кладбище

Вот и сейчас. Сумерки. Разбавленное молоком небо. Моя усиливающаяся близорукость. В зимние, тягучие вечера только скомканные, расплывающиеся силуэты домов, деревьев, людей. В центре Питера яркие пятна неоновых вывесок. Я весь день бесцельно шаталась в сердце города, по его пульсирующим жилкам, сосудам-улицам и главной аорте Невского проспекта. Когда человек подходит ко мне ближе, я чётче вижу его лицо. Дымчатые призраки облекаются в плоть и кровь, чтобы снова раствориться.
Совсем нет снега. Мокрая, гранитная зима. Тяжёлые, свинцовые пули мыслей.
Я села в метро и поехала на Смоленское кладбище. Бродила там около часа. Нечёткие эпитафии. Безысходность любого существования. Они разговаривали со мной. Мёртвые в мёртвом городе что-то шептали. Родственники недавно усопшего зажгли свечи. Я прошла в самую глубь общесмертия этих покойников. Села на скамейку рядом с могилой юного, семнадцатилетнего мальчика. Достала из сумки пакет дешёвого вина. Стала пить маленькими глотками как лекарство, как волшебное зелье от мутной тоски. На надгробии была фотография. Совсем детское лицо. Но мне было не страшно, только тупо и рвотно.
Допив вино, я неуверенно, пьяно пробралась к выходу. Теперь же я отравлена кислым вином небытия, старыми улицами, нежной смертью. Метафизическая интоксикация, которой меня вырвало, как только я вернулась в квартиру.