Ожившая картина

АРКАДИЙ НЕМИНОВ http://www.proza.ru/avtor/profsrva ПЯТОЕ МЕСТО В КОНКУРСЕ КЛУБА СЛАВА ФОНДА «О МОРЯКАХ»

 Эта небольшая картина приглянулась мне сразу. Может быть, из-за того, что на сельском вещевом рынке товар подобного рода встречается не слишком часто. А, может, из-за своей благородной яркой голубизны среди серого единообразия грязных лотков, прилавков и развалов.
Я вообще-то бываю здесь довольно  редко, но сегодня, в такой погожий летний субботний денек, мне вдруг стало нестерпимо скучно на своем дачном участке. Поэтому с утра пораньше я решил развеяться и посетить знаменитую барахолку, находящуюся неподалеку.
Приглянувшуюся мне картину продавал подросток лет пятнадцати с лукавым взглядом и блуждающей улыбкой на подвижном лице. Он все время беспокойно оглядывался, словно чего-то боялся.
Картина - скорее всего, новодел под старину или репродукция какого-то известного художника - была написана  маслом на холсте, обрамленном в простенькую, видавшую виды, деревянную раму. Неизвестный мастер живописно  изобразил сцену прощания пожилой женщины, стоящей на берегу пенящегося моря,  и машущей косынкой удаляющейся парусной рыбацкой посудине. Небо на картине было задернуто тучами, через которые едва пробивалось солнце. На заднем плане  был изображен неказистый домик с черным проемом слухового окна под покатой черепичной крышей, сплошь заросшей зеленовато-серым мхом.
Не хватало только разбитого корыта. Чистый Пушкин!
- Почем Айвазовский? - спросил я малолетнего продавца как можно непринужденнее, стараясь скрыть свою заинтересованность в предмете его продажи.
- Какой еще Азовский? - настороженно спросил не отягощенный лишними знаниями пацан. - Картина это, не видишь что ли? Прошу за неё всего два косаря!
- Я имел в виду, чьих кистей сей шедевр?
- Каких еще, в баню, кистей? Кисти не продаю! Слушай, мужик, тебе чё надо? Нравится картина - забирай, а нет - вали, пока не накостыляли! – его лицо приобрело хищный оскал, и он сразу стал похож на обиженного волчонка.
«Ну, цирк! Прямо как у Зощенко» - усмехнулся я про себя, а вслух спросил:
- Это сколько - две тысячи, что ли?
- Ну, да! Вот деревня! – пацан презрительно сплюнул мне под ноги.
Отсчитывая сельскому грамотею купюры, я поинтересовался на всякий случай:
- Откуда дровишки? - но, увидев выражение его лица, повторил вопрос уже серьезно: - Картина-то чья? Краденная, что ли?
- Ты чё, мужик, с дуба рухнул? – он снова нервно огляделся. - Моя, конечно, вернее, бабки моей. Вот она меня и послала её продать. Не боись, она чистая, мазня эта! Бабка говорила, что художник один ейной матушке оставил, когда на постое у неё был. Давно, еще до войны.
«Ага, как же! Станет старушка  просить кого-то продавать собственные вещи! Да и судя по его хитрющей физиономии, парень явно врал. Ну, да ладно. Бог ему судья. Не я, так другой купит. Так уж лучше я!» - С этими мыслями я подхватил покупку и, вполне удовлетворенный, зашагал прочь.
Придя домой, я более внимательно и подробно стал рассматривать свое приобретение. Да, картина, действительно, была хороша! Художник-аноним очень точно передал настроение печального расставания женщины с суденышком, на котором отправился на свой опасный промысел её муж или сын. Казалось, женщина вот-вот заплачет, утирая слезы светлой в горошек косынкой, а резкий порыв ветра разметёт по её доброму печальному лицу густые с проседью темные волосы. А волны с разбегу накатят на берег,  отгоняя женщину подальше, словно ревнуя к ней рыбака.
Мне даже будто почудился специфический запах моря:  йодисто-гнилостный, издаваемый морскими водорослями и выброшенной на берег рыбой. И чем дольше я всматривался в это изображение, приближаясь к нему вплотную или отступая на шаг, тем больше мне казалось, что я знаю и эту пожилую худенькую женщину, и эту, насквозь пропахшую рыбой избушку, и даже, как выглядит невидимый на картине мужчина, уходящий на старом суденышке в море.
В моем воображении тотчас возник неизвестно откуда взявшийся образ рыбака: небритое загорелое  лицо с добрыми уставшими карими глазами, кустистыми выцветшими бровями, большим носом и высоким лбом, испещренном глубокими морщинами. Вот-вот рыбак улыбнется в прокуренные жесткие седые усы, хитровато сузив глаза в лучиках морщинок, обнажив при этом желтые от самосада зубы, и произнесет хриплым простуженным голосом:
- Как дела, Ромка-сорванец?
- Все хорошо, дедушка! – весело отвечу я ему...
Стоп! Что за наваждение? Ведь у меня никогда не было никаких родственников-рыбаков! Да и к морю я отношусь более чем спокойно, если не сказать равнодушно... 
Меня вдруг пробрала дрожь – почему Ромка? Меня ведь зовут  Михаил! Правда, моего деда, пропавшего без вести во время войны, действительно звали Романом, и это – единственное, что я о нем знаю. Но мой отец никогда не говорил, что дед был художником…  Он вообще о нем ничего не рассказывал…
Я обессилено опустился на диван. А, может быть,  это...  дежавю?! Одна из моих прошлых жизней вдруг причудливо проявилась во мне под влиянием  изрисованного холста?! Эта картина способствовала пробуждению древней генетической памяти?!
Я еще раз взглянул на неё. Уже совсем другим, более заинтересованным взглядом, словно пытаясь отыскать в её изображении знакомые детали. Но нет, наваждение прошло! Неясные образы исчезли. Осталось только эта купленная за две тысячи рублей картина неизвестного мастера, не оставившего после себя никакого следа.
Странно все же. Обычно художники помечают свои произведения. Я покрутил в руках свою покупку, заглянул с обратной стороны. Ничего особенного, никаких надписей или пометок. Я взял лупу и тщательно, сантиметр за сантиметром, обследовал всю поверхность. Ни-че-го! Обратил внимание на раму. Довольно широкая... Так может быть... И я решительно взялся за инструмент.
Освободив кое-как полотно от рамы, я разложил его на столе, и при свете настольной лампы внимательно осмотрел лицевую часть холста. Автографа не было. И только перевернув холст, я, наконец, обнаружил крохотные, буквально микроскопические значки, в правом нижнем углу, которые были закрыты рамой. Так-так, посмотрим. Я нацелил лупу и через мгновение прочитал:
«Р. Никитин. 1937 г.»
Я тупо смотрел на надпись и не верил собственным глазам: художник был… моим однофамильцем! Или родственником?!!! Точно, родственником, а если учесть первую букву имени, то, скорее всего, этот художник и был моим дедом! Иначе, чем объяснить эти возникшие вдруг видения? Дед написал эту картину по памяти, передав свои детские ощущения. А я, как его потомок, извлек эту самую информацию!!!
Вот здорово! Я стал владельцем уникального творения, написанного моим неизвестным, но очень талантливым родственником-художником, да еще каким художником! Ведь только истинный творец может заставить свои произведения заговорить!
Но почему я никогда ничего не слышал о художнике Романе Никитине от своих родных?  Я еще раз взглянул на надпись. 1937  - печально известный для нашей страны год...  Так, может быть, в этом и есть разгадка?! Скорее всего, дед был репрессирован, а об этом родственники в те времена предпочитали помалкивать. Ведь, если бы он действительно пропал без вести, никто бы и не подумал скрывать правду про героя-художника, пропавшего в огне войны. Видимо, он, как и многие деятели культуры,  попал под жернова репрессий благодаря  именно своей профессии. Жаль, мой отец умер, и его уже не расспросить…
Выходит, мальчишка не соврал про довоенного художника. Эх, найти бы бабушку этого оболтуса-продавца. Возможно, у нее остались еще какие-нибудь полотна моего деда.  Надо  будет еще разок сходить на толкучку, вдруг тот пацан снова объявится…
Я придал картине ее первоначальный вид и повесил на стену в гостиной. Пусть пока повисит здесь. Кончится дачный сезон, и я обязательно заберу эту бесценную вещь домой. Ведь возможно, она - единственное, что осталось от моего бедного деда, сгинувшего в безвестности в лихую годину.
Я снова посмотрел на удаляющуюся в бурное море парусную шлюпку с моим пращуром-рыбаком.
Счастливого плавания, дедушка! У твоего потомка всё будет хорошо!