, захламлённым. Везде валялись окурки, пустые банки из-под пива, пластиковые бутылки. Если собрать бутылки, хватит на второй плот. Террррпеть не могу такую грязь!

           На берегу было много подвыпивших мужиков, их интерес к нашему плавсредству становился всё более назойливым, раздражающим. И опасным. Мы отплыли  подальше от пляжа и снова остановились на этом же берегу.

           Начался ливень, мы забрались в палатку. Под шум дождя я уснула. Проснулась от разговора Веры и Славы, они были снаружи и обсуждали, как лучше причалить к берегу. Оказалось, пока я спала, они отплыли от Урдомы примерно на пять километров.

           Я снова заснула и проснулась только в восемь часов следующего дня.


*


           А утром мы снова отправились в путь. День был тёплым, даже жарким, и когда мы оказались на очередном перекате, бросили якоря и выкупались. Далеко справа на высоком берегу расположилась разрушенная церковь, окруженная полуразвалившимися строениями. Похоже, там был когда-то монастырь. Всё сейчас, конечно, в запустении. Крест на дырявом куполе стоит набекрень. Его, видно, пытались свалить, да и не смогли. В Ошлапье церковь вообще была без крестов, в Урдоме – тоже. Нашлись там, видать, монтажники-размонтажники-высотники!

           Вдалеке с лодки рыбачил мужик. Он был еле виден, так широка была здесь река. Вера крикнула ему:

           -Какая деревня?

           Еле слышно донёсся ответ:

           -Слободчиково!

           Поплыли дальше. Правый берег очень высокий, отвесный, уступом к реке. Наверху лес, ели да берёзы. У самой воды идёт узкая полоса каменистой почвы, поросшей кустарником.

           Мы остановились и на солнцепёке развели костёр, приготовили поесть и пообедали. Жара все усиливалась.

           Прошли Сойгу. Напротив неё на берегу километражный столбик, 110. Столько осталось до Котласа. В Сойге есть даже каменное  двухэтажное здание. Для нищих деревень совсем нетипичное явление. На берегу – два крана у завалов из круглого леса. Рядом деревня Белопашенная. Об этом нам поведали два парня, добравшихся до нашего плота вплавь. Они ухватились за жерди руками, и какое-то время плыли рядом. Краны, как объяснили парни – это нижний склад. Там леспромхоз, а Сойга – посёлок. В Белопашенной на берегу стоит небольшая разрушенная церковь. Её собирались отремонтировать, а потом бросили. Кому это нужно? – сказали парни. Они поинтересовались, кто мы, откуда и куда – как обычно. Парень постарше заявил, что делал плот из тысячи бутылок, просто сшил вместе мешки с бутылками, плавал на нём всё лето, рыбачил, пока плот не развалился.

           Прошли отметку 105 километров. Вечерело. Медленно, но плыли. С обеих сторон видны были вдалеке деревни. Уже шёл одиннадцатый час вечера, а подходящего для ночёвки места всё не было видно. Слава забрался в палатку, а мы с Верой сидели на носу плота у стола, иногда подправляя курс вёслами.

           На правом берегу по склону, освещая путь фарами, к самой воде осторожно съехал автомобиль «Газель». Вышли люди, ожидая кого-то. Было в их движениях что-то такое, украдчивое, что ли? Почему-то, ещё не осмыслив увиденного, я вспомнила «Тамань» Лермонтова, повесть о контрабандистах. Мы с Верой стали по очереди наблюдать в бинокль. Через минуту к машине с левого берега, где виднелась небольшая деревня с рядом серых крыш, подлетела моторка. Пока мы медленно проплывали в пределах видимости, моторка, нагруженная доверху коробками со спиртным, трижды, как челнок, смоталась к серым крышам. И правда контрабандисты, торговцы палёной водкой, безакцизным алкоголем. Такие люди – распространённый тип российского предпринимателя. В моей деревне тоже есть такие, только привозят они свой пакостный груз не по реке, а по шоссе. В деревне это ходовой товар, товар первой необходимости. Алкаш хлеба не купит, а на водку, воняющую ацетоном, обязательно найдёт деньги. Или отбатрачит.

           Вот и стоят-падают на Севере полуживые-полумёртвые деревни, развалюхи под серыми крышами, а самыми крепкими, прочными и красивыми зданиями в этих краях и по сей день остаются загаженные, оплёванные и недовзорванные церкви. И помогают сохранить разруху в жизни и в головах, этакий вечный статус-кво, вот такие деловые и предприимчивые, трудолюбивые и ловкие люди, как эти, копошащиеся у машины,  российские бизнюки, то бишь бизнесмены, с усердием, достойным лучшего применения, разъезжающие почти без опаски в машинах, набитых доверху дешёвой отравой. Эти бизнюки скромны, услугами рекламы не пользуются, товар и так будет раскуплен. Этот бизнес позаботится о нуждах народных!

           Причалить по-прежнему было негде. Берега неудобные. По правому шла дорога, мы видели мелькающие сквозь деревья огни машин. Я не люблю плыть поздно, в густые сумерки не видать буёв и нельзя рассчитать наперёд дорогу, а мы уже хлебнули, знали, как опасны рукава и мели. Да и спать хочется. Но вот течение тихо повернуло к левому берегу. Вылез из палатки Слава, и мы втроём, дружно загребая вёслами, за каких-то полчаса соскочили с течения и причалили. И спать. Прошли за день 30 километров. Рекорд!


*


           Когда утром отплыли от места ночёвки, заметили километровую отметку на берегу – 95. Разменяли на мелочь последнюю сотню!

           Вышли на фарватер – навстречу «Заря» плывёт. Второй раз за поездку встретилась. Рулевой открыл окошко, махнул нам рукой и прокричал: «Молодцы!» Пассажиры дружно пялились в окна.

           Подплыли к деревне Рябово на высоченном крутом берегу. В ручье набрали воды. Слава остался на берегу, а мы с Верой полезли наверх, в деревню.

           На высоком хорошем месте, откуда открывался прекрасный вид на широкую реку и безбрежные леса, стояла разрушенная церковь с удивительным, выложенным кирпичом куполом. Какие раньше были мастера! Почему такая тяжесть не упала вниз до сих пор, несмотря на обваленные углы и проломы в стенах?  Сквозь провалы мы видели бродивших в развалинах коров. Вокруг церкви тревожно, как заведённая, с большой открытой кровавой раной на правой передней ноге, бегала вороная лошадь. В проёме отсутствующей двери то появлялся, то исчезал где-то в глубине развалин жеребёнок. В этот храм совсем не хотелось заходить. Не церковь, а конюшня, в которой почему-то страшно даже лошадям.

           Вдруг из-за угла выскочил рыжий жеребец и понёсся по дороге в деревню. Нам, по крайней мере, мне, стало жутковато. Мы пошли следом, но через две-три минуты увидели, как жеребец мчится обратно. Он проскочил мимо нас, кося страшным красным глазом. Взбесился, что ли? Не успели пройти нескольких метров, как жеребец, обежав вокруг церкви, снова устремился по дороге в деревню. Мы с Верой быстро перескочили через изгородь, идущую вдоль дороги, и утонули в нескошенной высоченной траве. Вера ко всему ещё пропорола большой занозой руку. Конь, не останавливаясь, промчался мимо. Мы посмеялись над своими страхами, перелезли обратно на дорогу, но тут снова послышался стук копыт. Ещё миг – и мы опять оказались за иллюзорно надёжным укрытием – оградой из жердей. Конь промчался к церкви, вновь обежал её и - поскакал по дороге к деревне. Что за чертовщина?

           Стороной, с опаской, добрались, наконец, до магазинчика. Хлеба там, конечно, не оказалось. Продавщица – угрюмая неразговорчивая молодая женщина. Зашёл дядька из местных, тоже не из болтливых. Тайну Рябова они не выдали, про жеребца сказали, что он так носится уже третий день. А почему - неизвестно. Мы купили кое-что из продуктов и вернулись по тропинке вниз к реке. Пообедали и отчалили.

           Правый берег и около Рябова и ниже него очень своеобразный. Представьте себе стоящие рядом, цепью, высокие холмы, передние половины которых, обращённые к реке, отсечены, как будто ножом срезаны. Этих отрезанных половинок нигде нет, их в половодье сгладила, а потом и унесла большая вода. Между холмами крутые овраги. Всё это, и холмы, и овраги, сплошь заросло высокими соснами, елями, берёзами. Деревья, стоящие на самом краю у обрыва, цепляются за ненадёжную песчаную почву корнями. В таком лесу грибов не пособираешь, сквозь него вообще не продерёшься. Рассматривая его в бинокль, я вспомнила просторный светлый бор напротив Коквиц на другом берегу Вычегды. Я б там погуляла! А на большом болоте за бором наверняка морошка поспела, а может, и голубика тоже…

           Сильный попутный ветер подталкивал нас в спину, палатка стала, впервые за поездку, помощником, настоящим парусом, а не тормозом. И жара не так ощущалась. А в небе над нами парили две огромные птицы, наверняка хищные, перья на крыльях врастопырку, как пальцы веером у блатных. Они явно интересовались именно нашим плотом, делали большой круг, а потом зависали над нами, еле шевеля крыльями. Долго кружили, потом отстали. Да. В таких лесах только птицам удобно жить. Овраги им не мешают, а помогают – никто к ним не сунется, не помешает. Свобода!

           К вечеру прошли отметку в 75 километров. За день одолели 20 километров. Плыли и выглядывали удобное место для ночёвки. Помог внезапно усилившийся ветер, погнал волну в сторону левого низкого берега, и нас туда же. Мы пристали к берегу, и началась гроза.


*


           Около десяти часов утра отчалили, а уже в полдень крепко сели на мель. Так бывало уже несколько раз за поездку. Плот тяжёлый, его трудно снять, если сел плотно. Мы, как обычно, залезли в воду, поддели под брёвна шесты как рычаги. Плот не хочет плыть! С большим трудом дотолкали его до края мели, и тут дно резко ушло вниз, плот пошёл, да так быстро, что мы едва успели на него заскочить. Вот было бы дело, остались бы посреди реки, а плот поехал бы кататься без нас.

           Через пару часов нас прибило к пляжу около села Харитонова. Мы с Верой отправились в село, а Слава остался у плота. Мы прошли прибрежные заросли ивняка, потом заливные луга. Вслед за возвращающимися с купания мальчишками  прошли мимо стада коров, поднялись на холм. Пацаны объяснили нам, как добраться до магазинов и ушли в другую сторону.

           В центре села оказалось штук десять магазинчиков. Купили хлеб, яйца, майонез, что-то ещё. Ни в одном магазине в разгар лета не нашли ни лука зелёного, ни укропа или петрушки, - никакой зелени. На обратном пути решили набраться нахальства и попросить кого-нибудь продать нам зелень с огорода. Около маленького дома окликнули бабулю, та молча выслушала нашу просьбу, нарвала перьев лука, укропа, ополоснула их в бочке с водой и подала нам. От денег категорически отказалась. Поблагодарив, пошли дальше. Мало нам зелени, мало! Ещё от одной старушки, возившейся около грядок, и опять бесплатно получили ещё один пучок лука. Не умеют старые русские торговать и наживаться.

           Вернувшись к плоту, пообедали и отчалили. Чуть не всю реку впереди перегораживала мель. Пока мы её обходили, снова резко поменялась погода. Загромыхало, тучи тут как тут, засверкали над головой молнии. Страшно посреди реки, почему-то страшнее, чем у берега, оказаться под грозой. До левого берега, как мы уже поняли, не добраться. Ветер налетел такой, что казалось – сдует с плота и палатку, и пассажиров. Мы решили, будь что будет и кинулись в наш домик, под крышу. Застегнули полог, надеясь при помощи синтетической молнии укрыться от настоящей. И плот поплыл, как бочка с князем Гвидоном, или как Ноев ковчег, неуправляемый и неведомо куда. Во времена социализма и активного судоходства было бы очень много шансов врезаться в какое-нибудь судно, а сейчас мы одни болтались на пустынной реке.

           Через полчаса всё стихло, мы вылезли и огляделись. Плот чесал по фарватеру, как надо. Харитоново осталось далеко позади. Молодец, НЕ-ТИКИЙ! Ведь может, когда захочет! И мы поплыли дальше.

           Берега поменяли очертания. Справа потянулась низина, а левый, наоборот, стал высоким. Все встреченные здесь рыбаки – на резиновых лодках. Признак относительного достатка, во всяком случае, регулярной зарплаты. В деревнях резиновая лодка – роскошь. Значит, впереди – город. Так оно и было. Вдали показалась окраина Коряжмы. Там, как мы знали, химическое производство, большой бумажный комбинат типа нашего монстра в Эжве, пожирающего окрестные леса. Причалили рано, в девять часов вечера. Как обычно – к песчаному пляжу. Была уйма комаров, как всегда после заката солнца.

           Кстати о закате. За лесом садилось солнце, небо полыхало и поэтому, увидев в руках у Веры фотоаппарат, я посоветовала ей сделать снимок, но Вера не захотела и обозвала закат пошлым. Она, скорее всего, имела в виду, что это будет заурядный снимок, каких на свете не счесть, но я прицепилась к словам и стала думать: как можно назвать закат пошлым? Пошлость – нравственная категория, человеческое понятие, а закат – вообще неземное. В реке Вычегде отражается не лампочка всё-таки, а ближайшая к нашей планете звезда. Что ж тут пошлого?



           Города Коряжма и Сольвычегодск.



           Утром Вера сварила на завтрак кашу, приготовила кофе, а потом я сварила на обед  грибной суп из последнего запаса сухих грибов. Этот суп очень хорош на жаре в холодном виде. Мы позавтракали  и отчалили. Дорога сразу стала трудной.

           По  левому берегу на насколько километров растянулась Коряжма. Течение спихнуло нас к правому берегу, и весь изнуряющее жаркий день мы ползли вдоль него и напротив Коряжмы. Река очень обмелела, нам пришлось обходить сначала большую мель, потом песчаный остров. Не успели отдышаться от нескольких часов работы вёслами, как нас окончательно прижало к берегу, заваленному бетонными плитами. Видимо, в советское время пытались остановить размывание рыхлой песчаной почвы, укрепить склон, выложив его тяжелыми плитами, но река забиралась и под плиты, вымывала оттуда песок. Обезображенный безрезультатно берег, в воде повсюду огромные камни, обломки плит.

           Слава вышел на берег, перескакивая с валуна на валун, потянул плот на верёвке. Мы с Верой отталкивались с плота от наезжающего берега. Потом снова гребли. В одном поганом месте закрутило в медленном водовороте. Ползком миновали и его. Вновь пошёл песчаный берег, не хватило, видать, бетонных плит завалить здесь всё.

           После отдыха на берегу и обеда двинулись дальше. Разглядывали Коряжму. Уже ясно было, что мы туда не попадём. В Ванькин бинокль я увидела даже дворец. И нечто вроде монастыря. Новенький, отреставрированный. Большие дома. Три толстые полосатые трубы.

           На реке появилось интересное зрелище. Мимо нас туда-сюда моталась моторка, а за ней летел на водных лыжах кто-нибудь из весёлой компании, расположившейся впереди по курсу на берегу. Пока мы медленно и величаво проплывали мимо, несколько раз успели увидеть, как очередной отважный парень летит с лыж кувырком в воду. Живьём такое зрелище я видела, пожалуй, чуть ли не впервые. А будь возможность, сама бы непременно попробовала.

           Весёлая компания нами заинтересовалась ещё больше, чем мы ею. Когда плот почти добрался до их стоянки, хлынул дождь. Мы переждали его в палатке. А когда выбрались наружу, на берегу около нас уже была вся группа отдыхающих. Нам  пришлось отвечать на вопросы подвыпившей, но доброжелательно настроенной и любопытной аудитории. Четверо молодых крепких парней, назвавших нас «коми туристо», интересовались плотом, выспрашивали детали, кто строил, как идёт плот, чем управляем, даже есть ли у нас примус. Увидев наше приспособление для костра на перевёрнутой табуретке, уважительно качали головами. А мы наперебой хвастали, тут же забыв все трудности пути. А они – завидовали. Напоследок пожелали нам хорошего пути, сказали, что завтра в Сольвычегодске, а это совсем рядом, будет праздник, Прокопьевская ярмарка. Мы честно ответили, что не знаем, где будем завтра,- это как пожелает НЕ-ТИКИЙ.

           Завершив пресс-конференцию, потащились дальше. И так весь день. Весь день мы ползли вдоль правого берега, а на левом тянулась Коряжма с её трубами, дымом, вонью, пеной на воде. До того она мне не понравилась, что я ни одного снимка не сделала. Да и что снимать на таком расстоянии моей мыльницей? Разве что трубы.

           На реке было оживлённо, полсотни моторок видели за вечер, если не больше. Они пролетали мимо нас, и все махали нам руками. Приходилось, прекратив грести веслом, отвечать тем же. Смешно, я даже устала от этого, устала махать ответно рукой и впервые в жизни пожалела бедолаг папу римского, королей и президентов. Как же им приходится туго в многочисленных поездках!

           Оба берега реки пошли низкие, и очень много мелей, а сама река широкая, разлилась лужей на мелководье. Мы как оказались с утра за краем фарватера, так и шли весь день почти без течения, на вёслах. Несколько попыток выйти на струю оказались безуспешными. Далеко впереди показался причаливший к правому берегу паром. Доползли и до него. Паромщики первым делом сообщили нам, что завтра в Сольвычегодске ярмарка. Казалось, вся река только и предвкушает предстоящий праздник, только о нём и говорит. Мы, шутя, спросили, мол, может, и на наш плот найдётся покупатель?  Они ответили: «Запросто!»

           Обогнув паром, отправились дальше, по пути фантазируя: продадим плот подороже, а на вырученные деньги купим билеты на теплоход до Архангельска и побываем-таки в городе, куда так стремимся попасть. Мы пошучивали, не выпуская из рук вёсел. Весь день то отпихивались от камней и коряг, то проползали брюхом по мелям, а город тянулся, нескончаемый. Пошла его промышленная часть: насосная станция, потом – целлюлозно-бумажный комбинат. Нам уже двое встреченных рыбаков сказали, что по левому берегу не пройти, завод не пропустит. Реку обсерать – на это, похоже, завод ни у кого разрешения не спрашивает. Как будто своё государство у них на реке.

           Стемнело. Со стороны комбината вспыхнул прожектор. Луч яркого света заскользил по воде, осветил плот, бил нам в глаза. Нас оттуда рассматривали. Чушь, конечно, но всё время казалось, что вот-вот оттуда по нам долбанут пулемётной очередью. Мы гребли, а луч прожектора всё преследовал нас. Потом пошли конструкции какой-то стройки, потом краны, и, наконец, город кончился. И слава Богу, потому что нам совсем не хотелось ночевать под трубами завода. В полночь мы пристали неведомо куда к правому берегу, совсем без сил, и повалились спать.


*


           Встали в семь часов утра, обнаружили, что место уж очень неприглядное, грязное, глинистая вязкая почва на берегу. И вся эта грязь под сияющим, ярким синим небом, ослепительным солнцем. Не хотелось здесь находиться, не хотелось сходить на землю, не хотелось здесь, в грязи, разводить костер. Отплыли подальше, ниже на несколько километров. Коряжма осталась далеко позади, виднелись только три высоченные трубы.

           Остановились приготовить завтрак. Вода у берега была покрыта красивой кружевной пеной всех цветов радуги. Комбинат, следы его деятельности продолжали нас преследовать. Мы даже умыться побоялись в такой воде. Было тепло, но даже ног не хотелось мочить в этой таблице Менделеева. Сошли на песчаный берег по трапу, в обуви. Сделали костёр, позавтракали и дальше поплыли.

           Прошли ещё несколько километров. Вдали  на правом берегу нарисовался Сольвычегодск, один из старейших городов на Севере, где издавна добывали соль. Казалось бы – ну уж теперь-то мимо не пронесёт, всё же по пути, да и город на правом берегу, и мы вдоль него пробираемся. Ан нет. Поднялся сильный ветер, прижал к берегу. Идти стало совсем невозможно, а до нас уже доносились звуки музыки. Вот она, ярмарка! Но нам на неё не попасть, мы чужие на этом празднике жизни!

           Нас отделяла от города небольшая речка, правый приток Вычегды. Если бы не она, до города можно было бы пройти пешком. Мы видели на холме храм в строительных лесах, видели старинные здания. Интересно было бы там прогуляться. Начался очередной дождь, и мы с досадой, бросив якоря, забрались в палатку, а когда через полчаса вылезли, то обнаружили, что плот идёт вдоль берега к городу. Плевал он на якоря! Захотелось и ему побывать в Сольвычегодске! Мы обрадовались. Потихоньку переправились через приток и причалили к прибрежным камням рядом с ручьём. Место для купания не очень-то подходящее, но народу поддатого здесь было полным-полно, казалось, пьяны все – и те, кто в воде, и те, кто на берегу. С бутылками пива в руках на склоне расположились кучками девицы и парни, и с интересом пялились на нас и наше диковинное плавсредство.

           Решили прогуляться по городу по очереди, сначала мы с Верой, потом Слава. Наверху на площади шли какие-то спортивные состязания и выступления артистов. Тьма народу. Я толпу не люблю и даже боюсь в ней находиться, опасаюсь ее неуправляемой силы. Мы прошли дальше по набережной и увидели, что несколько человек, окруженных зеваками, возятся с воздушным шаром. Он был полунадут, внутрь подавался горящий газ. На наших глазах шар поднимался всё выше и становился всё больше. Интересное зрелище. Мы подошли поближе, поглазели и дальше пошли, а вокруг шара осталась толпа любопытных.

            Сольвычегодск мне понравился. Старинный город со своим лицом, своей, пока не порушенной архитектурой. В церквях начались восстановительные работы. В Строгановском храме работал музей, платный. За фотографию внутри собора дерут сто рублей. В Исаакиевском, помню, год назад и то брали шестьдесят. Это наша российская особенность – из воздуха любим деньги делать, не затратив труда. Как Остап Бендер у «провала». Рядом с храмом – усыпальница клана Строгановых, хозяев окрестных огромных угодий, богатейшей династии на Севере до революции. Благочестивые люди, поближе к Богу старались определиться после смерти.

           Так мы гуляли, пока я не увидела мысленную картинку, как Слава отпихивается от пьяных, охраняя плот. Это было очень даже возможно и чревато неприятностями. Вера побежала к стоянке, а я продолжила экскурсию, зашла во Введенскую церковь. Утром там прошла служба в честь юродивого Прокопия, устюжского чудотворца, но после службы, после полудня, было пусто, кроме священника – только девушка в пляжной шляпке, да две старушки в платочках. Как я поняла, в честь этого юродивого и названа Прокопьевская ярмарка.

           Рядом с храмом – небольшая часовенка с источником минеральной воды. Чем, кстати, славится город. Здесь была толпа, пьяная молодёжь лезла в воду прямо в одежде, раздавался визгливый хохот. Наш такой своеобразный культур-мультур. Это не для меня. Я пошла к плоту.

           Пройдя сквозь толпы пьяных и весёлых людей к берегу, я обнаружила, что наш НЕ-ТИКИЙ брали штурмом купальщики, а Вера направо и налево кричала своим высоким грудным голосом:

           -Больше трёх человек на плот не залезать!

           Но на её крики не очень-то обращали внимание. Пьяные мужики, парни, девахи с потёкшей тушью на лице, мальчишки – всем почему-то хотелось оказаться на плоту. А потом нырнуть с него в воду. Удобная площадка. Они, даже не заметив этого,  шутя, сломали нам поручень на корме. Ну и ну!

           Я подошла, и народ как-то сам собой рассосался. Я пошутила:

           -У тебя, Вера, голос не тот, нет грозности. А меня, помню, даже в школе учителя лишний раз не хотели спросить с места, как других. Всем двоек понаставят, а меня не спрашивают. Я и сама этому удивлялась. Но, возможно, это потому, что у меня был обманчивый вид. Сидит серьезная девочка в очках, наверно, все-все знает! Хе-хе, как бы не так!

           Несмотря на множество  зрителей,  очень хотелось есть, и мы, под взглядами зевак и даже под прицелом видеокамеры, пообедали.

           Рядом с плотом причалила подошедшая со стороны Коряжмы моторка, а в ней – вчерашние знакомцы, те, что назвали нас «коми туристо». В лодке были два парня из вчерашних, женщина с маленьким мальчиком на руках и девочка-подросток. Мы поздоровались. Один из парней сказал:

           -Привет! И вы здесь! Сумели всё же добраться до Сольвычегодска!

           -Здравствуйте. Да, погода помогла. А вы на ярмарку посмотреть?

           -Да. Вы за нашей лодкой присмотрите, пока нас не будет?

           -Присмотрим, идите. Только не очень долго, а то нам засветло ещё надо выбраться к левому берегу.

           -А мы вам поможем, вытащим на буксире.

           До Котласа оставалось всего ничего, каких-нибудь двадцать километров, и нас тревожило, что мы никак не можем перебраться через реку. Котлас в самом устье Вычегды, на левом берегу. Если мы решили закончить поездку в Котласе, то нам обязательно нужно оказаться на том берегу, иначе плот мог отправиться дальше и выйти на Северную Двину, не спрашивая на то нашего согласия. И как бы мы тогда попали в Котлас?  Мостов поблизости нет. Это было теперь нашей главной проблемой – не проплыть мимо города. В поездке у нас такое уже бывало: мы не попали в Яренск, как ни старались, проползли мимо Коряжмы. Наши опасения имели под собой основания.

           Наши новые знакомые ушли вверх по тропке туда, где шумела ярмарка. Следом отправились и Вера со Славой. Вера беспокоилась:

           -Ты тут одна справишься?

           -Справлюсь, идите.

           Пьяные купальщики больше не лезли. Кураж пошёл на спад. Я подремонтировала, не обращая внимания на зевак, поручень на корме, прибралась, помыла посуду после обеда.

           Не верилось, что моторка сможет взять нас на буксир, но это случилось. Когда все вернулись, и мои, и коряжемцы, плот прицепили одной верёвкой к лодке, а вторую, с моторки, не к чему было прикрепить, ее взяли в руки Вера, Слава и я. Мотор взревел, верёвки натянулись, передние концы брёвен зарылись в воду, правый край приподнялся, - и мы порулили на другой берег! Переправив нас таким образом, компания в моторке отцепилась,  помахала нам на прощание руками и отплыла в сторону Коряжмы. А мы, причалив, остались на ночёвку прямо напротив Сольвычегодска, подальше от пьяных толп. А там продолжался праздник, гремела музыка и взрывались петарды. Наверно, юродивый Прокопий был бы доволен шумихой в свою честь. Под грохот канонады мы и заснули.



           Котлас. Конец плавания на плоту. Домой.



           Утром я проснулась в семь часов, но Вера и Слава встали ещё раньше. Когда я вылезла из палатки, они уже собирались отчалить. Слава хотел попасть в Котласе на вечерний поезд до Питера. Не позавтракав, отправились в путь. Старались держаться левого берега, и несколько часов это нам удавалось, но потом течение упрямо, не спрашивая нашего согласия, опять привело нас к правому. Рыбачивший с берега рыбак сказал, что около устья есть паромная переправа. Это нас успокоило. Значит, можно продолжать двигаться вдоль правого берега.

           Этот последний день, путь до Котласа, был очень тяжёлым. Жара. Мы еле-еле тащились вдоль берега. Временами Слава брал верёвку на плечо и тащил плот за собой, а мы с Верой спрыгивали в воду и отпихивали НЕ-ТИКИЙ, чтобы он не наползал на берег. Но чаще гребли без передышки. Прибрели, когда Слава был бурлаком, на небольшой пляж, где расположились два десятка парней и девиц, и он тут же, застыдившись зрителей, бросил верёвку со словами:

           -Что мы как дураки!

           Пришлось остановиться. Выкупались, помылись, передохнули и дальше отправились. Тащили плот  почти на руках, гребли безостановочно. А по реке вперегонки с нами плыли пустые пивные бутылки – остатки сольвычегодского праздника. Великое множество бутылок! Вот откуда они берутся в реке! Города гуляют!

           Причалили, наконец, недалеко от переправы. Река здесь широкая, устье. Далеко на другом берегу виднелся Котлас, затон Лименда, а тут наверху – небольшой дачный посёлок.


*


           Подошла к концу наша поездка на плоту. Первым покидал НЕ-ТИКИЙ Слава. У него оставался шанс попасть вечером на поезд. Он собрал свои вещи. Вера пошла его провожать. Они поднялись к парому, а я осталась одна и разглядывала Котлас в бинокль. Паром пошёл к тому берегу, я выглядывала на нём Веру и Славу, но неожиданно Вера спустилась по склону к плоту. Оказалось, паром делает последний рейс, и если бы она поехала провожать Славу на вокзал, то не смогла бы вернуться, следующий рейс парома только завтра. Но они договорились созвониться, и около девяти часов вечера Вера включила свой телефон. Слава сообщил матери:
-Всё в порядке, поезд на  Питер через сорок минут. Билет в кармане.
Он даже успел сходить и на речной вокзал, который находится совсем рядом с железнодорожным. Узнал, что теплоход «Адмирал Кузнецов» на Архангельск  больше не ходит, уровень воды в Двине не позволяет. А мы-то с Верой надеялись хотя бы так попасть на Белое море. Невезуха. Планы наши опять расстроились. До Архангельска не получится добраться, даже и теплоходом. Поездом мы не хотели категорически. Нас интересовала больше река Северная Двина, чем город Архангельск, который был просто конечным пунктом путешествия. Поразмыслив, мы решили, что соберём шмотки, переберёмся  утром на пароме в Котлас, а оттуда можно съездить в Великий Устюг, он близко, немного выше Котласа по Двине. Потом на поезде домой, в Сыктывкар.

           Вера сходила за водой в дачный посёлок. Заодно предлагала дачникам взять даром вещи с плота, инструменты, верёвки, мешки, да и сам плот, на дрова. Пришла она обратно удивлённая:

           -Странный народ! Никому ничего не нужно. Молчат!

           Мы устроили на берегу костёр и принялись сжигать лишнее имущество, уничтожали свои старые куртки, рубашки, сапоги, то, что и собирались сделать, когда готовились в дорогу ещё в Коквицах. Всё это сослужило  хорошую службу: нам было во что переодеться после дождя, или утеплиться в холодную ночь, но назад мы это не потащим. Плот больше не будет нашим носильщиком, а столько, сколько он, мы не унесём, кишка тонка. Сожгли и надписи с плота.  Плот потерял своё имя. Всё когда-то кончается. Я думаю, плот вполне мог плыть и дальше, запас прочности позволял ему и в самом деле добраться до Ледовитого океана, как  я сказала, шутя, жешартским мальчишкам.

           Всё-таки мы постарались пристроить по людям наше добро, и поэтому я написала на листе бумаги такое объявление: «Даром, кому нужно, возьмите вещи с плота: топор, молоток, гвозди, мешки, верёвки. Можно взять доски с плота и жерди. Жаль, если всё это пропадёт. Пользуйтесь на здоровье. Плот стоит выше переправы на 30-40 метров. За вещами можно приходить после 9 часов утра 25 июля».

           Написали записку, указали адрес, отнесли к паромной переправе скамейку с кормы и закрепили на ней объявление скотчем. И первый гость пожаловал в четыре часа утра. Я проснулась оттого, что Вера стремительно расстегнула молнию на палатке, высунула наружу голову и крикнула:

           -Не сейчас! Утром приходите, когда мы уедем!

           Вон с плота бросился мужчина, я увидела только его спину, когда он убегал вверх по склону.

           Он шуровал у ящика с продуктами, затаривал пакетами нашу же сумку. Это шуршание и услышала Вера. Она и смеялась, и негодовала:

           -Я так и думала! Адрес в записке сами же указали! Главное – сгущёнку чуть не утащил!

           По утрам мы привыкли пить кофе с молоком, а воришка чуть не нарушил наш обычай. Плот стоял в достаточно укромном месте, хоть и рядом с переправой, но за изгибом берега, склон которого был достаточно крутым, и заметить нас можно было, только если специально подойти от дач к обрыву. Днём здесь купались люди, но воришка-то пришёл в четыре часа утра!

           Утром собрали и упаковали вещи, безжалостно откладывая в сторону то, что невозможно унести с собой. Набралось добра выше крыши: палатка, матрасы, спальные мешки, рюкзаки с личными вещами, спасательные жилеты, кое-что из еды.

           Отнесли к переправе скамейку с кормы, сложили на ней оставляемые дачникам припасы, пакеты с макаронами, крупами, сахаром, кое-какие вещи. Остальное оставили на плоту. Душа у меня была не на месте, я опасалась, что на плоту захотят прокатиться дети, поэтому написала и оставила на ящике, служившем нам столом, ещё одно объявление, предостерегающее, что желающих поплавать может унести очень далеко, что плот тяжёлый и трудно им управлять.

           Для обратной дороги у меня была с собой тележка. Нагрузили её с верхом. Палатка, матрасы и прочее барахло. Тележка и рюкзак – тяжесть почти невыносимая. Навьючились, поднялись на паром. С середины реки я оглянулась на плот, стоящий у своего последнего причала. Ужасно жаль было его бросать!

           НЕ-ТИКИЙ, плохо ли, хорошо ли, вёз нас даром, денег за проезд и проживание не требуя. Теперь дармовщина кончилась. За всё дальнейшее приходилось платить. Паром – платный, дальше автобусом до вокзала – плати за себя и за багаж. Камера хранения на вокзале – 70 рублей за одно место. А у нас их за плечами, в руках и на тележке – семь мест. Это скоко-скоко?

           Пока ехали в автобусе, я разглядывала город. В затоне Лименда на окраине города стояла уйма судов, больших и малых, катеров и теплоходов. Я уж и отвыкла от такого зрелища. В Сыктывкаре когда-то, до капитализма, было так же. Потянулись улицы, застроенные деревянными двухэтажками полувековой давности. У нас в Сыктывкаре тоже есть такие районы, но, пожалуй, в Котласе их больше. Да и то сказать, сколько сюда лесоматериалов приплыло по Вычегде в плотах! Не счесть! И что я заметила: очень мало новостроек. В Сыктывкаре на любом свободном пятачке быстренько уселись замки и дворцы, на центральной Коммунистической улице новые здания втыкают на скверы, на тротуары. В Котласе этого нет. Впечатление такое, что город, несмотря на своё удобное географическое положение – на обочине нынешней экономической жизни. Может, я и ошибаюсь. Много ли увидишь из окна автобуса?

           Речной вокзал в Котласе напротив железнодорожного. Пока Вера караулила вещи, я сбегала взглянуть на Северную Двину, увидела её сверху. Здесь, у устья Вычегды, она была  не шире своего притока. Такие же берега, песчаные, поросшие лесом и ивняком. Если б я не знала, что это Двина, подумала б – Вычегда.

           Я убедилась: да, «Академик Кузнецов» не ходит по причине мелководья, а «Заря» до Архангельска – один раз в неделю, по пятницам. А мы оказались в Котласе в понедельник. Не везёт. Всё против нас.

           До Великого Устюга можно было доехать на автобусе. Несколько рейсов в день. Билет недорого, всего шестьдесят рублей, но куда ж девать такую груду вещей? Груз превратился в наше проклятье.

           Мы пошли на вокзал, сели передохнуть в зале ожидания, купили поесть в буфете. Посоветовались, что делать дальше. За стенами вокзала бушевал очередной ливень. Как и где ставить палатку? Везде сыро после дождя, грязно. Решили искать недорогую гостиницу, и нашли – в вагоне-гостинице, прямо на путях, купе на два человека. Удобства – кипяток в титане, а на горшок надо бежать в привокзальный туалет. «Он платный, но стоит вам показать гостиничный чек и вас пропустят» - проинформировала нас горничная-проводница. Этакий Сим-Сим. Ночёвка – сто рублей с человека.

           Мы переночевали в жаре и духоте, позавтракали, а в 8 часов утра сели в поезд «Анапа-Воркута». Билетов до Сыктывкара на этот день не было. Мы решили: доберёмся до Микуня, а там пересядем на автобус до Сыктывкара. Но в поезде к нам подошёл проводник вагона, следовавшего до Сыктывкара. В Микуни его прицепляли к другому составу. Вот так. Пересадка состоялась непосредственно в поезде. Чудны дела твои, Господи. Проводник хотел срубить с нас по триста рублей, а когда мы отказались, согласился и на сто. В вагоне были свободные и неучтённые места, которые и продавал как свои предприимчивый ловкач, делая деньги из воздуха, как это у нас принято. Что мы дали ему, оплатив проезд? Подарок? Взятку?

           В сыктывкарском вагоне с Чёрного моря возвращались мои кузина и племянница. Они были очень загорелыми, но, как оказалось, мы – не меньше. Поджарились постепенно, путешествуя по северной реке.

           Еще несколько часов  в вагоне – и мы в Сыктывкаре. Поездка закончилась. Город встретил раскалённым асфальтом, невыносимой жарой. Всё-таки на плоту, у воды, она легче переносилась. Жаль, что всё закончилось. Больше такой поездки не будет, жерди кончились.



           Послесловие.



           Когда я слышу разговоры о какой-то христианской то ли сущности, то ли миссии России, я смеюсь с вас, неутомимые российские риторы, а перед глазами – недобрый десяток раздолбанных церквей, по штуке на каждые тридцать километров. Их никто не восстановит, некому там восстанавливать, некому и не для кого.

           За всю поездку мы лишь три раза смогли купить хлеба – в двух больших сёлах, Козьмино и Харитоново, и в посёлке Донаёль. И ни разу – в деревнях.

           Мы видели божественные закаты, широкую водную гладь, безбрежные неиссякающие леса – и бесчисленные помойки на берегах Жешарта, мертвую зону Лесобазы, ядовитую воду Коряжмы, подтверждающие аксиому, что грязь и нечистоты – вечные спутники человеческой цивилизации.

           Река почти пустынна. За семнадцать дней поездки встречали рыбаков на лодках, прошли мимо нас пять-шесть катеров речников с птичьими названиями на бортах, пару раз проносилась «Заря». Путешественников просто ради путешествия, бездельников с тяжелыми шестами в руках, подобных нам – не встречали.

           Перед поездкой я опасалась, что плот станет для нас троих, таких разных спутников, камерой без стен с видом на горизонт. Этого не случилось, хотя, честно говоря, мы до самого конца поездки не стали командой, слишком щепетильно относились к своей и чужой независимости. «На судне обязательно должен быть капитан, - сказала Вера, - а у нас его не было».

           Мы встречали нелюдимых и неразговорчивых людей, но в целом нам везло на хорошие встречи. Мы не попадали в затруднительное положение из-за человеческого недоброжелательства, но над нами хорошо покуражились природа с погодой, мама с дочкой, та ещё парочка! Или это Бог забавлялся? Течение затаскивало нас против воли в неведомые протоки, откуда потом мы выбирались с большим трудом. Много раз попадали под грозу, ветер мотал нас по водным просторам. Течение тащило нас дальше и не давало остановиться там, где мы хотели. И наоборот, бросало нас у берега, а само убегало в сторону. Было холодно и было жарко. Было физически трудно, но позови меня снова туда, на реку, сделаю всё, чтобы отправиться в новое путешествие. Это свобода и это жизнь, где нет места раздражающему трёпу политиков об их заботливой и неустанной работе на благо народа, нет пиара и нет гламура. Там всё – настоящее. И река, и лес, и закат, и молнии. А ярмарку, не тщеславия, как на TV, а просто обычную общегородскую пьянку, видели только один раз, слава Богу.

           Мы проплыли на нашем бутылочном плоту 310 километров от деревни Коквицы до устья Вычегды. Плот был построен на совесть и выдержал бы длинное плавание до Архангельска, но пока наша мечта – проплыть по Северной Двине и постоять на берегу Белого моря не стала реальностью. На то она и мечта.

           Предыдущие российские правители столько земель насобирали – не объехать и не обойти. Читатель видит: мои записки не о заурядной поездке в Таиланд, Турцию или Египет, они – о путешествии по бескрайним просторам нашей Родины, тем самым, что находятся за рубежом, за границей перенаселённого государства под названием Москва, многие жители которого знать не знают о нашей зарубежной жизни. Многие, конечно, и знать не хотят. Мои записки не для них, а для любопытных, а ещё для тех, кто завистливо смотрит по телику чьи-нибудь непутёвые заметки и ноет, что о путешествиях ему остаётся только мечтать. Я, пенсионерка, потратила на своё плавание всего лишь одну скромную, даже застенчивую среднестатистическую пенсию. Такая поездка по карману всем и каждому в нашем нищем зарубежье. Не унывай, читатель! Ты тоже можешь сделать плот, и поплыть на нём черт знает куда. Уж чего-чего, а пустых бутылок в России хватает!




2005 г.