Петров

 
                Рассказ

                Петрову было чуть больше сорока. Он работал в заводском конструкторском бюро начальником отдела. В его подчинении было тридцать человек, а отдел в целом не только разрабатывал чертежи новых путевых машин, но и осуществлял контроль  сборки  узлов и машин в целом,  участвовал в их испытаниях, а потом  отслеживал и устранял недочеты в эксплуатации. Петров, сколько себя помнил, работал допоздна - был фанатиком своего дела. Он был требователен и к себе, и к своим подчиненным. Может от такой напряженной жизни, даже без выходных по субботам, Петров превратился в замкнутого и раздражительного типа. Он здорово похудел, много курил и совсем забросил и спорт, да и все свои увлечения. Именно поэтому, проверяя в своем кабинете чертежи уже после работы,  Петрову пришла мысль: «Надо отвлечься!» Он вспомнил, что сегодня четверг, а это значит, что друзья идут в баню, которую он не посещал уже, наверное, более пяти лет.
          
               «Надо успеть к семи! - Петров быстро собрался и вышел в дождливый ноябрьский вечер. Заплатив за простыни, Петров поднялся на второй этаж  в общий зал. Дверь в раздевалку не поддавалась, очевидно, разбухла от сырости.  Петров едва открыл ее. Здесь все было, как  и в последнее посещение. Заняв крайний диван, Петров уже внимательно осмотрелся. Ему показалось, что стало  несколько чище, банщик тверже стоял на ногах и только  старинные ходики с кукушкой - единственная достопримечательность унылых стен серого кафеля - опять, как и тогда, испугали  Петрова своим неожиданно звонким криком.

Петров невольно посмотрел на часы: ровно семь. Кукушка также неожиданно скрылась, но теперь ее глухой голос еще дважды  донесся из – за закрытой дверки домика.  Аккуратный Петров тщательно сложил вещи, как вдруг кукушка, выскочив снова, стала кричать, да так часто, будто хотела выговориться за все прежние годы. В спину уходящему Петрову неслось монотонное «у… у… у.  Неуверенно переходя  с пустым тазом от одного места к другому, Петров обрадовался, когда в непривычных для него голых фигурах, узнал товарищей. Иван, видимо, только что из парной, багрово -  красный с прилипшими маленькими березовыми листочками  на крепких руках и ногах, блаженно подставив холодным струям душа,  разгоряченное тело и закрыв глаза, стоял, не шевелясь. Алексей и Николай - оба подтянутые, не пропускающие ни одного четверга, готовясь в парную, распаривали веники, а Александр, намочив неизменную, некогда зеленую шляпу  и нахлобучив ее на голову, мурлыкал: «Протопи ты мне баньку по - белому…».

Петров робко присел на край цементного стола, скрестив на птичьей груди тонкие матовые руки. Ему стало совсем неуютно и одиноко, на смену раздражению пришла острая жалость к себе  к своему тщедушному телу, к своей затюканной жизни. Пока обменялись с товарищами новостями, приготовили парилку.
            
             В маленькой, с высоким потолком комнатушке, напоминающей лестничную клетку последнего этажа панельного дома, собралось человек двенадцать. Крепыш средних лет, по непререкаемому тону которого Петров определил в нем завсегдатая, распоряжался: «Воды не брать, все вниз!» - после чего стал методично метать в малиновую пасть печи огненную воду, дразня ее, а она, не выдержав настойчиво – методичного: бросок, шаг назад за водой, шаг вперед, бросок – раздражения, в гневе выдыхала на притаившихся внизу голяков свое обжигающее дыхание. Крепыш все поддавал и корец, «запутавшись» от духоты и челночного движения, уже дважды ударялся краем о стальные челюсти печи. Рука, поднятая вверх, описывает круговые движенья, а глухой голос кратко: «Хорош!» Петров, сначала чувствовавший неудобство от чужого локтя, упершегося в его спину, уже не замечает этого, и хотя здесь, внизу, не так жарко, он весь мокрый, а тело пьет и пьет маленькими, но частыми  глотками теплую влагу, которая насыщает душу, греет кости, растекается по ногам и не уходит!
          
                Петров чувствует опьяняющий запах мяты и по команде: «Выходи!» - он парится в первой партии, больно ударяясь плечом  о какую – то балку, кое - как встает во весь рост, чувствует головой шеей, плечами истинную силу пара, его норов. Петров с Александром в паре «пятый – шестой».  Александр, сунув ему веник, просит поначалу не брать сверху. Жжет через перчатки пальцы, хотя готовили парилку тщательно, досуха вытерев полоки.  Наконец, Александр  поворачивается на бок, спину, а Петров чувствует, что в руках у него уже вроде не веник, а лом как минимум – настолько тяжелы стали руки. «Наверное, от дыхалки», - мысленно резюмирует Петров. А пот застилает глаза, губы обжигает, а в висках – будто синхронно бьют два молота. Александр, разомлев некоторое время, лежит без движения, а Петров в изнеможении падает рядом, хотя лежать тоже невыносимо жарко. Первые прикосновения к его телу и последние скромные силы, запутавшись в бурых листочках веника, покидают Петрова с каждым его взмахом, а сердце вот – вот, пробив брешь в грудной клетке, запрыгает вниз к выходу. Наконец, удивительно легкое чужое тело перемещается само по себе; в огненном шаре, что вместо головы, каким - то чудом замыкаются последние контакты, и это позволяет Петрову выбраться из парилки, стать под холодный душ.
            
                Легкий пар обмывали в кафе. Посидели недолго, а выпили обычную для компании меру: по бутылке водки на двоих. Петров почувствовал прилив сил, а в мыслях сначала робко, а потом все настойчивей: «Теперь все пойдет на лад», -  и по пути домой зашел в магазин и приобрел бутылку армянского коньяка и коробку конфет. После выпивки он приободрился и уже не чувствовал себя измотанным и бессильным. Воображение рисовало картину: «Приду домой, посидим с женой как раньше, выпьем, а потом и сексом займемся». Да, Петров сейчас чувствовал себя, как и десять лет назад, когда жена была доброй, а утром - счастливо улыбалась. Теперь улыбки давно нет, нет и завтрака по утрам, да и вообще Петров заметил пренебрежение к себе со стороны жены. Он и сам понимал, что жене нужна ласка, внимание, а он приходил всегда поздно и хмурый. Да и деньги были невелики, что – то ценное не купишь, так, разве что питаться лучше стали. Петров вспомнил как раньше, возвращаясь по четвергам из бани,  он заставал жену дома нарядной. Они садились за красиво сервированный стол и долго разговаривали, смеялись. Часто танцевали. А сейчас… Чем ближе подходил Петров к дому, тем больше чувствовал, какое – то беспокойство, неуверенность, постепенно перерастающую в раздражение,  а затем и в обычную  жалость к себе.
            
                - А, вот нарисовался!  И где тебя черти  до двенадцати носят? – жена вперила в Петрова недобрый взгляд, подойдя почти вплотную. - А, он еще и пьян! Это что же за работа такая?
           - Да в бане я был, с товарищами. Решил отдохнуть чуток, молодость вспомнить… Жена брезгливо поджала губы и ушла в спальню, даже не поинтересовавшись, не голоден ли он. Петров, молча, разделся, потушил свой ночник, жена листала свой журнал при свете своего ночника, при этом лицо у нее было напряженное, явно не до разговоров. Петров отвернулся, поджал под себя худые ноги и закрыл глаза. Будто и не было ни бани, ни прилива душевных и физических сил, ни хороших мыслей и желаний… С последними капельками настоянной мяты, скупо скатывающимися со лба, покидали Петрова и его неумелые  попытки вернуть прошлое или хотя бы как – то изменить свою жизнь…  А может, это были слезы?

                Виктор Попов