Дракон Мардука. глава 27. Осколки Ассирии

Рано утром пятнадцатого айяра в цветущую террасу летней резиденции вышел правитель Вавилона. Вокруг кипела зелень, пальмовые рощи давали тень, но она вся была напоена жаром, не принося прохлады. Близость реки ощущалась едва. Пройдет совсем немного времени, и равнина станет похожей на раскаленную печь. Но сейчас было утро, и еще можно было дышать. Воздух вокруг его головы был прозрачным. Плотным полотном висело небо, все то же желтое, обморочное небо. Всюду был запах роз, который царь теперь, страдая сильными головными болями, ненавидел.

Неподвижно стоял Навуходоносор, положив тяжелые руки на рельефные каменные перила. Дворец возвышался на грандиозном основании, с высоты своего величия царь глядел на картину мира. В отдалении поднималась внешняя городская стена. Вблизи резиденции не строились жилые дома – обширная территория была незаселенна; глубокие каналы с насыпями и дороги, ведущие в город, пролегали здесь.

За спиной журчал фонтан. Павлины пили воду. В клетках, спрятанных среди зелени, свистели и шуршали птицы. Навуходоносор повернулся и медленно пошел в глубокий, фиолетовый свет зала сквозь прозрачные, красные занавеси, мимо колонн, у основания которых стояли крылатые пятилапые Шэду.

У фонтана он остановился, взглянул на свое дрожащее отражение. В толще воды, пересекая его лицо, ходили золотые рыбы. Свет взошедшего солнца превращался в золотые сети. Мысли снова вернулись к молодой жене, наверное, последней в его жизни. Она была армянской княжной, из мест, где Кура впадает в море, а вдали, собирая облака, сверкают снежные вершины Кавказа. Снова она ушла на рассвете с грустной улыбкой – девственная жена правителя.

Он опустил руку в прозрачную воду, кисть исказилась, поплыла, драгоценные перстни стали похожи на слезы. Он отдернул  руку, торопливо вытер пальцы платком. Закричал павлин; крик отраженной болью пронесся в голове, точно страж злых демоном подземного царства протрубил в рог.

В зале не было так темно, как казалось с террасы. На каменном троне с алой подушкой спал солнечный луч. На циновках сидели писцы с глиняными табличками, палочками для писания клинописью и свитками папируса для арамейского шрифта

В шутку Навуходоносор называл прекрасную княжну Анбур-шабу – врагу не добиться победы, - как Дорогу процессий, которую он украсил с особой заботой. Долгими ночами, просыпаясь от тугого сердца, ощущая рядом ее тепло, он думал о душе, которой, быть может, вскоре предстоит путешествие.

Последний путь в подземный мир, ворота в который находятся на западе, в пустыне. Течет там река с темной водой, в кедровом челне плывет перевозчик с четырьмя руками, четырьмя ногами и головой буревестника. Он повезет душу в царство мертвых. У каждых из семи ворот привратники будут отнимать то одну, то другую часть одежды. А после разрешения правительницы, богини Эрешкигаль, душа войдет в «обиталище мрака, жилище Иркаллы, к дому, из которого вошедший никогда не выходит, пойдет по дороге, откуда нет возврата, к дому, где живущие лишаются света, где их пища – прах, и еда их – глина, а одеты они, как птицы, одеждою крыльев, и света не видят, во тьме обитают».

В зале ничего не изменилось, будто никто и не заметил, что царь удалился и трон опустел. Когда Навуходоносор вошел, чиновники поднялись со своих мест и поклонились. Все они – визирь, помощник визиря, верховный судья, начальник дворца, молодые писцы казались ему неприлично здоровыми. Он скользнул по ним взглядом, отметил вновь, что на всех платья высшего качества; молча прошел к трону.

- Пиши, - глухо сказал он, обращаясь к писцам, - Мардук-нациру и судьям Исина скажи: так говорит Навуходоносор, правитель Вавилона: сборщик барашков сказал мне, что вы не прислали в Вавилон ваш из пятидесяти барашков состоящий налог. Почему вы до сих пор не прислали пятьдесят барашков, причитающийся с вас налог? Как смеете вы поступать так? Я посылаю теперь к вам гонца, как только вы прочтете это мое письмо, пошлите ваш налог в Вавилон. Если вы не сделаете этого, я заставлю вас за каждого барашка отвесить сикль серебра.

Мутнеющими глазами поглядел он, как писцы водят перьями, с тихим стоном стиснул подлокотники трона. Тут же подошел визирь, наклонился, тревожно глядя на царя.

- На сегодня все, - проговорил Навуходоносор.

- Тебе хуже, господин? Я немедленно пошлю за лекарем.

- Не надо, пусть он поколдует над другими. А скажи, Аби-эшух, есть ли на земле счастье?

- Хм, вероятно, есть, господин.

- И ты знаешь, каково оно?

- У каждого оно свое. Кто-то жаждет славы, кто-то денег, кому-то нужна красивая женщина, а иной мечтает иметь дюжину сильных, красивых сыновей. Кто достигает желаемого, тот и счастлив.

- Ах, какое заблуждение, мой дорогой Аби-эшух, - сказал царь, вставая. Заложив руки за спину, он направился к одному из боковых выходов. Визирь последовал, придерживая длинные полы платья. – И я докажу тебе это. Ты перечислил многие причины, по которым человек может быть счастлив, но забыл одну из важных – мудрость.

Я расскажу тебе притчу очень, - он поднял указательный палец, - очень поучительную. В некой стране жил правитель. Он был могуч, богат и поэтому горд. Однажды философ, который нищенствовал и бродил в разных землях, пришел и в его пределы. Философа привели к царю. Тот милостиво его принял, открыл огромные сундуки с золотом, серебром и драгоценными камнями и спросил, считает ли он его, сильного правителя, самым счастливым человеком.

Мудрец отвечал царю: «Этого не знает никто. Я, во всяком случае, могу тебе назвать действительно счастливого человека. Он был небогат, а точнее сказать, едва сводил концы с концами. Было у него трое сыновей. Когда человек этот умер, они достойно его похоронили, принесли богам дары, и до сих пор приносят, дабы облегчить душе отца страдания в подземном царстве. Этого человека я и могу назвать самым счастливым». «Что ж, - отвечает царь, - быть может, после этого бедняка ты назовешь меня счастливым?» «Может быть, великий господин, и так, но только известны и другие люди. В одном селении жили два брата. И вот настал день праздника, и жрице должно было ехать в храм на большой повозке. Но случилось так, что волы не пришли еще с поля. И тогда братья надели ярмо и отвезли служительницу в храм. Люди восхваляли их, а они, ступив во двор храма, легли отдохнуть и больше не поднялись. Их достойно похоронили за то, что они оказали такую честь жрице. Братьев я и считаю счастливыми людьми».

«Неужто, - сказал царь в большом раздражении, - ты и теперь не отдашь предпочтение мне, мне назвав счастливым?» «Прости, царь, но у меня есть еще один пример счастья, - отозвался мудрец. – У одной молодой госпожи был раб, юноша из покоренной области, который умел играть на арфе. А госпоже этой пришло время выходить замуж. Немало было претендентов на ее руку, ибо была она ослепительно прекрасна. Бедный юноша любил ее больше жизни но, понимая свое положение, каждый раз, когда услаждал ее слух музыкой, не смел даже взглянуть на нее, и лишь слезы застилали его глаза. Но, случилось так, что она полюбила его и, отвергнув всех богатых и знатных женихов, предложила ему свое ложе. Наутро отец, узнав обо всем, велел казнить раба. Юношу тот час убили, а девушка, рискуя навлечь на себя гнев отца, держала тело возлюбленного на коленях, не боясь испачкаться в его крови, оплакала, надела дорогое платье и с почетом похоронила. И юношу этого я считаю счастливым человеком.

Не торопись, царь, давать оценку себе самому, и других не заставляй делать этого. Жизнь ведь тем и прекрасна, что относительна, и никогда не скажешь. Заранее, что готовят боги судьбы. Ведь по тому лишь, как человек жил и как окончил свои дни можно судить, счастлив ли он».

Тогда царь, разозленный тем, что людей ничтожных – безродных и рабов – философ ставит выше его, царя, нарушил законы гостеприимства и велел убить философа, а тело бросить собакам.

Но случилось так, что в то год усилившийся сосед, позарившись на плодородные земли, каналы и реки, начал войну. Союзники предали гордого царя, ибо те подкупили их, остался он один против могучего врага и был разбит. Ночью, под проливным дождем, бежал царь с немногим числом телохранителей, но во мраке, потеряв дорогу, они попали в усадьбу одного частного лица. А в рассветных сумерках, когда они, раненые и изможденные, уснули, рабы забили их до смерти палками, и это было по закону, ибо сам царь такой закон издал. Такова была бесславная кончина гордого царя, города были разграблены, храмы и дворцы осквернены, а казна досталась завоевателю, и он сделал ее своей.

Вот так, мой дорогой Аби-эшух, философ оказался прав, жизнь хороша тем, что она относительна, и мудрость я ценю превыше всего.

Они, не спеша, шли по светлым залам и сумеречным переходам дворца. Визирь слушал царя, а Навуходоносор был погружен в себя, точно глухой стон равнины под полуночным небом.

- А мне пришла пора подводить итоги, что сделал я в своей жизни, чего сделать не успел. Я вот все думаю о счастье. – Царь остановился, поглядел на яркие, плывущие в небесах окна. – Но это вздор, - вдруг решительно сказал он. – Вздор! Игра воображения, и ничего больше. Пусть мне оценку дают другие – мой наследник, приближенные, мой народ. Так будет правильно. Я правил долго, и теперь еще у власти. Тело дряхлеет, душа остается прежней, это понимаешь не сразу, а когда приходит время, и открываются многие тайны. Это, наверное, и есть подарок богов и их самое большое оскорбление.

Навуходоносор присел на длинную резную скамью у стены. Он был бледен. Время подходило уже к десяти часам. Даже сквозь толстые стены дворца он ощущал зной.

- Мысль летит, обгоняя рассветы, - снова заговорил царь. – Разные воспоминания приходят… - войны, строительство зданий в Вавилоне. Сражение в Долине Скорпиона было кровопролитным. Фаланги гоплитов уже были смяты, легкая пехота оказалась в кольце, враги повисли на моих солдатах, как бешеные гиены, и, не подоспей тогда колесницы, полегла бы моя армия на тех бесплодных камнях. – Навуходоносор махнул рукой. – Ступай, визирь, хочу остаться один.

Он закрыл глаза. Шаги Аби-эшуха удалялись и, наконец, смолкли. Зал притих, казалось, царь слышит стук своего сердца. Позади зала журчали фонтаны. Гигантские колоннообразные «древа жизни» - рельефы из цветного кирпича – возвышались до потолка, по фризу шагали фигуры львов, таких же, что украшали Дорогу процессий.

– Ах, Вавилон, Вавилон, гордость халдеев.

Он ступил в особый зал, где по обе стороны всхода возвышались гранитные скульптуры из Шумера – правителя Лагаша Эаннатума и его супруги. Рост гвардейцев, стоящих на страже, достигал лишь колен статуй, и это было грандиозно. Здесь царил полумрак, окрашенный золотым медом светильников, на мозаичном полу лежали ковры Персии, крупные колонны, все в пятнах света, поддерживали свод. Здесь хранилась часть произведений искусства стран передней Азии – свидетельство превосходства Вавилона. Сама коллекция находилась в южном дворце.

Коллекцию начали собирать предшественники Навуходоносора, он же пополнил ее. В центре зала находился малый фонтан; вода тихо шуршала, словно шелк дев, в перламутровых брызгах кружился тонкий водяной цветок, обласканный огнем светильников. В воздухе летал запах сандала. Навуходоносор подошел к диоритовым статуям правителей Мари, некогда разрушенного Хаммурапи. Круглыми, непрозрачными глазами смотрели они поверх его головы. Он пошел дальше

Части стел из Урука и Киша, рельефы из Ура, Лагаша, Умма, Ниппура, статуя Саргона Древнего, покорившего половину мира, поставившего новую столицу Аккад, - Аккадская империя после смерти властителя просуществовала недолго, ее захватили и разорили кочевники-кутии – прошлое отразилось в холодном камне и застыло навек.

У стены напротив входа возвышался гигантский базальтовый лев, стоящий на поверженном человеке. Каждый раз, входя сюда, Навуходоносор не мог отвести глаз от чудовищной и прекрасной скульптуры.

Ассирия, ты оспаривала у Вавилона господство над Двуречьем, и все же повержена! Навуходоносор отвернулся ото льва. Барельеф из царского дворца в Нимруде. Царь Ашшурнасиропал охотиться на львов. Барельеф из дворца Ашшурбанипала в Ниневии; статуи Салманасара; штандарт Тиглатпаласара; базальтовая плита с надписью Ададнерари, обезображенная бороздой, уничтожившей ее магическую силу – красота, гений мастеров свидетельствует об одном: о падении державы. Как это грело сердце старого царя!

Некогда барельефы эти украшали роскошные дворцы ассирийских правителей. Летящие колесницы, идущие в атаку воины, поверженный враг, все теперь кричит: господин – Вавилон! И Навуходоносор с улыбкой принимает покорность врага.

- Ассирия, - шептал он. – Все так и было. Ассирия.

В конце месяца нисана была угроза гражданской войны, и если бы Авель-Мардук не вернулся так внезапно, кто знает, что было бы с династией. Навуходоносор чувствовал скорую кончину, но о троне не тревожился, знал, что наследник его крепко будет держать власть, Вавилон с ним усилится.

Но знание, основанное на чувствах и желаниях, бывает, порой, неверным. При правлении могучего царя-строителя Навуходоносоре был последний расцвет вавилонского государства. Его сын правил меньше года и был убит человеком, тайно посланным жрецами. Затем трон занял зять Навуходоносора Нергал-шарусур. Спустя три года он погиб при странных обстоятельствах, в своем шатре в военном лагере. Вслед за ним был убит последний законный наследник Лабаши-Мардук. На трон вступил Набонид. Этот развращенный правитель считал Вавилон летней резиденцией, долгое время, пребывая в оазисе Тейма. А в прекрасном городе правил его сын Белша-русур.

В этот период усиливается мощь персидской державы, ее военная машина прокатывается по всей Передней Азии. Вавилон был разбит персами у Сиппара. Кир вступил в город, ворота которого были открыты. При Дарии, преемнике Кира в городе начались кровопролитные, страшные восстания, город был разграблен, разрушены его великолепные здания и укрепления. После затишья вновь начинаются беспорядки. Молодой царь Ксеркс подавляет восстание с неслыханной жестокостью и уничтожает статую Мардука в Эсагиле.

Никогда уже Вавилон не станет прежним, лишь столетие за столетием будет переходить как трофей от одного завоевателя к другому, пока, наконец, не придет в запустение.

«И Вавилон, краса царства, гордость халдеев, будет ниспровергнут богом, как Содом и Гоморра. Не заселится никогда, и в роды родов не будет жителей в нем. Не раскинет аравитянин шатра своего, и пастухи со стадами не будут отдыхать там. Но будут обитать в нем звери пустынные, и дома наполнятся филинами; и страусы поселятся, и косматые будут скакать там. Шакалы будут выть в чертогах их, и гиены – в увеселительных домах. Близко время его, и не замедлят дни его».

Ничего из этого Навуходоносор знать не мог. Заложив руки за спину, он бродил по залу, любуясь барельефами поверженной Ассирии. Плеск фонтана ласкал слух. Гул в голове постепенно затихал, боль отступала.

- Отец, вот где ты, - услыхал Навуходоносор и оглянулся.

Придерживая у пояса меч, приближался Авель-Мардук. Шаги его глушили ковры.

- Правитель Вавилона – страстный поклонник древностей! – воскликнул он, смеясь. – Но в это есть свои плюсы. Если не можешь отыскать царя, по крайней мере, знаешь, куда идти.

- Давно ли ты приехал, сын? – Спросил царь, обнимая его.

- Сию минуту. Я даже не сменил платья, ты уж прости меня, что я в таком виде, прости. Прямо с дороги к тебе.

- Что в провинциях?

- Отец, дай хоть вздохнуть. Уверяю, к вечеру я дам тебе полный отчет о моей поездке.

Рука об руку они вышли в крытую колоннаду, где на базальтовых консолях стояли скульптуры. Прямо на полу, прислонившись к одной из консолей, сидел арфист – молодой эллин. Глаза его были закрыты, и неясно было, то ли он погружен в музыку, то ли в свои мысли. Эллин не заметил властителей, и они молча прошли мимо.

- Скажи, сын, а что ты любишь больше всего на свете? – спросил царь.

- Вой ветра на равнине, - спокойно отвечал Авель-Мардук. - И чтобы сплетался он с плачем арфы.

- А еще?

- Шум сражения.

- Все правильно. Я бы ответил так же.

Навуходоносор поднял глаза к желто-палевому небу.

- Какой страшный месяц айяр.

- Боги испытывают нашу стойкость.

- Боги испытывают нас всегда и, поверь мне, не для того, чтобы наградить или наказать. От скуки лишь.

- Что я слышу, отец!

- Да-да, я давно живу на свете.

- Ты утратил веру?

- Нет, сын, пока человек жив, он верит. Тебе говорю об этом. Верь в свои силы и судьбу, не будь фанатиком. Сделай для этого мира все, что только сможешь.

- Отец…

- Какой страшный месяц айяр, - повторил Навуходоносор.

- Ты о чем-то тоскуешь?

- Нет. Просто хочется увидеть ливень.

- Время идет быстро. Приблизится и пора дождей.

- Да-да, знаю, - царь вздохнул. – Я все-таки кое о чем тоскую. Но этого не скажу никому.