След на земле. Кн. 1, ч. 1, гл. 12 Поиски выхода

Глава 12    Поиски выхода
1
     К концу января страсти понемногу улеглись, и всё осталось по-прежнему. Никаких мер ни к кому принято не было. Уполномоченный Титов снова появился в Красавских Двориках и его ставленник Костька Акимочкин всё также оставался в председательском кресле, окружённый сворой своих заместителей Васяевым, Желанковым и Тимонечкой.  С колхозниками тоже положение не изменилось. От преследования Никишина, Буканова и Даева милицейские органы отказались, но из чёрных списков тоже не вычеркнули. Всё же мнение Первого секретаря райкома партии было определяющим, а он его менять не стал.
     Мужики все также собирались на сходки потолковать и найти пути к выживанию. Но многие мужики покинули деревню в поисках любой возможности добыть пропитание.
     На одной из сходок у Матвея, появился Филимон Юрков. Он был редким гостем на сходках, но водил дружбу с братьями Закуткиными, они-то и привели его в этот раз, чтобы он поделился новостями. Филимон после Нового Года ходил к своим родственникам в Тамбовскую область. Путь не близкий, почти сто пятьдесят километров, но узнал, что там ситуация с хлебом лучше. Почти везде на трудодни давали по семьсот грамм зерна. Там люди живут вполне сносно, даже позволяют обменивать продукты на предметы обихода, одежду и утварь.
Придя со сходки, Семён обратился к жене.
     - Слышь, мать, новость прилетела. Говорят в Тамбовской области на трудодни дали по много хлеба. Может, мы завтра с Егоркой махнём туда? – с надеждой говорил Семён.
     - Но ведь там вам хлеба даром никто не даст. За него нужно будет чем-то платить или что-то давать в замен. А у нас для обмена кроме стираных детских пелёнок ничего же нет.
     - Я уже думал об этом Паша. И знаешь, какая мысль мне пришла в голову? Что если пустить на обмен мой свадебный костюм и твоё подвенечное платье? Чего им гнить на дне сундука? Всё равно, ведь, тебе больше замуж не выходить, да и я жениться больше не собираюсь. Может, выменяем на них муки, да пшена? – Семен смотрел на жену, вспоминая их свадьбу. Какие они были молодые и красивые, особенно она.
     - Кому нужно в такое время это барахло? Вообще-то я не возражаю. Конечно, берите и меняйте. Может, найдётся дурак, которому оно потребуется и он даст за него горсть пшена или каравай хлеба, - взгрустнула Прасковья. Она понимала, что эти вещи им уже ни к чему, но память о счастливых днях их молодости была в этих нарядах. Она-то их периодически доставала и перекладывала. Любовалась. Вспоминала. Но теперь важнее всего выжить.
Сейчас она доставала их в последний раз, ходя, где-то далеко, неуловимо мелькнула мысль, что они вернутся к ней обратно. Увидав отцовский свадебный костюм из грубого сукна и мамино атласное алое подвенечное платье, Егорка и Валька, младшие дети уже спали, стали упрашивать родителей одеть наряды и показать себя, какие они были.
     - Нам очень хочется увидеть вас женихом и невестой, - умоляла их Валька.
     - Ну, что мать, уважим нашу молодёжь? – спросил Семён и глаза его заблестели радостью.
     Семён выглядел в свадебном костюме гораздо моложе. А почему бы и не выглядеть, если ему всего-то тридцать пять лет. А мать в своём подвенечном платье была просто красавицей. Они оба смотрелись, как всамделишные молодожены. Почему же в обычной повседневной жизни они выглядят такими старыми и хмурыми? Неужели от постоянной заботы о хлебе насущном?
     - Ну, насмотрелись? – спросила мать. 
     Валька подбежала к ней, обняла за пояс и уткнулась носом в платье. Она в своем возрасте красивей этого ничего не видела. Она сама хотела быть в таком наряде невестой, как в сказках, за которой обязательно приедет принц, такой как папа. Егорке тоже в глазах завлажнело и он грустно сказал: «Такими я запомню вас на всю жизнь. Вы самая лучшая пара на свете!»
     - Спасибо, сынок, - дрогнувшим голосом сказала мать и по её лицу покатились крупные слёзы. Она присела на корточки и стала неистово целовать Вальку, вкладывая в каждый поцелуй всё самое дорогое и ценное, что было в её душе.
     Утром с рассветом, похлебав на дорогу горячей похлёбки, Семён и Егорка тронулись в путь, в далёкую тамбовскую область. На всякий случай они прихватили в дорогу салазки. Вдруг за такие дорогие для них вещи им дадут столько продуктов, что на плечах не унести?
     До деревни Софьинки дошли быстро. Зашли в крайнюю избу к знакомой отцу старухе, передохнуть, попить кипяточку и погреться. В избе было холодно, давно не топлено. Укутанная в тряпьё старуха была в отчаянии. Сына посадили в тюрьму в конце прошлого года за воровство зерна с колхозного тока. Украл два кармана ржи. Сноха с ребятишками ушла к своим родным в Михайловку и вот уже два месяца не возвращается. А она сама уже три недели болеет и по дому управляться не может. Дома нет ни крошки хлеба.
     - Нет ли у вас с собой хоть кусочка? – просила она.
     Никишины были без всего. Они шли пустыми, оставив еду дома и надеясь, что в пути их самих кто-нибудь подкормит, ведь идут-то они в хлебный край.  От старухи уходили подавленные увиденным и услышанным. Когда-то эта семья жила в полном достатке и славилась своим гостеприимством. С этими проклятыми колхозами их жизнь рухнула.
     - Пап, я хочу спросить, можно?
     - Давай, спрашивай.
     - Почему вы, мужики, не соберётесь вместе и не поднимете восстание против колхозов, как поднимались против помещиков? Ведь колхозные руководители оказались такими же гадами, как и помещики, а то и хуже.
Семён посмотрел на сына внимательно. Вопрос был сложный, ставил в тупик, но он должен был ответить, так чтобы Егорка понял правильно.
     - Если ты имеешь в виду нашу деревню, то скажу так. Во-первых, вроде бы все мужики сами попросились в колхоз. Ты помнишь, как к этому принуждали? Но факт, остаётся фактом – попросились сами, чтобы не оказаться на выселках, на солонцах. Раз написали заявление на вход, то, если не нравится, можешь написать заявление на выход. Но где ты со своей семьёй после этого окажешься, как ты сможешь кормить свою семью – твоё личное дело. Никто помогать тебе не станет. Во-вторых, как поднять восстание против колхозного   начальства? Выйти с топорами и вилами, спалить их избы, дворы, убить или выгнать к чёртовой матери? Как ты себе представляешь? Позвонят председатель и уполномоченный в район, скажут, что бандиты объявились, грабят, жгут, убивают, при этом сами из своего оружия скольких крестьян постреляют. Да милиция понаедет, добьют тех, кто уцелел, а кого арестуют. Что с семьями станется. И в-третьих, чтобы поднять людей на решительные действия, нужна организация, в которой должно быть несколько грамотных человек. Они должны объединить вокруг себя большинство жителей и выступать против руководителей всеми возможными, безопасными для людей средствами. Вооруженное восстание – это крайнее средство. Его нужно подготовить. Нужна сила, которая победит вражескую силу. В нашей деревне ни силы, ни возможности нет.
     - Но были же раньше крестьянские восстания против помещиков?
     - Были. Но за всю историю ни одно крестьянское восстание не побеждало.  Случались бунты, когда народ поднимался против своего помещика. Но это от отчаяния. Пожгут поместья, поубивают прислугу, а дальше остаются жить на своей земле. Избавились от тирана и вроде хорошо. Но потом объявляется сила государства, которая оберегает законы и имущество помещика. Оно убивает бунтовщиков, а всех остальных заставляет строить то, что сожгли и порушили. И снова помещик заставляет на себя работать. Так в 1905 году весь наш край поднялся против помещиков. Пожгли и порушили много имений и хозяйств.  А в итоге… помещики вернулись. И те же крестьяне, что вчера жгли и разрушали их усадьбы, сегодня на этом же месте возводили всё заново. Твой дед Василий в то время состоял в партии эсеров, был активным предводителем деревенской бедноты, и он же руководил своим отрядом на строительстве новой усадьбы для того же помещика. 
     - А как же революция, отец? Это ведь тоже восстание и оно победило царя и помещиков, - Егорка вспоминал пройденный школьный материал истории.
     - А вот в 1917 году, когда совершалась революция, ею руководила целая организация, партия большевиков, в которую, кстати сказать, входили грамотные представители тех самых помещиков и капиталистов. Они опирались не только на крестьян, а на их союз с рабочим классом. В этом была их сила, которая и помогла им победить силу царской власти и установить свою Советскую власть. Чтобы привлечь на свою сторону рабочих и крестьян они пообещали и дали потом крестьянам землю и свободу самим распоряжаться этой землёй. Только плати налог государству продовольствием.  Теперь, когда их власть окрепла. За их спиной большая армия и милиция и им не нужно опираться на союз рабочих и крестьян, они захотели жить лучше, богаче. Их психология помещиков и капиталистов, вынуждает их жить за счет рабства тех же рабочих и крестьян. Только теперь союза нет, они разделены. Заводы и фабрики, артели всякие снова стали государственными, считай верхушки капиталистов в одеждах большевиков. А потом и землю решили отобрать и сделать государственной, считай помещичьей. Вот в 1929 году и придумали эти колхозы, а крестьяне в них опять стали работать на помещика с партийным билетом. Без знаний и силы их победить нельзя.  Надеюсь, ты меня понял.
     - Понял, что Советская власть просуществовала в деревне с 1917 до 1929 года. Потом крестьяне снова стали рабами помещиков, - Егорка был обескуражен таким рассказом отца. Это меняло всё его представление о том, что говорили в школе и писали в учебниках. Нет, вроде также, но… по-другому. 
     Дальше шли молча. Каждый думал о состоявшемся разговоре.
В Боголюбовке, которая лежала на пути в Тамбовщину, когда-то жили родственники Никишиных. Отец решил отыскать их, а вдруг пригреют по-родственному. Отыскали, но дом оказался заколочен. Соседи сказали, что они уехали спасаться от голода аж в Ташкент.
     - А что там власть другая? – удивился Егорка.
     - Наверно, другая. Кто знает, но в Ташкент поехали многие.
Семен подумал, что может и ему махнуть с семьёй в этот самый Ташкент? И на всякий случай попросил адрес родственников в Ташкенте. 
     - Так они с неделю, как уехали, - сказала соседка родственников, - и адреса своего ещё не прислали. Сами ждём от них письма. Если там с хлебом действительно хорошо, бросим всё к чёртовой матери и поедем следом. Здесь жить совсем невмоготу стало. Работаем от зари до зари, а хлеба не дают, сволочи.
     Дальше в дороге Семён и Егорка думали уже о Ташкенте. Егорка открывал для себя сегодня всё новые сведения идущие вразрез со школьными. Вот и учительница по географии говорила, что в Узбекистане, столицей которого является Ташкент, выращивают в основном хлопок.  А откуда тогда там хлеб? Это же совсем другая культура. Семён думал о другом. Он считал, что правительство умышленно создаёт лучшие условия жизни в тех районах, которые ближе к границе, чтобы у соседних стран сложилось мнение, будто в СССР живут хорошо. Быть может тогда, пролетариат этих приграничных иностранных государств, тоже совершит социалистическую революцию. Глупцами будут те, кто поверит в это показное благо.
     Васильевку проходили в сумерках. Решили в ней не останавливаться и идти сразу до Северки, пограничного с Тамбовской областью села. А там и заночевать. Конечно, вряд ли кто пустит на ночлег. Люди от голодухи озлобились, больше о себе думают, но попытаться можно. А вдруг. В крайнем случае, переночуем в какой-нибудь риге. Плохо зимой ночевать в риге, да ещё на пустой желудок, но делать нечего.
     В Северке решили попытать счастья в самой худой избёнке. Семёну уже приходилось убедиться в том, чем беднее живёт семья, тем лучше понимает себе подобных. И если у них есть, чем накормить путника, то обязательно накормят.
И в этот раз интуиция Семёну не отказала. Хозяева бедного подворья встретили путников из далёких Красавских Двориков достаточно доброжелательно.  Оказалось, что их бабушка когда-то жила там, пока не вышла замуж и много хорошего об тех местах рассказывала. Нежданным гостям нашлась и брюквенная похлёбка с куском ржаного хлеба. Семён едва не прослезился, ведь ещё три года назад у него этого хлеба было в изобилии. А теперь…  И не потому в семье нет хлеба, что засуха или война, а потому лишь, что беда эта колхозом называется.
     - Помногу ли хлеба вам дали в этом году на трудодни? – полюбопытствовал он у хозяев.
     - По шестьсот граммов. Да плюс то, что сами с полей потаскали. У нас председатель сейчас свой, не злолбивый, позволяет помаленьку приворовывать. Не то, чтобы разрешал, но за карман зерна не арестовывает.
     - А уполномоченного у вас нет, что ли?
     - Как нет? Конечно, есть. Но он у нас пьяница. Особо в дела не вникает. Ему главное выпить, да опохмелиться. Ну, председатель его и потчует.
     - В таком случае, может, дашь мне хлеба. Не за даром, за костюм свадебный и платье подвенечное, а то уже два месяца без хлеба сидим, - Семёну понравился этот добрый человек.
     - Извини, брат, но лишнего у меня нет. Да и в твоих вещах нужды не имею. Жениться я больше не собираюсь, как и жёнка моя. Детки ещё малы, чтоб на вырост для них брать. А вырастут, сам понимаешь, мода на эти наряды пройдёт, другая появится, - рассуждал хозяин подворья. – И скажу тебе честно. Председатель хоть и свой, но тоже с претензиями. Узнает, что я выменял зерно на шоболы, со свету сживёт. Ты пожалуй даже не соблазняй.
     - Хорошо. Понял тебя. Это здорово, что вам с председателем, да с уполномоченным повезло.  У нас в деревне не люди – звери. Колхозники  и их семьи во всю с голоду мрут.
     - У нас первый председатель тоже был зверь зверем, - на лице хозяина появилась горькая ухмылка. – Лютовал сволочь так, что его сам уполномоченный побаивался. Крови выпил не мало. Так мы его того…, - хозяин сделал знакомый жест рукой поперёк горла.– Теперь, другой, по сравнению с первым – золото.  Даже не знаю, действительно добрый такой или боится, что и его отравим.
     - Много голов полетело за смерть первого? – спросил Семён, понимая, что расправа над людьми могла быть жестокой.
     - Да, ни одной. Один заезжий городской гусь взял его смертушку на себя за пятьдесят целковых. Вышло всего по полтиннику со двора.
     - И что ему было гусю городскому?
     - Хрен с редиской. Не поймали его. А на покойнике записку оставил, дескать, убил гада из ревности, поймав того у жёнки в спальне. Милиция, известное дело, потрясла маленько кое-кого, но все обучены были, что говорить, и твердили своё. Тем всё и кончилось.
     Семён дивился рассказу нового знакомого. Всё было сделано просто и с умом. Но им, всё-таки повезло. Не везде сыщется урка, который, подобно полевому ветру, появляется и исчезает, оставляя после себя бесследную пыль. Лёха, даже если бы  и убил Костьку, точно бы пострадал и сам. А Титов на место Акимочкина посадил бы Тимонечку или Ваньку Желанкова, таких же мерзавцев, что и Костька. И ничегошеньки бы не изменилось. Как от них, сволочей, избавиться? Вернусь, напишу письмо в областную газету, что секретарь райкома и начальник НКВД, имея доказательства, покрывает настоящих убийц Удальцова. Может после этого их от нас уберут? Но и мне тогда жизни не будет. Власть умеет мстить.
     Следующий хутор, в который Никишины зашли ближе к полдню, располагался уже на Тамбовской земле. Стали искать покупателя на свой товар, но охотников на него не было. Оказалось, что они не первые в этом хуторе, кто меняет свои вещи на продукты. Их товар никого не заинтересовал ни здесь, ни в других хуторах.
     - Что будем делать, пап? Похоже, зря мы затеяли этот поход, спросил усталый Егорка.
     - Дойдём до Инжавина. В Инжавине раньше по воскресеньям всегда были большие базары. Попробуем ещё там, а дальше видно будет.
     Егорка вздохнул. Усталость пути накопилась, а бесплодный труд утомляет ещё больше. Мать оказалась права. В такое время свадебные наряды людям ни к чему. Но отец опять оказался прав.  Следующим утром, в воскресенье они вошли в Инжавин, и уже через час, на базаре негде было яблоку упасть. Народ суетился, толкался, интересовался и предлагал уйму всякого товара. Несколько человек интересовались и их вещами. Правда,  давали за них мало. Не то, чтобы на салазках везти, на плечах бы нести не пришлось.  Один предложил пять фунтов муки, хотя примерялся долго, другой и того меньше, всего три килограмма пшена. Но через пару часов толкучки нашёлся еще один покупатель, который предложил два мешка картошки. Согласились на картошку, хотя первый покупатель поднял цену до шести фунтов муки. Брали картошку у покупателя дома из погреба. Когда собрались уходить, тот поинтересовался, что у них ещё найдётся на продажу. Оказалось, что ему нужно железо на крышу. 
     - За железо я бы дал и картошку, и муку и пшено.
     Предложение было заманчивым, но где его взять железо-то. Не со своей же крыши сдирать зимою. Да и как его сюда доставить. Нужны будут и лошадь и сани. А где всё это взять?
     Домой Никишины вернулись только на девятый день. Прасковья и детвора плакали от радости.
     - Я уж не знала, что думать. Слава Богу, что вернулись живыми. Говорят на дорогах людей ни за что убивают. А вы с таким грузом ценным шли. Рисковали.

2
     В семье Никишиных семь ртов. Если дать каждому по картофелине, то будет семь картофелин. А если дать по две, да три раза в день? Сколько их нужно, чтобы дожить до нового урожая? Если бы колхозные тираны в начале зимы свою картошку не выгребли, то может быть, до весны как-то продержались. Теперь же…
На рассвете Семён с сыном пошли на дальнее гумно, где когда-то был приёмный пункт зерна. С осени там стоял огромный стог соломы.
     - Потрясём солому, - сказал Семён, - Может, натрясём чего. Ведь снопы молотили колхозники кое-как.
     До стога добрались быстро. Вскрыли его. Перетрусили на дерюгу три охапки соломы, получилась неплохая горсть.
     - Ого! Неплохо, - воскликнул Семён, - это уже кое-что. Это уже хлебная похлёбка.
     Стали трусить ещё и ещё. Домой шли поздно вечером довольные. Натрясли больше половины ведра ржи.
     - Если так и дальше пойдёт, можно рассчитывать, что до весны доживём, - сказал обнадёженный Семён. – До весны дотянем, там полегче будет. На полях можно будет колоски собирать. Корешки копать. 
     Егорка не разделял отцовского оптимизма.
     - Ну, предположим, дотянем, а дальше что? – раздражённо спросил он. – В минувшем году дожили и так же потом голодали. Как нас грабили, так и будут грабить. Ведь ясно, что эти гады и дальше будут мешать жить. Обманывать и отнимать то, что заработали. Пока их не уничтожим, жизнь в деревне лучше не станет. Надо сделать, как в Северке.
     - Раз на раз не приходится. В Северке это получилось.  А у нас может не получиться. У нас в деревне не живёт городской урка, которого ничего не держит и который мог бы за пятьдесят рублей пойти на убийство и сбежать. У нас если такое случится, сразу начнут хватать и расстреливать. И начнут с меня, - Семён разделял мнение сына, но правда была на его стороне.
     Дальше шли молча. Егорка думал над словами отца. «Конечно, взрослым семейным мужикам сложно пойти на преступление. Им не сбежать. Может, нам, пацанам, взять это дело в свои руки, а после махнуть куда-нибудь в Ташкент. И даже если не сбегать, а просто сознаться, что наказали гадов, за то что хлеб весь из деревни вывезли и обрекли людей на голодную смерть. Вон сколько народу уже умерло. Нас же не расстреляют за это.  Мы ещё малолетки.  Нам всего по тринадцать от роду. А если и расстреляют… Красавчане долго нас помнить будут героями. Как можно быстрее нужно поговорить с ребятами.
Прасковья зерну тоже несказанно обрадовалась. Тут же пропустили его через ручную мельницу. Наварили затерухи и поели до сыта.
     - Завтра с рассветом снова пойдём, - сказал отец Егорке.
     - А могу я, пап, сказать о нашем кладе Шурке и Толику? Они ведь тоже голодают.
     - Скажи, конечно, пусть идут с нами, если хотят. Но предупреди их, чтобы о наших походах никому не говорили. А то дойдёт до начальства…  Сам знаешь, какое оно у нас. Либо караул поставят у стога, либо ещё какую гадость  выкинут. 
     Толик обрадовался приглашению. Тут же принялся готовиться к походу. Приготовил мешок, бабка положила в него дерюгу. Толик на всякий случай положил в мешок ещё и биту. Кто знает, может, пригодится? Шурка Змей на это предложение восторга не проявил.
     - У вас, что дома жратвы навалом? – удивился Егорка.
     - Да, пока есть. Я тут приспособился в кладовку нашего завхоза Васяева наведываться, ну и поживился. Вчера пол мешка спёр. Думал, он сегодня хай поднимет, председателю пожалуется, да с обысками по деревне пойдут. Но ничего подобного, никакой реакции. Или он кражу не заметил, или посчитал потерю для себя мелочью, чтобы из-за этого поднимать шум. Сегодня ночью хочу ещё разок к нему наведаться. У него там чего только нет и мяса вяленого много, - похвастался Змей, - это не то, чтоб целый день в пыли зёрнышко искать.
     - А ты знаешь, как это называется? – возмутился Егорка.
     - Что, как называется? – не понял вопроса Шурка.
     - А то, что ты один с этого имеешь, а друзья лапу сосут?
     - Хм. Ты прав, я виноват, - Шурке стало неудобно за справедливый упрёк. – Но я один пошёл на дело, как бы для разведки.  Теперь я вам сказал, и мы можем пойти вместе.
     - А ты кладовку Костьки Акимочкина не собираешься проревизовать?
     - Успею и к нему наведаться. Ну, так вы со мной пойдёте?
     - Пока нет. Честным трудом будем себе хлеб добывать, - ответил за двоих Егорка. – Ну, а как наш источник иссякнет, тогда, может, и с тобой пойдём.
Второй поход за зерном на дальнее гумно был тоже удачным. Семён с сыном принесли домой почти полное ведро ржи. Толик тоже результатом был доволен.
     - А завтра меня с собой возьмёте? – спросил он у Семёна.
     - И завтра, и послезавтра. Будем ходить, пока весь стог не перетрусим. Я думаю, дней на десять его хватит.
     - Значит, я с рассветом буду у вас.
     Третий заход к источнику зерна оказался злополучным.  Ещё издали при подходе к гумну они увидели большую черную кучу на месте желанного стога. Ветер разносил вокруг черный пачкающий пепел.
     - Кто же это мог сделать? – воскликнул, ошарашенный увиденным, Толик.
     - Только паскудный человек, - поперхнулся гарью Семён. Он был настолько возмущён, что не мог спокойно говорить. – Думаю, это работа мерзавца Тимонечки. Он объездчик. По следам на снегу определил, что сюда ходят люди, а уж по разворошенному стогу догадался о причине. Понял гад, что люди остатки зерна из соломы вытряхивают. Наверняка, подлец, согласовал это  действо с Акимочкиным или Титовым.
     - Сволочи. Как их земля носит? – Егорку тоже трясло от обиды и злости. – Их нужно уничтожать, как бешенных собак. Мы так этого не оставим.
     Семён испугался решимости сына.  Не первый раз слетали с его уст угрозы о расправе. Похоже эта мысль крепко засела в нём после Северки. Он стал отговаривать Егорку от опасной затеи. Пытался внушить, что каждый совершает ошибки, за которые впоследствии раскаивается. Нужно уметь прощать эти ошибки, ибо от них никто не застрахован.
     - Нет, папа. Такое прощать нельзя. Это не ошибка, это умышленное вредительство против людей.
3
     К концу февраля съестные запасы в семье снова были на исходе. Семён с болью в сердце смотрел на отощавших жену и детей. Да и у самого от постоянного недоедания поползла слабость по всему телу, всё чаще возникало головокружение. Он мучительно думал о том, как уберечь семью от неминуемой гибели. И кажется, придумал. Вечером, после ужина, который состоял из картофелины с половиной соленого огурца и заваренного на мяте чае, он поделился своей задумкой с Прасковьей и Егоркой. Нужно искать работу в городе. Там рабочие получают продуктовые карточки на себя и на семью. Таким образом, можно спастись от голодной смерти.
     - А где мы жить будем? – резонно спросила Прасковья. – Кто нас пустит жить такой оравой, да и чем платить за жильё?
     - Я размышлял над этим. Можно выкопать на окраине землянку и первое время пожить в ней. Главное – нужно спасти детей. Чтобы сразу не сниматься всей семьёй, я поеду один на поиски работы. И как только устраиваюсь, сообщу письмом свой адрес. Пока вы будете добираться, я постараюсь подготовить землянку.
     Предложение было одобрено, хотя расставаться не хотелось. Чтобы не откладывать, Семён сразу же оделся и побежал к секретарю сельсовета добывать справку, которая бы давала право жить и работать в городе.  Как ему удалось заполучить её, для домочадцев осталось тайной. Пока он добывал её, Прасковья собрала ему в дорогу его скудный скарб. Рано утром, попрощавшись с семьёй, Семён отправился в Тамалу на железнодорожную  станцию.
     - Ну, ждите письмо и будьте готовы, - сказал на прощание Семён.
     - А как же с избой быть? С подворьем?
     - С собой не заберём. Пусть остаются. Будем живы, ещё наживём.
Спустя три дня после отъезда мужа, Прасковья пошла к деревенскому почтальону Сафону. Она просила его принести ей письмо без задержек и не говорить никому. Тот обещал.
     Все дни после отъезда  Семёна, Прасковья с сыном постоянно думали о том, как будут жить в городе, чем заниматься. До них доходили отдельные слухи про городскую жизнь, о том, что в городе много высоких каменных домов и люди ездят на работу на каких-то трамваях, что там много магазинов, в которых есть всё. И ещё в городе есть удивительное развлечение «кино» и спортивная игра футбол, в которую играют почти все мальчишки. Правда это или нет они не знали, но понимали, коль люди живут, то и они смогут. Скорее бы только пришло письмо – вызов.
     Проходили дни, недели. Подходил к концу март, а письма всё не было и не было.
     Прасковья сильно волновалась за мужа. Почему не пишет? Что могло случиться?
     - Что с ним может случиться, мам? – старался успокаивать мать Егорка, хотя и сам переживал от неизвестности. – Возможно, с работой что-то не получается. Просто нечего писать, вот и не пишет.
     - Не попал ли он в городе в беду?
     - Нет, конечно. Ты же знаешь он очень умный и осторожный. За это я спокоен.
     - А может, здесь, в деревне его письмо задерживают? Ведь от наших оглоедов всего можно ожидать. Он то, в обход Костьки Акимочкина и Васяева справку добыл.
     - Интересно как?
     - Не знаю, сынок. Он говорить не стал, а расспрашивать времени не было.
     - Как ты думаешь, мам, председатель или другие правленцы знают, что отец уехал в город? Сейчас-то работы ещё нет, но скоро начнётся подготовка к полевым работам, что будет, если узнают? И что они отца так ненавидят?
     - Наверное, потому, что он умнее их. Они до власти дорвались, а ума не хватает, чтобы дело делать. Все к отцу за советом идут, ему уважение оказывают. Вот эти бездари и ревнуют к нему.
     - Ну, тогда они будут рады, что отец уехал. Должны быть довольны, что его в деревне нет.
     - Вроде бы должны, но кто их знает? Люди они пакостные, завистливые. Решат, что Семён в городе лучше заживёт, и всяко нагадить постараются. Костька Акимочкин, думаю, не обрадуется, что отец из его подчинения ушёл. Он больше других отца ненавидит.
     - Да, за что?
     - Давно это было. Все были молодыми. Мы тогда в Михайловке жили. Костька и Тимонечка за меня сватались, на перебой, ухаживали. А я в твоего отца влюбилась и ему предпочтение отдала.  Они его проучить решили, но Семён навалял им по первое число. Потом мы сюда перебрались. Но каким-то ветром занесло сюда и Тимонечку, а потом и Костька сюда приехал да женился на Клавдии. Но он злопамятный. Всю жизнь мстить будет.
     - Но это же глупо. Если ты предпочла его, он - то в чём виноват? И потом когда это было? У них же уже свои семьи. Нет, тут что-то не так, тут что-то другое.  А Сафонька? Он с ними дружбу водит, но и с отцом вроде не в ссоре. Я видел, как они самогонку пили и мирно беседовали. Не враг он нам, не должен отцово письмо от нас прятать.
     - Ладно, Бог с ними. Давай подумаем, где добыть ещё чего-нибудь на пропитание.
     Егорка приуныл. Он постоянно думает над этим вопросом и уже давно не знает на него ответа. Оставшись за мужчину в доме, он ощутил огромный груз ответственности. Он был уже готов на воровство из чуланов колхозных руководителей и активистов, но даже Шурка Змей, признанный среди парней лучшим специалистом по этой части сидел на голодном пайке. Ну, не где взять еду. Он  глядел в окошко и думал о том, как здорово быть птицей, лети себе и смотри, где зёрнышко, где червячок или корешок. «Пусть даже воробьём. Ему даже меньше других нужно, чтобы насытиться, - размышлял Егорка, глядя на стайку воробьёв, копошившихся в подтаившем снегу. – Нет, воробьём опасно. На него охотятся и крупные птицы, и даже кошки и…» Его осенило. Конечно же, и он тоже может их ловить. Он где-то читал, что  на обед подавали жареных перепелов и воробьёв. Это же мясо.
     Эта мысль ему понравилась, и он метнулся к амбару. Воробьи летали всюду, юркие и неуловимые. На верхних балках были их гнёзда. Раз их днём не словить, значит нужно придти ночью, когда они забираются спать.
     Дождавшись темноты, когда птичий гомон утих и воробьи попрятались в гнёздах, он запалил фонарь и пошёл с ним в амбар.  Подставив лестницу к стропилам, он поднялся и стал шарить в норах. Он хватал тёплые неподвижные тушки и совал их в садок. Ему пришлось долго повозиться, переставляя лестницу вдоль балки, норовя свалиться и, не дай Бог сломать себе чего-нибудь. Многие воробьи разбуженные охотником, повылетали из гнёзд, подняв переполох и их было уже не поймать. Закончив охоту, Егорка насчитал в садке двенадцать воробьёв. О, это будет знатный шулюм!
     Прасковья потом пожалела, что сварила всю добычу сына сразу. Шулюм получился, конечно же, отменным, но не одним же днём жив человек. Нужно было бы и на другой день оставить.
     Следующий поход на воробьиную охоту оказался менее удачным. Многие воробьи видимо сменили место жительства, другие были начеку, но, тем не менее, пяток пернатых Егорка добыл. Назавтра он решил устроить охоту в хлеву, вероятно, некоторые воробышки перелетели туда. Но и там добыча оказалась небольшой – всего три воробья. Выйдя из хлева, он решил наведаться в ригу, что стояла метрах  в семидесяти от дома. Может там охота будет удачней. Ещё издали увидел огонек. Удивился. Кто бы это мог быть в нашей риге?  Он ускорил шаг. Кто бы там ни был, но всё равно намылю ему шею.
В риге Егорка застал своего бывшего одноклассника Ваньку Пустового, которого всегда дразнили Пустым. Как-то учительница оговорилась, назвав его так, и все ребята подхватили. Он тоже охотился за воробьями. Увидав Егорку, он растерялся и даже потерял дар речи. На грозный возглас хозяина риги, он съёжился и молча уставился на него. Его рот был перепачкан кровью.  Но кровь была явно не его, ибо он был так бледен, что казалось, у него своей крови вовсе нет. Кровь принадлежала тем воробьям, которых он поймал и сожрал живьём. Егорке вспомнилось, как Ванька гордый и счастливый в далёком декабре 1929 года стоял перед учительницей и принимал от неё поздравление с почётным званием колхозника. Тогда их таких счастливых было семеро на весь класс. Двоих счастливцев уже не было. Они умерли от голода. Ванька тоже походил сегодня больше на мертвеца. Егорка ужаснулся его виду. «Неужели и могу стать таким?» - резанула его мысль. – «Можно и здохнуть, если тащить в рот всякую гадость. Воробьи, как и мыши, разносчики всякой заразы». 
     - Давече, Нюшка и Душка мои померли, - поведал Ванька о своих младших сестрёнках. – Мамка третий день с постели не встаёт. Тоже, наверное, помрёт.
И хотя Егорка был настроен намылить шею и выгнать незваного гостя из риги, сейчас у него не хватало на это решимости. Стали ловить воробьёв вместе. Поймав парочку, он ушёл домой, так как больше не мог находиться рядом с Ванькой и видеть, как он вгрызается зубами в живую плоть трепыхающихся птиц.
На следующий день к Никишиным зашла соседка.
     - Слыхали? Ночью к Макару на ферму повадился домовой ходить и высасывать Костькину любимую корову. Председатель Макару не поверил. Обвинил его самого в выдаивании коровы. На всякий случай выдал Макару ружьё, чтобы тот домового убил, если не поймает. Ну, Макар и подкараулил. Как только домовой присосался к вымени,  тот шарахнул по нему из обоих стволов. Сам же с перепугу побежал в правление. Когда уже рассвело и мужики пошли посмотреть убитого домового, оказалось, что на его месте лежит продырявленный Ваньуа Пустовой. Последним из семьи преставился. Накануне Агафья померла следом за дочками.
     Егорка был потрясён услышанным. Пошёл посмотреть. Ванька, изрешеченный картечью лежал, на соломе сплошным кровавым месивом. И будет лежать весь день, а может три или четыре, пока не наберётся партия умерших, которых схоронят в одной яме. Не копать же каждому могилу. «Вот тебе и колхозный рай, обещанный учительницей. Мы так ей поверили, а она, сука, всех нас обманула». Возвращаясь с фермы Егорка увидел выходящих от Сафона Костьку Акимочкина, Тимонечку и уполномоченного Титова. Они что-то оживлённо обсуждали с улыбками на раскрасневшихся рожах, направляясь в сторону правления. Егорке показалось, что он почувствовал запах самогона и лука. Злость вскипела в нём, пробежав судорогой по всему телу.  В голове застучала мысль «убить, убить, убить». Он не сдерживал свою злость. Он шёл к друзьям Шурке и Толику, чтобы решить с ними, как лишить жизни этих гадов.