Человечество

Солнца не видно на небе, но снаружи по-прежнему идет день. Купол неба пасмурен, бел, как прокисшее козье молоко. Со всех сторон меня окружает пустынный ландшафт из выжженных кратеров: где поменьше, где побольше. Эта безжизненная панорама не вызывает ни депрессии, ни тоски; разве что легкое чувство отвращения. Одежда на мне запачкана, мои обезвоженные губы, покрытые кровавыми трещинами, чуть приоткрыты, словно замерли в ожидании некоего чуда.

Эта обугленная пустыня – результат действий нашего поколения. Просторы нашего культурного мира стали безжизненными с приходом новых человеческих ценностей – или, если точнее, полному уничтожению таковых. Там, где раньше была природа и жизнь, солнце и вода, я вижу это обгоревшее плато, место, настолько лишенное эмоций и смысла, что мозг просто не в состоянии воспринять эту бессмысленность ни на каком уровне сознания. Я подхожу к центру одного из самых больших кратеров и чувствую, что мой разум бунтует, отказываясь признавать, что этот кратер существует. Этот след был оставлен, судя по всему, крупной ядерной боеголовкой, на корпусе которой было нацарапано: «Жизнь жестока, не иди на поводу у эмоций». Этот популярный ранее идеал упал на обетованную нам землю внезапно, но в то же время предсказуемо – вместе со всеми остальными бомбами. Умудренные псевдо-философы моего поколения, пилотировавшие огромные бомбардировщики, сбросили целый дождь ядерных боеголовок. Место, где раньше можно было увидеть увядающие, но все еще живые леса, загрязненные, но все еще живые пруды, теперь выглядело как радиоактивная пустыня: линия горизонта ровная, практически безупречная. Я вижу лишь две константы – белое выцветшее небо и мертвую землю, на которой, судя по всему, больше ничто не зацветет.

Я ухожу прочь от кратера. На плече у меня висит герметичная сумка на ремне. В сумке – несколько стеклянных склянок с гумусом и плодородной землей, в которой были семена растений. На каждой склянке был наклеен пластырь с надписями: «надежда», «любовь», «понимание», «юмор», «жизнерадостность», «просветление». Эти склянки с семенами я приобрел еще до ядерной катастрофы, умудренный опытом своих родителей, наверное. Мне, тем не менее, нравилось думать, что я сам осознал это: что эти склянки – спасение всего человечества. Беда заключается в том, что мне негде посеять эти семена: выжженная почва совсем непригодна для них. Я не имел ни малейшего представления, где мне стоило бы искать хорошую почву – вероятно, ее вообще не осталось в Духовном мире.

Я ковыляю прочь от кратеров и думаю, остались ли здесь еще люди, после чего мои размышления превращаются в непрерывный поток сознания: наше прошлое наполнено войнами, революциями, вся история выглядела именно так. Эти плоские почерневшие пустоши – география нашего существования. Перемены в жизни приходят лишь с приходом революции; а революция – это та же самая бомбежка, подобная той, что не так давно произошла здесь. Люди уничтожают старые ценности на корню, после чего пытаются построить на этих руинах нечто новое. Но я не думаю, что цель оправдывает средства. Коммунизм был прекрасен концептуально, но способы его достижения были чудовищными. Всегда есть противостояние, одни ценности против других. Человеческая глупость не знает предела: сколько жизней было загублено ради чьих-то жалких идеалов. И вот вам результат нашей истории: человечество уничтожило свой дом. Мир пустынен, бесчувственен и жесток. Устойчивая бессердечность просачивается даже вовнутрь меня. Я чувствую, что медленно начинаю терять нечто очень важное…

На гладком, выжженном горизонте я замечаю какую-то смутную неровность. Спустя сотню шагов я понимаю, что это идет группа людей. Они направляются в сторону зоны кратеров, из которой я, кажется, начал выбираться. Замечаю, что они одеты в обгоревшую военную форму; погоны и ордена, потерявшие свой цвет и значимость, выглядят дорогими. Из всего этого я заключаю, что это идет совет безопасности Духовного мира, главные философы нашего времени, по милости которых сюда и были сброшены бомбы. Вижу, им тоже досталось. Обезвоженные лица, драные штанины и рукава, на месте глаз - пара протертых дыр угольного цвета. Слепые и лишенные веры, они сбивчиво идут мне навстречу, и я на удивление быстро обхожу их стороной. Группа мертвых душ шагает по блеклой пустоши новых жизненных ценностей, они словно пытаются доказать себе, что в этой пустыне действительно можно построить город идеалов. Но я знаю правду.

Я решаю пойти туда, откуда пришли военные. Семена ценностей по-прежнему в моей сумке, ожидают встречи с благодатной почвой. Озера испарились, деревья сгорели, жизнь едва теплится в моем тощем, прокаженном теле. Дырявые ботинки пропускают сквозь себя радиоактивную пыль, я поднимаю голову вверх, мои бронхи, кажется, заледенели, и воздух, вдыхаемый мною, такой густой, что похож на воду. Я смотрю в белое равнодушное небо и спрашиваю: «Почему?»; сухой ветер обдает мое лицо, время, хромая, проходит дальше, печаль и любовь накатывают на меня.

За краем серого горизонта меня ждет...