Глава 12. Перед бурей

Ленуар постучал в дверь. Не дождавшись ответа, тихо отворил её. Вход ему загородила жена Бонье, Эльжбета, прозванная на острове Сухой Бетой.

— Чего надо? – спросила она, подбоченившись и упёршись сухими локтями в дверной косяк. – К кому?
— Я к вашему парню.
— Нет его дома, — пробурчала она, — для таких, как вы, крикунов.

Ленуар онемел. Что такое? Неужели он ошибся? Жена вожака их союза  принимает его таким образом?
— Бонье здесь живёт? – уточнил он.

— Живёт. Почему бы ему не жить, – сказала она язвительно и ещё прочнее упёрлась в косяк, заслоняя вход своим сухим телом, на котором одежда болталась, как на палке.

Ленуар побледнел.
— Дома ваш или нет? – сердито воскликнул он. – Говорите же! Я к вам не в гости, а по важному делу.

— Знаю я прекрасно эти ваши важные дела, знаю… Уже весь остров знает. Не трясись. Не пущу вас к своему с этими делами…

Когда она повысила голос, её крик  разбудил Бонье.

— Кто там? – спросил он. – Почему не хочешь его впускать?

— Это Ленуар. Тот, которого мэр прогнал с работы. Крикун, который шляется по домам, словно ксендз за подачкой,  и накликает на людей беду. Ксендз – почему бы и нет? Ксендз своё заработал, а этот? – фыркнула она. – Все уже на острове знают, как он хочет нас обвести и отомстить нашему мэру.

Бонье поднялся с постели, на которой даже пружины зазвенели.

— Закрой, баба, пасть! – крикнул он, отталкивая её от двери. Она отскочила к печи.

— Жди, жди! Уж я тебе закрою пасть, если понадобится! Спалю, порублю всё, а в кооператив не пойду! – голосила она из соседней комнаты, куда убежала, опасаясь побоев мужа.

— В чём дело, Ленуар? – спросил Бонье равнодушно, хотя знал, с чем к нему пришёл рыбак.

Ленуар с трудом овладел собой. И этот не лучше своей жены. В комнату не приглашает. Сесть не приглашает. «Принимает меня как нищего, — подумал он. – Хорош комитетчик!».

— Скажу вам откровенно, Ленуар, — сказал Бонье, не дожидаясь, пока гость заговорит. Заметно было, что он стремится обрубить этот разговор. – Плохи ваши дела. Пробовали тут и до вас, не думайте, что вы одни… Не знаете вы, Ленуар, местных. Не хотят они, просто-напросто не хотят. Видимо, им хорошо и так, как есть, — глуповато захихикал он.

— А вы сами, лично? Каково ваше мнение о кооперативе на острове?

Бонье не понравился такой прямой вопрос. Подумал, потом потряс энергично головой и ответил высокомерно:
— Я? Что я? Что тут скажешь? А если бы даже я и думал иначе? Разве меня послушают? Если другим хорошо и так – я должен считаться с этим. Осуждаешь меня, бедолага?

— Да вроде не за что осуждать, — зло сказал Ленуар. – Знаю, что вам всё хорошо известно.

— А если даже и так, то что? – возмутился Бонье. – Работаю, как вол, чтобы добиться чего-то. До войны я тоже не был нищим, но война забрала всё. Если что-то имею, то обязан этим только своим рукам. Вот этим самым, — он потряс перед лицом у Ленуара огромными, как лопаты, ручищами. – А что теперь? Должен радоваться, что приходите вы, Ленуар, и хотите у меня всё это отобрать? Моим потом, моей кровью прикажете делиться с другими? На что это похоже, а? Сами скажите, Ленуар, разве это справедливо?

В комнату как вихрь ворвалась Сухая Бета. Видимо, подслушивала под дверью, потому что сразу же начала сыпать словами, обращаясь к мужу:
— А этими руками разве нет? Только твоими, что ли? Эти руки тебе не помогали, что ли? – Она трясла сухими руками. Пальцы у неё были неестественно длинными, твёрдыми и искривлёнными, как когти.

«Не дай бог попасть в такие», — подумал Ленуар.

— Кооператив! Отдать, значит, свою лодку и сети нищим, которые никогда в жизни ничего не имели и иметь не будут. Вы этого хотите, да? – повернулась она к Ленуару.

Бонье поддержал её:
— Права баба, права… Скажи мне только, Ленуар, почему это именно самые бедные хотят основать кооператив? Молчите. Так я вам скажу, Ленуар… потому что захотелось вам чужого, — процедил он сквозь зубы. – Чужого, потому что своего, кроме щенков, у вас ничего нет и никогда не будет, вот как! – грохнул он кулаком по дверце шкафа, да так, что тот пошатнулся.

Ленуар слушал с открытым ртом. Ему казалось, что он спит, что он, возможно, чего-то не понимает. Он открыл, было, рот, чтобы вымолвить, наконец, слово, но супруги Бонье наперебой сыпали оскорбления в адрес всех инициаторов кооператива. Не скоро Ленуар сумел, наконец, сказать:
— Люди! Что вы мелете! Даже пан Лабро или комиссар не могут  так… Остановитесь! Вы, Бонье, говорите так, будто всю жизнь были на поводке у наших господ. Такой из вас, выходит, член профсоюза? Не знал, ну, ну! …

— А если член профсоюза, так что? – снова вмешалась Бета. – Член профсоюза должен быть в жизни святым, который последнюю рубашку снимет, разорвёт пополам и поделится с нищим? И что с того, скажи-ка, Ленуар?

Бонье снова отпихнул её. Видя, к чему идёт дело, она потащилась на кухню, грозя ему сухим кулачком:
— Погоди же, погоди, ты!... Я тебе ещё покажу! Как родную жену за дверь выталкивать…

Бонье стал нервно прохаживаться по комнате. Не заметил даже, что Бета немного погодя вернулась снова. Старой она не была, но выглядела старушкой из-за своих костей и кожи, из-за чахоточно искривлённых лопаток, выступающих под блузкой. Старило её и вечно злое, ожесточённое выражение губ и жёлто-зелёных глаз, а также словно раздвоенный кончик носа, который угрожающе задирался вверх. Открытый, готовый закричать рот превратился в кружок, из которого торчали хищные зубки, ещё целые, но какие-то голубоватые, словно мёртвые. «Такой крепкий, интересный мужик, и такую бабу себе взял», — подумал Ленуар, а Бонье тем временем очнулся от задумчивости.

— Снова тебя черти принесли? Сейчас же уйди, понятно? Ты здесь не нужна.

Уходя на кухню, она обдала и того, и другого зеленоватым взглядом василиска.

Бонье перестал расхаживать по небольшой комнатке, остановился перед Ленуаром и бросил ему прямо в лицо:
— За каким чёртом вы припёрлись на остров? Чтобы воду мутить, отхватить для себя лучший кусок? Думаешь, на дураков нарвался? Пан Лабро тебя раскусил! Разинули пасти! Хочешь сделать нас сообщниками, чтобы добиться своего? Агитатор! – Последнее слово он вымолвил с такой злобой и ожесточением, словно оно имело совсем другое значение, вроде как: злодей или бандит!

— Ты, Ленуар, поосторожнее на поворотах, вот что я тебе скажу! – продолжал он, стискивая в карманах кулаки. Он стоял перед Ленуаром, большой, распрямившийся, плечами и грудью загромождая вход, заполняя почти всю внутренность комнатки. Он был заметно возбуждён. Пошевелил губами. При этом все мускулы его лица заходили. – Ты, Ленуар, людей мне тут не бунтуй. Не нравится здесь, так уматывай туда, откуда явился, на наше несчастье. И не становись мне поперёк дороги, не то раздавлю. – С этими словами он поднёс к носу Ленуара кулак.

Берта снова вошла в комнату, желая вставить своё слово. И поразилась, увидев лицо мужа. Она знала, чем ей грозит то, что на нём написано. Лучше уж подслушивать, чем оказаться в лапах разъярённого мужика.

Бонье, утомлённый спором, тяжело опустился на лавку. Кровь прилила к его лицу. Дышал он тяжело. Не мог выдавить из себя ни слова.

— Жаль мне, Бонье, что я довёл вас до такого состояния, но своё  дело  буду продолжать и далее. Прощай.

Бонье буркнул что-то неразборчиво под нос. Ленуар вышел, запнулся о коврик перед дверью и благодаря этому избежал потока помоев, которые выплеснула сверху Бета. Услышал её голос:
— Получай, побирушка! Благословление тебе на дорожку! Чтобы больше здесь не появлялся! Чтобы ты по дороге ноги поломал!

Только когда утихли шаги Ленуара, Бонье поднялся. Постоял сгорбившись, раздумывая, как избежать неприятностей. Наконец схватил палку, стоявшую в углу, и, с треском захлопнув за собою двери, выбежал на улицу.
***
Остров Ведьм уже с пяти утра переживал свой великий день. В хибарах и во дворах царило необычайное оживление, и беспокойство охватило не только людей. Кудахтали куры, громко крякали утки. Что такое? Почему сегодня хозяева забыли о своих хозяйствах? Беспокоились даже свиньи в своих сараюшках, громким хрюканьем напоминая, что они голодны. Даже в полёте чаек, даже в карканье  ворон чувствовалось сегодня беспокойство, а ведь птицы не могли предугадать, что сегодня ожидает остров.

У женщин совсем опустились руки, они ходили, как неприкаянные. У кого же сегодня в голове лохани с картошкой, посыпанной отрубями, для свиней! Рыбацкие жёны бродили с одного конца острова на другой. Возле рынка слонялась и Сухая Бета. Хотела разнюхать, откуда ветер дует.

Горланила с самого утра так, что её слышала, должно быть, вся округа. С рассвета она ходила злая, не находя на ком сорвать зло. Наконец, отыгралась на невинной собаке, огрев её по сухому хребту палкой.

Потом она как ураган ворвалась в единственную на острове лавку. Там была и группа женщин, которые пришли вроде бы за покупками. Едва Бета вошла, наступила тишина. Но ненадолго. Слишком серьёзным было дело, чтобы она надолго заставила женщин сомкнуть  уста.

— А знаете? Я вот своему не запрещаю. Мудро говорит пословица: как постелишься, так и выспишься, — сказала одна из женщин. Другие только беспомощно заламывали руки:
        – Если бы знать заранее!... Может, и лучше будет, а может, и впрямь в этом кооперативе человек обнищает…

        — Ох, с вами, видно, простому смертному не сговориться… Вчера говорили одно, сегодня другое. То ли дело мужик. Решит – и сделает по-своему. А вас послушаешь, так в голове начинает мутиться! То – пусть  вписывается, то – уйду от него.

        — Так идите к тем, кто им посворачивал мозги набекрень, кто слетается на готовенькое. Разорять свою семью из-за какой-то глупой затеи! Тьфу! – сплюнула Сухая Берта в огромную корзину для рыбы. – Бегите, полюбуйтесь на Ленуара, который нас, бедных, хочет разорить до конца. – она стиснула кулачки. – Ух! Если бы он мне сейчас попался под руку, лоботряс! Уж я бы его… как собаку!

        Дверь лавки открылась. На пороге появились жена Ленуара и Анна. Все рты как по команде закрылись, и двадцать пар глаз с любопытством посмотрели на вошедших.

        Ленуар подошла к прилавку и попросила хлеба, масла и мяса. Когда пришла пора платить, она сказала продавщице:
— Запишите, пожалуйста, в книжку.

        Из задней комнаты выбежал полнотелый мужчина. Женщины узнали в нём хозяина лавки, пана Гастрика. У лавочника было целых три лодки, хотя сам он никогда рыбы не ловил. Стремительно он вырвал книжку из рук продавщицы.

        — Хорошего помаленьку, милая моя! – сказал он язвительно. – Сперва расплатитесь за то, что брали раньше. Моя лавка не благотворительное учреждение, не собирается кормить безработных и тех, кто других подбивает на грех. Заплатите! – кричал он. – Или верните товар. В кредит тем, кто собирается бастовать и бунтует других, не даю! Передайте это всем!

        — Но в конце недели я всё отдам! Закончу цветное покрывало на кровать для одного туриста, и у меня будут деньги! Расплачусь.

        Жена Ленуара славилась тем, что плела самые красивые кружева, так называемые ирландские. Все модницы острова заказывали у неё вышитые накидки, скатерти и, прежде всего, кружева, такие тонкие и с таким мастерством сплетённые, что были похожи на паутинки. Зимой, когда не было заказов на кружева, она плела сети.

        — Посмотрим, захотят ли туристы и впредь иметь дело с женой…  агитатора.

        Анна, которая дружила с женой Ленуара, с ужасом смотрела на неё и на всё происходящее. Дошло уже до того, что пан Гастрик отказывает ей в кредите! Может, правы те, кто считает, что Ленуар взялся за непосильное дело? Анна впервые недавно услышала слово «забастовка». Как и большинство женщин в лавке, она недостаточно понимала, что это такое. Шептались, что на континенте у властей много хлопот с бастующими там рыбаками и докерами. И, как и большинство женщин, не представляла, как Ленуар может справиться с паном Лабро, комиссаром, паном Гастриком. Ведь у них была власть, лодки, сети. Они давали работу людям на острове.

        Бета истерическим смехом нарушила тишину:
        — Эта Ленуар так, видно, себе постелила, что и есть нечего, и спать не на чем! Она думает, что только её кружева чего-то стоят. Что только её муж может нам что-то сказать! Бродяга! До тех пор скандалил на континенте, пока самого не вытурили! И отсюда его выкурим! Не будет тут людей  будоражить своими… идеями.

        — Ну! Платите или отдавайте товар. Здесь не место для спектаклей. Здесь торгуют, — повторял Гастрик, хватаясь за сумку с продуктами. – Отдавай и убирайся отсюда!

        — Подождите! – крикнула Анна, доставая из кошелька банкноту. – Она заплатит.

        Все женщины с удивлением смотрели на Анну. Эта-то коза зачем вмешивается?  Швыряется не своими деньгами. Пусть только старый Керьян узнает, будет тогда история!
Гастрик нервным движением схватил банкноту, бросил сдачу на прилавок и ушёл в конторку.
Когда обе женщины оказались на улице, Ленуар крепко стиснула руку Анне. Сказала только «спасибо» и побежала домой, где её дожидались трое голодных детей.

        Собиралась буря, но Анна, набросив на плечи что-то вроде мешка, пошла на другой конец острова. Ей нужно было отнести Рафаэлю новую сеть, сплетённую ею с матерью. Чтобы остыть от переживаний, она пошла берегом, желая в пути поразмыслить над виденным недавно в лавке. Девушка, с губ которой не сходила обычно песенка, сегодня была задумчива. Она никак не могла собраться с мыслями. Многого она не понимала, была даже склонна признать правоту Сухой Беты. Как же бороться с господами, когда зависишь от них? Что бы сказал на это её Михал? Он ведь опытный человек, повидал мир. Наверняка смог бы ей многое растолковать.

        Буря всё приближалась. Начинался дождь, когда Анна свернула к жилищу рыбаков. Ливень усилился, ветер набирал скорость, всё ближе громыхало. Но Анна продолжала идти. Только теперь она ускорила шаг, набросив на голову мешковину.

        Дорога была каменистой. По середине её, по гравию сбегала вниз, к океану, дождевая вода. Дорога напоминала собой русло обмелевшей реки или узкий и длинный чёлн. Была она неудобной, трудной для передвижения. Анна пожалела в душе, что выбрала её. Здесь вообще не было ни живой души. Рыбачий посёлок, виднеющийся сквозь стену хлещущих струй дождя, казался вымершим, брошенным жителями. К склонам скал лепились полуразвалившиеся лачуги, буйно заросшие зеленью. Становилось жутковато при виде этих запущенных хат, в которых шуршали только мыши и крысы. Вдали колыхалось, как хлебная нива, стадо овец, убегающих от ливня.

        Буря закончилась так же внезапно, как и началась. Снова выглянуло солнце. Анна сняла с головы мешок. Была уже на полпути, когда из-за поворота вылетел мотоцикл. Анну словно толкнуло что-то. Нужно свернуть с дороги и спрятаться на время. Однако она не успела сделать этого.

        — День добрый, Анна! – воскликнул комиссар Люссак, соскакивая с машины. – Какая приятная встреча! Как раз о тебе и думал, спускаясь вниз. Ты первая, кого я встретил в этой противной глуши. Фу, какая здесь скука и однообразие!... – оскалил он свои золотые зубы. – А я вернулся с континента. Там-то жизнь повеселее! Нужно время от времени появляться в свете, напоминать себе, что человек не перестал быть  человеком.
Анна перепугалась. Комиссар слыл на острове бабником. Ни одной не пропустил. Не пожалел даже Зоси, которая служила у «Бородатого». Анну он уже несколько раз пытался поймать в силки, но, к счастью, ей как-то удавалось из них вывернуться. Она бы предпочла повстречать на дороге раздавленную жабу, чем комиссара. В том, что её ждёт нелёгкая стычка, она не сомневалась ни на миг.

        — Всё такая же гордячка, недотрога? Куда так спешишь? На рандеву? – злорадно спросил он, хватая её за локоть. И не мог удержаться, чтобы не обнять её. Впрочем, почему бы ему и не позволить себе этого? Кто ему помешает в такой глуши? Такого случая он давно поджидал.

        При виде полной девичьей груди, выпукло вырисовывающейся в вырезе блузки, он ощутил приятный трепет. Такого трепета никогда бы не возбудила любовница Люссака, хотя и привезла из Парижа любовное мастерство.

        Анна вырвалась из его объятий.

        — Не тронь меня, слышишь?! Не имеешь права! Иди себе куда шёл. Рыбаки тебе покажут, если будешь медлить!

        — Ну и плутовка! Плутовка, но красивая, — сказал он беззлобно. Что за дело ему до рыбаков? Подождут. Получат по заслугам, если отважатся на решительный шаг. Уж они у него попляшут, как плясали в Иностранном Легионе его подчинённые. Пусть ждут. Он надеется, что Анна не лишит его своего приятного общества. Похорошела, глаз не оторвать!... Вымахала, будто породистая кобылка.

        Анна лихорадочно придумывала способ избавиться от приставаний. Направо – океан, налево – каменистое пастбище, отгороженное от дороги кюветом и бурлящей мутной водой. Проще всего броситься напрямик через пастбище, перепрыгнув через кювет… На мотоцикле он её не догонит – слишком много там камней и выбоин.

        Она прыгнула в сторону, но плохо рассчитала свои силы. Помешали тяжёлый мешок с сетью и скользкая почва. Вместо того, чтобы оказаться на другой стороне, она попала в кювет. Выбраться из воды на другой берег не успела – Люссак схватил её и потащил к себе.

        — Ага! Козочка хотела ускакать. Попытай счастья в другой раз и с кем-нибудь другим, милая моя, а со мной это не пройдёт… Знаешь сказку о Красной Шапочке и волке, который долго вострил на Шапочку зубы?... Так вот, это не сказочка. Волк этот я, а ты – Шапочка. Хотя шляпок не носишь… Ну! Хватит уже этих ухаживаний, приступим к делу!

        Он набросился на девушку, но справиться с Анной было не так-то просто. Девушка была сильна, а ужас ситуации ещё прибавлял ей сил. На мокрой траве разыгралась схватка. Люссак пытался прижать её к земле всей своей тяжестью, выкручивая ей руки. Дочь Керьяна делала всё, чтобы увернуться от назойливых пересохших губ. Хотела крикнуть, позвать на помощь, но вокруг царило глухое безлюдье. Она вынуждена была капитулировать, когда Люссак нащупал её губы и припал к ним в поцелуе; девушка устала сопротивляться. Ей казалось, что она вот-вот лишится сознания. Её тошнило, а стиснутые груди невыносимо болели.

        Комиссар, считая, что Анна обессилена борьбой, резко сунул руку девушке за лифчик.
Дочка Керьянов только и ждала момента, когда Люссак освободит её руку. Из последних сил она напряглась. Это случилось так внезапно, что комиссар в одно мгновенье оказался на берегу кювета. Воспользовавшись этим, Анна столкнула его в воду, а сама, торопливо схватив мешок, бросилась бежать.

        Мокрый и измазанный глиной, Люссак карабкался из кювета, проклиная девушку и своё невезение. Хотел бежать за ней, но холодная вода и рассудок потребовали другого. Он понял, что никогда её не догонит, а мотоцикл увязнет в раскисшем грунте, если он попытается её догнать.

        И тут он заметил на земле листок бумаги. В комиссаре пробудилась полицейская жилка. Он поднял листок, очистил от грязи и начал читать.

        Протяжно свистнул под нос. Это была листовка, призывающая рыбаков к забастовке и к выдвижению требований: Больше хлеба! Прибавку к зарплате! Считать рыбаков людьми, а не рабочей скотиной! Кооператив!

        «Интересно, — подумал он, — кто распространяет это свинство, и как оно попало на остров?».

        Погрозил кулаком вслед убегающей.

        «Погоди, козочка! Ты мне ещё попадёшься!».
                *****